Легенда о благородном рыцарстве 5 страница

В начале эпохи Тан великий император Тайцзун восстановил старинную экзаменационную систему, существовавшую ещё во времена Хань: отныне чиновником или министром мог стать лишь кандидат, сдавший экзамен на учёную степень. Это вызвало протест немногих переживших крестьянскую войну сяньбинских знатных родов – но им пришлось смириться перед всемогущим императором. Новая знать эпохи Тан состояла из учёных‑чиновников, получавших должности, выдержав тяжёлый экзамен: кандидаты должны были продемонстрировать знание теории управления, основанной на древних трудах Конфуция, Мэн‑цзы, Хань Фэя – и в придачу должны были показать умение излагать свои мысли в стихах. Суть тогдашней теории управления сводилась к словам Конфуция: "Если достаточно пищи, то народ доверяет правителю",– поэтому нужно было заботиться о поддержании системы равных наделов, о поощрении земледелия и экономии в расходах; нужно было регулировать цены на рынке и поддерживать государственные монополии на жизненно важные ремёсла – производство железа и добычу соли.

Использовать силу государства, чтобы обеспечить народ пищей и гарантировать ему безопасность – это была основная идея Конфуция, идея, лежавшая в основании всех восточных монархий. Из этой идеи следовало, что во времена голода надо отнимать у богатых, чтобы отдать бедным, что люди должны быть братьями и любить друг друга – следовало то, что говорили Христос, Мухаммед, Будда и другие пророки. Всё это составляло содержание учения, которое теперь называют социализмом – и Империя Тан была социалистическим государством – так же, как Империя Хань и древние империи Ближнего Востока. Крестьянская война и революция отдали власть в руки учёных чиновников, "шеньши", и учёные‑чиновники писали сочинения о том, как вспомоществовать народу и обеспечить спокойствие государства. Традиция требовала, чтобы каждый культурный человек умел высказать свои мысли в стихах – и они писали прекрасные стихи, звучавшие, как проповеди Христа:

О, если бы такой построить дом

Под крышею громадною одной,

Чтоб миллионы комнат были в нём

Для бедняков, обиженных судьбой.

Чтоб не боялся ветра и дождя

И как гора, был прочен и высок,

И если бы, по жизни проходя,

Его я наяву увидеть мог,

Тогда – пусть мой развалится очаг

Пусть я замёрзну – лишь бы было так…

Эти строки написал великий поэт Ду Фу в несчастный для себя день – когда ураган разрушил его дом из тростника и соломы. Он был начальником районного отдела образования в одной из провинций на юге Китая, одним из многих учёных чиновников, носивших красный форменный халат. Он часто ночевал на работе, стараясь разобрать скопившиеся дела – и помочь всем, кому он мог помочь:

Прозрачная осень. Ночная прохлада

Платаны у реки

Ночую один в одинокой управе

Смотрю на огарок свечи.

Он много ездил по провинции, инспектировал школы в деревнях и городах – ведь почти в каждой деревне была школа, где сельский учитель учил детей грамоте и счёту. Он останавливался в живописных местах, любовался природой и сочинял стихи:

Я слышу шум ветвей стареющего леса,

К сияющей луне свой поднимаю взгляд,

Но красота небес и эта даль речная,

От одиноких дум меня не исцелят…

Эпоха Тан была временем великих поэтов – может быть, это была единственная эпоха, когда миром управляли поэты – стихи сочиняли императоры и министры, и каждый приём во дворце превращался в поэтическое соревнование. Стихи читали во дворцах и на улицах, они превращались в народные песни – в это трудно поверить, но дошедшая до нашего времени антология танской поэзии содержит 50 тысяч стихотворений, принадлежащих двум тысячам авторов. Нигде – ни в Азии, ни в Европе – никогда не было такого чудесного расцвета поэзии. Самым знаменитым поэтом тех времён был Ли Бо, долго живший отшельником в горах и изысканным языком воспевавший красоту гор, долин, облаков:

Плывут облака отдыхать после знойного дня,

Стремительных птиц улетела последняя стая,

Гляжу я на горы – и горы глядят на меня,

И долго глядим мы, друг другу не надоедая.

