Глинткофе и бутерброд с пчелами 3 страница
— Собственно говоря, меня не слишком интересуют лабиринты, — отозвался я и отступил на шаг. — Боюсь, я ошибся магазином.
— Так науки вас не интересуют? Вы ищете беллетристику? Эскапистскую литературу для бегущих от реальности? Значит, вам, нужны романы? Тогда вы действительно не по адресу. Здесь только научно-популярные книги.
В голосе владельца не было ничего враждебного или надменного, и сказанное прозвучало лишь как вежливая информация. Я взялся на ручку двери.
— Прошу прощения! — глупо сказал я и нажал на ручку. — Я недавно в городе.
— Вы из Драконгора? — спросил букинист.
Я остановился. В жизни прямоходящего динозавра есть несколько данностей, и одна из них — всякий способен с первого взгляда определить, откуда ты родом. Пока я еще не выяснил, преимущество это или помеха.
— Этого, пожалуй, невозможно не заметить, — ответил я.
— Прошу, простите мое пренебрежительное и обобщающее замечание о романах. Приходится произносить кое-какие пустые фразы, чтобы отвадить туристов, которые то и дело врываются ко мне и требуют подписанных первоизданий «Принца Хладнокро-ва». Но хотя у меня магазинчик чисто научной литературы, я тоже проглотил кое-какие романы, написанные в Драконгоре. — Сморщенная фигурка нагнулась над заваленным книгами столом и зажгла свечу. — И простите, пожалуйста, за недостаточное освещение. В темноте мне лучше думается.
Танцующий на фитиле язычок высветил лицо гнома: сперва вспыхнул ярко, потом нервно затанцевал, а после несколько опал и успокоился. Что владелец лавки был эйдеитом, я определил сразу, хотя прежде ни одного не встречал. Форму их головы, как я знал из различных энциклопедий, ни с чем не спутаешь, а она позволяет предположить наличие как минимум трех мозгов внутри. Теперь я понял, что таинственное потрескивание исходит из его черепа: как думают эйдеиты, можно услышать.
— Хахмед бен Кибитцер. — Эйдеит протянул мне похожую на вязанку веточек ладонь, и я осторожно ее сжал.
— Хильдегунст Мифорез. — Уже публиковались?
— Не за пределами Драконгора.
— Тогда вы простите, что я еще ничего вашего не читал.
Я натянуто рассмеялся и сам себе показался полным идиотом. Как же я был наивен!
— Но, как я говорил, литература драконгорцев занимала меня довольно долго. Я написал диссертацию о влиянии замедленного кровообращения на крепкую стилистику.
— Вот как? — переспросил я, как будто знал, о чем он говорит. — И каким выводам вы пришли?
— К таким, что замедленное кровообращение положительно сказывается на композиции и гармонии литературного произведения. Драконгорцы — прирожденные писатели, это я могу научно доказать.
— Весьма лестно.
— Я искренне считаю, что физиологически ваш народ прямо-таки создан для литературного труда. Большая продолжительность жизни важна для зрелости письма и овладения техническими приемами. Трехпалая лапа идеально подходит для держания пера, карандаша или чего бы то ни было. Толстая шкура ящера — лучшее средство против отрицательных рецензий. — Эйдеит хихикнул. — В Драконгоре родились некоторые из лучших романов в истории замонийской литературы. «Комната без счастья» Сатория Ямбщика. Или «Напоенные лунным светом» Гартхайма Рифмоотливщика! «Стоять как цапля» Гюльдии Дра-мадубилыцицы! «Нерифмованная ночь»! «Песнь устриц»! «Жеманная наживка»! И нельзя забывать про «Рыцаря Хемпеля» Гри-фиуса Одакропаря.
— Вы читали «Рыцаря Хемпеля»?
— Ну разумеется. Помните то место, где у рыцаря провалились в доспехи очки и на копейном поединке он сражается практичес-ки вслепую? Или то, где он вывихнул нижнюю челюсть, и целую главу ему приходилось объясняться знаками? Как же я смеялся! Шедевр высокого юмора!
