Внутренние распри. уничтожение флота 1 страница

БЕРНАЛЬ ДИАС ДЕЛЬ КАСТИЛЬО

ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ

ЗАВОЕВАНИЯ

НОВОЙ ИСПАНИИ

ФОРУМ

Москва 2000

[Предисловие]

Замечал я[1] положение, как очень известные хронисты прежде, чем начинали писать свои истории, создавали вначале пролог и преамбулу, с доводами и весьма возвышенной риторикой для придания яс­ности и доверия к своим аргументам ради того, чтобы любознательные читатели, с ними ознакомив­шись, получили благозвучие и впечатление от них; а я, как не владеющий латынью, не осмелился созда­вать ни преамбулу, ни пролог из-за того, что необходимо для восхваления героических событий и под­вигов, совершенных во время покорения Новой Испании[2] и ее провинций в сообществе с храбрым и сильным духом предводителем доном Эрнаном Кортесом[3], который затем, по прошествии времени, за героические свершения стал маркизом дель Валье, иметь силу описать все столь же величественно как по­добает. Кроме того, необходим другой дар слова и лучшая риторика, чем у меня; но я видел и участво­вал в этом покорении, и как знающий очевидец я вел о нем записи, с помощью Бога, весьма просто, без искажений ни в одном, ни в другом месте, а так как я стал стар, мне больше восьмидесяти четырех лет, и я почти потерял зрение и слух, в моей судьбе нет другого богатства, которое оставлю моим детям и по­томкам, кроме этого моего правдивого и примечательного рассказа, как впереди они в нем увидят; те­перь, не задерживаясь больше, я расскажу и поразмышляю о моем отечестве, где был рожден, и в какой год отправился я из Кастилии[4], и в сообществе с какими предводителями ходил в походы, и где сейчас мое местонахождение и жилище.

ОТКРЫТИЕ ЮКАТАНА

Я, Берналь Диас дель Кастильо, житель и рехидор[5] весьма честного города Сантьяго де Гватемала[6], один из первых открывателей и конкистадоров Новой Испании и ее провинций, и мыса Гондурас, и Игуэраса[7], который в этой земле так называют; уроженец весьма благородного и выдающегося города Медина дель Кампо, сын Франсиско Диаса дель Кастильо [(Francisco Diaz del Castillo)], что был рехидором в нем, которого называли иначе, по его прозвищу, "Любезник" [(Galari)], и Марии Диес Рехон [(Maria Diez Rejon)], его законной жены, имевших праведную славу. То, что касается меня и всех истинных конкистадоров, моих товарищей, сослуживших службу Его Величеству[8] при открытии, завоевании, усмирении и заселении всех провинций Новой Испании, которая была одной из лучших частей, открытых в Новом Свете [(Nuevo Mundoi)], то, как открывалось нами и какой ценой, не было известно Его Величеству, и я говорю здесь, за то в ответе персоны, докладывавшие и писавшие, которые, не участвуя, не видя и да­же не имея правдивого сообщения относительно этой темы, излагали, без опаски извещая на свой вкус, оставляя в тени, раз имели возможность, наши многие и выдающиеся труды, чтобы не было известно о них и не было такого уважения, как заслуживающим всеобщего внимания. И еще, так как недоброжелательность человеческая бывает такого сорта, не хотелось бы, чтобы вредные клеветники получали пред­почтение и вознаграждались и Его Величество назначал их своими наместниками, председателями и гу­бернаторами. Но отложим эти рассуждения в сторону, а чтобы столь героические дела, о которых я расскажу впереди, не забыли, более того не сокрыли, они будут представлены ясно и правдиво, потому что они не воссозданы и не предложены ни в одной из книг, написанных на эту тему, весьма дурных и затем­няющих правду. И дабы дать памятную известность нашим завоеваниям, поскольку есть истории свер­шения подвигов, произошедших в свете, будет законным делом, наши, столь же знаменитые, поместить среди этих весьма известных, совершенных ранее. Ибо столь же чрезмерные смертельные опасности и ра­нения, и тысячи печальных потерь, ситуаций и рискованных предприятий было и в наших жизнях. Так, переправившись через море, мы, открывая земли, о которых никогда не было известно, и днем, и ночью сражались с толпами свирепых воинов; и были мы столь отда­лены от Кастилии, не имели никакой поддержки, ни содейст­вия, кроме великой милости Бога Нашего Сеньора, который был тем истинным помощником, что помог завладеть Новой Испанией и весьма знаменитым и великим городом Теночтитланом-Мешико[9], который так назывался, и другими многими городами и провинциями, из-за их множества я здесь не буду объявлять их названий; после усмирения их заселили испан­цы. Как весьма хорошие и преданные вассалы и слуги Его Ве­личества, мы, согласно обязательствам нашему королю и при­родному сеньору, крепко соблюдая закон, отправили дары вместе с нашими посланцами в Кастилию, а оттуда — во Флан­дрию, где Его Величество в ту пору находился со своим дво­ром. И столь многие блага, как я расскажу впереди, были на­ми совершены, и обратили мы столько заблудших душ, кото­рые были спасены, и каждый день спасали их от того, от чего прежде попадали они пропащими в преисподнюю. А помимо этого святого дела, обращали мы внимание на величайшие бо­гатства, из которых отправлялись доли Его Величеству, и так было раньше, так и по сей день отправляются королевские пя­тые части, которые вносили и многие другие особы во всех случаях[10]. В этом повествовании я расскажу, кто был первым открывателем страны Юкатан[11], как открывалась Новая Испа­ния, и кто были капитаны и солдаты, завоевавшие и заселив­шие ее, и многое другое относительно совершенных завоева­ний, что заслуживает известности, а не забвения, это представ­лю вскоре, насколько хватит сил, и к тому же весьма точно и правдиво, как непосредственный участник событий.