Созерцание красот природы было любимым занятием учёных‑чиновников; в дни отдыха они выезжали из столицы в горы, взбирались на вершины, любовались водопадами, пили вино и читали друг другу стихи. Они окружали свои городские дома маленькими садами с прудами, беседками, цветниками; их лёгкие, стоявшие посреди зелени дома были воплощением изящества – раскрашенные цветным лаком балки, ажурные галереи, причудливые коньки на крышах. Стены этих игрушечных дворцов были из толстой белой бумаги – и лишь по низу стены шли лакированные деревянные панели; всё убранство составляли лежавшие на полу циновки, вышитые подушки, расписные ширмы и большие фарфоровые вазы. Одежда мужчин и женщин была из струящегося шёлка с вышитыми на нём диковинными животными и прекрасными цветами; эпоха Тан – это был мир красоты и изящества, золотой век, легенда о котором жила столетия. Это был мир, хрупкий, как фарфоровая ваза, падающая на мраморный пол: золотой век продолжался лишь сто лет – а затем снова наступила осень истории, и поэтам оставалось лишь вздыхать об утраченном времени:

Полог жемчужный, резные столбы,

Жёлтых цапель парад.

Вожжи парчовые, бивни мачт,

Белые чайки парят.

Сил нет смотреть: жаль эту даль…

Пляски минувших дней.

Самое сердце китайской земли…

Вотчина древних царей.

КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ

Я подобен белой обезьяне,

Плачущей во время снегопада…

Ду Фу.

Г лавными героями легенды о золотом веке были поэт Ли Бо, император Сюаньцзун (713‑56) и его возлюбленная, красавица Ян Гуй‑фэй. О любви императора и «драгоценной наложницы» Ян были написаны сотни стихов, они были неразлучны, и, когда император устраивал дела девяти областей, Гуй‑фэй всегда ездила с ним в одной колеснице. Вместе с ним она коротала снежные ночи на горе Ли и встречала весеннее утро в Шанъянском дворце. Они вместе бродили по берегу Южного моря и любовались огромными магнолиями у подножия Эмэя.

…Листва скрывает птиц поющих стаю,

И ароматный лёгкий ветерок

Красавицу внезапно остановит

Хотя б на миг – на самый краткий срок.

Ли Бо показывал на покрытую пенистыми лесами вершину и рассказывал о своей отшельнической жизни в хижине у водопада – вон там, на краю облаков. "Разве можно жить на краю облаков?" – спрашивала Гуй‑фэй.

Меня спрашивают, как вы там живёте ‑

– в голубых горах?

Смеюсь и не отвечаю… Сердце моё спокойно.

Цветок персика уносится струёй и исчезает

Есть другой мир – не наш человеческий…

На личико Гуй‑фэй на мгновение набегала задумчивость, но она тут же прыскала смехом и толкала поэта в бок:

Дайте Ли Бо один жбан вина,

И он напишет сотню стихов.

Вот он дремлет

В кабачке на базаре в Чанъани,

Император присылает за ним,

Но он не идёт в императорскую лодку.

Он говорит: "Я слуга вашего величества,

Но когда я пьян, я сам – небожитель".

Сын неба Сюаньцзун слушал стихи, улыбался и тоже смотрел на горы. Но потом они перестали ездить по стране. Мир Сюаньцзуна сузился до размеров Шанъянского дворца, а Вселенная – до улыбки Гуй‑фэй. Пиры и фейерверки сменяли друг друга, император сочинял для Гуй‑фэй мелодии и сам играл их на флейте, а Ли Бо читал стихи:

Ветерок шелестит,

Над ночными цветами струясь,

На террасе Гусу

Веселится подвыпивший князь.

А красотка Си Ши

Танцевать попыталась, хмельная,

Но уже засмеялась,

На ложе из яшмы склонясь.

– Почему ты сравниваешь мою Гуй‑фэй с "сокрушающей царство" Си Ши? – удивлённо спрашивал император.

