Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 5 страница

— Шо? Вы сочиняете музыку, или шото в этом роде?

— Я ищу ее.

— Я… — Эпплджек, закончив выжимать свою гриву, закусила губу. — Я, кажись, не поняла.

— Я тоже, — улыбнулась я и передала ей полотенце. — Пока я не найду, что ищу — я не понимаю. А потом настает очередь следующей тайны.

Она приняла у меня полотенце, и я вновь подошла к камину, чтоб добавить еще немного дров в огонь.

— Кстати, меня зовут Лира. Лира Хартстрингс.

— Эпплджек, — представилась она, так, будто это был первый раз.

Это всегда «первый раз», и я не могу не чувствовать ее очарование каждый раз. В голосе пони есть особый мелодичный тон, когда она считает, что никогда с вами прежде не говорила, и говор Эпплджек — это нечто, о чем скрипки могут только мечтать. Я не могу дождаться дня, когда мне доведется услышать ее представление вновь. Именно потому моя жизнь есть симфония.

— И, клянусь, я не собиралась никого напрягать, — продолжила она. — Я бы дошла до дому тихо и спокойно, если б этот ливень начался на пол-чиха позже.

— К чему такой путь в обход города, если я могу поинтересоваться?

— Потомушто вот, — Эпплджек накинула полотенце себе на шею и начала распутывать корзинку от ее промокшей обертки. — О, Селестию молю, не испорться… фух!

Она выдохнула с облегчением, явив на янтарный свет камина маленькую куклу-аликорна. Игрушка была сухая — пожалуй, она была самым сухим предметом в хижине; и она прижалась к ней носом так, будто это был ее собственный младенец.

— Я бы прям со скалы прыгнула, если б шо плохое с ней случилось.

— Что ж, ваш секрет в надежных копытах, мисс Эпплджек, — сказала я, глупо подмигнув.

— А? — она моргнула, глядя на меня, затем нахмурилась.

— Эй, тихо! Эт нишо такого! — прочистив горло, она положила куклу обратно в корзину. — Она моей малой сестренки, Эпплблум. Ма подарила ей эту куклу, прям перед тем как они с Па трагично погибли. Пусть они покоятся с миром.

Она уселась и вздохнула, млея в тепле камина, и продолжила говорить:

— У Эпплблум ща пони-оспа. Она со всеми пони семьи Эпплов случается в этом возрасте. У меня самой болезнь была чем угодно, только не отдыхом в постельке из лепестков роз, так шо я хочу, шоб у нее все прошло легче. Сходила в город, отдала куклу подремонтировать и почистить, но вот дорога назад… ну… — она указала на стену хижины, за которой по-прежнему гулким эхом разносился звук шквала дождя, затапливающего мир. — У меня чуть сердце не лопнуло. Я не могу позволить, шоб кукла Эпплблум испортилась. Мож, вы теперь поймете, почему я вот так вот захватила ваше крыльцо.

— Вы ничего не захватывали, Эпплджек, — спокойно сказала я. — Я прекрасно вас понимаю. Но, если позволите мне заметить, не о кукле вам стоит сейчас беспокоиться. Вот… — я сходила к своей койке и подтянула шерстяное одеяло. — Ни к чему и второму члену семьи Эпплов слечь с чем-нибудь мерзким.

— О, прошу вас, мисс Хартстрингс, я не могу…

— Шшш, — я обернула одеяло вокруг Эпплджек и пододвинула ее поближе к камину. — Вы можете. Просто расслабьтесь. Вы прошли через настоящий, дождем промоченный кошмар — это меньшее, что я могу для вас сделать.

Она сделала глубокий дрожащий вдох и вскоре комфортно устроилась у огня, позволяя своему телу сохнуть в уютном тепле.

— Хммм… Пожалуй, эт очень приятно.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась я.

— Шо, кстати, напоминает мне о камине у нас на ферме, — сказала она, прижимая края одеяла плотнее к себе. В ее зеленых глазах танцевали отражения искрящих углей. — Мой Па построил его. Он мне сказал однажды, шо воспользовался теми нечерченными чертежами, которые его отец и отец его отца использовали, когда семья Эпплов впервые обосновалась в этой части Эквестрии. Можете представить? Так много домов, и все они построены вокруг одинакового очага.

