Облачные скалы и перунов цвет 8 страница

По свидетельству сказок, мальчик с пальчик попадает в брюхо черной коровы, которая проглотила его вместе с клоком сена; очутившись в совершенных потемках, мальчик с пальчик подымает такой шум, что испуганный хозяин убивает корову, а брошенную требуху, вместе с заключенным в ней карликом, проглатывает бежавший мимо волк. Но и в желудке волка он не теряет бодрости: как только задумает зверь поживиться чужим добром, лукавый мальчик подымает крик, призывая людей бить вора; пришлось бедному волку хоть с голода помирать, и наконец он таки поплатился своею шкурою. Когда хищный зверь был убит, мальчик с пальчик освободился из своей темницы. И корова, и волк — зооморфические олицетворения тучи, поглощающей в свою утробу малютку-молнию и гибнущей под ударами грозы; крики карлика — метафора грома. Весьма вероятно, что в большей части детских сказок, посвященных животным, таятся мифические основы. Такова сказка о волке и козе, Вместо хитрого карлика волк (туча) проглатывает маленьких козлят, т. е. грозовых духов в их животненном воплощении, и потом сгорает в грозовом пламени или тонет в дождевых потоках: мстительная коза, по одним вариантам, заманивает волка в огненную яму, где он лопается от жару, а из брюха его выскакивают живые козлятки; по другим же вариантам, она разрезает сонному волку брюхо, освобождает оттуда козлят и в замену их кладет тяжелые каменья; томимый жаждою волк идет к источнику, но камни увлекают его в глубину — и он тонет. Что здесь действуют не простые звери, а волк-туча и Торовы козлята, это очевидно из самой обстановки сказки: прежде, нежели удалось волку пожрать козляток, он обращается к кузнецу с просьбою выковать ему тонкий голос, т. е. наделить его теми же грозовыми звуками, какие слышатся во время кузнечной работы карликов; попадая в волчье брюхо, козлята не умирают и, подобно мальчику с пальчик, выходят из своей временной темницы веселыми и резвыми; наконец, замена их камнями стоит в связи с представлением молний каменными орудиями...

Один из наиболее распространенных мотивов, встречаемых в народном эпосе индоевропейских племен, — это спор и состязание громовника с великаном или демоном: кто из них сильнее? Опыты своей силы они заявляют бросанием скал, богатырским свистом, могучими ударами, пожиранием яств и поглощением напитков. В этом отношении чрезвычайно любопытна русская сказка "О батраке и черте", не чуждая, впрочем, и другим народам. В разных местностях она передается с разнообразными отменами; при развитии ее основной мысли фантазия допустила два главные видоизменения: в одном разряде вариантов герой сказки не отличается особенною крепостью мышц, и если берет верх над чертом, то единственно хитростью; в других же вариантах — фантазия наделяет его вместе с хитростью и необычайной сверхъестественной силою, вследствие чего он сближается с богатырями стихийной породы: удары его так же стремительны и страшны, как удары грома. Русское предание дает этому герою знаменательное имя Балда, что прямо свидетельствует за его близкое сродство с Перуном и Тором. Слово балда (от санскритского "разить, ударять, рубить"; от того же корня происходят: болт и булава) означает: большой молот, колотушка, дубинка, палица. Как собственное имя героя, оно должно указывать на его наиболее существенный и характеристичный признак; а чем же так резко отличаются Перун и Тор от прочих богов и демонов, как не своею молниеносной палицей и молотом? Понятна поэтому та великая богатырская мощь, какою наделяется Балда в сказках: он может давать такие щелчки, что от них падают мертвыми бык и медведь, и такие щипки, что с самого сильного быка, которого не могут сдержать несколько мужиков, сразу