Рай и ад — главное отличие

Один человек разговаривал с Богом о рае и аде. И Бог сказал тому человеку:

— Идем, я покажу тебе ад.

Они вошли в комнату, где вокруг огромного котла с супом сидели люди. Все они были голодны и очень мучились от этого. У каждого из них была ложка, которой можно было зачерпнуть в котле, но черенки ложек были настолько длиннее их рук, что поднести ложку ко рту не было никакой возможности. Страдания этих людей были безмерны.

— Идем, теперь я покажу тебе рай, — сказал Бог через некоторое время.

Они вошли в другую комнату, точно такую же, как первая, — котел с похлебкой, люди вокруг него с длинными ложками. Но все были счастливы и сыты.

— Не понимаю, — сказал мужчина. — Почему эти люди счастливы, а те несчастны, ведь все одинаково?

Бог улыбнулся.

— Все очень просто, — ответил он. — Здесь они научились кормить друг друга.

Энн Ландерс

Подарок раввина

Я расскажу вам историю. Возможно, это легенда. Для легенд типично иметь несколько вариантов. И также типично, что источник той версии, которую я собираюсь рассказать, туманен. Я не могу вспомнить, слышал я ее или читал и где и когда. Более того, я даже не знаю, насколько я исказил ее. Одно знаю точно, эта версия пришла ко мне с названием. И называлась она «Подарок раввина».

История рассказывает о монастыре, который переживал тяжелые времена. Когда-то это был большой орден, но в результате гонений на монахов в XVII и XVIII вв. и из-за роста секуляризации в XIX в. все братские ветви этого монастыря увяли, и он опустел настолько, что в нем осталось всего пять монахов, ютившихся в обветшавшем главном корпусе: аббат и четыре монаха. Всем им было уже за семьдесят. Было ясно, что орден умирает.

В глухом лесу, окружавшем монастырь, стояла маленькая хижина, в которой иногда уединялся раввин из соседнего города. Благодаря многим годам, проведенным в молитвах и благих размышлениях, монахи до некоторой степени сделались ясновидящими и всегда чувствовали, когда раввин приходил в свою хижину. «Раввин в лесу, раввин снова в лесу», — шептали они один другому. Страдая из-за неминуемой гибели ордена, аббат решил в один из таких моментов пойти в хижину и спросить у раввина, не даст ли он совет, как спасти монастырь.

Раввин радушно встретил аббата в своем убежище отшельника. Но когда аббат объяснил причину своего прихода, раввин смог только посочувствовать ему.

— Я знаю, каково это, — сказал он. — Люди теряют духовность. То же самое и в моем городе. Почти уже никто не ходит в синагогу.

И старый аббат, и старый раввин оба заплакали. Затем они почитали из Торы и неспешно поговорили о серьезных вещах. Настало время аббату уходить. Они обнялись.

— Как чудесно, что мы наконец познакомились, — сказал аббат, — но все же я ухожу ни с чем. Неужели ты ничего не можешь мне сказать, посоветовать, как мне спасти свой орден?

— Нет, прости, — ответил раввин, — мне нечего тебе посоветовать. Одно могу сказать, Мессия — один из вас.

Когда аббат вернулся в монастырь, монахи собрались вокруг него и спросили:

— Что же сказал тебе раввин?

— Он не смог помочь, — ответил аббат. — Мы просто поплакали и вместе почитали Тору. Единственное, что он сказал, Мессия — один из нас. Я не знаю, что это значит.

В последующие дни, недели и месяцы старые монахи размышляли над этим и не могли понять, какой смысл был заложен в словах раввина. Мессия один из нас? Неужели он имел в виду одного из монахов нашего монастыря? В таком случае кого же? Может, нашего аббата? Да, если он о ком и говорил, то скорее всего об отце аббате. Он возглавлял не одно поколение братии. В то же время он мог говорить и о брате Томасе. Брат Томас, без сомнения, святой человек. Все знают, что Томас — человек просветленный. И уж конечно, это не может относиться к брату Элреду! Временами Элред так всех раздражает. Но если задуматься, даже если для других он — «жало во плоти», Элред практически всегда прав. И часто очень даже прав. Может, раввин имел в виду брата Элреда? Но уж никак не брата Филиппа. Филипп такой пассивный, просто никакой. Но зато он обладает таинственным даром всегда оказываться там, где в нем нуждаются. Волшебным образом он вдруг возникает рядом с тобой. Может, Филипп и есть Мессия. Разумеется, раввин говорил не обо мне. Он просто не мог подразумевать меня. Я совершенно обычный человек. А если вдруг обо мне? Предположим, что я — Мессия? О Боже, не я. Я не могу быть столь великим для Тебя, ведь верно?

И, размышляя таким образом, монахи стали относиться друг к другу с необыкновенным почтением — а вдруг он, и есть Мессия. И на тот случай, самый крайний случай, что он сам и есть Мессия, монахи с огромным уважением стали относиться и к себе.