— Это наглядно показывает… — я устроилась с другого краю камина и мягко посмотрела на Эпплджек. —… что можно создавать прекрасные вещи, когда у тебя заложены хорошие основы.

Двенадцать месяцев тому назад я была хнычущей размазней. Я лежала на боку в темном углу амбара на краю города, свернувшись в клубок и закрыв лицо парой дрожащих копыт. Единственное, что могло в своей болезненности поспорить со скорбью, что терзала меня, был леденящий холод, продирающий меня до костей. Уже несколько дней этот мороз, это замогильное дыхание, что гнало меня в страхе по улицам Понивилля, было моим беспощадным врагом. Но в тот момент, тем не менее, прячась там, в заброшенном амбаре, среди пыли и сена, я приветствовала это ледяное чувство, ибо дрожь, что оно на меня насылало, стряхивала мои слезы, заставляя меня думать, что все, что со мной происходит, — на самом деле лишь иллюзия.

Судорожным от икания дыханием я обоняла деревенские ароматы, окружающие меня. Эти руины были моей родственной душой — столь же потерянным и забытым кусочком истории. Моя седельная сумка, полная жалких пожитков, была брошена в угол, когда я, спотыкаясь, вошла сюда, и сейчас, в редких солнечных лучах, тонкими иглами пробивающихся сквозь дырявые доски кровли амбара, я почти не могла отличить мою лиру от случайных останков фермерского инвентаря, разбросанного вокруг.

Еще один всхлип, еще один приступ дрожи: я слышала, как жалким писком мой голос прорвался сквозь крепко сжатые губы, и голос этот был совершенно чужим для меня. О, как и я сама хотела бы забыть себя, думала я. Жизнь моя не казалась бы столь невыносимой, если бы я не могла более помнить чувств, что по-прежнему охотятся за мной как гончие псы — памяти о безумной пони, сеющей по городу разрушения, о лице Твайлайт Спаркл, глядящем сквозь меня, будто я невидимка, и об огромной высоте, что легла подо мной, когда я стояла на крыше ратуши, качаясь на краю…

Я застонала и зарыла лицо в копыта. Я казалась себе маленьким жеребенком. Я пыталась бежать отсюда, направившись на восток. Если бы я только могла добежать домой, в Кантерлот, я бы так и поступила. Но меньше чем через полмили от границы Понивилля чудовищная стена холода обрушилась на меня, столь могучая, что я начала терять чувствительность ног. Я бросилась назад, к центру городка, где собралась с силами и попыталась отправиться на этот раз на запад. После того же расстояния, оставленного позади, неслышимый буран ударил по моему телу, и мне пришлось развернуться назад, в сердце моей внезапно возникшей тюрьмы.

Не было никакого смысла молить пони о помощи. На самом деле, я даже не хотела на них смотреть. Жители Понивилля были веселы. У них был всякий для этого повод, но я не ненавидела их за это. Я ненавидела себя. Оказываясь у них на пути — подвергаясь воздействию их радужных ожиданий — я только лишь больше осознавала, как холодна, голодна и испугана я была. Так что я поступила так, как эти три фактора меня вынуждали — я спряталась.

Я убежала на западный край города, где холод был достаточно слаб, чтобы его терпеть, но достаточно суров, чтобы держать меня в сознании, и забилась в пустое нутро этого заброшенного амбара на обочине грунтовой дороги. Я хотела собраться с мыслями, но вскоре я поняла, что такое решение этой задачи даже невозможнее чем мне казалось. Мне нужно было собраться с духом, но тот слишком быстро рассыпался на сотни мелких кусочков, которые вместе уже не собрать, как нельзя собрать слезы, текущие по моим копытам на грязный пол и солому.

