Виды лексической информации 4 страница

* Гюббенет И. В. К проблеме понимания литературного текста (на английском ма­териале). М., 1981. С. 81.

Во-вторых, вертикальный контекст может целиком зависеть от воли отправителя речи, формирующего текст таким образом, чтобы в нем содержался намек на какой-либо языковой, литературный, социальный и т. п. факт, отсылка ко вторичному тексту и вторичной ситуации. Характерным приемом реализации подобного вертикаль­ного контекста является аллюзия. И. С. Христенко определяет ее как стилистическую фигуру «преференциального характера, где в каче­стве денотатов выступают две ситуации: референтная ситуация, вы­раженная в поверхностной структуре текста и подразумеваемая си­туация, содержащаяся в совокупности общих фоновых знаний адре­санта и адресата».* Индикаторы аллюзии могут соотносить как с филологической информацией (филологический вертикальный кон­текст), так и с реальной действительностью прошлого или настоя­щего (социальный или событийный вертикальный контекст). Аллю­зии первого типа основываются на прототексте. которым обычно являются тексты произведений отечественной и зарубежной литера­туры, мифологические и фольклорные источники, пословицы, пого­ворки, афоризмы, различные цитаты (полные, сокращенные, пере­сказанные, деформированные и т. д.). Во втором случае основой является протореальность (протоситуация), связанная с событиями и фактами самой действительности. Такие аллюзии не сводятся к оп­ределенному текстовому первоисточнику, а соотносятся с явления­ми и объектами бытия и нашими представлениями о них. К сожале­нию аллюзии, содержащиеся в тексте, не всегда реализуются. Они подвластны, во-первых, времени: чем старее литературный текст, тем возможнее аллюзивные утраты. Нередко современные читатели без соответствующих комментариев просто не воспринимают намеки. Во-вторых, многое зависит от знаний рецептора, если его тезаурус недос­таточен, то не каждая авторская аллюзия может быть понята.

* Христенко И. С. Лингвистические особенности аллюзии как средства создания подтекста (на материале М. де Сервантеса «Дон Кихот» и произведении Б. Переса Гальдоса). АКД. М., 1993. С. 7.

7. долговременная и кратковременная фоновая информация

Фоновая информация — явление историческое. Она существует и актуализируется в реальном времени, может устаревать и стано­виться достоянием прошлого. Иная фоновая информация, не успев закрепиться за тем или иным фактом действительности и соответст­вующей лексической единицей, забывается носителями языка, сти­рается из их памяти. Поэтому фоновую информацию можно было бы подразделить на актуальную и историческую, как это делают Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров в отношении фоновых знаний. Однако в переводоведении важно, на наш взгляд, и другое: подраз­деление ее, исходя из продолжительности бытования, степени «жи­вучести», на долговременную и кратковременную информацию. Первая из них составляет основу национальной духовной культуры и передается из поколения в поколение. Подобная информация об­ладает, так сказать, абсолютным долголетием, независимым от вре­мени ее появления. Одна из них существует века, другая может воз­никнуть недавно, но по значимости и ценности своей (достоинств этих современники могут и не разгадать сразу) предназначена к дли­тельному существованию. Даже когда время устраняет из жизни народа те или иные сугубо национальные вещи и факты, информа­ция о них, закрепленная прежде всего в самих названиях этих вещей и фактов, остается зафиксированной в памяти народной и в литера­турных произведениях прошлого и настоящего. Например, перево­дчик с русского языка должен знать хотя бы относительную хроно­логию подобных реалий и понимать, что кистень, палица, гривна, стольник, скоморох, вече, опричнина — это историзмы Древней Ру­си; разночинец, шестидесятник, недоросль, черносотенец, казенная палата и т. п. — историзмы России XIX века; а совхоз, колхоз, агит­пункт, стахановец, исполком и др. — это советизмы. Реалии традиционного быта и национальной мифологии особенно долго­вечны и существуют на протяжении всей зримой истории народа: борщ, суп, каша, холодец, студень, квас, балалайка, гусли, самовар, сарафан, валенки, ушанка, изба, махорка, леший, водяной. Баба-яга, Чудо-юдо, Колобок, Жар-птица, Кащей, скатерть-самобранка и т. д. В принципе, лексические единицы, фиксирующие современную и историческую долговременную фоновую информацию, не создают особых препятствий для восприятия текста, так как они включены в самые разнообразные лексикографические пособия: толковые, двуязычные, энциклопедические, идеографические и прочие словари.