Так далеко я не продвинулся. Навязанную мне Данцелотом занудную тягомотину я, потеряв терпение, уже после ста страниц (введение в правила по уходу за копьями), раздраженно забросил в угол.
— Конечно, конечно, — солгал я. — Нижняя челюсть. Неподражаемо!
— Сперва нужно, конечно, продраться через сто страниц введения в правила по уходу за копьями, — сказал Кибитцер, — но потом сюжет ух как закручивается! Глава, в которой автор на протяжении ста пятидесяти страниц обходится без буквы «е» — гениальная находка липограмматики! — Откашлявшись, эйдеит продекламировал:
Вот курица. Ваш стол. И ваш уют.
Благополучъя символ уникальный!
Вот суть: да воцарится благо тут,
Поскольку этих куриц подают
На ужин тут столь мило — пунктуально![4]
Я знающе рассмеялся, притворившись, что стихотворение мне знакомо.
— Да, да, ни одного «е» во всей строке… Гениальная находка! — и согласно закивал, думая про себя: «Никогда в жизни не читал. Какая ерунда!»
— Но не только романы! — воскликнул, входя в раж, эйдеит. — Есть великолепная научно-популярная литература из Драконгора. Например, «Об отраде огорода». Истинная вершина описания укрощенной природы.
Это меня ошеломило.
— Вы читали Данцелота Слоготокаря? — Я, наконец, выпустил дверную ручку.
— Читал? Да вы, верно, шутите! Я что угодно из него во сне процитирую!
И потому для успокоения нам остается лишь природа. Почти инстинктивно мы выходим из четырех стен, и в саду, в огороде, под шум листвы под звездами нам дышится свободнее — там у нас становится легче на сердце. Со звезд мы пришли, на звезды вернемся. Жизнь — лишь путешествие в неведомое.
Маленький эйдеит знал единственное произведение Данцелота лучше меня. Из моего левого глаза выкатилась слеза.
— А, вы тоже высоко его цените! Не зря эта цитата вас тронула. Это почти восполняет ваше незнание «Рыцаря Хемпеля».
Я вздрогнул. Проклятье! Я и забыл, что эйдеиты умеют читать мысли. В этой лавке надо держать ухо востро, быть поосторожнее с тем, что думаешь.
— В отличие от речи мысли невозможно подавить, — улыбнулся Кибитцер. — Но вам нет нужды напрягаться. Я уже знаю о вас так много, что могу обойтись без их чтения. Вы ведь лично знаете Данцелота Слоготокаря, верно?
— Он был моим крестным в литературе. Он недавно умер.
— Вот как? М-ммм… Простите мне столь бестактный вопрос! Мои соболезнования. Он был гением.
— Спасибо. Сам он бы так не стал утверждать.
— Тем значительнее это его делает. Обладать такой мощью, о какой позволяет догадываться «Об отраде огорода», и ограничиться одной этой книгой, — истинное величие.
Я пожалел, что Данцелот не услышал этих слов при жизни. На глаза мне снова навернулись слезы.
— Но садитесь же! Если вы проделали столь дальний путь из Драконгора, то, наверное, совсем, измучены. Не хотите мускатного кофе?
Букинист зашаркал к стоявшему на книжной полке кофейнику.
Ни с того ни с сего конечности у меня отяжелели. Я шел с рассвета, не остался отдохнуть в гостинице, а потом много часов бродил по городу. После слов эйдеита я понял, что бесконечно устал. Опустившись на стул, я стер с глаз слезы. — Не бойтесь, я не стану больше копаться в ваших мыслях, — сказал Кибитцер, протягивая мне чашку темного, привлекательно пахнущего напитка. — Могу я спросить вас на традиционный лад, что привело вас в Книгород? Я спрашиваю не из любопытства. Возможно, я сумею вам помочь. — Он поглядел на меня с дружеской улыбкой. Быть может, в эту лавку меня привело милостивое провидение? Если я уже нашел почитателя Данцелота, почему бы не начать поиски с него?