Даже если бы я и могла привести себя в норму, я не знала, хочу ли того. Мне не нравилась перспектива того, к чему душа моя будет прикована, той судьбы, которую я не могла предсказать. Одно дело – быть бездомной. Но быть безымянной? Ты можешь жить в особняке, купленным за самое большое в мире состояние. У тебя может быть миллион домов, миллион акров земли с миллионом слуг, живущих на ней только ради следования твоим приказаниям. У тебя быть может даже клочок земли на самом священном кладбище мира, зарезервированный для тебя. Но до тех пор, пока ты безымянен, у тебя нет места, который можно назвать «дом», ни в этой жизни, ни в том, что лежит за ней.

Я размышляла об этом, я плакала из-за этого, дрожала в отчаянии, лежала без сил из-за этого, когда впервые появилась она.

— Земли ради! — ее протяжный голос эхом отразился от ветхих стен амбара. Мои уши услышали шорох четырех копыт по ту сторону деревянной дверной рамы — из сияющего внешнего мира вошел силуэт. — Кажись, я шото слышала! Эй… Есть кто? Кто-нибудь? Кто здесь?

Я и не подозревала, что во мне еще сохранилась какая-то энергия, но, тем не менее, я вдруг вскинулась на ноги с громким тяжелым вдохом. Я повернулась к ней, и первое, что я увидела, — это ее веснушки. Яркая полоска света выхватила пару ее зеленых глаз и самую теплую из виденных мною за три голодных дня улыбку.

— Ухты! Здорово тебе! — она помахала обоими передними копытами над головой, чтобы показать, что не желает зла. Я увидела коричневую шляпу, до смешного длинную светлую гриву и две корзины яблок, висящих у нее по бокам. — Расслабься, сахарок. Я совсем не хотела тя пугать.

Она выглядела как само определение сильной, бесстрашной, работящей земной пони. И вдруг, все эти черты внезапно растаяли и переплавились во взгляд, полный мягкости и сестринской заботы.

— Ой, дорогуша, выглядишь ты совсем плохо! Я слышала, как ты плачешь как бедная вдова у дороги в никуда. С тобой все хорошо?

Что я могла ей сказать? Что могу я сказать кому угодно, что будет иметь хоть малейшее значение? Жизнь дала мне молоток и стамеску, но мой мир обратился в грязь и песок. Я даже почти пожалела, что не прикинулась мертвой вместо того, чтобы ей отвечать. Может, я бы тогда осталась незамеченной, каким и должен быть призрак, которым я стала.

Вместо этого она твердо посмотрела на меня и сказала:

— Ты ведь понимаешь, шо этот амбар тут стоит брошенным уже десятки лет, ага? Твой дом далеко?

Ее слова были вкусными, как успокаивающая музыка, которую мне не выпадала прежде удача услышать, и они были достаточно добры для того, чтобы выжать еще больше влаги из моих глаз. Я лишь шмыгнула носом, потому как не могла оторвать взгляд — не от нее, а от парных корзин красных фруктов, украшающих ее фигуру. Внезапно я осознала, насколько сухо у меня во рту. Послышался глухой бурлящий рокот, будто сотряслась деревянная постройка у нас над головой.

Она тоже услышала этот звук, но, будучи в более ясном сознании, правильно распознала его.

— Хехех… Голодная, да? — она ухмыльнулась, следя за направлением моего взгляда. — Что ж, давай познакомимся как надо, а? Меня зовут Эпплджек. Держи.

Она, повернув голову себе за спину, ловко подхватила носом фрукт и кинула его мне.

— Держи апельсин. Хехехех… кхм. Это старая семейная шутка.

Но я уже ее не слышала. Вкусовые сосочки на моем языке кричали криком мне в уши, ибо я заглотила яблоко меньше чем за минуту. Давясь, но не возражая против того, я завела несколько мягких кусочков, как упирающееся стадо, себе в глотку. Догрызя яблоко до сердцевины, я не была до конца уверена, помогло ли оно мне утихомирить голод, но, по крайней мере, оно совершенно точно высушило мои слезы.

Эпплджек присвистнула.

— Тпру, лошадка! [2] Тише, девочка! Хехехех… Хорошо, шо я их мою перед тем, как отнести на рынок, а? — она уселась на задние ноги передо мной. — Што ж, я те сказала свое имя. Думаю, мне, мож, повезет услышать твое?

