В жизни все монтажно, только нужно найти, по какому принципу 5 страница

Потом он напишет, что он ее «усыновил».

Он творил не только роман, но и образ женщины, которую полюбил бесконечно.

Покарать преступление Анны должен был бог. Так Данте любил женщину, которую когда-то соблазнила книга, которую она читала вместе с мужчиной. Последняя фраза прекрасна: «И в этот день мы больше не читали». Прекрасная любовь реализовалась. Она реализовалась и для Данте.

Данте проходит в сопровождении Вергилия, великого писателя, создавшего нормы искусства, и падает в обморок, прослушав речь женщины.

Проносится над ним вихрь влюбленных, наказанных вечным полетом.

Они все виноваты.

Анна должна была быть виновата; но она не виновата, и чем дальше описывает ее Толстой, тем более она вырастает.

Помню молодого Горького, он мне тогда казался старым, было ему пятьдесят лет, он говорил, «почему Каренина только несчастна. Флобер в «Мадам Бовари» создает мессу любви, а Каренина и Вронский даже не видели Рима. Нет ни одной строки о том, как же они там жили».

Они были несчастливы? Был ли счастлив Толстой? Не знаю. Я не знаю, что такое счастье для птиц, но когда стая гусей или стая перепелов перелетает через океан, к милым старым гнездам, то гнезда у них, вероятно, на обеих сторонах одинаковы.

Одинаково милы.

Счастлив ли гусь после того, как он перелетел из Египта к полярному морю? Вероятно, он создан для этого полета, и в этом полете он совпал в ударе крыльев с движением воздуха, который принял стаю.

Толстой, отыскивая тропу жизни жизнью романов, вероятно, иногда был счастлив.

Но построить роман до конца нельзя и даже песню нельзя окончить.

Своим романом Лев Толстой судил жизнь.

Когда изменившая жена умирала в припадке родильной горячки, смерть казалась неизбежной. И в это время виноватая обыкновенная женщина в бреду заговорила с мужем как старшая, как человек, который прощает.

В той же комнате плачет другой Алексей.

Есть два Алексея — Алексей Вронский и Алексей Каренип. Общее в них то, что они старые рельсы, по которым пройдет старое колесо, чугунное колесо «она виновата, она должна умереть».

Оба Алексея плачут.

Сцена длинная, вы ее прочтите. Может быть, будете плакать.

Каренин не только простил свою жену, он как бы считал, что вины не было.

Достоевский, далеко от Толстого, восхищался этой сценой. Он написал в журнале, что нет виноватых.

Да, Каренин в вариантах сам стелил постель для Вронского, потому что Вронский жил у него в доме, а велеть другому постелить постель, такую постель, невозможно.

Вронский пережил потрясение, узнав, что ничтожен не тот человек, которому изменили, а тот, который заставил страдать так, как страдали трое. Они не только смешны,

обманутые мужья, хотя должны были плакать не меньше, чем тысячу лет.

Вронский, здоровый человек, настолько здоровый, что он думает, сон придет даже после ужаса жизни.

Потом говорит «разумеется», видит, что сам он находится в униженье перед любимой женщиной, которая видала его плачущим, он говорит «разумеется» — пытается застрелиться, найти обыкновенный выход. Почти догадываясь, что такое любить. Но «разумеется» и восхищение великого Достоевского. Вот наконец он прочел сцену любви, в которой никто не виноват. Эта сцена не сгорает от выстрела самоубийцы, а освещается выстрелом самоубийцы, а он случайно добросовестно остается живым, и все начинается сначала. Тогда не было этого сравнения, как будто на вращающийся диск патефона положили пластинку под каким-то номером.

Хорошая пластинка.

Разумеется — разумеется. Алексей Каренин, смотря на не своего ребенка, не думает о том, что делать.

Он смотрит на это маленькое существо, даже не описанное, обманутый муж улыбается.

Толстой пишет, что Каренин улыбается так, что волосы на его голове зашевелились.

И нет отчаяния, нет страха, есть чувство освобождения. Каренин не виновен. И сын Каренина Сережа тоже не виновен. Глаза у него были похожи на глаза отца. Это Анна Каренина видела. Никто не был виноват.

