Кое-что об отношениях с высшими силами

Из разговора с церковной певчей

— У нас отец Василий есть такой… Ему восемьдесят шесть лет, а он после службы ещё идёт, дрова для бабок соседских рубит. Очень такой… колоритный типаж. Он с Богом обращается, как старый камердинер с любимым барином – с такой, знаешь ли, снисходительной почтительностью. Когда пожалуется по-стариковски, а когда и выговор за что-нибудь сделает, не постесняется… Ужасно бывает занятно. Вот – смотрели мы вместе «Остров». Отец Василий за весь фильм ни слова не проронил, только бороду жевал и улыбался чему-то. А потом, как фильм кончился, встал и пошёл на кухню чайник ставить. Мы смотрим, - он по пути в горницу зашёл, перекрестился на икону и говорит: «Ну, что, Господи? Тебе, небось, понравилось? Ну, не зна-аю, не знаю… что тут может нравится. Мне вот – так ничуточки». И пошёл себе на кухню.

***

Из подслушанного на улице

— И когда эта погода проклятая изменится? Ну, хоть бы капельку снежку… хоть бы чу-уточку..

— Да ладно тебе! Опять начнётся гололёд – не пройти, не проехать. Пусть уж лучше так. По крайней мере, тепло.

— Вот! Вот из-за таких, как ты, у нас зима и не начинается!

***

Из разговора с подругой

— Сейчас выставка в Третьяковке – эскизы Александра Иванова к «Явлению Мессии»… Я эту картину, кстати, с детства люблю. Это было моё первое потрясение от живописи: мне года четыре, ну, может, пять, меня заводят в грома-аднейший зал, а там, от пола до потолка – что-то огромное, яркое.. народ какой-то толчётся, верблюды, лошади… речка. А знаешь, что меня больше всего поразило? Пятка одного мужика. Я как раз такого роста была, что только до пятки этой доставала и только её и могла разглядеть как следует. И меня совершенно потрясло, что она была живая. Просто абсолютно живая, настоящая… жутко хотелось её пощекотать, чтобы мужик обернулся. Но это всё ладно, я же не о том. Я вспомнила, как где-то слышала, как Иванов вёз свою картину из Италии в Россию на корабле. И, пока плыли, начался жуткий шторм, просто кошмарный… И вот Иванов сидел возле ящика со своей картиной, дрожал, отплёвывался и говорил: Господи! Ты уж, пожалуйста, это прекрати! А то ведь, неровён час, вместе потонем. И что ты думаешь? Подействовало! Не потонули.

Моя подруга

***

— У меня ребёнок теперь мучается дилеммой, не знает, что ему делать… С тех пор, как мы с ним в лифте застряли, он в лифте ездить боится. А пешком на двенадцатый этаж ему в лом. Ну, это и понятно, с таким-то портфелем огроменным. Вот он и стоит по полчаса перед лифтом с кислой рожей, пока не решится на одно из двух. Недавно говорит мне: «Мам, как ты думаешь, на другой планете мы тоже будем жить в общих домах, с лифтами, или у каждого будет свой, маленький домик без лифта? Я говорю: а ты что, на другую планету собрался, что ли? А он посмотрел так удивлённо и – как о само собой разумеющемся: но не век же мы будем тут торчать! Я подумала-подумала.. а ведь и правда, между прочим!