слезает вся шкура; эта страшная сила пальцев объясняется из мифического представления молнии божественным перстом, которым громовник побивает небесных быков и срывает с них облачные шкуры. Посланный отобрать у нечистых золото, Балда отправляется на чертову мельницу, сел на плотине и принялся вить веревку. Вдруг выпрыгнул из воды черт: "Батрак! что ты делаешь?" — "Чай, сам видишь: веревку вью". — "На что тебе веревка?" — "Хочу вас, чертей, из воды таскать да на солнышке сушить; а то вы, окаянные, совсем перемокли!" — "Как же будешь ты чертей таскать? Ведь наши омуты бездонные". — "Велика важность! У меня есть на то веревка такая: сколько хочешь меряй, все конца не доберешься". — "А ну, покажи!" Батрак связал оба конца веревки и подал черту; уж тот мерил, мерил — все конца нету. Бес приуныл, готов на выкуп идти. "Ну что ж? — говорит батрак. — Я не прочь, коли насыпите этот шлык золотом". — "Постой, надо старшова спросить!" — сказал черт и нырнул в воду. Батрак сейчас за лопату, вырыл глубокую яму, прикрыл ее сверху хворостом, посередине свой шлык поставил, а в шлыке загодя дыру вырезал. Воротился черт: "Дедушка говорит, чтобы наперед попытать твоей силы; давай-ка бороться!" — "Где тебе со мной бороться! Да ты не сладишь с моим середним братом Мишкою". — "А где твой Мишка?" — "Вон, под кустиком отдыхает, — говорит батрак, показывая на медведя, — ступай, ударь его по боку, он сейчас подымется". Пошел черт, хватил медведя дубинкою; поднялся Мишка на дыбки, скрутил нечистого так, что у него все кости затрещали: насилу вырвался из медвежьих лап. "Давай, — говорит батраку, — попробуем теперь взапуски: кто кого обгонит?" — "Куда тебе со мной взапуски бегать! Мой меньшой братишка Заинька — и тот тебя далеко опередит". — "Да где он?" — "Вон, в траве лежит, отдыхает". Побежал черт, тронул зайца за ушко; тот как прыснул — только и видел его нечистый. "Ну, батрак! — говорит черт, — попытаем: кто крепче свистнет?" — "Пожалуй!" Черт свистнул так громко, что с деревьев листья посыпались. "Хорошо свистишь, — отозвался батрак, — а все не по-моему! Как я свистну — тебе на ногах не устоять и уши твои не вынесут... Ложись ничком наземь да заткни уши пальцами". Черт послушался, а батрак взял дубину да со всего размаху как хватит его по голове: у черта ажно искры из глаз посыпались, еле с земли поднялся! бросился в омут и притащил оттуда железную дубинку: "Давай, батрак, пробовать — кто из нас выше вскинет эту дубинку на воздух?" — "Кидай ты прежде". Черт кинул — и дубинка с гулом полетела высоко-высоко, а как назад упала — так земля и пошла ходенем. Взял батрак дубинку — тяжела! Оперся на нее и начал пристально глядеть на небо. "Что ж ты не бросаешь? Чего ждешь?" — спрашивает черт. "Жду, когда вон энта тучка подойдет; там сидит мой брат кузнец, к нему и вскину: железо-то ему пригодится!" — "Что ты, не забрасывай, а то дедушка рассердится". Выхватил черт дубинку, нырнул на дно и явился с докладом к деду-сатане. Испуганный сатана велел поскорее таскать золото. Принялись черти за работу и долго-долго таскали золото, пока наконец наполнили и дырявый шлык, и скрытую под ним яму. Несмотря на шутливый тон рассказа — плод позднейшей обработки предания, древние черты могучего громовника, победителя демонов, еще доныне довольно живо выступают в нашем сказочном герое. Он называет своими братьями: а) медведя, который в мифических сказаниях старины обозначает то дождевую тучу, то самого Перуна, как поглотителя небесного меда (дождя); б) зайца, в образе которого олицетворялся быстрый, неуловимый бег молнии, и в) кузнеца, обитающего в туче, по известной связи кузнечного ремесла с грозою. Уступая медведю в силе и зайцу в быстроте, черт, собственно, уступает Балде...