...Так как мои предки и мой отец, и мой брат всегда были слугами Королевской Короны [(Corona Real)] и Королей Като­лических [(Reyes Catolicos)], дона Фернандо и доньи Исабель[12], и оставили по себе весьма славную память, хотелось походить на них. В год 1514-й оставил я Кастилию в свите Педро Ариаса де Авилы[13], назначенного губернатором на Тьерра Фирме[14]. На мо­ре было то бурно, то тихо, и прибыли мы в Номбре де Дьос[15], где как раз была эпидемия; много людей потеряли мы, и почти у всех образовались опасные желваки на ногах. К тому же пошли столкновения между губернатором и тем идальго[16], который за­воевал эту провинцию, — Васко Нуньесом де Бальбоа[17]. Много у него было богатств, и Педро Ариас де Авила выдал за него свою дочь донью [Исабель] Ариас де Пеньялосу[18]. Но так как имелось подозрение, что Бальбоа на собственный страх замышляет экс­педицию по Южному Морю и оттянет туда много солдат, то тесть велел его судить и отрубить ему голову.

Увидев все это и еще многие другие распри между солда­тами и капитанами и услышав, что недавно завоеван остров по названию Куба и что губернатором там идальго, которого звали Диего Веласкес, уроженец Куэльяра[19], мы, прибывшие с Педро Ариасом де Авилой, все люди не последнего звания, приняли решение уйти на Кубу. Разрешение дали охотно, ибо солдат было больше, чем нужно; всюду был мир, а стра­на малая, с малым населением.

И погрузившись на хороший корабль [(navio)], мы счастливо прибыли на остров Кубу; губерна­тор приветливо нас встретил и обещал первых же индейцев[20], какие освободятся.