***

— Ой, кстати же о лифтах! Это правда какой-то мистический вид транспорта, я уже давно замечаю. Помнишь, мне снился сон про лифт-ресторан? Так вот, на днях мне ещё хлеще приснилось.. и тоже про лифт. Приснилось, что Васис в очередной раз удрал в подвал, к бабам своим ободранным, на гулянку… и я слышу его мяуканье блудливое где-то совсем близко, под полом, и спускаюсь за ним на лифте вниз. Ловлю его за шкирку, залезаю в лифт и вижу, что панель там какая-то не такая… интересная такая панель. Куча кнопок, все разноцветные, некоторые с буквами латинскими.. совершенно непонятно, куда нажимать. И я нажимаю почему-то на серую… наверное, потому, что она самая красивая… вся такая перламутровая и светится, как жемчуг. И лифт начинает подниматься, подниматься… а потом так аккуратно, без усилий, пробивает крышу и уходит вверх по диагонали. И мы с Васисом летим мимо каких-то белых стен с плющом, башен каких-то навороченных, балконов с цветами… И на одном из балконов я вижу: стоит Миронов. В смысле – Андрей Миронов, актёр. Стоит и ржёт чего-то. И я думаю: так. Это Миронов. Но он умер. Значит, и я умерла. А на работу не позвонила, что не приду. Кошмар – меня же уволят!

***

— С этим «уволят-не уволят» я скоро окончательно свихнусь. Представляешь, вчера на работе весь день только и делала, что боялась, что меня уволят. Весь рабочий день больше ничем не занималась. Только сидела, тупо глядела в комп и представляла себе, как меня увольняют. Вот скажи, ты бы уволила такого сотрудника? Я бы – сразу вышвырнула, не задумываясь… И ещё бы морду напоследок набила. Нет, морду нельзя, за это под суд… Но уволила бы – обязательно!

***

— Знаешь, я уже разучилась получать от чего-либо эстетическое удовольствие. Нет, правда. Особенно от книг. Когда написано не так, как мне нравится, я злюсь, потому что мне не нравится. А когда написано хорошо, я злюсь от зависти – почему не я это написала. Ведь могла бы, теоретически-то… если бы умела. Так вот… вместо удовольствия получается одна злость. Нет, всё-таки надо попробовать заняться сочинительством. Тогда хотя бы от плохих книжек будет радость.. буду сидеть, потирать ручки и думать: ну, уж я-то, во всяком случае, лучше пишу, чем этот кретин. И как только такое печатают? Ага-а-а…его-то печатают, а меня-то нет! Тьфу, блин! Опять никакой радости.

***

— Вчера пришла за ребёнком в школу, а он бежит ко мне, такой радостный, и кричит на весь этаж: «Мама! Зря ты меня вчера била пеналом по голове! Я, оказывается, всё положил в портфель, что велели!» А в коридоре две учительницы стояли – его классная и ещё одна, из параллельного. Ты не представляешь, какие у них стали лица. Я вся так и похолодела. Думаю: всё, сейчас позвонят в какие-нибудь социальные службы и отберут у меня ребёнка на фиг. Поди, доказывай потом, что пенал был кожаный и совершенно пустой, и стукнула я его за дело, и не за дело даже, а в шутку… Нет, вот в Америке меня бы точно взяли в оборот, без разговоров. А здесь – ничего, всё-таки обошлось.

Вавилонская библиотека

Наши иноземцы

Маленький толстый сириец в буфете (явно припоминая подходящую к случаю фразу из учебника РКИ):

— Мне нужно один чай, который можно пить!

Буфетчица (испуганно):

— А у нас такого нет!

***

— Я вчера был в главной русской библиотеке. И там в меня плюнули.

— Не может быть?!?

— Да, да. Плюнули в мои потребности. Не стали слушать, что я хочу – совсем! Да. Я был очень печален, да. И очень возмутителен.

***

— Я хотел переводить этот текст, но он не хочет переходить, нет. Много длинных слов. И они ничего не значат. Я смотрел в словарь – совсем не значат, ничего, нигде. Надо помогать, а кто может? Никто. Я спрашивал, но никто. У всех свой бизнес.

2007/01/26

Свою собаку я нашла в Сети. Разглядев получше свой улов, я почувствовала себя, как рыбак, вытянувший вместо золотой рыбки бутылку с запечатанным джинном, от которого в любом случае не следует ожидать ничего хорошего.

— Привет, - хмуро сказала Собака, раскачиваясь в сети, как в гамаке, и как бы невзначай демонстрируя в приветственной ухмылке крепкие белые клыки. – Стало быть, здесь я и буду жить? Нет, ну, в общем, неплохо, хотя, откровенно говоря, это не совсем то, что я себе представляла.