Я содрогнулась, избегая ее взгляда, равно как и вопроса. Даже сейчас, мне кажется, я говорю мое имя вслух только лишь чтобы успокоиться. Его, определенно, придумала не я, и если бы я решила найти подходящую ему замену, я бы выбрала мою лиру. Разве может что-то лучше выразить мою сущность? Все, что было важно для меня в тот момент это то, что что-то терзало меня сильнее, чем холод и голод. Эпплджек была такой настоящей, такой теплой, такой… материальной. Я готова была сделать все, сказать что угодно, лишь бы разбить нависающий горизонт одиночества, грозящий затопить собой все.

— Лира, — в конце концов выдавила я. — Лира Хартстрингс.

— Лира, — кивнув, отчетливо прошептала она. Дотронувшись копытом, она приподняла поля своей шляпы и улыбнулась мне безмятежно. — Оченно красивое имя у тя, Лира.

Взгляд мой мгновенно вновь подернулся дымкой. Я чувствовала биение своего сердца. Я хотела обнять ее. Я хотела, чтобы она обняла меня. Я хотела тепла, безопасности, счастья, и я знала — ничто из этого не продлится долго. Ничто из всего этого не продлится долго. Мне надо было закончить разговор тогда раз и навсегда. Мне нужно было взять свои седельные сумки и убежать галопом из амбара, спрятаться в лесу, где куда менее одаренные интеллектом существа улыбались бы мне, кормили бы меня и напоминали бы мне, что я все еще что-то, достойное любви. Как напоминал тогда успокаивающий голос Эпплджек, лаской своей изгоняющий дрожь из моих членов, будто и не была я покрытой грязью и потеками слез оборванкой.

— Я знаю этот город как подошву моего копыта, — продолжила Эпплджек. — И я скажу, я тя прежде тут ни разу не видела, Лира. Ты тут типа навестить семью? Есть тут кто, к кому я тя отвести могу? Нет же никакой нужды убиваться тут, в этом грязном старом амбаре, да?

Она моргнула, и скосила на меня глаза.

— Эм… Мисс Хартстрингс?

Поначалу я не могла понять, почему она задает мне так много вопросов. Но едва фигура ее качнулась и начала тонуть в безграничных тенях, до меня дошло. Я теряла сознание. Я упала в обморок как какая-то жалкая дамочка, потеряв чувствительность тела. Голод, похоже, не столь утомителен, пока не напомнишь себе, что ты еще способен есть пищу. Это чувство лишило мои ноги опоры, а когда я очнулась — мир показался мне в тысячу раз ярче, чем внутренности амбара. Я увидела землю, проплывающую подо мной, и когда я подняла взгляд, то увидела качающийся горизонт.

— Эй, очнулась! — я почувствовала вибрацию голоса Эпплджек. С дрожащим вдохом я поняла, что она тащит меня, перекинув через свою спину. Грунтовая дорога вела к красному амбару, ютящемуся меж садов, полных вкусных яблок, и я плыла над дорогой к этому сияющему центру. Мир за пределами Понивилля становился все холоднее и холоднее, но тепло тела и дыхания Эпплджек расплавили мою дрожь.

— Просто расслабься, сахарок. Я тебя несу в безопасное место. С тобой все будет просто замечательно.

— Здесь… — я, будучи переброшенной через ее позвоночник, боролась за ровность дыхания. Дни панического бега по улицам Понивилля принесли боль моим ногам, которую я только сейчас начала ощущать. — Здесь ты живешь?

— Отож! Ферма Сладкое Яблоко, родина самых лучших красных фруктов во всей Эквестрии! — мы прошли мимо деревянной ограды и тележек для яблок. До меня доносились звуки домашнего скота и запах сена. — Но мы с моей семьей можем устроить тебе экскурсию попозже. У тебя, кажись, оченно злая лихорадка, Лира. Тебе надо согреться.

Едва услышав это, я ахнула.

— Ты… т-ты помнишь мое имя?