– Когда Си Ши подарили ускому князю, он тоже оставил все дела, государство пришло в упадок и погибло, – отвечал Ли Бо – или, может быть, не отвечал, а только думал: ведь мало кто осмелился бы сказать такое императору, потерявшему голову от любви. Как бы то ни было, слишком дерзкий Ли Бо вскоре впал в немилость и был отставлен от двора; он снова стал бродячим поэтом, пил вино и писал стихи. Легенда говорит, что, в конце концов, он утонул в реке, пытаясь пройти по лунной дорожке. Ян Гуй‑фэй привела во дворец своих братьев и уговорила императора сделать их министрами; новые министры ничего не понимали в управлении государством, и в делах воцарился хаос; учёные степени покупали за взятки; нувориши и проходимцы оттеснили от власти честных чиновников. Но главная причина обрушившихся на страну несчастий заключалась не в произволе корыстных сановников и не в бездеятельности влюблённого императора: Золотой Век подошёл к концу, потому что истекло время, отпущенное ему всемогущими законами истории.

Страшная катастрофа, погубившая Империю Суй, унесла 2/3 населения, и прошло сто лет, прежде чем были распаханы все пустоши и снова стала ощущаться нехватка земли. В 730‑х годах численность населения вновь достигла 45 миллионов, и вновь началось Сжатие; земли не хватало и уездные чиновники урезали размеры крестьянских наделов: им давали не 100, а 50 или 20 му. Крестьяне не могли жить на таких наделах; им разрешалось продавать свою землю и уходить поднимать целину на юг, за Голубую реку. Земля снова стала продаваться – по закону или в обход закона – и местные чиновники сразу же использовали своё положение для скупки земли; они превратились в помещиков, и в деревнях снова появились "сильные дома". "Сильные и богатые дома повсюду устраивали свои поместья и насильно присоединяли чужие земли", – говорилось в императорском эдикте. – "Крестьянам негде было обосноваться, они переселялись в другие места и жили арендой". Нормы частной аренды были разительно непохожи на те мягкие условия, на которых давало землю государство; крестьянин отдавал помещику не двадцатую и не десятую часть, а половину урожая.

К 751 году численность населения достигла 53 миллионов и приблизилась к той роковой грани, за которой в прежние времена следовала катастрофа. В стране царил голод, и, пользуясь случаем, помещики покупали крестьянские наделы за мешок зерна. Сжатие привело к распаду надельной системы и разложению чиновничества, которое получило возможность для наживы и теперь думало лишь о собственной выгоде. Высшие сановники боролись за власть, за спиной императора создавались клики и партии. В конце концов дело дошло до вооружённой борьбы; в 755 году наместник северо‑восточных провинций Ань Лу‑шань поднял мятеж и двинулся со своей армией на столицу. Конница Ань Лу‑шаня ворвалась в Чанъань и разграбила императорские дворцы; Сюаньцзун бежал и остановился неподалёку от столицы, чтобы собрать войска – но солдаты не хотели сражаться: они требовали на расправу тех, кто довёл страну до катастрофы. Император выдал им первого министра, брата Гуй‑фэй – но они не успокоились, они требовали "красавицу, которая сокрушила царство". Бунтовщики надели на пики головы убитых сановников и окружили здание почтовой станции, где укрылся Сюаньцзун – они готовились штурмовать здание, и император позволил своим приближённым делать то, что они сочтут нужным. Ян Гуй‑фэй подвели к буддийскому алтарю, и начальник евнухов удавил её тонким шёлковым шнурком; потом её тело вынесли во двор станции и показали солдатам. Армия снова подчинилась императору, и он начал войну с мятежниками, которая продолжалась восемь лет. Цветущая страна была разорена, сказочные дворцы Чанъани превратились в пепел и дым, "на территории в несколько сот ли люди поедали друг друга, округа и уезды были опустошены". Это была катастрофа, подобная той, которая завершает каждый ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ЦИКЛ. Ду Фу, которому посчастливилось пережить эту катастрофу, был в те времена уже седым стариком; он жил в лодке на Голубой реке и плакал, глядя на плывущие мимо сожжённые селенья:

Я подобен белой обезьяне,

Плачущей во время снегопада,

К временам У‑дэ и Кай‑юаня[3]

Нам давно бы возвратиться надо…

Но вернуться к временам Золотого Века было, разумеется, невозможно.

ИСТОРИЯ ОКРАИННЫХ ЦАРСТВ

В дальней, как небесный свод,

В стороне глухой велел

Управлять страною мне

Наш великий государь.