— Я тоже представляла тебя по-другому, - призналась я.

— Я знаю, - ещё шире ухмыляясь, сказала Собака. - Все себе представляют другое. Так уж устроен мир, тут ничего не поделаешь.

Она была права. Закидывая сеть, я думала о болонке с игривой курносой мордой, завешенной золотистыми ангельскими кудрями. Я воображала, как вытяну её вместе с розовым бантом, розовой фарфоровой мисочкой и розовой подушкой, входящими в комплект, и заранее вздыхала от томительной нежности.

— Ну, что? – сказала Собака, выбираясь из Сети и сверкая яркими, налитыми кровью белками на угольно-чёрном лице. – Раз уж так сложилось, давай того… приноравливаться друг к другу. Это ничего, что я злая?

— Э-э-э, - сказала я, икнула и закашлялась. – В общем-то, ничего, конечно…

— Вот и ладушки, - сказала Собака и прошлась по кухне, открывая профессиональным жестом дверцы шкафчиков и буфетов, за которыми могло случиться Печенье. – Ты, я вижу, тоже ничего себе. Дрессировки, конечно, не хватает, но это на первых порах у всех так. Ладно, не огорчайся, я тобой займусь. Потом ещё спасибо скажешь.

— Интересно, - слабо возроптала я, - за что это я буду тебе говорить спасибо?

— Ну, как же, - хмыкнула собака. – Я научу тебя радоваться жирной московской грязи, ветру и утреннему сумраку. Я научу тебя песне «Как отвратительно в России по утрам». Я научу тебя говорить с подчинёнными низким голосом с тяжёлыми стальными нотами внутри. Ты вообще у меня будешь, как стальная пружина, - всегда собранная и готовая распрямиться с воплем: «Назад! Убью!!!» Тебя все начнут понимать и уважать, вот увидишь. И, наконец, я съем всё Печенье в доме и уничтожу много других Лишних Вещей, и ты поймёшь, что нельзя засорять свой внешний и внутренний мир всякой ерундой, мешающей тебе сосредоточиться на главном.

— На чём – главном? – с почтительным вздохом спросила я.

— На мне, - сказала Собака и отправилась в коридор объедать обои.

А вечером мне позвонил друг и рассказал, как в тёмной подворотне на него напала золотистая болонка и зверски изодрала ему штаны.

Дети

Король Дроздобород

Вчера я вспомнила о том, как пару лет назад мы сидели с Виткой на ковре перед выключенным телевизором и читали сказку про Короля Дроздоборода. Вернее, я читала вслух, а Витка слушала, щурясь на торшер и рассеянно колупая ногтем наполовину отодранную подошву тапочка. На самом деле Витка уже умела читать, но из предосторожности скрывала это даже от родителей. На подлокотнике рассохшегося дореволюционного кресла сидела кошка Аглая, тоже щурилась на торшер и тоже слушала. В отличие от Витки, она читать не умела, но много лет подряд спала на томах из Собрания сочинений Достоевского, отчего к старости у неё развились подозрительность и меланхолия.

— Принцесса – дура, - убеждённо сказала Витка, дослушав сказку и оторвав, наконец, подошву от тапочка. – Я бы на её месте ни за что. Вот ни за какие деньги… ни за дворцы, ни за платья – ни за что.

— Что именно? – слегка удивилась я.

— Не вышла бы за этого короля дурацкого, вот что.

— Почему так?

— Потому что он – зар-раза! – бабушкиным голосом сказала Витка и фыркнула, как Аглая. Аглая покосилась на неё и тоже фыркнула. – Он над ней сперва издевался, издевался, а потом – здрасьте, пожалуйста, так уж и быть, моя дорогая, я на тебе поженюсь, если будешь себя вести хорошо. Поду-умаешь! Да очень нужно мне! Я бы повернулась и ушла. И ещё раз бы повернулась и фигу бы ему показала. Вот.