— Я ищу одного писателя.
— Тогда Книгород подходит для этого больше, чем скажем, Кладбищенские Болота Дульсгарда.
Смех эйдеита над собственной шуткой прозвучал как приступ астмы. Порывшись по карманам плаща, я достал рукопись.
— Может, вы прочтете? Я ищу того, кто это написал. Я не знаю ни имени, ни того, как он выглядит. Даже не знаю, жив ли он еще.
— Вы ищете призрак? — усмехнулся эйдеит. — Что ж, давайте почитаем.
Сначала, проверяя качество бумаги, букинист потер ее между кончиками пальцев — типично профессиональное движение.
— Гм. Сорт «Гральзундская изысканная», — пробормотал он. — «Верходеревная Бумажная Фабрика», двести грамм. — Он понюхал рукопись. — Содержание кислот чуть выше обычного. Персиковый привкус. Березовая древесина, толика еловых иголок. Отбеливателя добавили недостаточно. Шероховатый край.
Обычная тарабарщина книгородских букинистов, я такое уже слышал на улицах от книгонош. Кибитцер провел указательным пальцам по обрезу.
— Обрез неровный, каждые пять миллиметров запил. Резательный станок устаревший. Вероятно, «556-й волокнорезательный». Разлиновка нанесена чернилами каракатицы, из чего я заключаю…
— Может, вам стоит просто прочесть? — решился прервать его я.
— Гм?
Он как будто очнулся от транса и долго рассматривал строчки на первой странице. Очевидно, он, совсем как я раньше, восхищался каллиграфической красотой почерка. Затем он, наконец, начал читать.
Через несколько мгновений он стал напевать отдельные фразы, точно читал партитуру, и вел себя так, будто меня тут не было вовсе. Несколько раз он разражался хриплым смехом и криками «Да! Да! Вот именно!» и вообще сильно возбудился. То, что последовало дальше, показалось мне отражением моих собственных «ахов» и «охов», когда я впервые читал письмо в Драконгоре. Он переходил от приступов смеха к слезам, задыхался, хрипел, хлопал себя ладонью по лбу и то и дело издавал возгласы согласия и воодушевления: «Ну, конечно же! Да! Замечательно! Так… совершенно!» После он опустил листки и с минуту сидел неподвижно, уставясь перед собой в темноту.
Я посмел кашлянуть. Кибитцер испуганно вздрогнул и устремил на меня огромные светящиеся глаза, в которых сокращались и расширялись янтарные зрачки.
— Ну и? — спросил я. — Вы знаете автора?
— Текст просто пугает, — пробормотал он.
— Знаю. Кто бы это ни написал, он великий мастер. Эйдеит вернул мне рукопись, его глаза сощурились до узких щелочек. В лавке как будто стало еще темнее.
— Вы должны покинуть Книгород, — прошептал он. — Вам грозит большая опасность!
— Что?
— Пожалуйста, уходите из моего магазина! Немедленно возвращайтесь в Драконгор! Или еще куда-нибудь, но обязательно исчезните из этого города. Ни в коем случае не останавливайтесь в гостинице! Никому не показывайте рукопись! Ни-ко-му! Понимаете? А еще лучше уничтожьте. Бегите из Книгорода и как можно скорее!