Отомо Якамоти.

В представлении древних китайцев Поднебесная была окружена с четырех сторон горами, пустыней и морем. Посреди нее располагалось Серединное Государство – Китай, а на окраинах жили варвары, платившие императору дань и время от времени присылавшие посольства с дарами – шкурами невиданных зверей, тропическими плодами и смуглыми рабынями. Смуглый цвет кожи живших на побережье варваров был унаследован от древних предков, аустронезийцев, – народа рыболовов и моряков, когда‑то заселившего все земли по берегам восточных морей. Аустронезийцы строили дома на сваях и выращивали рис, они поклонялись крокодилу‑дракону и украшали свои большие каноэ вырезанными из дерева головами драконов. Рисовые поля давали хорошие урожаи, а моря и реки были богаты рыбой – поэтому в маленьких свайных поселках царило изобилие, «весна была приветливой и солнечным было лето».

Однако потом началось время невзгод: из глубины Великой Степи пришли воинственные и жестокие племена кочевников. Воины, сражавшиеся на конях и колесницах, обратили туземцев в рабов, а остальных заставили платить дань. В разные районы Восточной Азии завоеватели пришли в разное время и с разными волнами нашествий, граничившая со Степью долина Желтой реки была завоевана ими еще во II тысячелетии до нашей эры. Земли на берегах Хуанхэ были необычайно плодородны, поэтому население обширной долины быстро умножилось, и в середине I тысячелетия здесь началось Сжатие, появились города, ремесла, искусство и родилась великая китайская цивилизация. На берегах Вьетнама и Кореи в то время текла еще первобытная, не потревоженная цивилизацией жизнь, роды завоевателей‑степняков воевали друг с другом; совершали на могилах своих вождей человеческие жертвоприношения и насыпали в их честь большие курганы. Во II веке до н. э., во времена китайской Империи Хань, северный Вьетнам и западная Корея были оккупированы китайскими войсками, в новые провинции были назначены чиновники и варварские народы познакомились с достижениями китайской цивилизации – с иероглифической письменностью, ремёслами и искусствами. В эпоху Великого Переселения Народов на северный Китай и Корею обрушилось новое нашествие кочевников, кочевые орды достигли оконечности Корейского полуострова и переправились в Японию – здесь тоже началась эпоха больших курганов и человеческих жертвоприношений.

В VII веке Китай вновь достиг вершины могущества, и расцвет Империи Тан вызвал попытки подражания в Корее и Японии. Здесь тоже утвердились просвещенные монархии, крестьяне получили одинаковые наделы земли, а чиновников стали выдвигать на должности через систему экзаменов. Аристократы соседних царств посылали своих детей учиться в Чанъань, и в знаменитых столичных университетах слушали лекции около десяти тысяч иностранных студентов. По образцу Чанъани были воздвигнуты великолепные столицы, Ванген в Корее и Хэйян (Киото) в Японии; придворное общество усвоило китайскую культуру, сановники строили дворцы в китайском стиле и рассуждали об учении Конфуция, а поэты писали стихи – сначала на китайском, а потом и на родном языке. Наиболее распространенной религией в Корее, Японии и Вьетнаме был буддизм и так же, как в Китае, там возводилось множество пагод и буддийских монастырей. Северный Вьетнам вплоть до начала X века оставался китайской провинцией – и лишь после распада Империи Тан на "десять царств" здесь образовалось независимое государство Дайковьет ‑"Великий древний Вьет".

История Вьета и Корё была похожа на историю Китая и протекала в ритме демографических циклов. Первый из этих циклов пришелся на VII‑IX века, второй – на XI‑XII века и завершился Сжатием в середине XII века. Как всегда, Сжатие привело к разорению крестьян и скоплению земель в руках "сильных домов", многие из которых принадлежали к старинной знати и вели происхождение от древних завоевателей. В конце концов, голод вызвал крестьянские восстания и внутренние войны, которые привели к власти военных диктаторов, сумевших на какое‑то время восстановить в разоренной стране порядок.