Кстати, все ли помнят, что там произошло, в этой сказке? Спесивая принцесса посмеялась над одним из незадачливых своих женихов и, как ребёнок, дразнила его Королём Дроздобородом. Гордый жених обиделся, полез в бутылку и уехал, не попрощавшись. Строгий принцессин отец, у которого были на этого жениха виды, рассердился и в гневе поклялся выдать дочь за первого встречного нищего. И выдал-таки, несмотря на её запоздалое раскаяние и слёзы. И она жила с нищим в его убогой хижине в лесу, училась стряпать, прясть и топить печь, терпела голод, нужду и насмешки от своих бывших подданных и поклонников. А потом, конечно, оказалось, что её нищий - никакой не нищий, а тот самый Король Дроздобород, ради неё сбривший свою клювоподобную дурацкую бороду и оттого неузнаваемо изменившийся к лучшему. И что он нарочно подверг принцессу всем этим испытаниям, чтобы смягчить её сердце и отучить смеяться над ближними.

— Ты считаешь, что король несправедливо с ней поступил?

— Не знаю. Я не про это же говорю. А про то, что я бы с ним во дворце этом не осталась. Ни за что.

— Но почему, я не понимаю

— Ну, как же не понимаешь-то? – Витка с досадой хлопнула подошвой тапочка о кресло так, что Аглая плюнула, дёрнула щекой и ушла под диван. – Она же уже была жена нищего. Она этого нищего уже любила. Он всё для неё делал, и она всё для него делала. Как же так – вдруг взять, разлюбить нищего и влюбиться в короля? Разве так можно?

— Но ведь король и нищий – это один и тот же человек. Ты что, не поняла этого?

— Поняла. Что я, дура, что ли? Всё я поняла. Только всё равно это не один и тот же.

— Как же не один, когда один…

— И ничего не один! Ничего не один! Нищий добрый, а король злой! Ну, то есть, когда король был нищим, он был хороший, а когда нищий был королём, то он был плохой…

И я поняла, что она права. Нищий был ворчлив, но терпелив, заботлив и великодушен. Король был мелочен, злопамятен и расчётливо жесток. Нищий делил с ней и скудный хлеб, и тяготы бедной жизни, учил её разным нехитрым ремёслам и никогда ни за что не упрекал. Король с лихвой расквитался с ней за её бездумную ребяческую шутку и заявил, что сделал это для её же пользы. Конечно, имея в мужьях такого нищего, странно и обидно было бы променять его на такого короля.

— Нет, погоди, погоди… У принцессы же не было выбора. Король перестал играть роль нищего, и нищий исчез. Что, по-твоему, оставалось делать принцессе?

— Ничего. Повернуться и уйти. А король, если он нормальный, ушёл бы с ней. И они стали бы жить, как раньше, в лесу. Он бы делал горшки, а она бы на них рисовала цветы и зайцев… И дяденек таких чёрных, голых… помнишь, мы в музее видели? Их всегда на горшках рисуют. И продавала бы на базаре. Ничего, понемножку скопили бы денежек, купили бы домик побольше. И у них бы родился сын. И дочка потом ещё…

— Нет, так нельзя. Ты пойми – он же был король. А король не может просто так взять и бросить свою страну. У него есть обязанности.

— Поду-умаешь! Целый год жил со своей принцессой в лесу, королевством ничуточки не занимался – и ничего, как-то же без него все обошлись. Нашли бы другого короля, получше… поумнее. Или ещё бы годик подождали, не развалились бы..

— Почему – годик? А потом что, через годик?

— А потом, может, принцесса бы его простила, и они бы всё-таки вернулись во дворец.

— И что тогда?

— И ничего. Стали бы жить, и всё…

И стали бы жить. Оба поумневшие и научившиеся любить друг друга без взаимных глупых претензий и дешёвых амбиций. Да, это, пожалуй, был бы самый справедливый финал.