Потом дело пошло по колее. Вронский выздоровел. Вронский и Каренина уехали в Рим и первое время были почти счастливы. Левин, который ревновал Кити к Вронскому, в то же время невольно понимал, что Каренина крупнее его как человек. Левин женился на Кити, у них был ребенок, Вронский уехал в Сербию, мечтая о смерти на войне. Левин сделался большим хозяином, собирался создать новую теорию жизни, обдумать жизнь заново, но без убытков. Пока что он прятал от себя ружье и веревку, чтобы не застрелиться и не повеситься. Счастливых не было.

Умерла Анна Каренина, дочитав книгу своей жизни. Свеча жизни погасла. Это не похоже на стихи, это не похоже на упрек.

Но свечу задули, она не сама погасла. На разнице

нравственности мужчины и женщины женщина потеряла место в обществе.

Случилось то у Толстого и у его героев, что прежде могло случиться с героем Пушкина в отрывке «На углу маленькой площади».

«Анна Каренина» — это суд над жизнью.

Это и суд над судом. Я предварил историю Анны Карениной историей двух венецианок, одной незнатной, другой дочери принца, впрочем, кажется, их было три. Еще была донна Филиппа, которую судили за измену в маленьком городе Прато.

По воле новеллиста ей будто бы угрожало сожжение по новому закону, но донна Филиппа выступила сама и опровергла его, она сказала, что закон незаконен, потому что он принят без участия женщин, они за него не голосовали.

Все новеллы с драматическими концами не в шутку говорят о различии отношений к измене мужчины и женщины. Женщина требует, чтобы ее история была хотя бы написана на ее могиле вместе с именем мужчины.

Анна Каренина написана со многими перемещениями кусков.

Выражение «написана» неправильно в отношении к романам. Романы не пишутся, хотя Марк Твен на вопрос, как писать роман, ответил: «Сидя». Романы строятся. Эпизоды перемещаются, герои переосмысливаются. Роман не озеро, а река, и к романам эпиграфом можно было бы взять слова из «Слова о полку Игореве»:

«О, Днепре Славутицю! Ты пробил еси каменные горы...»

...Цитируя Толстого и, так сказать, его источники, мы всегда должны помнить, что слово «источник» в первом своем значении — это начало реки, исток ее.

И нет такой реки, которая оставалась бы у своего источника.

Слово «источник» у нас употребляется часто неточно — источником считается указание причины явления.

Место рождения подменяется понятием о самом рождении.

Толстой всегда уходил от своих источников. Его книги являются путешествием, начинающимся с источника наблюдения, подкрепленным впадающим ручейком книжного источника, вернее, книжный источник увеличивает вни-

мание к явлению, а не порождает его; потом начинается исследование предмета, т. е. написание в данном случае романа.

Романы Толстого — исследования Толстого.

И он приходит к мысли, иногда не сказанной прямо, о неправомерности первоначального восприятия.

Я должен сказать личное мнение, что источником многих мыслей Толстого, источником, который проходит у него сквозь пласты сомнения, проходит сквозь груды вариантов, таким источником является то, что в то время называлось нигилизмом, причем этот источник существует всегда в сопровождении отрицания его.

Обнажается эта драма в таких сценах романа, как разговор Левина с его братом Николаем. Я уже ссылался на этот разговор.

Брат Николай — это брат Толстого Дмитрий; он прочел когда-то «Выбранные места из переписки» Гоголя и ушел в деревню, чтобы осуществить идеал помещика.

У него это не вышло, потом он стал нигилистом.

Так вот, когда Левин сообщает брату свой план, план создания новой заинтересованности крестьян в споем труде, то брат-нигилист говорит: «...ты взял старую мысль и вынул из нее самое главное» — имеется в виду вопрос о собственности.

Левин не находит возражения.

Лев Толстой не может ему помочь.

Это главное для самого Толстого: вопрос о собственности, прежде всего вопрос о земельной собственности.

То самое главное, что вынуто, что вынуто и что приводит людей к нигилизму, это вопрос о земельной собственности.

Вопрос о собственности — я говорю наивные слова — всегда был главным спорным вопросом, но здесь я прибавлю: так же как и вопрос о женской верности.

Толстой имел много детей.

Софья Андреевна свою семью в своих записках называет красивой.