Но прошло целых три года без всякого дела; и вот мы, прибывшие с Тьерра Фирме, и еще люди с Кубы, которые тоже не имели индейцев, собрались в числе 110 и соединились с идальго, которого зва­ли Франсиско Эрнандес де Кордова[21], богатым че­ловеком, имевшим поселение с индейцами на этом острове, приняв решение, что он будет нашим ка­питаном, когда мы испробуем свое счастье и от­правимся открывать новые земли, где уж сумеем показать себя. Мы купили два довольно хороших корабля. Третье судно[22] дал нам в долг сам губер­натор Диего Веласкес, предлагая сделать набег на одни островки, которые находятся между остро­вом Куба и Гондурасом, которые теперь называют Гуанахскими островами[23], чтобы силой забрать оттуда индейцев, так как он нуждается в рабах; этим, дескать, будет заплачено и за судно. Но мы поняли, что Диего Веласкес не прав, и ответили: ни Бог, ни король не велели нам свободных людей превращать в рабов. Тогда он и сам согласился, что открывать новые земли — лучше, и вслед за тем помог нам с принадлежностями для армады[24].

Итак, у нас было три корабля и достаточное количество хлеба из кассавы[25]; купили мы еще сви­ней по три песо[26] за штуку, ибо в то время на Кубе не было еще ни коров, ни баранов. Других припа­сов было мало; зато каждый из нас приобрел стек­лянные бусы для обмена. Наняли мы трех пило­тов[27] — главный из них, Антон де Аламинос из Палоса[28], а другой, Камачо де Триана, и еще пилот, его звали Хуан Альварес, "Однорукий" [(Manquillo)], уроженец Уэльвы[29], — а также матросов; купи­ли канаты, якоря, парусину, бочки для воды и все, что полагается при плавании. Все это шло на наш счет. И потом, собравшись вместе с нашими солда­тами, прибыли в одну гавань на северном берегу [острова Куба], которая называется на языке ин­дейцев — Ашаруко[30], находящуюся в восьми легуа[31] от одного городка, который в то время был населен и назывался Сан Кристобаль[32], он через два года был перенесен туда и стал городом Гавана.

А для того, чтобы с доброй опорой отправиться в путь, нашей армаде необходим был священник, ко­торый был из того же городка Сан Кристобаль, его звали Алонсо Гонсалес, он отправился вместе с на­ми; кроме того, выбрали там из наших солдат Бернардино Иньигуэса, уроженца Санто Доминго де ла Кальсады [в Испании], в веедоры[33] короля, дабы, если Бог даст нам открыть земли с золотом, или серебром, или жемчугом, либо другими любыми богатствами, среди нас был бы человек для сбережения королевской пятины. И затем все собравшиеся, прослушав мессу, препоручив себя Богу Нашему Сеньору и Деве Санта Марии Нашей Сеньоре, Его благосло­венной Матери, вышли в море в восьмой[34] день февраля меся­ца 1517 года, из гавани Ашаруко.

Шли мы вдоль северного берега Кубы, затем в двенадца­тый день [(12 февраля (по ст. ст.) — 22 февраля (по н. ст.) 1517 года)], пройдя мыс Санто Антон[35], который на острове Кубе еще называют — Тьерра де лос Гуанахатабейс [(Tierra de los Guanahataveyes)], где живут еще дикие индейцы[36], мы вышли в открытое море, идя на запад, без знания мелей, течений, ветров. Велик был риск; да мы и штормовали двое суток и едва не погибли. Но вот буря стихла, мы изменили курс, и пред нами показалась земля. Сие случилось спустя двадцать один день с нашего выхода из гавани; мы возвеселились и возблагодарили Бога. Никто еще не открывал этой земли, никто о ней не слыхал[37]! А с кораблей мы увидели большое поселение, которое находилось примерно в двух легуа от берега и было таким крупным, что не было столь большого поселения ни на острове Кубе, ни на Эспаньоле. Мы его и назвали "Большой Каир" [(Gran Cairo)]. И было решено двум судам меньшего размера подойти ближе и, находясь у берега, промерять дно, чтобы всем вместе под­плыть к земле; а в одно утро, это было 4 марта[38], мы увидели приближавшиеся 10 очень больших лодок, которые называют пирогами[39], с веслами и парусами, наполненных местными индейцами. Эти лодки из­готовлялись искусным способом из очень больших и толстых бревен, которые выдалбливали, чтобы они были полыми; и все они были сделаны из таких бревен, и во многих из них находилось по 40 индейцев. Но вернемся к моему рассказу. Десять лодок с индейцами были уже около наших кораблей. Не было тогда у нас никого, кто бы знал язык Юкатана и мешикский, и мы махали руками и плащами в знак ми­ролюбия и привета. Без всякой боязни они приблизились, и около 30 человек из них взобрались на ко­рабль капитана [Франсиско Эрнандеса де Кордовы]. Мы угостили их хлебом и салом, дали каждому по нитке стеклянных бус, и когда они насмотрелись на нас и наш корабль, главный из них, касик[40], дал нам понять знаками, что они хотят вернуться в свои лодки и отбыть в свое поселение, а завтра придут в боль­шем количестве и поведут нас на берег. На индейцах этих были рубашки из хлопчатобумажной ткани и узкие набедренные повязки — masteles[41], по-ихнему; и показались они нам культурнее, нежели индейцы на Кубе, ибо там лишь женщины име­ют тряпку вместо одежды.