Я вспомнила об этом разговоре вчера, потому что по телевизору показывали детский фильм про Короля Дроздоборода. И там промелькнул хвостик той мысли, которую так роскошно развила когда-то Витка. Жаль только, что фильм был из рук вон плохо сделан. Но это уже, поверьте, не Виткина и не принцессина вина.

Всякая ерунда

Из подслушенного в разных местах

***

В утренней, дрожащей от холода электричке

— Этим летом случай был… Возвращаюсь с рыбалки, ни х.. не поймал, конечно, как всегда… а кругом туман, роса.. благодать… кукушка где-то кукует… Я у неё спрашиваю: кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить? А она мне вдруг чётко так, громко: шесть часов двадцать семь минут! Я думаю: ёкарный бабай, вот это дела! Сигарету даже чуть не проглотил от неожиданности. А это Валька-пастух, зараза, шёл в тумане с радиоприёмником… и не видно его. Но это я уж потом сообразил.

***

В метро

— Ну, что ж поделаешь – ну, не нравлюсь я ей. Что ж мне теперь, стреляться, что ли? Мало ли, кому я не нравлюсь! В конце концов, я же не Эраст Фандорин какой-нибудь, чтобы всем нравиться!

***

Цена познания или Оптимизм

На улице девушка ведёт под руку хромающего, кривящегося от боли молодого человека и успокоительно лепечет, переводя дыхание:

— Ну, ничего, ничего. Потерпи. Зато хоть узнаем, где эта двадцать третья больница!

***

В районной библиотеке.

— … Подходит ко мне и говорит… А с виду такой приличный, в очках… А сам подходит и говорит: «Девушка, мне нужна одна книжка корейского или вьетнамского автора, я точно не знаю… Но у меня вот тут фамилия записана: Тол Ки Ен». Я прямо обалдела. «Как, как?» - говорю. А он мне бумажку суёт. «Вот тут, - говорит, - написано. Мне по телефону продиктовали, я точно записал: Тол Ки Ен». Я так осторожно спрашиваю: «А вы издалека, наверное, к нам приехали?» А он обиделся. «Почему, - говорит, - издалека? Из Волоколамска». Эх, думаю, бросить всё и махнуть в Волоколамск! Нет, завтра же переставлю всю трилогию в отдел вьетнамской литературы.

Моя подруга

О небесных иерерхиях.

****

— … Еду в метро и вдруг слышу сзади: «Девушка, давайте познакомимся. Я Ангел». А у меня такое настроение плохое было… Пошёл ты, говорю, ангел, знаешь, куда? И вышла на следующей остановке. А теперь вот думаю. У него, знаешь, акцент такой приятный был. И я всё думаю, кто он: болгарин или правда ангел? А вдруг в самом деле ангел – чем чёрт не шутит? А я его послала… Очень неудобно получилось.

***

— … А Лёнечка этот, который розенкрейцер, говорит мне: Адам, Ева – это всё аллегория и беллетристика. А на самом деле мы – знаешь, кто? Падшие ангелы. Нас за то, что мы против Бога взбунтовались, заключили в смертные тела. Так что, стало быть, наше тело – это наша тюрьма. А ты, говорит, только о том и думаешь, как бы от вулканов на шее избавиться да удрать с работы пораньше, чтобы сделать маникюр. Суета сует, короче. Не о том надо думать, не о телесном. Тело – дрянь, это лишь оковы для духа. Тюрьма. А я ему: ну, ладно. Ну, допусти, даже тюрьма. Но раз уж мы пожизненно в этой тюрьме, надо ж её как-то украсить, правда? Чтобы можно было в ней свой век скоротать по-человечески. Ну, там, прибираться регулярно, занавесочки новые вешать, стены перекрашивать. Всё веселее заключение отбывать. А он рукой махнул – типа, что с тобой говорить! И ушёл. Вот чего только эти розенкрейцеры всяческие не выдумают, чтобы голову не мыть и носки свои вонючие не стирать, да? Я просто поражаюсь….