— Ну конечно же, дорогуша! Хех… Только то, шо семья Эпплов — простой фермерский народ, еще не значит, шо мы простаки!

Иногда мне кажется, что единственный в мире неисчерпаемый ресурс — это слезы. Закрыв глаза, я улыбнулась — хрупкой, распадающейся на осколки улыбкой — и крепче ухватилась за Эпплджек. Мир вокруг меня был ярок, будто праведный огонь выжигал потрепанные грани кошмарной дымки, что нависала над моей головой последние дни.

Меня почти расстроило то, что меня сняли со спины. Я открыла глаза, внезапно осознав, что я в доме этой благословенной кобылки, уложена на диван в середине старинной гостиной, полной семейных фотографий и самодельных домашних украшений. Передо мной был камин, и он был пуст, как и я внутри. Вид этот пробудил во мне дрожь, и Эпплджек, должно быть, заметила это, ибо вскоре она уже хватала сухие дрова с металлической стойки.

— Вот, дай-ка мне его зажечь. Устраивайся поудобнее, а я пойду за Бабулей Смит, шоб она сделала тебе суп.

— Бабуля… Смит…? — прошептала я. И в тот момент мои уши встали торчком, уловив звук голосов в дальнем конце дома. Эпплджек была здесь не одна. Это место было живым, и я чувствовала свою чужеродность, сидя на безукоризненно чистом семейном диване, со своими взъерошенными волосами и запятнанной шкурой.

— Ее зовут Лира Хартстрингс, Бабуля! — услышала я направленный через весь дом крик Эпплджек, в продолжение разговора, о котором я, в моем отупленном состоянии лишь отчасти была осведомлена. — Я ее нашла у самой границы города! Бедняжка, кажется, уже очень давно не знала никакого гостеприимства.

— Сп… — я закусила губу, ежась от новой волны дрожи. — Спасибо вам большое, м-мисс Эпплджек. Но вам не стоило так напрягаться только лишь чтобы… чтобы…

Мой голос затих, ибо я вдруг погрузилась в целое море согревающего жара. Был зажжен камин и мои уши с наслаждением встретили вкусное пощелкивание горящего дерева, а мое тело поистине растеклось по каждой складке дивана.

— Оооооооооо, Селестия, это прекрасно, — прошептала я с пьяной улыбкой.

Ответная улыбка Эпплджек была куда как очаровательнее.

— Нишо не лечит болезнь лучше, чем купание в тепле камина семьи Эпплов, — она подмигнула. — Блин, помню я, когда у меня была пони-оспа. Свернуться здесь у огня помогло мне пережить не одну лихорадочную ночь.

— Я не больна, — сказала я так вежливо, как только могла. — Я…

Я ощутила болезненный комок у себя в горле. Я не хотела слишком злоупотреблять щедростью этой кобылки, но, в то же время, то был первый раз за множество дней, когда я могла… расслабиться и забыться. Я хотела выплеснуть все свои проблемы на кого-нибудь, но я не хотела отягощать их тем, что они едва ли вообще способны понять.

— Я растеряна, Эпплджек, — выпалила я. Пробежав копытом сквозь мою растрепанную гриву, я подавила всхлипы прежде, чем они успели начаться. — Я так растеряна… и я не знаю, с чего мне начать.

— Шо ж, не знаю, как насчет тебя, но я считаю, шо дом — это всегда лучшее место, откуда можно начинать.

— Дом?

— Дом — это то, шо определяет пони, по крайней мере, я всегда в это верила, — она поставила металлический защитный экран перед выложенным кирпичом очагом и подошла ко мне. — Когда-то давно, когда я была просто маленькой кобылкой, я покинула эту ферму и отправилась в большой город, думая, шо я смогу жить другой жизнью, не так, как остальная моя семья. И клянусь, то было одно из самых-самых тупых решений в моей жизни. Хех. Я чуть глаза себе не выплакала за те несколько дней, пока я не убежала обратно домой; и с тех пор все у меня в полном порядке.

Она встала надо мной и нежно провела копытом по моей гриве, подцепляя то торчащий из нее листок, то соломинку, что я собрала на себя в том амбаре, где она нашла меня.