Рано утром следующего дня действительно к нашим кораблям вернулся тот же касик и с ним вме­сте 12 больших лодок со множе­ством гребцов. Знаками он уверял нашего капитана в дружбе и при­глашал к себе. Помню и сейчас, как он повторял: cones cotoche, cones cotoche, то есть: идемте в мои до­ма[42]. Мы посему и назвали мест­ность мысом Коточе[43]. Наш капи­тан держал с нами совет, и мы ре­шили высадиться; поплыли мы на лодках с наших судов и на самом маленьком корабле вместе с их 12 лодками. Весь берег кишел индей­цами, мы же держались вместе. То­гда касик вновь стал упрашивать нас идти в глубь страны, в его поселение; и капитан вновь посоветовался с нами; большинство решило идти, но быть настороже, в строю и добром вооружении. Мы посему взяли с собой пятнадцать арбалетов и десять аркебуз[44] и последовали за касиком и его индейцами. Когда же мы приблизились к лесистым холмам, касик дал сигнал, и из заса­ды выскочили с воплями отряды его воинов, обдавши нас такой тучей стрел, что сразу же ранили пятна­дцать солдат. Одеты они были в панцири из хлопчатобумажной ткани, которые были до их колен; а ору­жием служили копья, щиты, луки, стрелы, пращи и множество камней; головы украшены были перьями. Выпустив стрелы, они кинулись врукопашную и сильно теснили нас своими длинными копьями. Но по воле Бога мы скоро их обратили в бегство, хорошо рубя их нашими мечами и нанося им урон арбалета­ми и аркебузами; пятнадцать тру­пов оставили они на поле битвы.

И неподалеку от того места, где нам устроили то столкновение, находилась одна площадка и три строения из камня и извести, то были cues [(пирамиды храмов)][45] и молельни, где имелось множество глиняных идолов, некоторые с ли­цами демонов, другие — с женски­ми, и иные прочие скверные фигу­ры, изображавшие индейцев, со­вершающих содомский грех[46]; и внутри, в постройках, было не­сколько небольших шкатулок из дерева, а в них — другие идолы, ме­дальоны, из них половина — золотые, а большинство — медные, кулоны, три диадемы, зверьки, рыбки и утки той земли; все из низко­пробного золота. И, уви­дев это — как золото, так и постройки из камня и извести, мы очень обра­довались, поскольку от­крыли такую землю, по­тому что в то время не было открыто Перу, его открыли лишь в двадца­тые годы[47]. Когда мы сражались с индейцами, священник Гонсалес, ко­торый был вместе с нами, взяв из шкатулок идолов и золото, их забрал на корабль. И в этих столкновениях[48] мы пленили двух индейцев, которых потом[49] окрестили, назвав одного Хулиан, а другого — Мельчор, у обоих вокруг глаз были рисунки. И, покончив с тем неожиданным нападением, мы вернулись на корабли и решили продолжить откры­тие берега дальше, направляясь за солнцем, то есть на запад, и после оказания помощи раненым, по­ставили паруса. И о том плавании расскажу впереди.