Другое дело кратковременная фоновая информация, которая не­редко представляет собой суррогат, шлак культуры, является «сло­весной разменной монетой времени, которая быстро входит в упот­ребление, но так же быстро забывается и именно поэтому не нахо­дит отражения в словарях».* Речь идет о модных словечках, выра­жениях, присказках, коллоквизмах, названиях популярных кафе, ресторанов, именах и прозвищах кумиров на час, недолгих эвфе­мизмах и т. п. Кратковременный фон сопутствует каждой эпохе и находит свое отражение в литературных произведениях. Актуальная и историческая кратковременная фоновая информация — один из источников переводческих трудностей. Даже в современных рома­нах и повестях немало «фоновых загадок», перед которыми пасуют опытные переводчики.** Еще сложнее интерпретировать кратковре­менную фоновую информацию, отраженную в произведениях про­шлых веков. Нелегко придется иноязычному переводчику с русско­го, если он столкнется с содержащими кратковременную фоновую информацию лексическими единицами, как рюмочная (забегаловка, где подавали рюмку водки с бутербродом), «Хопер», «Чара» (банки, работавшие на принципе финансовых пирамид), Леня Голубков (персонаж телевизионной рекламы), печальной памяти Солнцедар (плохое крепленое вино), коленвал, табуретовка (сорта плохой вод­ки), «Алло, мы ищем таланты!» (присказка от названия некогда по­пулярной телепередачи). Еще большие трудности возникают, когда переводчик сталкивается с аллюзиями, опорными компонентами которых являются обычные слова или обороты, содержащие кратко­временную фоновую информацию. Оказывается совсем уж ней­тральное словосочетание «одиннадцать часов» обладало когда-то фоновым смыслом. Он, например, реализуется в одном из пародий­ных текстов на 16-й странице «Литературной газеты», когда инопла­нетянин Лур говорит землянину: «Фима, не забывай нас. В дни получ­ки обязательно выходи на связь в одиннадцать утра, как договорились» (А. Моисеенко). Юмор этого пожелания не будет понят, если читатель не знает, что в 1970-х гг. продажа спиртоводочных изделий начиналась в одиннадцать часов. Подобная фоновая информация, связанная с аллюзиями, создает для ее восприятия еще большие сложности, если она относится к прошлым веками к окказиональ­ным авторским переосмыслениям. Например, массовому читателю сейчас непросто понять без специального комментария язвительные строки Некрасова, осмысляемые К. И. Чуковским в замечательной книге о великом русском поэте. В 1863 году Н. А. Некрасов написал стихи, в которых некий Савва Намордников обращается к писателям с такими словами:

Узнайте мой ужасный нрав

И мощь мою и — крепость!

* Павлов Г. В. О фактической правильности перевода // Тетради переводчика, № 10. М., 1973. С. 87.

** См. об ошибках этого рода в указанной статье Павлова Г. В.

Тогдашний читатель-демократ понял намеки Некрасова. «Кре­пость» — это не сила Намордникова, как можно подумать по кон­тексту, а Петропавловская крепость, где в ту пору был заточен Чер­нышевский, а сам Намордников — Александр II, учинивший рас­праву над писателем-революционером.*

* Корней Чуковский. Мастерство Некрасова. М., 1955. С. 650.

ЧАСТЬ II

8. характеристика и дефиниция слова в теории перевода

Язык человека часто называют языком слов. Однако у слова, как это ни парадоксально, нет научного определения, приемлемого для исследователей различных школ и направлений, хотя в каждоднев­ной речевой практике любой человек оперирует словами родного языка, безошибочно отличая их от других языковых единиц, и без особого труда выделяет слово в потоке родной речи. Слово — язы­ковая реальность, которая признана, но не определена общей науч­ной дефиницией. Трудности детерминации обусловлены самой при­родой слова и, прежде всего, его диалектически противоречивой сущностью. В слове слиты воедино собственно языковые элементы-категории, формы, отношения — и экстралингвистические, соци­альные значимости, в которых отражены факты общественного бы­тия, материальной и духовной культуры, отражено все познанное человеком в мире природы и общества. Эти затруднения порожда­ются сложными взаимосвязями между словом и языковыми едини­цами смежных уровней — морфемой и словосочетанием; вызыва­ются многозначностью слова и ее соотношением с синонимикой и омонимией, полиформизмом слова, т. е. наличием у него несколь­ких грамматических форм, и связанной с этим проблемой тождест­ва и отдельности слова, возникают благодаря стилистической и социальной дифференциации слов, «открытости» словарной систе­мы, постоянно пополняющейся новыми лексическими единицами, а также специфическим особенностям слов в разных языках и т. п.