Это был целый водопад советов, и все они указывали в прямо противоположном направлении тому, в каком я намеревался действовать. Во-первых, я с удовольствием задержался бы еще немного в этой лавке, чтобы поболтать с симпатичным эйдеитом. Во-вторых, был рад-радехонек, что наконец смог повернуться спиной к Драконгору, и, ракшас меня побери, если я туда вернусь. В-третьих, мне, разумеется, хотелось рано или поздно попасть вгостиницу «У золотого пера», хотя бы потому что там остались мои вещи. В-четвертых, я твердо решил показывать рукопись каждому, кого она заинтересует. В-пятых, я ни за что на свете не уничтожу это самое безупречное литературное творение, которое когда-либо читал. И, наконец, в-шестых, мне ни в коем случае не хотелось покидать этот великолепный город, который казался воплощением моей самой заветной мечты. Но не успел я огласить хотя бы один пункт моих возражений, как эйдеит уже вытолкал меня из лавки.
— Пожалуйста, послушайтесь моего совета! — прошептал он, выпихивая меня за порог. — Самым коротким путем уходите из города. До свидания. Нет: до никакого свидания! Бегите! Спасайтесь, пока еще возможно! И остерегайтесь трикривья!
На том он с грохотом захлопнул дверь, наложил изнутри засов и повесил в витрину табличку «Закрыто». В лавке стало еще темнее, чем раньше.
Канифолий Дождесвет
Растерянно плутал я по прилегающим улочкам. Такие резкие перепады, о, мои верные друзья, стали бы тяжелым ударом для любого, особенно если он был столь неприкаянным и одиноким, как я тогда. Сперва болезненное напоминание о Данцелоте, потом дружеское гостеприимство Кибитцера, а после меня бесцеремонно выбросили на улицу… Что за неотесанный сморчок!
Мне было известно, что букинисты вообще и книгородские букинисты в частности чудаковаты — так сказать, профессиональная болезнь. Но что имел в виду Кибитцер, прося избегать трикривья? Говорил ли он про значок на собственной двери? Скорее всего он просто помешавшийся чудак с ярко выраженными перепадами настроения. Не удивительно, при постоян-ном-то чтении бредовых писаний профессора Абдрахмана Со-ловейника!
Я попытался стряхнуть неприятное ощущение, строя планы, как действовать дальше. Сначала мне нужно побольше узнать о самом городе и его неписаных законах. Мне необходим путеводитель, и, возможно, существует что-то вроде письменного руководства для посещения букинистического магазина. Вполне вероятно, что я по неведению нарушил какое-то правило, действительное исключительно здесь.
При этих размышлениях мне вспомнилась витрина, в которой я видел книгу Канифолия Дождесвета «Катакомбы Книгорода». В этом произведении автор якобы всерьез брался раскрыть загадки города. Неплохо было бы купить этот талмуд, а после угоститься парой чашек кофе в хорошо натопленной кофейне. Тем самым за ночь я мог бы стать экспертом по Книгороду и скоротать время без сна — а не провести в сомнительном обществе белой летучей мыши и буянящих йети в гостинице «У золотого пера». На утро заберу оттуда пожитки и подыщу себе другое пристанище.
Нужный магазинчик я нашел довольно быстро, книга еще лежала в витрине, и, заплатив смехотворную цену, я понес мое сокровище в ближайшую кофейню. В заведении как раз проходили ежевечерние поэтические чтения, иными словами, каждые полчаса на стол влезал какой-нибудь бедный поэт и декламировал свои вирши — по большей части такие, за которые в Драконгоре его бы полили чаем и сбросили с самой высокой башни.
Я долго рассматривал исписанную мелом грифельную доску, на которой перечислялись предлагаемые здесь лакомства. Обилие блюд с литературными наименованиями привело меня в недоумение: «Чернильное вино» и «Чтивное кофе», сладкая «съедобная бумага», на которой заодно можно что-нибудь написать, какао «Поцелуй музы» и напиток «Эликсир идей» (последний на самом деле был зверски крепким шнапсом), шоколадные конфеты «Жуть» с сюрпризной начинкой (подаются к романам ужасов, некоторые начинены уксусом, рыбьим жиром или сушеными муравьями), семнадцать видов выпечки, по именам различных поэтов-классиков, например «плюшка Аигана Гольго фон Фентвега», или «кекс Перла да Ган». Блюда, именованные по персонажам илиавторам популярных романов, например, «паштет Принц Хлад-нокров» или «купаты Кайномац», удовлетворяли потребность в более плотной пище. Но имелся также легкий салат «Слоги» из макаронных изделий в форме букв и трубамбоновых грибов. У меня голова шла кругом.