— Иногда мы покидаем наш дом — даже если это означает, шо мы сбегаем из места, дороже которого для нас в мире нет, — потомушт мы так жаждем найти себя. И шо тогда происходит? Мы только теряемся еще больше.

— Я не сбегала из дома, Эпплджек, — сказала я с мягким вздохом. Невидимый порыв ветра настиг меня из ниоткуда. Горящий очаг вдруг оказался в долгих милях от меня, когда образы Кантерлота замелькали у меня перед глазами. — Я бы все отдала, чтобы вернуться туда. Но я не могу.

— И почему же, сахарок?

Я закусила губу. По моей шкуре побежали мурашки. Я прижала передние ноги к груди и боролась с ледяными тенями так долго, как только могла. Эпплджек была так добра ко мне. И меньше всего мне хотелось награждать ее видом истощенного гостя, упавшего без чувств посреди гостиной. Никогда еще в своей жизни я не предвидела, что стану такой, какая я есть сейчас: бездомной бродягой, единорогом без предназначения и титула. Всю свою жизнь я наблюдала бродяг, собирающихся по дальним темным улицам Кантерлота, и я всегда смотрела на них с одновременно жалостью и любопытством. А теперь я оказалась на их месте, источая тот же омерзительный запах. Но даже у тех убогих душ было больше надежды, чем у меня. Даже если я смогла бы добраться до дома, смогла бы я претендовать на то, что прежде было моим? Могли ли мои родители хоть чем-то помочь мне?

Мама. Папа.

— Ничего, — прошептала я дрожащими губами. — Ничего не осталось у меня, к чему я могла бы вернуться.

Я вжалась глубже в диван. На мгновенье мне захотелось, чтоб это был гроб.

— Хммм… Шо ж, пока шо у нас здесь есть для тебя местечко, сахарок, — сказала Эпплджек. Ее самоотверженность оттеняла лишь яркая улыбка на лице, с которой она быстро подошла к шкафу, открыла его и принялась копаться в рядах висящей внутри одежды. — И у меня еще кое-шо есть для тя. В самый раз штука, от твоей лихорадочной дрожи.

После мгновения усердного копания она вытащила наружу свело-серый предмет одежды, ухватив его ртом. Она положила его рядом со мной.

— Вот, пожалста. Вещица, шо я надевала часто, когда была чуть моложе, шоб работать в садах осенью. Конеш, в последнее время я редко ее ношу, потомушт вырастила себе вторую шкуру. Хех.

Я посмотрела на нее, потом на подарок. После внимательного изучения я поняла, что это толстовка-свитер с длинными рукавами. Без задней мысли, я окутала одежду сиянием телекинеза и осторожно накинула ее на переднюю часть моего тела. Наконец после некоторой борьбы я просунула копыта в рукава и села с комфортом, что дала мне толстовка, обернувшая мои дрожащие конечности. Вскоре мурашки ушли, будто куртка впитывала тепло, плывущее ко мне от камина. Оглядываясь назад, я задумываюсь нередко, что больше тепла принес мне этот щедрый жест сам по себе. Эпплджек желала подарить мне частичку себя, и я будто бы оказалась в беспрерывных ее объятьях. Я не могла не улыбнуться, ибо я вспомнила, каково это — быть в компании пони, для которого ты значишь больше, чем какой-то чужак. Я была более чем готова назвать эту вежливую и чуткую кобылку словом «друг».

— С-спасибо. Правда, Эпплджек, — сказала я, свернувшись клубочком у подлокотника кресла, купаясь в теплом свечении очага. — Спасибо за все. Как я хотела бы тебе отплатить.

— Мой дом — это твой дом, — она лишь пожала плечами. — Расслабься, отдохни и приди в себя. Позже мы посмотрим, как тебе помочь с поиском своего места, как думаешь?

Я тихо-тихо хихикнула.