Конечным результатом состязания Балды с чертом было обретение великих сокровищ. Побежденный черт выносит из своих темных омутов несметные груды золота и отдает счастливому сопернику, т. е. благодаря победе, одержанной Перуном над злыми демонами, золотое солнце выходит из мрака дождевых туч и снова начинает сиять на высоком небе. Нет сомнения, что приведенное нами сказание некогда передавалось более серьезным эпическим тоном, и герой выступал действительно сильномогучим богатырем. Но впоследствии, когда, с одной стороны, основа предания более или менее затемнилась в народном сознании, а с другой, — выступил вперед народный юмор и овладел многими из эпических сказаний, налагая на них свои тени и краски, — прежний герой (согласно с указанным нами представлением громовника лукавым карликом) преобразился, низошел до ничтожных размеров человеческой природы и стал одолевать великанов-демонов уже не силою удара, не крепостью мышц, не громовыми звуками голоса, а изворотливостью хитрого ума. Отсюда возник целый ряд насмешливых рассказов, в которых черт играет весьма жалкую роль недогадливого простака — подобно тому как та же роль выпала и на долю великанов. Вообще следует заметить, что в большей части народных сказок, где выводится на сцену нечистый дух, преобладает шутливо-сатирический склад. Черт в сказках не столько страшный губитель христианских душ, сколько жертва людских обманов: то больно достается ему от злой жены, то бьет его солдат прикладом и железными прутьями, то попадает он под кузнечные молоты, то обмеривает его мужик при уплате занятых денег. Это, очевидно, не тот тип, какой выработан в христианской догматике; напротив, все сказочные подробности убеждают нас, что под именем черта здесь скрывается демон древнейшей языческой эпохи. Точно таким же простаком в одной из русских сказок представлен змей, обманутый слабосильным, но хитрым цыганом. Змей похваляется проглотить цыгана. "Врешь, подавишься!" — отвечает тот. "Что ж, разве ты сильнее меня?" — "Еще бы! Чай, сам знаешь, что у меня сила больше твоей". — "А ну давай попробуем: кто кого сильнее?" — "Давай!" Змей достал жернов: "Смотри — я этот камень одной рукой раздавлю". Взял камень в горсть и стиснул так крепко, что он в мелкий песок рассыпался: искры так и запрыгали! "Экое диво! — говорит цыган. — А ты сожми камень, чтоб из него вода потекла. Гляди, как я сожму!" Схватил узелок творогу, сдавил — и потекла сыворотка. "Правда, рука твоя сильнее моей, — говорит змей, — а вот попробуем: кто из нас крепче свистнет?" Свистнул змей — со всех деревьев листья осыпались. "Хорошо свистишь, да не лучше моего, — сказал цыган. — Завяжи-ка наперед свои глаза, а то как Свистну — они у тебя изолба повыскочут!" Змей завязал глаза платком; цыган поднял дубину да как свистнет его по башке — змей во все горло закричал: "Полно, полно! Не свисти больше, и с одного разу чуть глаза не вылезли". Эта хитрость, основанная на игре двояким значением слова свистнуть (произвести звук и ударить), встречается, как мы видели, и в состязании Балды с чертом. После того змей побратался с цыганом и посылает его: "Принеси быка на обед"; цыган пошел в степь, видит — пасется большое стадо волов, давай их ловить да друг к дружке за хвосты связывать. Змей ждал-ждал, не выдержал и побежал сам: "Что так долго?" — "А вот постой: навяжу штук пятьдесят да за один раз и поволоку всех домой". — "Экой ты! Будет и одного", — сказал змей, ухватил самого жирного быка