****

— Вчера ходила ИНН получать. Слушай, волынка такая! Вспомнила, кстати, как мы с тобой в Александров ездили. Помнишь, первое, что мы увидели – это такую красивую надпись на стене: «ИНН – ваш пропуск в ад!» И так она ещё смотрелась шикарно, просто как реклама.. типа, торопитесь получить, а то время придёт, и вас туда никто не пустит. Вообще интересный город… такое впечатление, что со времён Ивана Васильевича в нём очень мало что изменилось.. Так вот: прихожу я вчера в налоговую, а там такая очередь давится за пропуском в ад – ты себе не представляешь. Больше, чем в прежние времена в ОВИРе. Всем просто до зарезу туда нужно… кто бы мог подумать, да?

***

— А я всё думаю про Тошины слова… Ну, помнишь, как он сказал: не век же нам тут торчать! Типа, рано или поздно так или иначе переселимся на другую планету. Знаешь, я всё-таки думаю, что это не очень хорошо. Эскапизм это, и больше ничего. Так надоел уже этот эскапизм.. отовсюду ведь лезет: из книг, с экрана, из компьютера тоже… Просто даже хочется взять и написать антиэскапистский роман. А что? Есть же антиутопии. И антиэскаписткий жанр уже на подходе.. наверняка уже кто-то пишет в этом жанре, только мне не попадалось пока ничего. А вообще – представь себе: написать роман о герое из какого-нибудь Эрламурладура… ну, чтобы такой был весь из себя герой, при шпаге, при мече, при волшебном жезле и прочих атрибутах. Или героиня какая-нибудь магическая.. тоже ничего, даже лучше. И чтобы он попал в другой мир. Где его – или её - сразу бы поселили в дом с видом на кладбище и трубы шинного завода, где горячей воды нет и никогда не было, а холодную обещают вот-вот подключить, а на стенах грибы, в подъездах – наркоманы, в лифтах – маньяки, а в канализации по ночам кто-то так рычит, что заснуть нет никакой возможности. А на улице минус тридцать, а в квартире плюс семь, и по дому каждый день ходит комиссия из ЖЭКа, проверяет, не включает ли кто печи или обогреватели… а кто включает, тех штрафуют и обещают выселить. И надо вскакивать в шесть утра, чтобы приготовить завтрак, обед и ужин, одного ребёнка закинуть в садик, другого в школу, потом бежать на работу, оттуда отпрашиваться днём, чтобы заплатить за квартиру, а вечером бежать, чтобы до шести успеть в садик, иначе все воспитатели уйдут, а ребёнка твоего вышвырнут на мороз или отправят в детскую комнату милиции, а другой ребёнок дома рыдает, потому что у него дроби не перемножаются, и соседка пьяная залила тебе всю квартиру, и бывший муж звонит, угрожает, что если ты ему денег не дашь, он подаст в суд и отберёт детей. А на работе начальник обещает уволить, любимый человек на твоих глазах целуется с Анечкой из бухгалтерии, и лучшая подруга ходит по отделу и говорит про тебя гадости, и отпуск получается только в феврале, и обещанная премия накрылась медным тазом. И вечером на улице ни одного фонаря, и грязь хуже, чем при короле Гансе, и холод, и дождь со снегом, и как выглядит солнце, помнит только твоя бабушка, и то врёт, наверное… И чтобы она, героиня эта, пожила так годика с три, а потом за ней бы явился какой-нибудь избавитель, чтобы доставить её назад, в Эрламырладур, к драконам, замкам и волшебным кольцам, а она бы не захотела. Не поехала бы, и всё. Осталась бы в своей однокомнатной конуре с трещинами на стенах и видом из окна на чьё-то надгробие. На улице без фонарей, без просвета и без надежды. Потому что ей бы всё это уже ПОНРАВИЛОСЬ. А что? Супергероям же вообще в кайф преодолевать всякие трудности.. их же хлебом не корми… Вот такой роман я бы почитала, честное слово.