В отличие от Вьета и Корё, "Страна Восходящего Солнца", "Ниппон", Япония, в середине I тысячелетия ещё только вступала на арену истории; здесь было много свободных земель и "эпоха Хэйян" – "эпоха мира и покоя" – продолжалась здесь до конца XII века. Это было удивительное время, воспетое поэтами, как эпоха счастья и любви; при дворе проводились праздники цветов, и ночами полнолуния аристократы собирались в ажурных беседках и любовались на ночное светило, под звуки музыки сочиняя стихи:

Ночью весенней

Луна в призрачной дымке ‑

Что может сравниться с нею?

Япония была страной на краю света, сохранившей многие традиции древних аустронезийцев, уже забытые на континенте. Как тысячи лет назад, в эпоху, когда миром правили женщины, мужья приходили к жёнам лишь на ночь, но не жили вместе с ними; дети оставались в роду у матери и лишь изредка видели своих отцов. У аристократов существовал настоящий культ женщины и любви, доходивший до того, что жених не мог взглянуть на невесту; между ними ставили расписанную цветами ширму, и он мог слышать лишь звуки её голоса и шуршание шёлковых одежд – остальное дорисовывало воображение. Впрочем, говорить много не полагалось, влюблённые писали друг другу записки с изящными стихами знаменитых поэтов, а иногда сами сочиняли стихи – и огромные сборники, оставшиеся от того времени, наполнены чарующими любовными посланиями. Искусство прекрасного, которому обучали девушек, заключалось не только в поэзии, но и в игре на цитре, в умении составлять ароматы и подбирать цвета одежды – женщины царили в том мире удовольствий, каким был Хэйян – сказочный город дворцов и парков, усыпанных лепестками цветущей вишни. Это был единственный город в Японии – особый мир, где жили аристократы, учёные‑чиновники, закончившие китайские университеты и говорившие по‑китайски: они хранили в себе дух золотого века Танской Империи – а вокруг была чуждая им страна, деревни из тростниковых домов на сваях и крестьяне в соломенных плащах и юбках из древесной коры.

Крестьяне жили родовыми общинами, регулярно переделяли между собой рисовые поля, и отдавали небольшую часть урожая приезжавшим из Хэйяна чиновникам. Владения императоров Ниппона простирались до района современного Токио – севернее жили варварские племена айнов и эдзо – потомки туземцев, которым когда‑то принадлежала вся Япония. На границе продолжались непрерывные войны, и здешние наместники содержали дружины из воинов‑"самураев", обладавших привилегией носить два меча. Как в давние времена, пограничные князья‑наместники были вождями воинственных кланов, на их могилах насыпали большие курганы и, если вождь погиб в бою, то самые верные ему самураи совершали харакири – вспарывали кинжалом себе живот. Глава пограничных князей одновременно был командующим войсками на северо‑востоке страны и носил почетный титул сёгуна – "великого полководца, побеждающего варваров".

Самураи с двумя мечами, крестьяне в соломенных накидках и изысканные столичные аристократы мирно сосуществовали, пока на японских островах не началось Сжатие. Когда обнаружилась нехватка земли, система переделов перестала функционировать; спасаясь от голода, крестьяне стали продавать свои поля, и в деревне вновь выросли поместья знатных кланов, содержавших дружины из самураев. Знатные кланы оттеснили от власти императоров и столкнулись между собой в борьбе за власть. В 1180‑85 годах разразилась ожесточённая война между могущественными кланами Тайра и Минамото. Одержавший победу сёгун Минамото‑но Еритомо стал новым властелином страны; он отстранил от власти императорских чиновников и управлял с помощью самураев из своей "полевой ставки" – "бакуфу". Императоры по‑прежнему жили в своём дворце, но им запрещалось выходить из него, а единственным занятием учёных‑чиновников стали проведение придворных церемоний и поэтических конкурсов. Страна была поделена между вассальными сёгуну знатными кланами, которые принялись закабалять крестьян, а потом построили замки и развязали частные войны – после шестивекового господства заимствованного из Китая абсолютизма Япония вернулась к далёкому прошлому, в эпоху "больших курганов", и господином жизни и смерти снова стал самурайский меч.