Много открывали мы мысов, заливов, рифов и мелей. Пилот Антон де Аламинос уверял, что это ост­ров; днем мы посему шли осторожно, а ночью бросали якорь. Через пятнадцать дней плавания увидели мы с корабля вдали поселение, довольно большое; и показалось нам, что подле течет река; а ведь воды осталось у нас мало, ибо все мы были небогаты, и бочки купили мы старые, неплотные. И решили мы вы­садиться на землю вблизи поселения, а было воскресенье Ласаро[50], и по этой причине то поселение по­лучило название Ласаро, и оно закрепилось на морских картах; а собственное индейское название его — Кампече. Итак, мы решили подплыть и высадиться всем с нашим оружием, но не на одном маленьком корабле, а на всех трех судах, чтобы не случилось, как на мысе Коточе. А поскольку в тех небольших бух­тах море очень мелкое, то по этой причине мы оставили корабли поставленными на якорь больше, чем в одной легуа от земли, и, добравшись на лодках, мы высадились вблизи поселения. Реки не оказалось, а водоем, откуда берут воду индейцы, был далек; помня события на Коточе, пошли осторожно, держась вместе, в хорошем вооружении. Только что мы наполнили бочки, как из поселения пришло человек 50 индейцев, вроде касиков, в хороших накидках из хлопчатобумажной ткани, и мирные. Знаками, с помо­щью рук, они спросили нас, что нам нужно, а затем — прибыли ли мы с восхода солнца, и при этом не­сколько раз сказали: Castilan, castilan, — на что мы тогда не обратили внимания[51]. Затем они предложили пойти в свое поселение. Посове­щавшись, мы согласились и последовали за ни­ми с великой опаской.

Привели они нас к ряду очень больших зданий, весьма ладно построенных из камня и оштукатуренных. То были святилища их идолов с изображениями больших змей и других идольских дьявольских фигур на стенах вокруг алтаря ясно видны были брызги свежей еще крови, а на некоторых изображениях, к несказанному нашему удивлению, — знаки креста[52]. Народу везде было множест­во; женщины улыбались нам, и все казалось мирным и спокойным. Но вот появилась новая толпа, в плохих одеждах, неся связки сухого тростника, которые они складывали в одну кучу. Одновременно прибы­ли и два отряда воинов в хлопчатобумажных панцирях, с лу­ками, копьями, щитами и пращами, во главе со своими пред­водителями. Вдруг из соседнего святилища их идолов выбе­жал десяток индейцев в длинных, до пят, белых накидках из хлопчатобумажной ткани; длинные волосы их были на­столько перепутаны и загрязнены запекшейся кровью, что их нельзя бы было расчесать, а только срезать. Это были слу­жители идолов, которых в Новой Испании обыкновенно на­зывают papas[53], и я их так буду называть далее. Эти papas не­сли курения, вроде смолы, прозываемые у них копал[54]; они окурили нас из глиняных плошек, в которых был огонь, и знаками дали понять, что мы должны покинуть их земли раньше, чем сгорит куча тростника, не то нас атакуют и убь­ют. Затем они велели зажечь кучу тростника и замолчали. А находившиеся там воины, построившись в боевой порядок, стали свистеть, бить в барабаны, небольшие атабали[55] и тру­бить в трубы, раковины. Вспомнили мы раны, полученные на мысе Коточе (двое товарищей от них умерли), и сомкну­тым строем двинулись к берегу, погрузили бочки с водой и уехали.

Плыли мы шесть суток. Но вот ветер подул с севера, превратился в бурю и бушевал четверо суток. Близки мы были к погибели! В море уйти было нельзя, пришлось стать на якорь; порвись наши старые канаты, быть бы нам снесенными к берегу, где мы бы и разбились. Когда ветер стих, пошли мы вновь вдоль берега, как можно ближе, что­бы набрать воды, ибо бочки наши, как сказано, были плохи, да и с во­дой наши распоряжались неаккурат­но, думая, что ее всюду можно дос­тать. Так плыли мы, пока не увида­ли залив, а вдали, в одной легуа, большое поселение Чампотон, окру­женное маисовыми полями[56]. По­дойти близко к берегу было невоз­можно из-за мелководья, и мы от­правились за водой в лодках, сопро­вождаемые одним, самым малень­ким, нашим кораблем.