Лес, окружавший монастырь, был очень красив, и люди по-прежнему иногда приходили сюда на пикник и располагались на монастырской лужайке, бродили по дорожкам, даже заходили посидеть и подумать в старую, пол>разру-шенную церковь. Даже не сознавая этого, они ощущали ауру необыкновенного уважения, которая начала окружать пятерых старых монахов и, казалось, исходила от них, пронизывала атмосферу этого места. Оно сделалось удивительно привлекательным, даже чарующим. И люди, не отдавая себе в том отчета, стали приходить все чаще сюда. Они стали приводить друзей, чтобы показать им это особое место. А те друзья стали приводить своих друзей.

Затем случилось так, что некоторые из молодых людей, приходивших в монастырь, стали все чаще разговаривать со старыми монахами. А потом один из них пожелал поступить в монастырь. Потом другой. И еще один. И через несколько лет монастырь опять превратился в процветающий орден и, благодаря совету раввина, стал живым центром света и духовности того королевства.

М. Скотт Пек

The Different Drum, COPYRIGHT © 1967 by M. Scott Feck, M.D.. EC. Reprinted by permission of Simon & Schuster, Inc.

Бабушкин подарок

Сколько я себя помню, я всегда называла свою бабушку Гаги. «Гаги» было первым словом, которое я сказала в детстве, и гордившаяся мной бабушка была уверена, что я пыталась произнести ее имя. Моей Гаги она остается и по сей день.

К моменту смерти моего деда, а ему было 90 лет, они с бабушкой прожили вместе более пятидесяти лет. Гаги очень глубоко переживала свою потерю. Ее жизнь потеряла смысл, и она отгородилась от мира, погрузившись в долгий траур, который продолжался почти пять лет и за время которого я выработала привычку навещать ее не меньше двух раз в месяц.

Однажды я приехала, ожидая увидеть Гаги в ее обычном состоянии покоя, в каком она пребывала со дня смерти дедушки. Но она сидела в своем инвалидном кресле, буквально сияя. Когда я никак не прокомментировала произошедшую в ней перемену, она сама спросила меня:

— Хочешь знать, почему я так счастлива? Разве тебе не любопытно?

— Конечно, любопытно, Гаги, — извинилась я. — Прости и скажи, почему ты счастлива? Отчего такие изменения?

— Потому что прошедшей ночью я получила ответ, — заявила она. — Я наконец знаю, почему Господь забрал твоего деда, а меня оставил жить без него.

От Гаги всегда можно было ждать сюрпризов, но, признаюсь, я была просто ошарашена ее словами.

— Почему же, Гаги? — выдавила я.

И тогда, понизив голос, словно она выдавала величайшую в мире тайну, и наклонившись ко мне, она спокойно произнесла:

— Твой дед знал, что секрет жизни — это любовь, и он жил с ней каждый день. Во всех его действиях присутствовала непроизвольная любовь. Я знала о непроизвольной любви, но не жила ею полностью. Поэтому он и ушел первым, а мне пришлось остаться. — Она помолчала, словно обдумывая свои слова, а затем продолжала: — Все это время я думала, что меня за что-то наказывают, но прошлой ночью я поняла, что, оставив меня на земле, Господь сделал мне подарок. Он позволил мне остаться, чтобы я могла превратить свою жизнь в любовь. Понимаешь, — сказала она, указывая на небо, — прошлой ночью мне показали, что там нельзя усвоить этот урок. Любовью нужно жить здесь, на земле. Как только ты ее покидаешь, становится поздно. Поэтому мне был оставлен дар жизни, чтобы я могла научиться жить любовью здесь и теперь.

С того дня каждый мой визит превращался в приключение, так как Гаги рассказывала мне разные истории, связанные с ее целью. Однажды я застала ее в возбуждении колотящей по колесам кресла:

— Ты не представляешь, что я сделала сегодня утром! — Я ответила, что не представляю, и она, переполняемая чувствами, продолжала: — Сегодня утром твой дядя рассердился и расстроился из-за какого-то моего поступка. А я даже и глазом не моргнула! Приняла все его упреки, превратила их в любовь и вернула вместе с радостью. — Ее глаза искрились, когда она добавила: — Было так интересно наблюдать, как исчезает его злость.

Хотя возраст продолжал свое неотвратимое наступление на бабушку, жизнь ее была полностью обновлена. За прошедшие годы я множество раз навещала Гаги, а она не уставала практиковать свои уроки любви. У нее была цель, ради которой стоило жить, причина продержаться еще 12 лет.

В последние дни ее жизни я часто навещала Гаги в больнице. Когда как-то раз я шла к ее палате, дежурная сестра сказала мне:

— Знаете, ваша бабушка — особая женщина... она — свет.

Да, цель зажгла ее жизнь, и она до конца оставалась светом для других.

Д. ТринидадХант

Наши рекомендации