Конец XII века был временем Сжатия, революций и внутренних войн во всех соседних с Китаем государствах. Во Вьетнаме и в Корее к власти также пришли военные диктаторы из числа глав "сильных домов", но они не раздавали деревни своим воинам, а наоборот, отбирали земли у знати и восстанавливали имперский порядок: китайское влияние в этих странах было сильнее, чем в Японии. Позже, в XIII веке, на Дальний Восток обрушилась волна монгольского нашествия, жестокие завоеватели опустошили Корею, прошли через Китайскую равнину и вторглись во Вьетнам – но непобедимая конница кочевников не смогла проявить себя в стране непроходимых джунглей и многоводных рек; в конце концов, завоевателям пришлось отступить на север.

Завершив покорение Китая, монголы согнали сотни тысяч китайских крестьян и, построив огромный флот, дважды пытались высадиться в Японии. Во второй экспедиции, предпринятой в 1281 году, участвовало больше 3 тысяч кораблей и 100 тысяч солдат, однако знаменитые монгольские полководцы оказались плохими адмиралами: флотилия попала в страшный ураган, который японцы назвали "божественным ветром" – "камикадзе". Тысячи судов разбились в щепки о скалы, и десятки тысяч солдат нашли могилу в морской пучине – с этих пор монголы долгое время не решались выходить в море. Япония оказалась одной из немногих стран Востока, уцелевших в монгольском смерче, и жившие в Киото императоры со страхом в сердце выслушивали известия о гибели городов и народов, об опустошившей Азию "всеобщей резне". И должно быть, они не раз читали стихи Сюйцзюня Баоци, доставленные одним из последних кораблей, пришедших с выжженного материка:

Всё погибло, пропало,

Как метлой сметено!

Правда, на крайнем юго‑востоке Азии, за горами и джунглями ещё оставались земли, которых не достигли полчища завоевателей. Эта далёкая и таинственная страна называлась Ангкор – и ей посвящена следующая глава нашей истории.

ИСТОРИЯ АНГКОРА

Господин мира, каковым является

царское могущество.

Надпись на линге Индравармана I.

Н а окраине Обетованного Мира, вдали от центров мировой цивилизации лежала Страна Теплых Морей, Юго‑Восточная Азия. Ещё в начале нашего тысячелетия огромный выдающийся в море Индокитайский полуостров был покрыт непроходимыми джунглями. В сезон дождей стекавшие с гор потоки переполняли одну из крупнейших рек мира, Меконг, и, разливаясь, она затопляла страну, расположенную вокруг Большого Озера Тонле‑Сап – теперешнюю Камбоджу. Южнее начинался мир зеленых островов, увенчанных конусами огнедышащих вулканов; во влажных тропических лесах здесь росли гвоздичное дерево и мускатный орех, а на склонах гор выходили на поверхность золотые жилы. Это была благодатная страна – древние греки называли ее «Золотым Херсонесом».

Пять тысяч лет назад острова и побережья теплых морей заселяли аустронезийцы, темнокожие люди с курчавыми черными волосами. Это был народ рыболовов и моряков, создавших великолепные каноэ с боковым балансиром. Эти большие лодки с десятком гребцов могли уходить далеко в море; благодаря им аустронезийцы расселились вдоль побережья Азии до крайнего севера, а впоследствии освоили острова Тихого Океана. Везде, куда ни приходили аустронезийцы, они оставили следы своей культуры – дома на сваях, бронзовые барабаны, огромные дольмены и могильники в виде насыпных курганов или ступенчатых пирамид. Ни аустронезийцы, ни их континентальные родственники и соседи – аустроазиаты не имели своей письменности, поэтому первые сведения о странах южных морей мы находим у их торговых партнеров – там, откуда выходили корабли, идущие в "Золотой Херсонес", в Александрии. В середине II века греческий географ Клавдий Птолемей описал путь в "Золотую и Серебряные страны". По его словам, остров Ябадиу (Ява) был плодороден и богат золотом и пряностями, но на окрестных островах обитали опасные мореплаватели‑каннибалы. На Яве были не только пряности, к которым во все времена стремились купцы Европы и Азии, Ява была центром мировой торговли; через Зондский пролив проходил Южный Шелковый Путь, морская дорога из Индии в Китай, и здесь находился торговый город Аргир. Далее этот путь шел в Фунань, страну в низовьях Меконга, и в Тямпу, теперешний Центральный Вьетнам, а затем – в Южный Китай. Во II веке по этой морской дороге плавали большие индийские парусные корабли с сотнями моряков и купцов. Вдоль неё возникали торговые фактории и города с индийской культурой, индийской письменностью, индийскими храмами и знатью, носившей индийские имена.

