Конец марта 2003 года. Пригород Насирии, Ирак

Зло в перекрестье прицела

Я смотрел сквозь оптический прицел снайперской винтовки, разглядывая улицу маленького иракского городка. В пятидесяти ярдах от меня женщина открыла дверь и вышла с ребенком из домика.

Больше никого не было видно. Местные жители попрятались по домам, и лишь самые любопытные выглядывали из-за занавесок в окна и ждали, что будет дальше. Вдали слышался шум приближающейся колонны американских войск. Подразделения морской пехоты продвигались на север, чтобы освободить страну от Саддама Хусейна.

Нашему взводу было поручено обеспечить безопасность морских пехотинцев. Несколькими часами ранее мы скрытно заняли полуразрушенное здание, и в данный момент следили, чтобы морпехи не попали в засаду.

Дело казалось очень простым, и я был рад, что морская пехота на нашей стороне. При виде их огневой мощи совсем не возникало желания помериться с морпехами силами. У иракской армии шансов не было. Совсем. Иракцы, видимо, это и сами понимали, и мы не без оснований считали, что их армия уже покинула эту территорию.

Война к тому времени шла почти две недели. Мой взвод «Чарли» (позднее «Кадиллак»^[1]) 3-го разведывательно-диверсионного отряда SEAL активно участвовал в ней с самого начала, с раннего утра 20 марта. Мы высадились на полуостров Фао^[2] и заняли нефтеналивной терминал, чтобы Саддам не мог поджечь его, как в 1991 году во время первой войны в Заливе. Теперь мы прикрывали морпехов, продвигавшихся на север к Багдаду.

Я был «морским котиком», военнослужащим спецназа ВМС США. Само название нашей службы (SEAL^[3]) в полной мере отражает широкий спектр возможных театров ее применения. В данном случае мы находились далеко от берега, в глубине материка, гораздо дальше, чем обычно, но в ходе войны с терроризмом это стало обычным делом. Три последних года я провел в тренировках и учениях, я стал настоящим солдатом; я был подготовлен к бою, насколько это вообще возможно.

У меня в руках была снайперская винтовка взводного старшины — точнейшее оружие с ручной перезарядкой под патрон Винчестер Магнум калибра 7,62 мм^[4]. Шеф^[5] какое-то время прикрывал улицу, и теперь ему требовался отдых. Он попросил сменить его и дал мне свое оружие, а это значило, что он верит в мои силы. Я все еще считался в отряде новичком, и по стандартам SEAL меня еще нужно было проверить в деле.

Я не был снайпером, хотя и собирался им стать во что бы то ни стало. Старшина дал мне в руки винтовку, и это был его способ проверить меня.

Мы лежали на крыше обветшалого здания на окраине города, через который собирались пройти морпехи. Вдоль разбитой дороги под нами ветер гонял пыль и обрывки бумаги. Воняло сточными водами, этот типичный иракский запах — единственное, к чему я так и не смог привыкнуть.

Здание стало подрагивать.

«Морпехи на подходе, — сказал старшина. — Продолжай наблюдать».

Я снова взглянул в оптический прицел. На улице никого не было, не считая женщины и пары детей.

Колонна морской пехоты остановилась. Из машин выпрыгнули десять молодых, гордых собой парней в красивой униформе, — пеший патруль. Как только они построились, женщина быстро достала что-то из-под платья, и я заметил резкое движение, которое она совершила второй рукой.

Она выдернула предохранительную чеку из гранаты, но в тот момент я этого еще не осознал.

«Мне это не нравится», — сказал я старшине. Впрочем, он прекрасно все видел сам.

«Угу, что-то не так… Да у нее граната в руке! Это китайская граната!»

«Вот черт!»

«Давай, стреляй».

«Но…»

«Стреляй. Стреляй по гранате. Там наши!»

Я колебался. Рация молчала — связи с морпехами не было. Отряд двигался вниз по дороге, прямо навстречу женщине.

«Стреляй!» — прогремел голос старшины.

Я нажал на спусковой крючок. Пуля вылетела из ствола.

Грохнул выстрел. Из руки женщины выпала граната. После второго выстрела граната взорвалась.

Так я впервые убил человека из снайперской винтовки. В первый раз в Ираке, и в первый и в последний раз кого-то, кто не был вооруженным мужчиной.

Я должен был стрелять, и я не жалею об этом. Женщина была уже мертва, я просто сделал все для того, чтобы никто из морпехов не составил ей компанию.

Мне очевидно не только то, что она хотела убить морских пехотинцев; ей было абсолютно все равно, что станет с детьми на улице, с людьми в домах по соседству, возможно, с ее собственным ребенком, с теми, кто погибнет от взрыва или в последующей перестрелке…

Ее ослепило зло, она не думала ни о чем больше. Она просто хотела убить американцев любой ценой.

Мои выстрелы спасли нескольких моих соотечественников; их жизни, несомненно, были более ценными, чем извращенная душа той женщины. Будучи абсолютно уверен в правильности своего поступка, я готов предстать перед Господом. Я всей душой ненавидел то зло, что было в женщине. Я ненавижу его по сей день.

