Партизанской тропой гайдара 17 страница
И если мы найдем хоть одну страницу, это будет лучшим памятником ему за великий его писательский и солдатский труд.
Глава XLIII
ГИБЕЛЬ КОМАНДИРА
— Вставай... вставай, Толька!
Кругом измена! Все в плену...
Аркадий Гайдар,
«Военная тайна»
Горелову стало очевидно, что гитлеровцы задались целью полностью уничтожить отряд.
Разведчики, посланные в Гельмязево, принесли газету. Германское командование обещало десять тысяч рублей за поимку первого секретаря райкома...
Командир предложил разделиться на маленькие группы и двигаться к линии фронта порознь. Иного выхода он не видел.
Перед тем как разойтись, сочли нужным закопать оружие, которое нельзя было взять с собой, списки отряда, протоколы партийных собраний, печать, а также партийные, комсомольские билеты мертвых и живых.
Ночью принесли все в Лепляву.
Сначала думали рыть яму в огороде у Степанцов. Но Игнат Касич он жил на самой окраине, вблизи леса,— сказал, что лучше у него.
Окна в доме Игната Федоровича были плотно завешены. Горела керосиновая лампа. Партизаны молча доставали из карманов и клали на стол маленькие разноцветны книжечки.
Горелов, худой и бледный, складывал стопки билетов, пачки исписанных карандашом страниц в пустые цинковые коробки из-под патронов.
Жена Касича, Елена Дмитриевна, и сестра его, Афанасия Федоровна, следили за этими сборами и плакали.
Потом Горелов, Андриан Степанец, Касич, прихватив с собой карабины, винтовки, гранаты, наганы, ручной пулемет и диски к нему, вышли из хаты.
Было непроглядно темно. С легким шорохом входили в подмерзшую землю лопаты. В большую яму опустили оружие. А во вторую, поменьше,— две цинковые коробки с документами.
И никто не догадался позвать женщин и показать им на всякий случай, где все закопано...
Командира в дорогу собирала Афанасия Федоровна. Она достала ему теплую барашковую шапку. Выпросила у соседей старый костюм. Брюки оказались коротки. Пиджак узок. Но другого не было. Вещи, которые имелись в доме, Афанасия Федоровна раздала еще раньше, все, до последней рубашки...
Федор Дмитриевич направлялся к линии фронта. К Харькову. Вместе с ним — Александров и Никитченко.
Помня о приказе немцев с угрозами и посулами десяти тысяч, двинулись глухими, отдаленными селениями, где почти не бывали немцы и где люди с меньшей опаской принимали незнакомых.
3 ноября добрались до хутора Малинивщина и постучались в маленький домик. Он выглядел неприметным. В случае облавы меньше всего можно было ожидать, что полицаи в него заглянут.
В хате жила Надежда Гоптар с детьми. Она впустила партизан, предложила раздеться. А сама выскочила к соседям за хлебом: свой у нее весь кончился.
После ужина постелила партизанам на полу.
Ночью в дверь негромко постучали. Все проснулись.
- Это моя сестра, — успокоила хозяйка, слезая с печки.— Она всегда у меня ночует. Одной-то мне с детьми страшно. А тут у них сегодня вечеринка.
Брякнул засов. Рывком распахнулась дверь. Отпихнув сестру Гоптар — свое она уже сделала,— ворвались в комнату люди с немецкими карабинами и гранатами наизготовку.
Горелова и его спутников избили, крепко связали, бросили на подводу и ночью же повезли в Гельмязево.
Здесь арестованных разделили. Федора Дмитриевича сразу доставили в жандармерию. Она помещалась в его квартире.
В комнате для допросов — бывшем кабинете — стоял кожаный диван с полкой, шкафчиками. На нем Горелов обычно спал, возвратясь под утро из колхоза. В углу валялись игрушки: автомобили без колес, лошадь с оторванным хвостом, вырезанные из дерева лодки. Ими играли мальчишки— трое сыновей.
Счастье, что они уехали.
...Ноябрьским вечером Мария Сергеевна Станиславская, еще недавно секретарь-машинистка райкома, стояла у печи и варила галушки.
Вошел Семен Маргара. Люди говорили про него: из шкуры лезет вон, так ему хочется угодить немцам.
У Маргары было дело к Шульге, мужу Марии Сергеевны, человеку мрачному и жадному, жизнь с которым становилась все невыносимей, особенно теперь, когда Шульга доставал мешками соль и сахар, а после продавал стаканами на базаре.
Пьяно опустившись на лавку, Маргара вынул портсигар, свернул самокрутку. Кому-то старательно подражая, закурил. На его запястье блеснули часы. Мария Сергеевна, увидев их, оцепенела.
'Месяца три назад, садясь в машину и давая Марии Сергеевне последние указания, Горелов неловко повернулся и ударил часы о дверцу кабины. Приложил к уху — не тикают. Федор Дмитриевич расстегнул ремешок, протянул секретарю часы и попросил отдать их в починку.
Мастер сменил пружину, но подходящего стекла у него не нашлось, и он оставил * старое, с трещиной посередине...
- Что буркалы таращишь? — спросил Маргара, перехватив ее испуганный взгляд.— Или, может, узнала?
- Узнала.
- Чьи же они, примерно, будут? — спросил он и от удовольствия даже прищурился. — Горелова.