Она любила семью, по ее словам, «до сумасшествия». Но эта семья была в то же самое время семьей наследников.

Семья подчеркивала вопрос собственности. И в точности так вопрос о наследовании земли прихо-

дит все время Нехлюдову, как об этом написано в «Воскресении».

Я напомню мысль из уже забытых многими записных книжек Вяземского. Потому что эти слова Вяземского невероятны, особенно потому, что написаны для себя.

Вяземский, друг Пушкина и человек, несомненно, талантливый, пишет о том, что женщина не может иметь мужчину, потому что это вводит нового наследника, изменяет идею рода.

Но если она уже беременна, то есть не может забеременеть второй раз от другого, то это изменяет положение.

Вот, пожалуй, единственное прямое место, что я знаю, где вопрос измены и вопрос наследования как-то сливаются.

Истоки Волги находятся там-то и там-то, — смотри по Энциклопедическому словарю.

Потом река бежит от своего источника бесконечно далеко.

И в одном месте, у Самары (посмотри по карте), она делает крутой поворот. Тут Жигули, тут скала Степана Разина.

Вот тут брали пробы земли, бурили, и породы одной из колонок, что вынуты из земли, обнаружены в яме, — здесь произошел срыв: пласт породы, скажу — исторически раскололся и переместился вниз.

Следом этого переворота является петля, короткая петля у Самары.

Это только сравнение.

Но с этим можно сравнить изменение мысли писателя, это одна из причин так называемых заблуждений — или, во всяком случае, противоречий.

Не будем делать Л. Н. Толстого только политическим деятелем, но по необходимости его отношения к истории России, к революции, которую он пережил, к людям, которых он описывал, скажем: вот эти срывы, крутые повороты мыслей, измененные крутыми поворотами положения, эти повороты срывали сердце Толстого.

Я не знаю, писал ли я когда-либо это, но сейчас могу повторить, отдав полжизни на чтение Толстого.

Он не только видел революцию. Он ее оценивал со своей ранней, юношеской позиции крапивенского дворянина,

графа Льва Николаевича, потом офицера русской армии, потом человека, который говорил, видя зло, о несопротивлении злу насилием.

* * *

У писателя-реалиста Льва Толстого поведение людей в разные моменты их жизни разное.

Эти разные отношения, повторяющиеся слова, которые в разное время значат совсем иное, — все это является элементом сюжета.

Сюжет строится не только па том, что с человеком происходят разные события, но он, встречаясь с разными людьми, изменяется.

Кроме того, существуют как бы крючки, которые сцепляют эпизоды, сцепляют неожиданно и очень глубоко.

Когда Анна Каренина встречает гостей в доме Вронского, то Анна Каренина, хозяйка дома, имеет другую фамилию, она не Вронская. Вот эта неловкость, которая прежде всего ранит Анну. Она продолжает существовать из эпизода в эпизод. Она строит реальную судьбу Анны. Долли, которая к ней приехала, жена Облонского. У Долли несколько детей. Анна объясняет изумленной Долли, что существует средство против беременности. Долли выслушивает рассказ об этом, «широко открыв глаза... Для нее это было одно из тех открытий, следствия и выводы которых так огромны, что в первую минуту только чувствуется, что сообразить всего нельзя, но что об этом много и много придется думать».

Долли узнает, почему в семьях, в которых она бывает, мало детей. Сам разговор между женщинами пропущен, но женщины задают друг другу вопросы. Анна оправдывается, что ребенок, рожденный ею, непременно будет носить чужое имя, «по самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения». Анна говорит: «Зачем же мне дан разум, если я не употреблю его на то, чтобы не производить на свет несчастных...» У Анны уже есть дочка от Вронского. С большими усилиями ее можно узаконить.

Поднят очень большой вопрос, но одновременно он будет существовать, нарастая. Анна едет объясняться с Вронским, она знает, что это объяснение будет бесполезно, но она должна разговаривать с ним. Люди, которые ее окружают, изменены ее положением. Все, что Анна слышит, состоит из непонимания и ссор, хотя Анна твердо

знает, что Вронский ее любит. Но она одновременно понимает положение разведенной женщины.