В современной лингвистике выделяется три основных подхода к описанию сущности слова и его дефиниции: «1. Слово рассматри­вается с точки зрения лингвистики только отчасти, в то время как раз­решение проблемы в целом переходит в область смежных наук — философии, логики, психологии... 2. Слово рассматривается с какой-либо стороны: в соответствии с этим ему дается определение — как единицы фонетической, морфологической, функциональной и т. п. ... 3. Слово рассматривается с разных сторон, однако, основной упор делается на его особенности в каждом отдельно взятом языке».* Не­которыми учеными высказываются все более категоричные суждения относительно невозможности удовлетворительного определения, сло­ва для всех языков. «Определение слова, — пишет Н. Г. Комлев, — можно дать (с оговоренной степенью точности) только для конкрет­ного языка».** Другие исследователи полагают, что, кроме общего оп­ределения слова, должны быть частные дефиниции в сфере конкрет­ных лингвистических дисциплин, в фонетике, в грамматике, в лекси­кологии, в стилистике и т.п.*** Ученые, анализирующие различные аспекты языка, охотно прибегают к частным определениям, которые берутся за основу в методике их анализа.****

* Степанова М. Д. Методы синхронного анализа лексики. М., 1968. С. 23—25.

** Комлев М. Г. Компоненты содержательной структуры слова. М., 1969. С. 58. См. также: Иванова И. П. К вопросу о возможности единого определения слова // Морфо­логическая структура слова в языках различных типов. М. — Л., 1963. С. 163.

*** См., например: Суник О. П. Слово, его основа и корень как различные морфоло­гические категории // Морфологическая структура слова в языках различных типов. М.—Л.,1963.С.38.

**** Обзор различных определений слова см.: Левковская К. А. Теория слова, принци­пы ее построения и аспекты изучения лексического материала. М., 1962.

При определении слова в теории перевода, имеющей дело с со­поставительным лингвостилистическим анализом по крайней мере двух языков, целесообразно отвлечься от грамматических показате­лей слова, которые составляют его специфику как единицы конкрет­ной языковой системы, и тех его форм и элементов, которые имеют внутриязыковую значимость и не подлежат переводу. Абстрагиру­ясь от фонетических и формально-грамматических характеристик слова, исследователь «приносит их в жертву» семантическому со­держанию, информации, заключенной в словах, т. е. той истинной сути, ради которой и существует слово в человеческой речи. Напом­ним, что под информацией в широком смысле понимаются любые сведения, любое сообщение. В узком смысле информация — это любое содержание, константно закрепленное в слове или окказио­нально приданное ему.

Введение термина «информация» (см. §1) не дань моде, а необ­ходимость, так как традиционного термина «значение» явно недос­таточно. И вот почему.

Во-первых, термин «значение» стал настолько многозначным, что каждое употребление его требует уточнений. Н. Г. Комлев, опи­сывая существующие концепции значения, выделяет семь основных понятий, выражаемых лингвистическим термином «значение слова». Причем эти семь основных понятий часто трактуются учеными не­одинаково. Например, те исследователи, которые считают, что зна­чение — это отношение между словом как лингвистическим знаком и объектом действительности, определяют суть термина по-разному: как отношение между знаком и предметом, между знаком и пред­ставлением, между знаком и понятием, между знаком и деятельно­стью людей (бихевиористы) или, наконец, как отношение между знаками.* Совершенно очевидно, что при такой многозначности термина пользоваться им следует весьма осмотрительно.

* См.: Комлев Н. Г. Компоненты содержательной структуры слова. С. 10 и далее.

Во-вторых, — и это главное — в объем понятия «значение» обычно не входят различные смысловые, оценочные, эмоциональ­ные и экспрессивные оттенки слова, которые приобретаются им в речи и которые чрезвычайно важны при анализе языка, например, художественной литературы. Вообще любое из существующих мно­гочисленных понятий термина «значение» не совпадает по объему с термином «информация».