Наконец я собрался с духом и сделал заказ. С огромной кружкой ванильного латте «Вдохновение» и двумя сахарными печенья-ми-«ушки» под названием «Локон поэта» я устроился за столом в самом дальнем углу кофейни, поближе к потрескивающей печи. Я отпил кофе, откусил кусок лакомого «Локона поэта» и, достав «Катакомбы Книгорода», погрузился в чтение.
Карлик с неприятно высоким голосом как раз разливался соловьем, зачитывая эссе о своем отказе от банных губок, что, впрочем, мне не слишком мешало: если книга способна меня захватить, я буду читать в самых неблагоприятных условиях.
А «Катакомбы Книгорода» во всех отношениях превзошли мои ожидания. Книга была не только содержательной, но и увлекательно написанной и такого художественного уровня, какой редко встретишь в научно-популярной литературе. Уже после нескольких абзацев звуки паршивого творческого вечера превратились лишь в шорохи на заднем плане, мешающие не больше чириканья птиц. Я же следовал по пятам за Канифолием Дождесветом, величайшим охотником за книгами и героем Книгорода, и вместе с ним спустился в ужасно запутанный лабиринт, чтобы вырвать у него все удивительные тайны.
Канифолий Дождесвет, мои верные друзья, не всегда был величайшим охотником за книгами. О нет, было время, когда он даже звался иначе. Охотникам за книгами по профессии полагалось брать себе звучные псевдонимы, и с самого начала Дождесвет выделился среди них тем, что выбрал себе такой, который звучал совсем не воинственно.
I На самом деле звали его Тарон Трекко. И был он всего лишь бродягой — псовичем, которого судьба случайно забросила в Книгород. Да, да, тогда он не имел ни малейшего понятия о литературе. Однако, подобно большинству псовичей, Трекко обладал колоссальной памятью и, подобно многим своим соплеменникам, использовал этот дар, чтобы зарабатывать деньги в трактирах как кудесник арифметики: он умножал в уме стознач-ные числа и при этом жонглировал сырыми яйцами. Но когда он попал в Книгород, там как раз разразился спор между Замонийс-кой Праматематикой и Друидической Математикой, расколовший на два непримиримых лагеря все население Замонии, и потому почти каждое выступление кудесников заканчивалось массовым побоищем. В те времена достаточно было какому-нибудь псовичу просунуть морду в дверь кабачка, как хозяин швырял в: него пивной кружкой.
Тарону Трекко грозила смерть от голода, и это в городе, ки-. шевшем трактирами и туристами, только и ждущими, чтобы их развлекли. Но он довольно быстро сообразил, на чем здесь можно заработать гораздо больше денег, нежели фокусами с числами на потребу пьяницам, — а именно на редких книгах. Догадаться об этом — невелика премудрость, ведь книги здесь продавал почти каждый. Но существовала категория крайне редких экземпляров, спрос на которые всегда был очень велик. Это были книги из «Золотого списка». Книги, собранные в этот список, нельзя было 4купить ни в одном букинистическом Книгорода. Лишь изредка всплывала одна из них, и ее тут же покупал с аукциона какой-нибудь богатый коллекционер. Это были легенды, пробуждавшие в людях алчность и сравнимые разве что с гигантскими алмазами Драконгора. В этот список входила «Кровавая книга», равно как и «Демонические проклятия Нокимо Норкена» или «Справочник опасных жестов» и еще несколько сотен названий.