Она представляет себе вымышленный разговор: «Я вас не держу, — мог сказать он. — Вы можете идти, куда хотите. Вы не хотели разводиться с вашим мужем, вероятно, чтобы вернуться к нему. Вернитесь. Если вам нужны деньги, я дам вам. Сколько нужно вам рублей». Это вымышленный разговор с проституткой.

В ссоре, в реальной ссоре, Вронский говорит: «Это становится невыносимо». Она видит, что Вронский уезжает, и идет сцена спокойного отъезда мужчины. Он поправляет перчатки, он отъезжает в открытом экипаже, а не в карете, но сцена как бы повторяет заданную Пушкиным тему, когда любовник уезжает от любимой там, на углу маленькой площади.

Сделаем большое отступление и вновь вернемся к Пушкину.

К бродячему сюжету.

Отрывки Пушкина совпадают с «Анной Карениной» не только отношением Анны к Вронскому, но даже такими деталями, как натягивание заранее надетой перчатки.

Толстой, начав повесть, был в восторге. Ему казалось, что повесть или роман сейчас же будет написан. В письмах Лев Николаевич хвалил стремительность пушкинского повествования и не отправлял писем, потому что считал, что он слишком разоткровенничался.

Этот отрывок действительно напоминает сцену отношения Татьяны Лариной к Онегину, если бы она ушла от мужа-генерала, откровенно и не лукавя сказав, что она любит его, Онегина.

Но между отрывком и оборванным концом «Евгения Онегина», конечно, лежит пропасть.

Теперь вернемся к Толстому.

Толстой понимает, что случайность — это непонятная необходимость. Происходит целый ряд случайностей: разговор Вронского с кем-то, разговор с женщиной через окно, записка, которая передается. Во время проезда Анны на станцию Обираловку все люди враждебны и все люди притворяются. Внезапно одна женщина, едущая вместе с Анной в том же вагоне, повторяет фразу Анны в разговоре с Долли.

«На то дан человеку разум, чтоб избавиться от того, что его беспокоит», — сказала по-французски дама, очевидно довольная своею фразой и гримасничая языком».

Анна ненавидит даму, она смеется над ее старательным произношением, но дама повторяет ее мысли.

Анна говорила, что не надо рожать, чтобы не были несчастными дети. Воздержание от рождения детей Толстым теперь приравнивается к убийству, какое-то странное средство избежать чего-то ненужного.

Толстой продолжает: «Эти слова как будто ответили на мысль Анны».

Избавиться от того, что беспокоит, повторяла Анна.

Она как будто знает историю этой женщины, все закоулки ее души. Тут начинается ряд подтверждений. Кучер Михаиле, румяный и веселый, хорошо одетый, гордящийся тем, что он так хорошо исполняет поручения, передает записку.

«Очень жалею, что записка не застала меня. Я буду в 10 часов», — небрежным почерком писал Вронский.

Случайное оказывается необходимым. Все подготовлено. Анна Каренина в доме Вронского одевалась очень хорошо, может быть, еще лучше, чем в доме Каренина, но там она не чувствовала своего наряда, она считала его частью своей жизни. Странная ассоциация Толстого. Так родовитые люди считали, что почести и деньги должны присутствовать у них, как перья присутствуют на теле птицы. Но мир, в котором оказывается Анна, распадается. Две горничные, ходившие по платформе, повернулись, загнули назад головы, глядя на нее, что-то соображая вслух об ее туалете. «Настоящие...» — сказали они о кружеве, которое было на ней.

Анна Каренина чувствует свое — чужим. В доме Вронского Долли Облонская стыдилась раздеться на глазах горничной, потому что на ней была надета заштопанная кофточка. Она видела всю обстановку, умело сделанную, но чужую.

Тут старый дворянин Толстой, который сам был недоволен хорошим столом, платьями и шляпами дочери, тут Толстой видит свое как чужое, хотя Вронский противопоставлен Левину. Тот омужичившийся дворянин.

Но если кружева женщины, идущей на смерть, настоящие, то это отказ от ложного настоящего.

Мир для Анны распадается. Толстой отмечает, что она около кассы «взяла на руку маленький красный мешок». Она идет вдоль вагонов, мельком повторено, что платформа задрожала, куда-то поехала. Идут другие железнодо-

рожные воспоминания. Повторяется воспоминание о человеке, раздавленном поездом.