за хвост, сдернул с него шкуру, мясо взвалил на плечи и потащил варить, а цыгану наказал принести полную шкуру воды. Цыган пришел к колодезю и стал его кругом окапывать. Змей опять не выдержал, прибежал и спрашивает: "Что ты делаешь?" — "Хочу колодезь кругом окопать да весь и притащить в избу, чтоб не нужно было ходить по воду". — "Много, брат, затеваешь!" Опустил змей в колодезь шкуру, набрал воды и понес домой. "А ты, — говорит цыгану, — ступай пока в лес, выбери сухой дуб и волоки: пора огонь разводить!" Цыган пошел в лес, свил длинную веревку и принялся дубы опутывать. Змей снова бежит: "Что мешкаешь?" — "Да вот хочу дубов двадцать зацепить веревкою и тащить все за один раз, чтоб надолго хватило". — "Экой ты! Все по-своему делаешь", — сказал змей, вырвал с корнем самый толстый дуб и поволок домой. Цыган притворился, что крепко сердит, надул губы и сидит молча. Змей зовет его обедать, а он с сердцем отвечает: "Не хочу!" Вот змей сожрал целого быка, выпил воловью шкуру воды и стал цыгана допрашивать: "Скажи, брат, за что сердишься?" — "А за то: что я ни сделаю — все не так, все не по-твоему!" — "Ну, не сердись, помиримся!" Помирились, и собрался змей ехать к цыгану в гости. Как стали они подъезжать к табору, увидали цыганята своего отца, бегут к нему навстречу голые да во все горло кричат: "Батько приехал! Змея привез!" Змей испугался, спрашивает цыгана: "Это кто?" — "А то мои дети! Чай голодны теперь; смотри, как за тебя примутся!" Змей из повозки да поскорее бежать — так и скрылся! Сказка эта известна у разных народов: у померанских кашубов и венгров место змея заступает великан столь громадных размеров, что сказочный герой свободно помещается в пальце его рукавицы. Из сравнения приведенных нами преданий ясно, что черт, с которым состязается Балда, есть не более как замена мифического змея или великана; а цыган, обманывающий змея, — такой же Громовник, как Балда или Тор, ночующий в перчатке Скримира, на что указывает и вся обстановка сказки: ловля (облачных) быков, рытье (дождевого) источника, возжжение Перунова дерева (грозовым) пламенем. Старинный миф приписывал громовнику выжимание молока-дождя из камня-тучи; сказка, вместо этого, заставляет своего героя выжимать творожную сыворотку. Отсюда понятен и тот страх, какой обнаруживает чудовищный змей при виде малых цыганят, т. е. собственно при появлении карликов — черных эльфов...

Мальчик с пальчик не всегда одолевает только хитростью да лукавством; будучи воплощением, равнозначащим той громовой палице, которою Перун разит демонов, он представляется иногда могучим силачом, победителем черта или змеев. Таково содержание хорутанской приповедки: красавица сестра несет в поле обед братьям, которые нарочно провели сохой борозду, чтобы она знала — какой дорогой идти; а нечистый (враг — черт, демонический представитель тучи, гибнущий, по свидетельству нашей сказки, от козней мальчика с пальчик) проорал другую борозду. Девица не попала на настоящий путь и очутилась во власти черта. Братья отправляются освобождать ее и приходят к похитителю; черт ест олово, потчует и их тем же кушаньем, но они отказываются; затем рубит им головы и забрасывает их в олово. Не осталось у бедной матери детей и родила малютку по имени Пальчик: с первого дня Пальчик уже ходил, на другой день начал говорить, а на третий узнал про судьбу своих братьев и сестры и поспешил к черту. Нечистый приказал подать полную чашку олова; Пальчик съел все дочиста. Пошли