Особая разновидность рыцарей удачи (их называли охотниками за книгами) специализировалась на том, что выискивала эти ценности в лабиринте под Книгородом и выносила их на поверхность. Одни охотники работали по найму на коллекционеров или книготорговцев, другие вынюхивали на свой страх и риск. Вознаграждение, предлагаемое за книгу из «Золотого списка», было столь астрономически высоким, что один-единственный найденный экземпляр мог обеспечить охотника до конца жизни.
Это была опасная профессия, самая опасная во всем Книгоро-де. Возможно, вам, мои отважные друзья, представляется, что поиски пропавшей книги — довольно скучный способ провести свободный выходной, но здесь, в недрах этого таинственного города, они были связаны с риском большим, нежели охота на хрустального скорпиона в стеклянных гротах Демоновой Устрицы. Ведь катакомбы Книгорода кишели опасностями особого рода.
Лабиринтам приписывали связь с Потусторонним миром, этими таинственными владениями Зла, которые предположительно раскинулись подо всей Замонией. Но ужасы, притаившиеся в темноте под городом, были (если верить Канифолию Дождесвету) вполне конкретными и по-настоящему страшными, чтобы пугать и без помощи бабушкиных сказок.
Сегодня уже невозможно сказать наверняка, когда в подземелья спустились первые охотники за книгами. Предполагается, что это приблизительно совпало по времени с зарождением в Книго-роде антикварного дела как профессии. Многие столетия, даже тысячелетия, здесь был центр книготорговли Замонии: со времени возникновения первых рукописных книг и до сегодняшних массовых тиражей.
Достаточно рано выяснилось, что сухой климат в лабиринте идеально подходит для хранения бумаги. Внизу стали складировать целые государственные библиотеки, князья и правители прятали там свои литературные сокровища, книгопираты — свою добычу, букинисты — свои первоиздания, издательства — свои тиражи. Поначалу Книгород собственно и городом-то не был, а существовал только под землей как сеть обитаемых туннелей, которые с течением времени все теснее и теснее связывались друг с другом рукотворными проходами, шахтами, штольнями и лестницами и в которых обитали племена и банды различных подземных существ. На поверхность выходили лишь лазы в пещеры, неподалеку от которых соорудили несколько хижин. Лишь позднее из них вырос надземный город, со временем разросшийся до сегодняшних размеров.
Это была бурная, полная хаоса и анархии эпоха в истории Книгорода. Эра без закона и порядка, когда нападения, разбой и убийства, даже настоящие войны из-за ценных книг были обычным делом. Катакомбами правили военные вожди и беспощадные пираты, бившиеся друг с другом до крови и вновь и вновь вырывавшие друг у друга сокровища. Книги похищали и закапывали, целые собрания оказывались погребенными по воле своих владельцев, лишь бы не достались пиратам. Богатые книготорговцы завещали мумифицировать себя после смерти и замуровать вместе со своими любимцами. Из-за некоторых особенно ценных книг целые области лабиринта превращали в смертельные ловушки с блуждающими стенами, утыканными дротиками и клинками, способными проткнуть или обезглавить неосмотрительного грабителя. Если потревожить проволоку, туннель в мгновение ока мог заполниться водой или кислотой или незадачливого искателя раздавливали внезапно обрушивающиеся потолочные балки. Другие проходы заселили опасными насекомыми и зверями, которые за многие годы неконтролируемо расплодились и сделали катакомбы еще опаснее. Букваримики, члены тайного общества букинистов с нездоровой тягой к алхимии, отправляли здесь свои неведомые ритуалы. Считается, что к той беззаконной эпохе относится возникновение опасных книг.
Затем последовали эпидемии и природные катаклизмы, землетрясения и извержения подземных вулканов, выгнавшие из лабиринтов почти всех разумных существ — там остались лишь самые упорные и выносливые.