Разгадываются все случайности. Встреча с Вронским, подчеркнутость первого впечатления.

Для того чтобы пережить судьбу человека, надо его понять в его самоощущении.

Перед тем, как был убит в случайной атаке мальчик Петя Ростов, дан его сон. Он слышит окружающих, но слышит как музыкант, ржание лошадей входит в музыку. Человек как будто дирижирует оркестром.

Мы полюбили этого человека, отметили его и через несколько секунд узнаем об его случайной смерти. Он даже не заметил своего смертельного ранения.

Анна Каренина женщина своего времени. Она с Толстым вместе когда-то в его сознании зажигала и тушила свет.

Тьма для нее не то, что тьма для нас. Света у нее больше. Но люди хорошо знали, что такое тьма.

Красный мешочек на руке Анны — это как бы отметка человека в толпе. Анна стоит у рельсов, колеса проходят мимо нее. Она хочет броситься под них, но почему-то хочется снять красный мешочек, потому что она живая и мешочек этот для нее что-то настоящее, привычное.

Мешок отброшен, потом крестное знамение, жест, который напоминает ей о детстве, потом Анна бросается под колеса, а больше не сказано ничего, сказано только о неизбежности, силе смерти, и она умирает.

Колеса прошли по прекрасной женщине.

Для того чтобы убить ее в конце романа, надо было сотворить ее, сделать ее светом, окруженным тьмой.

Старый мир становится миром вины, и Толстой вспоминает свой арзамасский ужас, ужас среди обыденной жизни.

Так сделан этот роман, одну миллионную часть которого он попробовал пересказать, как часть сцепления романа, и это сцепление осознанного, заново почувствованного.

Умирает жизнь, жизнь, представленная женщиной.

В письме к тетке Толстой написал, что он удочерил Анну, что он не хочет, чтобы ее ругали. Трагедия Анны не трагедия одной из жен министра далекой страны, далекого для нас времени. Эта трагедия, я скажу банальным языком, — это трагедия женщины. Осталась Долли, ей Кити передала часть наследства.

Осталась Кити, она благополучно родила, она обвенчана со своим мужем, она привыкает к своему ребенку, учит мужа любить своего ребенка, но не осталось женщины, имя которой стоит на великом романе как задание, и нам нет дела до того, кто судит, кто мстит.

Нам нет дела до того, что Левин, человек, выражающий самого автора, живет по-прежнему, щурится и через прищуренные веки видит готовый к разрушению, но как бы спокойный мир.

Плавание через море, которым можно считать Льва Толстого, малодоступно для кратких слов.

Но ходят же люди в одиночку на парусных лодках вокруг света или во всяком случае через океан.

Попробуем коротко сказать об Анне Карениной. Что происходит в романе?

Роман «Анна Каренина» начинается с того, что человек приятного вида видит приятный сон. Во сне на столах поют графинчики-женщины. Они графинчики, но они и шансонетки. Человек, который видит этот приятный сон, спускает ноги с дивана и вдруг видит, что он спит не в спальне, а в кабинете.

У него есть какая-то вина, и ему неловко. ...Он поссорился с женой, потому что он изменил ей и эта измена обнаружилась. Но Толстой говорит, что все в доме — слуги, родственники, дети — стоят в этом споре на стороне мужа, Стивы Облонского.

В результате к Стиве Облонскому приезжает Анна Каренина — его сестра, Облонская, по происхождению знатная княжна из рода Рюриковичей.

Женщина пришла мирить своего брата с его женой, и кое-что ей удалось.

Но она по дороге ехала с матерью Вронского, разговаривала с нею. Позже читала английский роман. И вдруг ей стало как-то стыдно.

Стыдно, что еще в Москве ей понравился Вронский. И, кроме того, ей было как-то стыдно и за роман, он ее не удовлетворял.

Толстой в это время читал Шопенгауэра. Но Шопенгауэр считает, что мужская и женская нравственность совершенно различны, что требовать от мужчины той же верности, что и от женщины, это недоразумение, которое ведет к несчастью.

Вот эти взаимоотношения двух нравственностей в одной семье, в одном обществе и представляются коллизий романа «Анна Каренина».

Спор не кончен, и мир не пересмотрен.