пробовать силу; черт подбросил меч так высоко, что его полдня назад не бывало, а Пальчик подбросил — меч полгода не ворочался. Начали друг друга кидать; Пальчик ухватил черта, забросил в олово и стал расспрашивать про братьев. Черт указал их головы и туловища, велел помазать шеи мазью и ударить палицею; как скоро это было сделано — братья ожили. Тогда Пальчик отсек нечистому голову и освободил свою сестру. Сказка эта известна и на Руси; но место черта в русской редакции занимает лютый, многоглавый змей, а роль Пальчика играет богатырь Покатигорошек. Назван он так потому, что рождается от горошины, как плод от семени. Идет мать его, царица, по воду, только зачерпнула ведром — как катится по дороге горошинка и прямо в ведро; взяла царица горошинку и проглотила, и вот разбухло у ней во чреве зерно, сделалась она беременна и родила сына. Еще дитятею узнает он, что сестру его схватил змей и унес на крыльях вихря в горы (тучи), а старших братьев насмерть побил. Покатигорошек велит кузнецам сковать себе семипудовую булаву (в другом списке — булаву в пятьсот пудов) и, пробуя ее крепость, бросает за облака: словно гром загремел — понеслась булава высоко-высоко в поднебесье и скрылась из глаз; через два часа на третий назад вернулась. Когда она падала, Покатигорошек подставил ей навстречу свое колено (или руку) — и булава погнулася. С этою булавою и выступает он против змея. В народе сохранилось смутное предание о царе Горохе; желая обозначить незапамятную старину, малорусы выражаются: это было еще "за царя Гороша, як було людей троша" (Перевод: "до царя Гороха, когда людей было еще немного".); в западнорусских губерниях существует выражение: "Помнить царя Гороха". Слово горох одного происхождения с словами: грох, грохот — стук, гром, грохать (грохнуть, грохотать) — сильно стучать, бить, колотить (сравни — огорошить)...

Горох является символом Перуна или грома и молнии, рождающихся из недр тучи — точно так же как, по свидетельству мазовецкого предания, от зерен, бросаемых чертом, подымается грозовая буря. Горошина, от которой понесла плод сказочная царица, катится по дороге и погружается в ведро воды, т. е. зерно-молния упадает в дожденосный сосуд и тем самым оплодотворяет облачную жену. По рассказам словенцев, папоротник, расцветая на Иванову ночь, опадает семечком, которое имеет ту же силу, что и Перунов цвет. Уцелевшие в простонародье суеверия придают гороху чудесные свойства: если убить весною змею и, разрезав ей брюхо, положить туда три горошины и потом зарыть в землю, то вырастет дорогой цвет: сорви его, положи в рот — и будешь знать все, что на уме у человека; если гороховый стручок о десяти зернах положить в повозку, в которой жених и невеста собираются ехать к венцу, то лошади не двинутся с места; чехи убеждены, что телега, попадая колесом на стручок о девяти или одиннадцати горошинах, непременно должна перевернуться. В народных обрядах, совершаемых в честь громовника, носят молот, обвитый горохового соломою; по мнению чехов, горох следует сеять в зеленый четверг — в день, посвященный Перуну; сажая хлебы в печь, они бросают туда три горошины или стручок и верят, что это предохраняет хлебы от всякой порчи; в пятницу на страстной неделе они отправляются в сад с мешком гороха и ударяют им плодовые деревья — с пожеланием, чтобы на них было столько же плодов, сколько в мешке зерен; накануне рождества горох составляет одну из главнейших принадлежностей семейной трапезы...