Дикое, непредставимое зло. Вот с чем мы сражались в Ираке. Вот почему многие, включая меня, называли наших противников «дикарями». Никак по-другому не назовешь то, с чем мы там столкнулись.

Люди постоянно спрашивают меня: «Скольких же ты убил?» Обычно я отвечаю: «А что, от ответа на этот вопрос зависит, в какой степени я могу считаться человеком?»

Число не имеет значения. Я бы хотел убить больше. Не из хвастовства; я искренне считаю, что мир станет лучше, если в нем не будет дикарей, убивающих американцев. Все жертвы моих выстрелов в Ираке пытались нанести вред американцам и иракцам, лояльным к новому правительству.

Я служил в спецназе ВМС и делал свое дело. Я убивал врагов, которые денно и нощно планировали убийства американцев. И если им удавалось достичь своей цели, это тяжелым грузом ложилось на меня. Такое бывало не часто, но потеря даже одной американской жизни — это слишком много.

Меня не волнует, что думают обо мне другие люди. Именно эта черта больше всего восхищала меня в моем отце, когда я взрослел: ему было все равно, что о нем думают другие. Он был самим собой. Это одно из качеств, позволивших мне сохранить себя.

Несмотря на то что эта книга вот-вот уйдет в печать, мне немного не по себе из-за того, что я публикую историю моей жизни. Во-первых, я всегда считал, что если кого-то интересует, каково быть членом разведывательно-диверсионного отряда SEAL, он должен получить свой собственный Трезубец: заслужи право носить наш отличительный знак, символ того, чем мы являемся. Выдержи подготовку, принеси жертвы, физические и моральные. Другого пути нет.

Во-вторых, кому какое дело до моей жизни? Я ничем не отличаюсь от остальных людей.

Да, я попадал в разные переделки. Говорят, это интересно, но я так не думаю. Другие сами предлагают написать книгу о моей жизни и о том, что я делал. Это немного странно. Поскольку это моя жизнь, уж лучше я сам расскажу все, как было.

Есть много достойных людей, о которых стоит рассказать, и никто этого не сделает за меня. В общем, не нравится мне эта идея с книгой. Не меня надо прославлять.

ВМС утверждают, что я самый результативный снайпер за всю историю американских вооруженных сил. Скорее всего это правда. Вот только с окончательным результатом они не могут определиться: сперва говорят о 160 убитых, потом это число значительно растет, а спустя некоторое время оказывается посредине. Хотите знать итоговый результат? Обратитесь к ВМС. Если вам повезет и вы зайдете с нужного направления, возможно, вам скажут правду.

юди так устроены: им нужно число. Впрочем, даже если бы мне дали официальное разрешение, я бы числа не назвал. Мне не важны числа. Те, кто служат в SEAL, не ищут публичной славы, а я «морской котик» до глубины души. Если вы хотите знать все точно, добудьте свой Трезубец. Если хотите меня проверить — спросите у того, кто служит в отряде.

Если вам нужна та история, которую я готов рассказать, — пусть даже без особого желания, — читайте дальше.

Я не самый лучший стрелок и не самый лучший снайпер, и я отнюдь не скромничаю. Мне много пришлось работать, чтобы отточить свои умения, но все было бы не впрок, если бы не гениальные инструкторы, которые заслуживают самых лучших характеристик. И вот еще что: основной вклад в мой успех внесли парни из SEAL, армии, морской пехоты, которые сражались вместе со мной и помогали мне делать мою работу. Мой высокий снайперский счет, и моя так называемая «легенда» во многом связаны с тем, что я очень долго был в дерьме. У меня просто было больше возможностей, чем у других. Я оттрубил в Ираке шесть лет, с самой высадки в 2003 году и до моего увольнения в 2009-м. И все это время мне посчастливилось быть на передовой.

Есть еще один вопрос, который мне любят задавать: «Не тяготит ли вас то, что вы убили стольких людей в Ираке?»

Я отвечаю: «Нет».

Я серьезно. Когда ты впервые стреляешь в кого-то, то нервничаешь. Думаешь: а смогу ли я выстрелить? Как оно, действительно ли все будет о’кей? И лишь увидев труп своего врага, ты понимаешь, — все действительно о’кей. Все просто отлично!

Ты делаешь это снова. Потом снова и снова. Ты убиваешь врагов, чтобы они не смогли убить тебя или твоих соотечественников. И так до тех пор, пока стрелять будет не в кого.

Это и есть война.

Мне нравилась моя работа. Она и сейчас мне нравится. Если бы обстоятельства моей жизни сложились по-другому, если бы я не был так нужен моей семье, я бы вернулся туда, где столько адреналина. Я не вру и не преувеличиваю, когда говорю, что это было весело. В SEAL я жил настоящей жизнью.

Какие только ярлыки мне не навешивали: крутого парня, задницы, «морского котика», старого доброго традиционалиста и даже такие, которые вряд ли подойдут для книги. И во всем этом есть доля истины. В конце концов, моя история о пребывании в Ираке и вне его — это больше, чем история об убийстве людей или о сражениях за свою страну.

Это история о том, как быть человеком. История о любви и о ненависти.

Глава 1