Достоевский писал в статье об «Анне Карениной», что это произведение не обычное в мире. Он говорил, что все были виновными и вот оказалось, что виновных нет.

А потом пошли две неверно корректированные жизни Каренин, который жил своей искусственной жизнью, опять зачерствел и как бы зашуршал. Чуть ли не на спиритическом сеансе он поставил вопрос о том, давать ли развод жене, и был рад, когда человек в искусственном или естественном сне сказал, что развод ему давать не надо.

Анна стала жить в обществе Вронского. Встречалась с немногими. Жила за границей, где никому не было дела, с кем живет эта иностранка. Потом она жила в имени Вронского.

Но у Карениной остался сын Сергей, не отданный мужем. Каренина приезжает в свой дом. Ее пропускают швейцар, прислуга, гувернер сына. Все эти люди знают, что она не должна присутствовать в этом доме, и все в то же время не могут ее не пропустить. Они видят в этом какое-то нравственное преступление, если бы они не пропустили мать к сыну. А сын, оказывается, уже понимает, что отец как бы враг матери, и говорит, что «он не придет». Виновными оказались все.

Между тем в романе странным способом, великим способом соединены любовная жизнь разных — нормальной и ненормальной семей и земельный вопрос, вопрос о том, можно ли владеть землей, и как оплатить труд рабочему, и что такое нравственность.

Роман Достоевского «Преступление и наказание» — это роман о том, что такое преступление.

Роман «Анна Каренина» — это вопрос о том, что такое преступление против любви.

Левин хотел жениться на девушке его общества.

Эта девушка сперва отказала ему, потому что она думала, что в нее влюблен Вронский, отказала потому, что ей почудилось, что Вронский блестящее.

А Толстой написал в романе слова, которые никто не замечает.

Когда Анна Каренина приехала к Кити, у которой в гостях был Левин, то Кити принимает ее растерянно, в

в то же время Толстой пишет фразу, которую мало кто понимает: о том, что только Кита и Анна Каренина знали, Вронский и Левин очень похожи друг на друга.

То есть прямо можно сказать — оба они похожи на человека, который создал их, на Льва Николаевича Толстого, который написал роман и в начале поставил эпиграф в переводе с немецкого: «Мне отмщение, и аз воздам». Об этом говорил мне Б. М. Эйхенбаум.

Другими словами, я существо, которое знает степень и свойство вины.

Это старая история, поднятая еще в Евангелии, где была изображена притча о нравственности.

К Иисусу привели женщину, которая изменила мужу, и ей сказали, что она должна быть побита камнями. Это была проверка еретика Иисуса. Если бы он сказал, что она не виновата, то он нарушил бы закон Моисея. Но новый судья сказал: «Кто из вас без греха, первый брось камень». И группа мужчин разошлась.

Что получается в конце романа «Анна Каренина»?

Вронский уезжает на фронт для того, чтобы врубиться в каре. Он создал полк на своем содержании. Он ищет легальной смерти.

Анна бросается под колеса товарного поезда.

Левин спрятал от себя ружье, чтобы не застрелиться, и шнурок, чтобы не повеситься.

Спокойна Кити, которая воспитывает своего младенца. Тут мщения не нужно.

Но попытка разрешить вопрос о вине Толстому не удалась. Он не нашел формулы для того, чтобы отпустить обвиняемых.

Ни Шопенгауэр, ни княгиня Бетси, ни графиня Лидия, ни одна женщина, которая умела грешить пристойно, ни Вронский, ни умный Каренин, ни нигилисты, о которых Толстой все время писал и вычеркивал из плана, вычеркивал несколько раз, — никто. И дело передано в следующую инстанцию, и эта инстанция окажется «Воскресением».

12. ЭПИГРАФ К «АННЕ КАРЕНИНОЙ»

I

«Анна Каренина» носит всех удивляющий эпиграф: «Мне отмщение, и аз воздам». Об этом эпиграфе много спорили, многократно его истолковывали; Толстой не дал своего окончательного толкования.

Эпиграф часто рождается для того, чтобы не только окрасить эмоции читателя своими эмоциями, но и затем, чтобы оставить его в стране энергии заблуждения.

Толстой не знал, что он напишет.

Издаваться роман начал раньше, чем он был дописан.

Роман жил и изменялся. Изменялась Анна Каренина; изменялось отношение автора к тому, что он создает.