В-третьих, значение в переводоведении изучается не как лин­гвистическая категория, а как содержательная единица, т. е. иссле­дуется смысл, содержание лексических единиц. Иными словами, теоретик перевода не исследует взаимоотношения и взаимосвязи между материальным (звучащим или написанным) словом и идеаль­ным понятием или реальным предметом. Если любить крайности, можно сказать так: теоретика перевода не интересует «философия значения», не интересует «механика» отражения в значении явлений действительности и психической деятельности человека — это про­блема семасиологии. Для переводчика важно изучение смыслового, экспрессивно-эмоционального, стилевого и прочих видов содержания слова в языке и речи, изучение всего информационного объема слова со всеми его оттенками и обертонами, причем в сопоставительном плане.

Все сказанное вовсе не свидетельствует об отказе от термина «значение». Он также сравнительно часто употребляется в настоя­щей работе и определяется как исторически сложившееся «содержа­ние слова, отображающее в сознании и закрепляющее в нем пред­ставление о предмете, свойстве, процессе явлений и т. д.».* В из­вестной формуле «язык есть средство (орудие, инструмент) челове­ческого общения» обобщены по крайней мере три особенности язы­ка: во-первых, язык — это средство передачи информации; во-вто­рых, это средство ее хранения и, в-третьих, средство познания дей­ствительности. Раскрытие этого положения позволяет вывести че­тыре фундаментальные функции языка человека: коммуникативную, мемориативную, мыслительную и художественную.

* Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 261.

Коммуникативная функция заключается в передаче человече­ских мыслей и чувств в устной и письменной формах.

Мемориативная функция связана с хранением в грамматических формах, словах и текстах разнообразной информации, которой рас­полагает человечество. Весь континуум действительности, познан­ной к данному моменту с любой степенью достоверности и полно­ты, отражается прежде всего в словарном составе, маркирующем все познанное. В этой своей функции язык выступает в качестве коллек­тивной памяти определенной языковой общности.

Мыслительная (иногда ее называют эвристической) функция со­стоит в том, что язык участвует в формировании и преобразовании мыслей человека.

Особое место занимает художественная функция, тесно связан­ная с коммуникативной и мыслительной функциями. Она отвечает потребностям человека в образном отражении действительности в различных видах словесного искусства. Все эти четыре функции* самого универсального средства общения — языка — связаны наи­теснейшим образом со словами и реализуются в языке прежде всего через посредство слов. Слово хранит информацию, участвует в ее передаче, в ее преобразовании и в порождении новой, в том числе и художественной (эстетической) информации об окружающем нас мире. И это не случайно, потому что языку для выполнения всех этих функций необходимо предварительное закрепление «некоторой части информации в виде значений, слов и грамматических явлений. Но информация, которая может быть передана при помощи языка, неизмеримо больше непосредственно закрепленной в языке».**

* Определения функций языка и их толкований в лингвистической литературе весьма разноречивы. Достаточно сравнить высказывания по этому поводу в опубликованных курсах общего языкознания. Р. А. Будагов выделяет функцию коммуникации и функ­цию выражения мысли (см.: Будагов Р. А. Введение в науку о языке. М., 1958. С. 3); у А. А. Реформатского названо семь функций: перцептивная, сигнификативная, семасио­логическая, номинативная, коммуникативная, экспрессивная, деистическая (см.: Реформат­ский А. А. Введение в языковедение. М., 1967. С. 29—81); В. А. Звегинцев полагает, что у языка две основные функции: коммуникативная и мыслеоформляющая (см.: Звегинцев В. А: Очерки по общему языкознанию. М., 1962. С. 8); в книге Б. Н. Головина находим рассужде­ния о трех функциях: общения, отображающего обозначения предметов и выражения дея­тельности мысли (см.: Головин Б. Н. Введение в языкознание. М., 1966. С. 11—13); в коллек­тивном труде «Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка» (М., 1970. С. 50—53) речь идет о трех основных функциях: номинативно-дифферен­цирующей, экспликативной и репрезентативной. Правда, во втором томе этого труда, посвященном описанию внутренней структуры языка (М., 1972), называется четыре языковые функции: номинативная, сигнификативная, коммуникативная и прагмати­ческая (С. 463). Н. Г. Комлев в упомянутой выше работе перечисляет три главные функ­ции: коммуникативную, сигнификативную, эвристическую (С. 50—52). Г. В. Колшанский вообще полагает, что «язык имеет одну-единственную функцию — быть непосредствен­ной действительностью сознания» (см.: Колшанский Г. В. О функции языка // Ино­странные языки в высшей школе. М., 1963. С. 9). Ср. также суждения о функциях языка Гумбольдта, Штейнталя, Соссюра, Фосслера, Блюмфельда, Огдена, Черри и Морриса, изложенные Г. В. Колшанским в этой статье (С. 3). Часто некоторые лин­гвисты ссылаются на высказывания Р. Якобсона о шести функциях языка: коммуни­кативной, апеллятивной, экспрессивной, фактической, метаязыковой и поэтической.