Именно тогда зародилась и цивилизованная жизнь в городе и возникло профессиональное антикварное дело. Кое-какие со-кровища извлекли на свет, появились книжные лавки и жилые дома. Потом стали основывать гильдии, принимать законы, карать за преступления и собирать налоги. Одни входы в подземный мир застроили, другие заложили кирпичами, а немногие еще доступные закрыли дверями и решетками и взяли под строгий надзор. С сего момента спускаться вниз разрешалось лишь в те области лабиринта, которые были разведаны и нанесены на карту и потому считались безопасными. Да и то только букинистам, получившим лицензию на эти участки. Им вменялось в обязанность эксплуатировать лицензированные туннели и продавать найденные книги. Им дозволялось исследовать и более глубокие области, но вскоре на это уже никто не решался, ведь большинство смельчаков возвращались скорее мертвыми, чем живыми, или вообще сгинули. По этой причине опасным промыслом занялись охотники за книгами.
Это были отчаянные искатели приключений, которые заключали сделки с букинистами или коллекционерами и разыскивали для них редкие книги. Тогда еще не существовало никакого «Золотого списка», но вокруг самых редких книг уже начали возникать легенды. Поначалу охотники без разбора собирали любые не часто встречающиеся экземпляры, зачастую исходя из домысла, дескать чем глубже под землей находится книга, тем она старше и тем выше ее стоимость. Охотниками, как правило, становились люди недалекие и неотесанные, бывшие солдаты и преступники, которые в общем и целом мало что смыслили в литературе и антиквариате и порой даже не умели читать. Как профессионалы они обладали лишь одним достоянием — бесстрашием.
Тогда, как и сегодня, ремесло охотника подчинялось двум законам. Поскольку, спускаясь в катакомбы, никогда не знаешь, выйдешь ли на поверхность и, если все-таки выйдешь, то где именно, существовала договоренность: букинистическая лавка, через которую вернулся охотник, имеет преимущественное право купить его добычу и оставить себе десять процентов выручки. Еще десять процентов отправлялось в городскую казну Книгорода, a львиная доля оставалась охотнику. Однако ни для кого не было секретом, что охотники искали и другие, нелегальные пути (через канализацию, вентиляционные шахты или по собственноручновырытым туннелям), чтобы потом сбыть свою добычу на черном рынке.
Со временем охотники выработали целый ряд методов, как вернуться назад на поверхность. Они помечали мелом полки, тянули за собой бечевку или бросали клочки бумаги, рисовые зернышки, стеклянные шарики или камешки. Они составляли примитивные карты и во многих областях лабиринта заботились об освещении, устанавливая лампы, где в питательной жидкости прозябали особые светящиеся существа — медузосветы. Они размечали территории, вырубали в скальной породе роднички питьевой воды и закладывали запасы продовольствия — иными словами, на свой скромный лад понемногу приближали катакомбы Книгорода к цивилизации.
И все же охота за книгами оставалась опасным способом зарабатывать себе на хлеб, ведь из поколения в поколение приходилось отвоевывать у хаоса все новые области, а чем глубже, тем опаснее. Неизвестные до сих пор формы жизни, гигантские насекомые, кровососущие летуны, лавачерви, кусачие жуки и ядовитые змеи так же не облегчали работу. Но самым опасным для охотника были все-таки его собратья.
Поистине ценные книги встречались все реже, и конкуренция возросла. Если в начале, когда предложение десятикратно превышало спрос, букинисты могли привередничать, то теперь зачастую многие охотились за одной и той же исчезнувшей библиотекой или книгой из «Золотого списка». Когда всплывало хоть что-то ценное, нередко завязывались погони или схватки не на жизнь, а на смерть, из которых только один мог выйти победителем. Катакомбы Книгорода были усеяны скелетами охотников со следами топора на пожелтевших черепах. Чем более утончались манеры на поверхности, тем более зверскими они становились в мире под ней, пока, наконец, там не воцарилась вечная война всех против всех без закона и пощады. Тарон Трекко не мог бы выбрать менее благоприятного момента, чтобы взять себе псевдоним Канифо-лий Дождесвет и стать охотником за книгами.