Метафорический язык, отождествляя мрак ночи с темными тучами, сблизил блестящие звезды с пламенными молниями и связал с теми и другими одинаковые представления. Ночное небо, усеянное частыми звездами, народные загадки уподобляют темному покрову, по которому разбросан горох: "Постелю рогожку (небо), посыплю горошку (звезды), положу окрайчик хлеба (месяц)"... По русской примете, много ярко блистающих звезд, видимых в рождественскую ночь, предвещают большой урожай гороху. Возвращаемся к нашему герою: Покатигорошек является в змеиное царство и, подобно Тору, пожирающему быков и поглощающему мед, съедает двенадцать волов, двенадцать баранов и двенадцать кабанов и за один глоток опорожняет по целому ведру меда. Любопытны черты, указывающие на сродство его с Пальчиком: заявляя свою силу, он мизинцем разбивает в мелкие щепы огромную колоду — в четыре сажени толщины и в двенадцать длины, а дуновением уст превращает ее в пепел; вместе с змеем он ест железный хлеб и железные бобы — подобно тому как Пальчик поедает олово. В переводе метафорических выражений мифа на простые, общедоступные, это означает, что пламя грозы расплавляет и пожигает (гореть — жрать) металлические царства змея, который, как демон мрачных туч и зимы, скрывает в своих железных затворах небесный свет и дожди. Словаки рассказывают, что карлики, обитающие в горных пропастях, питаются яствами, приготовленными из чистой меди, серебра и золота. В тесной связи с преданиями, приписывающими драконам обладание металлами, обрисовывается сказкою и самая борьба богатыря с змеем: змей дохнул — и тотчас явился чугунный или медный ток; дунул Покатигорошек — и явился серебряный ток. Противники, сражаясь, вколачивают друг друга в эти металлические токи по колена и по пояс; но победа остается за Покатигорошком, который вбивает наконец змея по самую шею и сносит ему голову. Поразив змея, он освобождает сестру, добывает живую воду (змеиную) и, окропляя ею трупы своих братьев, возвращает их к жизни. Основа сказки — самая обыкновенная: демон зимних туманов и облаков похищает красавицу — ясное солнце (потемняет ее светлый лик); в одном варианте красавица эта названа дочерью царя Светозара — Василисой-зологой косой, непокрытой красой: золотые косы — метафора солнечных лучей. Освободителем златокудрой девы выступает мальчик с пальчик, т. е. молния, разбивающая тучи; при ударах грома и блеске молний тучи разливаются живою водою и пропадают с неба, солнце выходит в прежней своей красе, и под влиянием его лучей и только что напоившего землю дождя все в природе возрождается к новой жизни...

Карлики представляются в народном эпосе искусными ворами, и не только в том смысле, что они, подобно великанам, скрывают в своих облачных пещерах золотые лучи солнца и живую воду дождя, но и потому, что в качестве грозовых духов они похищают у демонов затаенные ими сокровища. Народная фантазия свободно обращалась с старинными метафорами, и соответственно тому или другому применению их — возникали различные поэтические картины. Демоны и великаны туч, как мы видели, стоят во вражде с богом-громовником и карлами-молниями; первый, очищая небо от сгущенных облаков, отымает у своих врагов золото и бессмертный напиток и является в языческих верованиях хитрым татем и покровителем воровства (таков бог Гермес); последние, при помощи своего лукавства, изворотливости и способности проскользать во всякую щель, смело проникают в демонские вертепы и уносят оттуда красавиц, несчетные богатства и разные диковинки, в которых древний миф живописал силы весенней природы. Отсюда возникло множество сказок, где воровство рассматривается как своего рода доблесть, как подвиг, достойный эпического прославления. Укажем на сказку о семи Семионах. Содержание ее то же, что и сказки о летучем корабле; но там богатырь-громовник добывает красавицу (при содействии товарищей исполинской породы, а здесь место их заступают малые дети, т. е. карлики; как те отправляются на подвиг на летучем корабле (метафора облака), так эти — на корабле, который может плавать и поверх воды, и под водою. Родилось, говорит сказка, семеро близнецов, и названы все они Семионами: таким именем окрестил их народ, увлекаясь игрою слов: семь и