Моя подруга

Для тех, кому ещё не надоела моя подруга

***

— Всё-таки я неистребимо советский человек. И ничего с этим не поделаешь. На мне даже «Шанель №5» пахнет, как «Красная Москва». Точно тебе говорю. Хотя так, сама по себе, эта самая «Шанель» вообще ничем не пахнет. Абсолютно ничем, понимаешь? Как дистиллированная вода. А на мне – «Красной Москвой». Может, это, наоборот, хорошо даже?

***

— Ты заметила? Из-за этой моды на ярко-оранжевые куртки теперь невозможно дворника отличить от какого-нибудь проходимца! Просто все в оранжевых куртках, поголовно…

***

— Тоша! Я тебе зачем это полотенце дала? Чтобы ты им лицо вытирал! И сказала ещё специально: это только для лица. А ты им морду вытер, зараза такая!

***

— Это самое чувство вины – жутко парадоксальная вещь. Знаешь, у меня в детстве был эпизод один… до сих пор неприятно вспоминать. Лет пять мне, наверное, было.. ну, может, шесть. Родители тогда работали много, а мы с Юлькой жили у бабушки с дедушкой. А родители нас по выходным навещали… и то не каждый выходной. Я так скучала по ним всю неделю.. А когда они приезжали, то надувалась, как беременная индюшка, уходила в другую комнату и с ними не разговаривала. Сволочь была, понимаешь? Характер показывала. Это уж я потом поняла, что такой характер, как у меня, надо не показывать, а прятать, причём подальше. Ну, ладно… И вот один раз они приехали и привезли мне пластмассового попугая.. такого, знаешь, пронзительно-красного, с чёрным клювом и чёрными глазами. Я его до сих пор, как живого, помню, во всех подробностях. Классный был попугай, просто загляденье. И знаешь, что я с ним сделала? Зашвырнула под кресло изо всех сил, а потом развернулась гордо и ушла в свою комнату. А мама с папой стоят, как оплёванные, и чуть не плачут. Ужас, одни словом. И вот уже сколько лет прошло, а я всё помню про этот случай. И знаешь, перед кем мне стыдно? Не перед мамой и не перед папой. А перед попугаем этим несчастным. Потому что злилась я на родителей, а попало-то ему. И я даже с тех пор побаиваюсь этих пластмассовых попугаев.. как увижу в магазине игрушек, так сразу глаза опускаю и боком-боком ухожу к другому прилавку. Глупость, конечно, но ничего с собой поделать не могу.

***

— Знаешь, когда я поняла, что мой папа – самый замечательный папа на свете? Когда он для меня спёр с прилавка резиновую кошку. Я, как эту кошку увидела в магазине, так сразу влюбилась в неё, просто смертельно. Папа, конечно, как лицо моё увидел, так сразу пошёл в кассу, её пробивать. Пробил, подал продавщице чек, а она ему: извините, мы тут ценники перепутали, это вовсе не за кошку цена, а за какую-то там фигню пластмассовую, а кошка эта стоит не восемьдесят копеек, а рубль тридцать. А у папы уже денег не оставалось, чтобы доплатить. И он уже собрался меня уводить. Но потом ещё раз посмотрел мне в лицо, крякнул эдак горестно, дождался, когда продавщица отвернётся и – хвать с прилавка эту кошку! А потом – хвать меня за руку и бежать! Как мы летели из этого магазина, ты не представляешь! А после, дома уже, он мне целый час читал лекцию о том, какой ужасный поступок он совершил, и чтобы я никогда в жизни этот смертельный номер не вздумала повторять. Иначе я ему вообще не дочь. И чтобы я на всю жизнь запомнила, что так делать ни в коем случае нельзя. Господи! Да я и сама прекрасно знала, что нельзя! Но ты не представляешь, как после этого папа вырос в моих глазах. Он просто стал.. я не знаю.. просто как бандит из американского вестерна, которые я из-под стола потихоньку смотрела, когда их по телевизору показывали. Очень я его после этого зауважала.