— Конечно, так и думаю, — я улыбнулась, позволяя серым рукавам толстовки свешиваться с копыт, преумножая тепло. Когда я была маленькой, я нередко завидовала Твайлайт Спаркл, желая, чтоб у меня тоже был старший брат, который бы заботился обо мне, пока родителей нет дома. Мне всегда было интересно, каково это. — Хотя не знаю, есть ли в мире место с таким же прекрасным камином, как у тебя.

— Эт хороший камин, — сказала, кивнув, Эпплджек. — Мой Па построил его. «Всегда будь уверена, что закладываешь хорошее основание», говаривал он. «Остальное сделает время, без сучка, без задоринки все будет работать, только если основание твердо.»

Она посмотрела на мгновенье в огонь. Казалось, она внезапно значительно постарела, хотя и сохранила куда больше силы, чем другие пони, в лицах которых я вижу хрупкую меланхолию.

— Я думаю, я всегда придавала этим словам много весу. Мой Па был основанием моей жизни.

Я плавала в облаке головокружительного тепла, но все же по-прежнему осознавала вес слов моего нового друга.

— Я уверена, он тобой гордился бы, — сказала я.

— Хммм. Я могу лишь только заставить его гордиться еще больше, — ее зеленые глаза сверкнули на мгновенье, когда она улыбнулась и затем прошла мимо меня. — Пойду узнаю, как там суп Бабули поживает. Вернусь мигом.

— Ага, хорошо, — сказала я, устраиваясь поудобнее на диване. Искры плясали на защитном экране передо мной. Я глядела в пламя, позволяя мыслям о недавних событиях расплавиться и утечь прочь. Я натянула капюшон моего свитера-толстовки на рог и глубоко вздохнула, прогоняя прочь мрачную часть себя, что контролировала мои дрожащие в страхе ноги столь много ночных часов, полных отчаяния.

Это была моя первая возможность сесть и глубоко подумать за последние дни. В результате нечто темное и таинственное всплыло в моем сознании, нечто, что танцевало на гребнях волн, по которым я плыла все недавнее время. Чем больше я размышляла об этом, тем больше мои уши вздрагивали, ибо я осознавала, что я раскапывала мелодию из темных глубин моей души. Некий бессмертный напев, что рождался в закоулках моего разума и оставался неспетым с того самого момента, когда я — испуганная и замерзающая жертва вечной ночи — содрогнувшись, очнулась в темном переулке.

Будучи столь погруженной в эти размышления, я лишь запоздало заметила желтую фигуру, идущую где-то на краю моего бокового зрения… вдруг остановившуюся и ахнувшую.

Я оглянулась на звук. Предо мной был маленький жеребенок с большими янтарными глазами. Красный бант болтался на алой гриве, ибо маленькая кобылка дрожала. Не мне одной было холодно? Нет, дело не в этом. Она меня испугалась.

— О, здравствуй, — сказала я настолько мягким и безобидным голосом, насколько смогла. Я улыбнулась и слегка наклонилась. — Ты, должно быть, сестра Эпплджек.

Девочка сделала шаг назад от меня, с глазами, большими как тарелки.

— Оххх… — ее челюсть отвисла, а на радужках ее глаз, как лунный свет на волнующейся глади пруда, заплясал отблеск белого света. – Охххх… Эйджей?!

— Шшш… все нормально! — я криво улыбнулась. — Думаю, твоя сестра забыла упомянуть, что у нее гости…

— Шо такое, Эпплблум? — знакомый оранжевый силуэт быстрым шагом вошел в комнату, затем немедленно застыл на месте. Мое сердце дрогнуло, ибо Эпплджек вдруг закричала: — Эпплблум! Уходи отсюда! Быстро!

Задыхаясь, маленький жеребенок шмыгнул к своей сестре. Я смотрела, в растерянности моргая, как Эпплблум спряталась позади кобылы. Эпплджек стояла в угрожающей позе, закрывая ее от меня и буравя взглядом меня на диване. От всей ее доброты и гостеприимства не осталось и следа, все разлетелось осколками об обвиняющий нахмуренный взгляд, твердый как алмаз.

— И кто-же ты, подери тебя сеном, такая?! И шо ты делаешь в моем доме?!