Канифолий Дождесвет был первым псовичем среди охотников и в силу своего происхождения практически создан для этой профессии. Псовичи выносливы, обладают хорошим здоровьем, выдающейся памятью, хорошо ориентируются в пространстве, наделены богатым воображением. Большинство охотников отличались лишь бесстрашием и жестокостью, а Дождесвет привнес в их ремесло новое качество: интеллект. Ему пришлось много больше бороться со страхами, чем его коллегам, ведь он был не настолько силен и беспощаден, как они, и не обладал их преступными наклонностями. Но у него были продуманный план и честолюбивое стремление стать самым успешным охотником за книгами всех времен. Главное место в этом плане отводилось феноменальной памяти.
Еще когда он питался подаянием (и, по собственному признанию, промышлял мелким воровством у пьяных и кражей съестного), он немало времени проводил в городской библиотеке и многочисленных книжных магазинах, чтобы приобрести те познания, которые казались ему необходимы для достижения цели. Он выучил десятки старых языков, запомнил антикварные карты подземного мира Книгорода и составил грандиозный план.
Дождесвет стал изучать историю книжного дела и искусства оформления книги от рукописей до современного книгопечатания, даже работал в типографии и на бумажной фабрике. Он научился с завязанными глазами но запаху различать сорта бумаги и типографской краски, чтобы потом определять их в полной темноте. Посещал лекции по геологии, археологии и рудному делу в Книгородском университете. Десятками проглатывал книги по подземной флоре и фауне и запоминал, какие растения, грибы, плесень, пресмыкающиеся и насекомые лабиринта съедобны, а какие ядовиты, какие безвредны, а какие опасны. Он узнал, как извлекать пропитание из определенных корней, как ловить червяков и личинок и какие из них самые питательные и как по геологическим признакам находить питьевую воду.
Потом Дождесвет пошел в подмастерья к одному экслибрис-парфюмеру. Эту профессию можно получить только в Книгороде. За несколько столетий до того состоятельные коллекционеры ввели в моду надушивать свои книги ароматами, составленными по их индивидуальному заказу. Тем самым они ставили на свои сокровища обонятельный штамп, пахучий экслибрис, который не перепутаешь ни с одним другим и который возможно воспринятьдаже в темноте — бесценное преимущество, когда хранишь книги под землей.
Канифолий Дождесвет был от природы наделен хорошим обонянием. Нюх у псовичей, конечно, не такой острый, как у волкодлаков и даже не такой острый, как у собак, поскольку их звериные инстинкты в ходе эволюции атрофировались. Но онивсе равно могли воспринимать нюансы запахов, недоступные большинству прочих народов Замонии. Дождесвет буквально носом прошелся по всей библиотеке запахов экслибрис-парфюмера. Ольфактория фон Папируса, чья семья на протяжении многих поколений наделила неповторимой ароматической индивидуальностью десятки легендарных библиотек и сотни редких книг. Он запоминал связанные с запахами названия и авторов, сведения о том, где и когда пропали книги, и все прочие попадающиеся ему факты. Он обнюхивал бумагу и кожу, холстину и картон и узнавал, как их запахи реагируют на подмешивание к ним ароматов лимонного сока, розовой воды и сотни других эссенций.
«Копченые поваренные книги» «Шафранового издательства». Отдающие мелиссой рукописи известного целителя доктора фон Аиста. «Книги сосновых иголок.» Зеленой Эпохи и натертая миндальным орехом автобиография Заанса Флоринфского. «Карри-книги рикшадемонов». Эфирная библиотека сумасшедшего графа. Эггнарёка. Ни один книжный парфюм не остался неизвестным Канифолию Дождесвету. Он узнал, что книги могут пахнуть землей, снегом, помидорами, морем, рыбой, корицей, медом, мокрой шкурой, сухой травой и углями. Затем он стал изучать, как эти запахи со временем мутируют, смешиваются в подземном мире с другими и зачастую полностью изменяются.