Семен. Еще они не выросли — еле от земли видны, а уж на дело готовы. Один из них славный кузнец: он кует железный столб от земли до неба и приготовляет братьям топор и оружие; другой отличается необыкновенной зоркостью: влезая на железный столб, видит все, что на белом свете делается, и этим качеством напоминает богатыря Острозоркого; третий ударяет топором — тяп да ляп, и готов чудесный корабль; четвертый управляет ходом этого корабля; пятый — стрелок, от метких выстрелов которого ничто не уйдет, а шестой — так быстр, что на лету ловит все, что ни подстрелит его брат; наконец седьмой — хитрый вор. Таким образом братья разделяют между собой характеристические свойства грозовых духов, каковы: острое зрение, быстрый бег, ковка металлов, бросание стрел, плавание в корабле-туче и воровство. Когда второй Семион усмотрел с железного столба за горами, за морями царевну Елену Прекрасную, дети пускаются за нею в путь, а царевна та — красоты неописанной: алый цвет у нее по лицу рассыпается, белый пух по груди расстилается, и тело такое нежное, прозрачное, что видно — как из косточки в косточку мозжечок переливается. Вор Семион успел заманить царевну на свой корабль, и когда она любовалась разными драгоценностями — судно поплыло назад. Заприметив обман, она обертывается белой лебедью (чем заявляет свое тождество с лебедиными девами, нимфами весенних дождевых вод); но стрелок подшибает ей крыло, а другой брат подхватывает ее и приносит на корабль. От погони, посланной за похитителями, корабль скрывается под водою и в короткое время счастливо достигает пристани. В немецкой редакции красавица сидит на морских скалах, увлеченная туда драконом, а в итальянской — ею овладел великан, что и вызывает братьев, героев сказки, на трудный подвиг освобождения; когда они похитили царевну, в погоню за кораблем несется по воздуху великан в виде черного облака, но стрелок натягивает лук и меткими стрелами выбивает ему глаза. Сказки о хитрых, искусных ворах распространены почти у всех индоевропейских народов и всюду передаются с поразительным сходством относительно содержания — верный знак их весьма давнего происхождения; но древнейшая основа в них до того сглажена, что не будь некоторых вариантов — они непременно показались бы изделием досужей фантазии позднейшей эпохи...

До сих пор мы видели грозовых карликов в борьбе с демоническими силами темных туч; но поэтическая фантазия нередко олицетворяла их в одном цельном образе, представляя тучу огромною бородою мифического малютки. Облака и тучи на древнем метафорическом языке уподоблялись всклокоченным волосам, нахмуренным бровям и бороде, а небесный свод — черепу головы...

Подобно солнечным лучам, названным золотыми кудрями богини Солнца, сверкающие молнии также сравнивались с золотыми прядями волос, а грозовое зарево, освещающее тучу, дало повод видеть в ней золотую бороду Индры: в порывах гнева своего против демонов он потрясает этой бородою и заставляет дрожать небо, землю и крепкие горы. По мнению белорусов, у Перуна была голова с черными волосами и длинною золотой бородою; по свидетельству же Нестора, деревянный идол Перуна, поставленный князем Владимиром в Киеве, имел на серебряной голове золотые усы. В связи с этими данными становятся понятными и то глубокое уважение к бороде, и те клятвы ее, о которых говорят старинные памятники. Присваивая громовнику длинную бороду, народное воображение стало рисовать его старцем — Дедом, и такое представление встречается в преданиях рядом с другим, которое изображает его прекрасным юношею — добрым молодцем, наделяющим весь мир силою плодородия, свежестью и полнотою жизни. По белорусскому поверью, Дзедка, почитаемый хранителем золотых кладов, имеет красную, огненную бороду...

В старину думали, что волосы делают колдуна нечувствительным к боли, и потому прежде, чем подвергнуть обвиняемого в чародействе пытке, брили ему голову. Соответственно уподоблению туч всклокоченным, косматым волосам, возникло поэтическое представление, будто небесная гроза их расчесывает или подрезывает (подстригает), а вихри то разносят их, то путают и завивают в кудри. В народных песнях бездомный скиталец говорит о себе:

Мене змыют дробни дожчи, А раскудрють буйны витры.