— Ч-что?! — ахнула я. Мое сердце тяжело стучало, будто намеревалось сию же секунду пробить дыру в толстовке. — Но… но… я просто… я думала…

— И это шо, моя куртка на тебе надета? — воскликнула Эпплджек, сощурив сурово глаза. Я слышала хнычущий голос Эпплблум, укрывающейся копытами, прячущей лицо. Позади обеих сестер, из соседней комнаты подошла старая зеленошкурая кобыла, приведенная любопытством о творящемся здесь жестоком беспорядке.

— Ты шо, лазала в моих вещах?! — продолжила Эпплджек, почти презительно. — Колись!

— Эпплджек, я…

— Ты… Ты знаешь мое имя? — Эпплджек наклонила голову набок. Ее гнев был на мгновенье потушен растерянностью, но вскоре это облако покинуло ее сознание, вновь сменившись презрением. — Тебя кто-то подговорил? Если так — это не смешно! Нам хватило компашки буйных жеребчиков, шо разносили нам амбар несколько месяцев назад! Этой ферме больше беспорядки здесь не нужны! Ну так ты будешь мне отвечать, или нет?!

— Я не понимаю! Я же Лира, помнишь? Мы же только что… — я остановилась на полуслове. Мое сердце на мгновенье застыло, и я почувствовала, как тепло гостиной вновь растворяется в пустоте. Следующий мой выдох был всхлипом, ибо я получила напоминание о собственной глупости. — О, благая Селестия, это снова происходит.

— Шо снова происходит?! Шоб тебя, барышня! Я тебя спрашиваю, с чегой-то ты вломилась в наш дом?!

— Слушай… Эм… — я, слабая, с дрожащими ногами, встала с дивана. — Это… я не…

Я сглотнула и сделала от них шаг назад, махая копытом. — Я не знаю, как объяснить э-эту…

— А ты попытайся! — по железному твердое и ледяное выражение лица Эпплджек приблизилось ко мне. Огонь озарял каждую жесткую линию ее лица, не оставив и капли света для ее веснушек. — Пока я не позвала полицию.

— Мы же говорили с тобой буквально секунду назад, Эпплджек! Ты принесла меня сюда с окраины города…

— Принесла тебя сюда?! Я тебя впервые в жизни вижу!

— Я знаю, тебе так кажется… но… я клянусь! — я сглотнула, прежде чем принялась заикаться как жеребенок-врунишка, отчаянно пытающийся избежать ремня. — Мы разговаривали! Ты разожгла камин! Ты дала мне эту куртку…

— Правдоподобная история. Ты считаешь, шо я тупая?

— Н-нет! Ради милости Луны, я не говорю о том, что ты… — я остановилась на месте. Дрожь моя возросла четырехкратно. Я чувствовала, что мои кости обращаются в лед. Мое зрение поплыло рассеянно по множеству семейных портретов, опоясывающих гостиную. Я не видела ничего, кроме лиц незнакомцев, вроде этих трех душ, что сгрудились предо мной. Они были для меня незнакомцами, и останутся таковыми навсегда. Лицо мое исказила гримаса, будто я рожала знакомый мне ужас… — Извините… я… м-мне… надо идти!…

— Ну уж нет…

Я развернулась и отчаянным галопом бросилась к дальнему концу дома.

— Простите меня!

— Эпплджек…! — раздался голос старой кобылы. — Она убегает!

— Нет уж, не убежит! Маки?!

Их кричащие голоса стихли, когда я рывком свернула за угол и понеслась к входной двери. Но вместо нее я врезалась во что-то большое и красное.

— Умф! — Я упала на задние ноги, чувствуя тошноту. Взглянув наверх, я ахнула. — Аах!

Высокий жеребец нависал надо мной, его красная шкура переливалась волнами моря железных мышц. В любой другой ситуации он был бы для такой кобылки как я прелестнейшим видом. Но в этот момент, тем не менее, он выглядел угрожающе, как плотоядный минотавр.

— Биг Макинтош! — услышала я голос пожилой кобылы, перекрикивающий приближающийся из комнаты позади меня цокот копыт Эпплджек. — Хватай ее, пока не сбежала!…