** Супрун А. Е. Лекции по языкознанию. Минск, 1971. С. 9.

Возьмем на себя смелость определить слово с точки зрения пере­водческой теории. Слово — это основная единица языка, которая содержит традиционно-закрепленный набор информации и служит для формирования мысли и передачи сообщений в составе предло­жения.

Помня о том, что в языкознании принято различать язык как ес­тественную коммуникативную систему общества и речь как функ­ционирование языка, как процесс коммуникации, следует заметить, что слово в речи конкретизирует содержащуюся в нем обширную информацию, сокращая ее объем до коммуникативного минимума. Обычно минимум этот составляет одно лексическое значение и по одному грамматическому значению для каждой грамматической категории, присущей данному слову (например, при реализации личной формы глагола указывается одно лицо, одно время, одно наклонение, один залог и т. д.). В индивидуальной речи слово может изменять закрепленное за ним в языке значение и передавать разо­вую, окказиональную информацию, порождаемую индивидами для целей коммуникации. Однако любой индивидуальный смысл, приписываемый слову метафорически или каким-либо другим спосо­бом, связан с тем или иным константным лексическим значением слова. Комбинаторные возможности языка также позволяют слову видоизменять закрепленную за ним информацию. Таким образом, слово способно передавать в речи более разнообразную информа­цию по сравнению с той, которая определена самыми полными и совершенными словарями. Слово в речи не только реализует свои постоянные лексические значения, известные носителям языка, но и материализует тот окказиональный смысл, который в процессе мышления связывает с ним индивидуум. В речи возникают и совер­шенно новые слова. Они с течением времени могут либо войти в систему языка (неологизмы), либо так и остаться достоянием инди­видуальной речи (окказионализмы). Конечно, окказиональные слова являются исключением из правила и не подходят под предложенное определение слова, так как они передают не традиционно закреп­ленную, а индивидуально закрепляемую информацию. Такие окка­зионализмы отвечают всем характеристикам слова, кроме одной: они неузуальны, необщеприняты.

Так как в языке есть и другие единицы (морфемы), содержащие определенную семантическую информацию, следует еще раз напом­нить, что слово — основная (базовая) семантическая единица языка. Морфемы лишены формальной самостоятельности и выступают в речи лишь в составе слова, грамматически оформляя его или при­бавляя к его значению какой-либо дополнительный смысловой от­тенок. Слово предстает в языке грамматически оформленной едини­цей, отнесенной к определенному лексико-грамматическому разря­ду. У морфемы нет ни такой оформленности, ни подобной соотне­сенности, потому она и не может являться самостоятельным членом предложения. В языке есть только одна независимая, самостоя­тельная единица — это слово. Под независимостью здесь понимает­ся не независимость от системы языка — слово неразрывно связано с ней и целиком зависит от ее законов, — а то, что слово как едини­ца высшей иерархии подчиняет себе все остальные элементы языко­вой системы. Звуки конструируют морфемы и слова, морфемы со­ставляют слово и видоизменяют его форму, синтаксические модели служат для организации слов в речи, являясь «колодками» словосо­четаний и предложений. Поистине все в слове и все для слова.*

* Столь же категоричные суждения о слове как основной единице языка не раз вы­сказывались и другими исследователями. Приведу лишь две цитаты. «Слово, — ут­верждал А. А. Смирницкий, — должно быть признано вообще основной единицей языка: все прочие единицы языка (например, морфемы, фразеологические единицы, какие-либо грамматические построения) так или иначе обусловлены наличием слов и, следовательно, предполагают существование такой единицы, как слово.» (Смирницкий А. А. Лексикология английского языка. М., 1956. С. 20—21). Л. О. Резников пи­сал: «Хотя семантические и морфологические особенности слова находятся в опреде­ленной зависимости от предложения, в состав которого оно входит, тем не менее, в некотором смысле должно быть признано даже решающее значение слова, как основ­ного структурного элемента языка, по отношению к предложению, ибо слово может существовать, сохранять известный смысл и без предложения, но предложение со­временных развитых языков невозможно без слов. Носителем значения является, прежде всего, слово, и мы не можем понять значение предложения, не понимая зна­чения входящих в его состав слов.» (Резников Л. О. Понятие и слово. Л., 1958. С. 3).