Болгары северный ветер называют стрижко. Слово расчесать общепринятого значения употребляется еще в смысле: разбить, разнести, рассеять вражьи толпы. Отсюда объясняется, почему сказочные герои в состязании с чертом или змеем царапают его железными когтями или железным гребнем, которым расчесывается пенька. Литовцы рассказывают о великане Альцисе, который был так высок, что в самых глубоких реках вода доставала ему только по колена; жена его славилась необычайною силою: схватить быка за рога и перебросить его через себя — для нее было легкое дело. Она расчесывала своему мужу бороду и волосы на голове огромным гребнем, зубцы которого походили на крылья ветряной мельницы. В одну из русских сказок занесен любопытный эпизод о старике, который сидит под дубом, а длинные волосы его, борода и брови заросли в землю. Юная героиня подрезала ему волосы ножницами; а он научил ее, как добыть живую воду и воскресить к жизни окаменелых богатырей...

Как воплощение темной грозовой тучи, длиннобородый карлик причисляется к существам демоническим; злоба, хищность и жадность — его отличительные черты. В областных говорах слово нокоть (ноготь) доныне употребляется в значении черта: "Нокоть те дери!" Белорусы поселяют его в болотах — там же, где обитают нечистые; а народная сказка заставляет сражаться с ним могучих богатырей, сокрушителей облачных гор и змеиных царств. Содержание сказки весьма любопытно; герои, действующие в ней, суть личности мифические, наделенные тою же сверхъестественной силою, как и знакомые нам исполинские спутники и помощники Перуна. Это — богатыри Дубыня, Горыня, Усыня и Медведко. Дубыня вырывает с корнем столетние дубы и другие деревья и потому называется иногда Еленя (от слова ель) и Лесиня (от слова лес); он ровняет леса: которые деревья малы — те вверх вытягивает, которые велики — те в землю всаживает; ему вполне соответствует богатырь Дугиня, сгибающий вековые деревья в дугу. Подобно тому как Дубыня испытывает свои силы над деревьями, так Горыня пробует свою мощь над горами, ворочая ими и бросая на воздух целые скалы. Мы уже указали, что тучи, застилающие небесный свод, уподоблялись многоветвистому дереву, горам и скалам. Сказочные богатыри, вырывающие деревья и сокрушающие горы, собственно разбивают тучи; в них олицетворено явление грозы, с ее потрясающим громом и молниеносными стрелами, — почему в литовской редакции Дубыня заменен кузнецом, который, наравне с Тором, владеет громадным молотом: стоит ему ударить этим молотом, как тотчас же падает самое крепкое дерево. Смысл этого древнего мифа впоследствии, при утрате коренного значения слов, легко мог быть подновляем сопоставлением его с разрушительной картиною грозовой бури, исторгающей целые ряды деревьев и низвергающей груды утесов. Дубыня и Горыня нередко называются Вернидуб, Вернигора или Вертодуб и Вертогор. Есть рассказ о жене охотника, которая родила в лесу двух близнецов и тут же померла; одного мальчика вскормила львица (или медведица), а другого — волчиха, и вышли из них сильномогучие богатыри Вырвидуб и Валигора, победители страшного змея. Валигора бросил на змея большую гору и прищемил ему хвост, а Вырвидуб размозжил ему голову коренастым дубом. С тем же значением сокрушителя туч является и богатырь Медведко; все это различные прозвания громовника, определяющие те или другие его признаки. Медведко переставляет с места на место высокие горы, владеет двенадцати (или девя-носто)-пудовой палицей и, сверх того, сразу выпивает целое озеро, почему в одном варианте его заменяет богатырь Соска, т. е. сосущий облака, пьющий дождевую воду. Как близнецы Вырвидуб и Валигора вскормлены лесными зверями, так Медведко имеет отцом медведя и отчасти удерживает за собою звериный тип: по пояс он — человек, а ниже пояса — медведь...