Эта женщина сперва невелика. Она красива, но красива по-обычному. Есть ищущий пути в жизни помещик, но нет широты будущего романа. Работа была начата для отдыха. Толстой хотел писать об обычном и сказать обычными словами. Вот это ему и не удалось. Он пришел к произведению после удач «Войны и мира»; но «Война и мир» началась с неудачи, с повести «Декабристы».

Мы знаем, дело обошлось.

Роман стал великим. Но это другое произведение, с другим названием, с другими действующими лицами.

Есть среднеазиатская легенда о том, как великий поэт, живший очень бедно, кончил свою эпопею (название забыл); когда он умер, из одних ворот выехала похоронная процессия, а в другие ворота проходила пышная процессия от шаха с поздравлениями и подарками.

Это как бы история о славе, о поздно приходящей славе.

Прекрасно, но неверно; или, скажем, верно, но есть другое, так же верно другое: поэт уходит из ворот уже вне славы. Он уходит, чтобы найти себе убежище от того, что называется славой, а слава отпечатана на листе, скажем, газеты; но во время Гомера газет не было, не было и славы.

Появляется имя «Анна Каренина» и отметка, что этот роман сделан на отдельных листочках, он как бы приложение. Он появляется в четырех вариантах.

Появляется и заглавие «Анна Каренина» и эпиграф:

«Мне отмщение, и аз воздам».

Это неверная цитата. Такой цитаты найти нельзя в Библии.

Но есть как будто сходная мысль: «Мне отмщение, я воздам» («Послание к римлянам», 12.19).

В романе, когда умирает Анна Каренина, там, на железнодорожной платформе, рядом с которой проходят рельсы, так обозначается подчеркнутая смерть.

Старуха Вронская, про которую в романе написано, что она была очень развратна, женщина, что не знала преград в тихом разврате, графиня говорит про Анну: «...и тут-то она еще не пожалела его, а нарочно убила его совсем... смерть гадкой женщины без религии».

Анна Каренина испортила карьеру ее сына и даже поссорила его с матерью и погибла как-то нарочно.

Роман Толстого шаг за шагом освобождает женщину, которую он считал первой виноватой в семье Щербацких. Толстой как бы любил — он никого не любил, — этот Толстой выбирал в семье Берсов — Лизу, это было благонамеренно, потом Соню, это было лестно — он считал себя стариком.

В семейном романе Толстой любит Анну Каренину.

Так от ранее брошенной религии человек самостоятельно находит красный уголок, уже не связанный с религией.

Его освобождает усталость.

В своем романе он создает Анну Каренину с трудом; ему показалось сперва, что в ней есть что-то от Стивы Облонского, что она слишком «ком-иль-фо», что она напрасно умеет «забывать».

В романе своем писатель хотел полюбить Кити, младшую дочь сенатора Щербацкого. В выборе между Анной Карениной и Кити Толстой выбрал Кити, в жизни, а не во сне, и в этом как будто согласен с Вронским.

Хотя Вронский просто развлекался. Он поиграл в любовь, а она его поглотила.

Толстой выбрал Кити, но любит Анну Каренину.

Он оправдывает женщину.

Он расширил ее мир.

Хотя, может быть, он хотел женщиной заградить от себя мир.

И надо повторить: Алексей Максимович Горький говорил: странно, она умирает красивой, она ходила по

Риму, но она Рима не видела. У него строчки нет о Риме, будто она его не видела.

Кити хорошая мать; у нее будет очень много детей; она рада тому, что свивает гнездо для будущей жизни; и она варит варенье в доме Левина, но по-своему, по-маминому.

Чтоб не огорчать мужа такими первыми новостями, Кити на свадьбе не думала, думал за нее муж; но зато она улыбалась.

Софья Андреевна была рада появлению романа, его успеху; за него огорчались герои «Крейцеровой сонаты» и, может быть, «Смерти Ивана Ильича», потому что портьеры, которые вешал Иван Ильич в своей квартире, совершенно точно такие же и подвешены именно так, с подхватом, как повесил их сам Л. Н. Толстой в том доме, который он построил; как и лестница, которую он сделал; все сделал для Кити, хороший дом. В меру богатый, но Толстой мог построить лучше.