9. информативный объем слова

Коль скоро процесс перевода определяется в общественном соз­нании как «передача информации, содержащейся в данном произве­дении речи, средствами другого языка»,* коль скоро информация, сообщаемая в оригинальном тексте, является той инвариантной ос­новой, которую следует сохранить неизменной и в переводе, особо важное значение в теории перевода приобретает сравнительное оп­ределение объема информации, содержащейся в базовых информа­тивных единицах-словах. Этот анализ должен вестись не столько в одноязычном, сколько в сопоставительном плане, когда сравнивает­ся информация, заключенная в соотносимых между собой лексиче­ских единицах языка оригинала и перевода. Наконец, анализ содер­жания сопоставляемых слов следует проводить на уровне языка, определяя и сравнивая постоянно закрепленные за словами виды информации и закономерности их реализации, и на уровне речи, ибо слово в момент употребления может менять стилевую окраску, при­обретать новые стилистические оттенки и смысл, отличный от об­щепринятого. Во всех этих случаях описываются конкретные факты фиксации окказионального смысла, определяются способы эквива­лентной передачи его при переводе и изучаются возможности уве­личения информативности слова в контексте.

* Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966. С. 316.

В различные годы многие исследователи, писавшие о семантиче­ских особенностях слова в чисто лингвистическом плане или при­менительно к стилистике и переводу, настойчиво выдвигали тезис о неоднородности смыслового (лексического) содержания слова и, шире, любого сообщения. «В содержании человеческой речи, кроме основной информации-мысли, почти всегда можно найти, также социальную информацию, указание на социальное положение гово­рящего и, наконец, его отношение к сообщаемому: одобрение или неодобрение, равнодушие, восхищение, иронию и т. п., одним сло­вом, информацию эмоциональную».* В свое время Э. П. Шубин вы­делял три вида словесной информации: семантическую, передаю­щую разнообразнейшие сведения о бытие и выражающую «отношения трансмиссора к передаваемым сведениям»; паралингвистическую, т. е. информацию о самом говорящем или пишущем, которая может порождаться независимо от воли трансмиссора; эмоциональ­но-эстетическую, воздействующую на рецепиента.** А. Н. Сильников также говорил о трех видах информации: внелингвистической, лин­гвистической, содержащей сведения о самом языке, и эмоциональ­но-экспрессивной.*** П. И. Копанев писал о семантической и эмоцио­нально-эстетической (эмоционально-экспрессивной) информации.**** К. Н. Дубровина, опираясь на положения, выдвинутые Р. Г. Пиот­ровским***** подразделяла семантическую структуру слова на «ряд со­ставляющих ее компонентов: основной, социально-исторический, территориальный, профессиональный, эмоционально-экспрессивный, оценочный (положительная или отрицательная оценка) и эстетиче­ский. Основной компонент передает основную лингвистическую ин­формацию, остальные компоненты — дополнительную (добавоч­ную) лингвистическую, или социально-лингвистическую информа­цию. Поэтому последние можно объединить под общим названием «добавочные компоненты».****** Л. А. Киселева выделяла две группы языковой информации: интеллектуально-информативную и прагма­тическую. К первой группе относится три вида информации: семан­тическая (рациональная, интеллектуальная), релятивная и социаль­но-стилистическая. Вторую группу образуют шесть видов: побудительная, эмоционально-оценочная, эмоциональная, экспрессивная, эстетическая и контактная.` И. Р. Гальперин вслед за А. Молем на­зывал две разновидности информации: смысловую и эстетическую, которые, в свою очередь, подразделяются на зависимую и незави­симую.`` А. Л. Пумпянский на уровне речи подразделяет переда­ваемую информацию на два вида: основную и вспомогательную.``` И так далее.

* Степанов Ю. С. Французская стилистика. М., 1965. С. 21.