Дело было к полудню. Начали мы набирать воду, но со всех сторон сбежались во множестве индейцы, вооруженные, с мечами, вроде на­ших двуручных[57]; все они были украшены перьями, а тела их расписа­ны белой, черной и бурой краской. В грозном молчании надвинулись они на нас и, подойдя, опять-таки спро­сили знаками, с восхода ли мы при­шли, и опять-таки произносили: Castilan, что невольно вносило в нас смущение и недоумение. Брать воду стало трудно; мы выставили часовых и пикеты и заночева­ли. Все время мы слыша­ли, как прибывали с шу­мом и гамом новые отря­да. Ясно было, что гото­вится битва, и наш капи­тан [Франсиско Эрнандес де Кордова] устроил совет. Много было разных мнений. Одни хотели сейчас же уйти на ко­рабли, но, конечно, ин­дейцы напали бы при по­ездке и сильно нас поби­ли. Другие, среди них и я, советовали нам самим напасть еще этой ночью, памятуя старую поговор­ку: наступление — первый Залог выигрыша битвы. Так мы спорили до на­ступления утра. Индейцы со всех сторон шли поротно, со знаменами и музыкой; мы видели, что на каждого из нас прихо­дится около 200 индей­цев. И мы решили, укрепив наши сердца для битвы и вверив себя Бо­гу, сделать все возмож­ное для защиты наших жизней. Понеслась на нас такая туча стрел, дротиков и камней, пу­щенных из пращей, что сразу было ранено более 80 наших солдат. Затем перешли врукопашную; не мало добрых ударов нанесли мы мечами и копьями, безостановоч­но стреляли наши арке­бузы и арбалеты: одни только заряжали, другие только стреляли. Мы отбивали их натиски, но они не бежали, а держались наготове вне досягаемости выстрела, все время крича: Al calachuni, calachuni — чтозначит: Убивайте вождя[58]. И действительно, наш капитан получил десять ран от стрел; три стрелы попали и в меня, причем одна — в левый бок, проникнув до кости. Двух из нас они унесли живьем: Алонсо Бото да старого одного португальца. Врагам то и дело подносили все новые стрелы и дротики, а так­же еду и питье в изобилии; прибывали к ним и свежие подкрепления. Мы же все до единого были изранены, многие дважды или трижды, некоторые сквозь горло, капитан наш истекал кровью из многих paн и около 50 солдат уже пали мертвыми. В этом отчаянном положении мы решили пробиться к нашим лодкам. Эх, какие поднялись крики, свист! Как замелькали стрелы, дротики, камни! Нас же подстерегала новая беда: когда мы, не рассчитав нагрузки, бросились в лодки, все они перевернулись, и мы должны были плыть, держась за них, пока не достигли нашего малого судна. Многих при этом еще ранили и убили так как индейцы преследовали нас в своих лодках.

Так мы спаслись. Но не все: при перекличке не оказалось 50 солдат, помимо тех двух, которые были захвачены живыми; а вскоре еще пятеро умерли от ран и жажды, тела их бросили в море. А ведь битва продолжалась около часа. Поселение, как было сказано, называлось Чампотон, но наши пилоты и моряки занесли на свои карты: Берег Злой Битвы [(Costa de Mala Peled)].

Тяжко страдали раненые при перевязке, ибо промывать раны пришлось морской водой. Ранеными же, за исключением одного лишь солдата, были все, многие трижды и четырежды, а капитан наш, как сказано, имел 10 ран от стрел. Решили мы посему вернуться на Кубу, но так как большинство наших мат­росов были с нами на берегу и тоже были ранены, то не хватало рук для управления кораблями, и мы за­жгли наше малое судно, взяв оттуда припасы и снасти.