Центром новой, порожденной индийским влиянием цивилизации была Ява; этот остров славился своими почвами, обязанными своим плодородием пеплу извергавшихся вулканов. Это была обетованная земля, дававшая приют бежавшим от войн индийским эмигрантам, уже в V веке здесь сложились могущественные индианизированные государства, цари которых собирали многие тысячи крестьян на строительство каналов и храмов. В соответствии с древними традициями Востока, эти цари называли себя царями‑богами, "девараджами"; они отождествляли себя с великим Шивой и воздвигали огромные ступенчатые пирамиды. В VIII веке на вершине холма был высечен из камня Баробудур – гигантский ступенчатый храм, террасы которого были унизаны статуями будд. Ява стала центром распространения буддизма и прославилась своими монастырями, центрами образования и культур. Это было время, когда все берега Индокитая признавали власть могущественного царства Шривиджайя. В начале ХI века вслед за торговыми кораблями в Индонезию прибыл военный флот южноиндийской Империи Чолов, и Шривиджайя была вынуждена признать власть завоевателей, однако и в дальнейшем она продолжала оставаться центром распространения индийской культуры в странах теплых морей.

Вторым центром этой культуры – если следовать по пути движения торговых кораблей – была Фунань. Древняя легенда об основании царства Фунань гласит, что некогда корабль, на котором плыл брахман Каутинья, был атакован лодками туземцев под предводительством "королевы" Лю‑е. Индийцы отбили атаку с помощью своих мощных луков и вынудили Лю‑е подчиниться. Каутинья взял ее в жены, одел её – потому что королева была нагая – и стал первым королем Фунань. Брахманы и купцы научили туземцев, кхмеров и монов, строить плотины, создавать небольшие оросительные системы и возделывать заливной рис.

Как и в Южной Индии, центром кхмерских деревень был храм, обладавший своим хозяйством и своими землями. Деревня часто принадлежала одному роду, и деревенский храм был вместе с тем родовым храмом. Род совместно владел землей и рабами; участки время от времени переделялись между семьями, а многие работы производились коллективно. В кхмерских родах еще сохранялись пережитки матриархата; выходя замуж, женщины уходили в деревню мужа, но их детей возвращали в род матери. С течением времени деревня разрасталась и проводила выселки; так появлялись большие общины из десятков деревень, "пуры". Вожди общин были одновременно жрецами главных общинных храмов; они выбирались народным собранием из членов знатных родов, прославившихся своим богатством и военными подвигами. Некоторые из таких родов владели десятками рабов, "кхнюм", работавших на полях родового храма и обслуживавших свободных, жрецов и воинов. Вожди‑жрецы предводительствовали ополчением пуры, сотнями общинников, вооруженных лишь луками и копьями и не имевших подчас никакой одежды. Победа над соседней общиной знаменовалась установкой линги – огромного каменного фаллоса с именем вождя‑победителя. В результате долгих войн вожди Фунани подчинили множество пур и создали обширную федерацию из десятков полунезависимых общин. Столицей Фунани была Въядхапура ("пура охотников") на Меконге. Это был город с каменными храмами и окруженным деревянным частоколом дворцом правителя – едва ли не единственный город в стране кхмеров.

В VI веке Фунань распалась, и наступило долгое время междоусобных войн; в VIII веке на враждующие между собой кхмерские пуры обрушилось нашествие с моря, флот индонезийской империи Шривиджайи заставил кхмеров признать её власть. Шривиджайя была могущественной Империей с огромными храмами и с царями, которые почитались за богов. Когда в начале IХ века король Джаяварман II вновь объединил независимую Камбоджу, он тоже провозгласил себя богом‑царем, "девараджей". Полвека спустя, в правление Индравармана I (877‑89), произошло событие, изменившее ход истории Юго‑Восточной Азии – в районе севернее Большого Озера был построен первый барай, барай Лолей.