** См.: Шубин Э. П. Языковая коммуникация и обучение иностранным языкам. М., 1971.С. 20—22.

*** См.: Сильчиков А. Н. Передача информации и переводимость // Система и уровни языка. М„ 1969. С. 221—222.

**** См.: Копанев П. И. Вопросы истории и теории художественного перевода, Минск, 1972. С. 53 и 46.

***** См.: Пиотровский Р. Г. Очерки по стилистике французского языка. Л., I960. С. 11—12.

****** Дубровина К. Н. Семантико-стилистический анализ лирики Федерико Гарсия Лорки. АКД. М., 1970. С. 15.

` См.: Киселева Л. А. Теоретические проблемы исследования языка как средства воздействия (на материале русского языка). АДД. М., 1973. С. 8—9.

`` См.: Гальперин И. Р. Информативность единиц языка. М., 1974. С. 31, 35 и 137: Заметим, что термину «информация» И. Р. Гальперин дает различное толкование: «информация — это мера реализации содержания языковой единицы» (С. 13); «ин­формация есть вербализованная передача уже добытых, осмысленных и организован­ных фактов объективной действительности» (С. 17); «информация — это сообщение о чем-то еще неизвестном, непознанном, неорганизованном, что-то противопостав­ленное энтропии» (С. 29—30). В ходе изложения он неоднократно подчеркивает, что информация — категория речи, а содержание — категория языка. Информация язы­ковой единицы порождается в речи на основе ее содержания. «Не только слово, но и другие единицы языка становятся единицами речи» (С. 9).

``` См.: Пумпянский А. Л. О логико-грамматическом членении предложения. // Вопр. языкознания. 1972, № 2. С. 66—67.

а. экстралингвистическая и лингвистическая информация

Действительно смысловая (семантическая) и экспрессивно-эмоциональная информация существенно отличаются друг от друга, но вместе с тем у них есть одна общая черта: оба смысловых компо­нента слова выражают экстралингвистическое содержание, относя­щееся к фактам действительности. Но хорошо известно, что любая лексическая единица, любой языковой элемент обязательно содер­жат в своей форме какую-то информацию чисто языкового характе­ра. Слово солнышко не только вызывает ассоциативную связь, с ре­альным светилом и указывает на отношение к нему со стороны трансмиссора, но и сообщает прозаические сведения о грамматиче­ской маркированности, о том, что это — существительное среднего рода единственного числа, что оно состоит из восьми фонем, что может, например, рифмоваться со словом зернышко и т.п. Поэтому, учитывая обязательную соотнесенность любого слова как с фактами объективной действительности, материальной и духовной, так и с языковой системой, целесообразно выделить в информативной структуре слова прежде всего два основных типа (объема) информа­ции:экстралингвистическую (знаменательную) илингвистиче­скую (служебную). В информации первого типа отражаются поня­тия и представления о явлениях, фактах, о любых объектах действи­тельности, о характеристиках, действиях, состояниях, особенностях, качествах и т. п., которые присущи различным материальным и ду­ховным формам природы и общества. Информация второго типа имеет внутриязыковое содержание, в ней отражены объекты языко­вой системы, отношения между ними и закономерности создания речевой цепи. Иными словами, под служебной информацией пони­мается прежде всего то лингвистическое содержание, которое обна­руживается в так называемых пустых грамматических категориях (род неодушевленных существительных и глаголов, род, число и падеж прилагательных, некоторые категории местоимений и т. п.). Если согласиться с делением грамматических значений на свобод­ные и связанные, предложенным Л. С. Бархударовым,* то указанный тип информации присущ грамматическим формам в их связанном употреблении, которое определяется «исключительно внутриязыко-выми, т. е. структурно-лингвистическими факторами».** Это проис­ходит, когда у какой-либо лексемы редуцировано число словоформ той или иной категории (например, за русскими существительными чернила, сани, тушь, водка закреплена лишь одна числовая слово­форма); когда выбор грамматической формы определен синтаксиче­ской конструкцией (например, в русском языке выбор падежной формы для прямого объекта при переходном глаголе или выбор формы числа существительных после числительных два, три, че­тыре); когда выбор грамматической формы слова зависит от лекси­ческого окружения (наречия часто, обычно, всегда и т. п. требуют глаголы только несовершенного вида) и др. Выбор грамматических форм предопределяется формальными правилами и, как справедли­во утверждает Л. С. Бархударов, не несут никакой реальной семан­тической информации.