Хуже же всего было отсутствие пресной воды. На­ши бочки мы оставили в Чампотоне, и теперь нас то­мила такая жажда, что мы охлаждали губы и язык, прикладывая к ним лезвие топора. Да! Тяжкое дело от­крывать новые земли! Понять это может лишь тот, кто сам прошел сквозь беды и ужас.

Мы держались как можно ближе к берегу, надеясь увидеть какую-либо речку. Но лишь на третьи сутки мы набрели не то на залив, не то на устье. Сейчас же мы отрядили на берег 15 матросов, не участвовавших в битве, и 3 солдат, получивших поверхностные лишь раны; взяли они с собой топоры, кирки, лопаты и три бочки. Но вода в устье оказалась соленой, а когда они вырыли колодцы, то и там набралась такая же соле­ная и горькая вода. Наполнили они одну бочку, но никто ее не мог пить, а двое попробовавших — сильно разболелись. При этом устье было множество боль­ших ящериц, и по этой причине оно было названо — Устье Ящериц[59]. Пока они искали воду, поднялись ужасные норд [(norte)] и норд-ост [(nordeste)], почти выбросившие наши суда на сушу, ибо якорных канатов у нас хватило, да и матросы наши сошли на берег за водой. Видя это они поспешили на корабли и кое-как заякорили их; два дня и две ночи висели мы на волоске, а затем опять вышли в море, чтобы идти к острову Куба.

И тут пилот Аламинос и другие два пилота предложили идти прямо на Флориду[60], от которой мы будто бы на расстоянии лишь 70 легуа пути, так как это будет ближайший и самый удобный путь к Гаване[61]; сам Аламинос уже бывал в тех водах, когда Хуан Понсе де Леон уже 14 или 15 лет тому назад открыл Флориду[62]. Действительно, в четверо суток мы пересекли залив, и берег Флориды открылся пред нами.

Сейчас же мы решили, что 20 солдат из нас, наименее израненных, высадятся. Среди них был и я, а также пилот Антон де Аламинос. Захватили мы с собой бочки и кирки, а также изрядное количество наших арбалетов и аркебуз. Прощаясь с нами, наш капитан, тяжело раненный и очень ослабленный от мук жажды, умоляя нас ради Бога найти пресную воду, иначе он должен умереть. И все мы вступили на берег. Пилот Аламинос сейчас же узнал местность и сказал, что именно здесь они пристали и с Хуаном Понсе де Леоном и сразились с индейцами, понеся крупные потери. Посему мы действовали осторожно: выслали вперед двух товарищей в качестве передового поста, а сами начали копать колодец. Слава Богу, проступила хорошая вода. С легким сердцем насладились мы вкусной влагой, а кстати прополоскали повязки раненых. Так прошел добрый час, и когда мы весело принялись грузить бочки, прибежал солдат с поста с криком: "К оружию! К оружию! Множество индейцев воинов идет с суши и другие с моря на лодках!" Действительно тотчас же появились и они: рослые, сильные, одетые в звериные шкуры, с громадными луками, острыми стрелами и копьями на манер мечей. С первого же наскока они ранили шестерых; я сам тоже получил легкую рану в правую руку. Но мы их встретили такой пальбой и столь могучими ударами, что они отпрянули и устреми­лись к берегу на помощь своим, которые в лодках сражались с на­шими товарищами. Побежали туда и мы; воистину вовремя! Ибо индейцы уже овладели нашей лодкой и прицепили ее к свои челно­кам; четверо из наших моряков были ранены, а пилот Аламинос да­же опасно ранен в глотку. Мы храбро набросились на врагов, до пояса вошли в воду и, действуя мечами, изгнали индейцев из нашей лодки. Трех раненых индейцев взяли мы в плен (потом они все же умерли), и 22 убитых индейца лежали на берегу.

Сейчас же мы стали расспрашивать солдата, прибежавшего с известием о нападении, что же стало с Беррио, его товарищем. Ока­залось, что тот пошел срубить дерево, да так и не вернулся, а лишь слышны были его крики; помочь ему он не мог, а тотчас побежал к нам с предупреждением. Тогда мы пошли его искать; нашли надруб­ленное дерево и кругом много следов, но крови не было — значит, они увели его живьем. Все наши поиски и крики ни к чему не приве­ли. Странно, что именно Беррио так кончил: это был тот единственный солдат, который остался цел и невредим после боя у Чампотона. Итак, мы вернулись к лодке и наконец-то привезли нашим пресную во­ду. Радость была так велика, точно мы им жизнь привезли! А один из солдат, словно лишившись рассуд­ка, не смог дождаться, прыгнул в лодку и стал пить, пить без конца, так что вскоре распух и умер.

Набрав воды, мы поставили паруса и двинулись к Гаване[63]. Пре­красная была погода, плыли мы и днем, и ночью, но у островков Му­чеников [(Los Martires)] было несколько рифов, которые назывались — Рифы Мучеников [(Bajos de los Martires)}, и главный корабль напорол­ся на риф и затонул бы, если бы мы все не стали на помпы[64]. Никогда не прощу нескольким матросам с Леванта[65]; когда мы к ним обрати­лись: "Братья, помогите откачать воду, вы ведь видите, что мы сильно изранены и изнурены", — то они ответили: "Дело ваше, мы не солдаты, да и нам перепало немало голода, жажды, трудов и ран". Пришлось их силой приставить к помпам. Так мы, страдая от ран, обслуживали и помпы, и паруса, пока Наш Сеньор Бог не привел нас благополучно в гавань Каренас, где вскоре был построен город Гавана, а до того времени ее обычно называли Гавань де Каренас [(Puerto de Carenas)]. И, вступив на сушу, возблагодарили мы Бога.

И мы немедленно донесли губернатору Диего Веласкесу, что мы открыли земли с большими поселе­ниями и постройками из камня и извести, где население одето в хлопчатобумажные ткани, возделывает маис и имеет золото. А наш капитан, Франсиско Эрнандес [де Кордова], сухим путем отправился к одно­му городу, который назывался Сантиспиритус[66], где у него была энкомьенда[67] с индейцами, но, не доехав, умер на десятый день нашего прибытия. Остальные товарищи рассеялись по всему острову, а трое умер­ли от ран в самой Гаване. Корабли наши переправлены были в порт города Сантьяго де Куба[68], где пре­бывал губернатор [Диего Веласкес]. Там мы выгрузили и двух индейцев, плененных нами на Мысе Коточе, которых звали Мельчорехо и Хульянильо[69], и добытые из шкатулок диадемы, рыбок, уточек и других жи­вотных из золота, а также множество поразительно изготовленных идолов. Много это наделало шуму на всех островах, и в Санто Доминго[70], и на Ямайке, и даже в самой Испании. Говорили, что это самая бо­гатая из всех пока открытых стран, ибо нигде еще не встречали домов из камня; указывали на то, что идо­лы, дескать, древние, еще до Христа; были и такие, которые предполагали, что привезены они иудеями, изгнанными из Иерусалима Титом и Веспасианом, потерпевшими здесь крушение[71]. Сам Диего Веласкес тщательно выспрашивал наших двух индейцев, есть ли на их родине золотые прииски. Они ответили: да; тогда он показал им золотой песок с Кубы, и опять они заявили, что такового у них в великом множест­ве[72]. Лгали они; ведь известное дело, что ни на Мысе Коточе, ни во всем Юкатане нет ни жильного, ни речного золота, как и сереб­ра. Путаница произошла и в другом: растение со съедобными кор­нями, из которых делают хлеб, кассава, называется на острове Ку­ба уиса, и tlati — так индейцы называют землю; таким образом, со­единив юка с тлати, стали называть Юкатан, и так говорили ис­панцы Веласкесу, присутствовавшие при беседе с индейцами: "Сеньор, эти индейцы сказали, что их земля называется Юкатлан". Так и осталось это название, которого в их языке и не было.