- Правильно,— похвалил Маргара.— А как попали ко мне, знаешь?.. Не знаешь?.. Ишь ты, секретарь-машинистка, а не знаешь. — Маргара засмеялся. — Должна знать, должна. — И тут же хвастливо: — Дело твоего Горелова веду... Поняла?.. Крепкий гад такой... Я его спрашиваю, а он молчит. Я его опять, значит, спрашиваю... Опять молчит... Ну, у меня тоже нервы... Верно?.. Я ему пальцы между дверей... Аж белый стал... А молчит. Я ему тогда по-дружески:
«Ну, чего ты, дурак, молчишь? Кто этот героизм твой увидит? »
«Мне, говорит, все равно недолго жить, и я ничего не скажу...»
Но смотри, Сергеевна, если проболтаешься!— пригрозил вдруг Маргара.
На другой день она стояла у калитки своего дома и разговаривала с соседкой, когда по мостовой застучали копыта. Ехала подвода. Ее сопровождали два немца.
- Мария, здравствуйте и прощайте! — донеслось с подводы.
Станиславская 'с трудом узнала Горелова. Он был без фуражки, обе руки забинтованы. С ним сидели еще двое. Горелов хотел что-то сказать, но немец замахнулся автоматом.
В Золотоноше первым секретарем Гельмязевского райкома партии занималось гестапо. Рассказывают, когда наши войска освободили город, во дворе гестапо нашли тело Горелова.
Оно было все обмотано колючей проволокой.
Глава XLIV
АЧИТЕЛЬНЫЕ ПОДРОБНОСТИ
В начале ноября 41-го года в Гельмязевё объявился Погорелов. Полицаи тут же его задержали. В районе Погорелова знали, и полицаи знали его тоже.
Но он достал из кармана справку о том, что подателю настоящей — фамилия, имя, отчество полностью — германскими властями дозволяется беспрепятственное передвижение до Харькова и обратно.
Полицаи переглянулись, вернули бумажку и двинулись дальше, недоумевая.
Поселился он у одной «веселой вдовы». Набрала она в оставленных домах и в брошенных при отступлении складах муку, сахар, зерно, крупу и варила теперь ведрами самогон. Лицо у Погорелова от ежедневного пьянства распухло. На улицу он выходил только с наступлением темноты. Случайно встречаясь с кем-нибудь, опускал глаза. С ним не здоровались. Только однажды две женщины, проходя мимо, бросили ему прямо в лицо: «Иуда».
Не ответил.
Между тем районный староста Костенко по едва приметным признакам уловил, что положение его при «новом порядке» не столь прочно, как ему мечталось.
Догадываясь, что начальство узнаёт от полицаев о малейших его прегрешениях, стал он еще больше лютовать по селам, а заодно, дабы имели страх, поприжал и ближайших своих соратников.
И тогда один полицай, смекнув, что в подчинении у Костенко жизни ему все равно не будет, признался — по секретным каналам — в давно мучающих его сомнениях: а не является ли районный староста замаскированным партизанским агентом?!
В доказательство же посоветовал поискать, не отыщется ли кое-что утаенное за бочками в подполе, а также в левом углу амбара Костенко, под дровами...
...В Золотоношу разжалованного районного старосту доставили вместе с кипами найденных полушубков, сапог и ящиков с разными съестными и боевыми припасами.
Хитроумных его доводов, почему он скрыл от германских властей целый партизанский склад, гестаповцы во внимание не приняли. И на первом же допросе Костенко был умело — насмерть — запорот по той же самой проверенной методе, по какой еще недавно запарывали насмерть других людей по его, Корнея Яковлевича, авторитетному указанию.
С внезапной смертью Костенко и сменой начальника в Золотоноше тайная «заслуга» Погорелова среди множества иных неотложных дел оккупантами попризабылась.
А тут еще им надоело разыгрывать «спасителей». Начали они без всяких деклараций грабить колхозников и увозить в гестапо всех, кто занимал хоть маленькую должность при Советской власти.
Арестовали однажды ночью и Погорелова, а заодно и «веселую вдову». Как сообщницу. Донос написал Михаил Кричун, который приходил к ней в гости и пил самогон вместе с Погореловым.
...Осенью 1943 года, когда Красная Армия уже освободила Гельмязево, копала Мария Сергеевна Станиславская в своем огороде картофель. Остановилась у ее калитки телега. Спрыгнул с нее мужчина в темно-синем новом пиджаке и вышитой украинской рубашке.
- Давай скоренько езжай и забери что надо. А я тебя подожду, знаешь где,— велел он мальчику-подводчику.
Мужчина приблизился, и Станиславская его узнала: «Семен Маргара!.. А ведь говорили, что бежал он с немцами...»
- Куда это ты, Семен, такой нарядный собрался? — кокетливо спросила его Мария Сергеевна, будто расстались они только вчера.
- К брату вот спешу,— ответил он, глядя себе под ноги, и быстро зашагал огородами.
«Уйдет ведь сейчас!.. Уйдет!.. Что же делать?!»
И тут она увидела двух пограничников. Они шли по улице.
- Задержите его! — крикнула Станиславская, показывая на Маргару.— Это душегуб!..
Сбросил Маргара нарядный пиджак. Скинул немецкие, в награду полученные, сапоги и бросился по грядкам в шерстяных носках.
Нагнал его один пограничник, взмахнул автоматом и первым же ударом сшиб с ног.
- Не имеете права так обращаться с человеком,— пожаловался Маргара, когда сыромятным ремнем от его же штанов связали ему пограничники руки.
А потом заседал военный трибунал. Одним из свидетелей обвинения на процессе выступала Мария Сергеевна Станиславская.
Перед казнью Маргара плакал, ползал перед конвоирами на коленях и порывался поцеловать им сапоги.
Он еще надеялся разжалобить Возмездие.
Глава XLV
ЕГО ИСКАЛИ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
3)В случае если обо мне ничего долго нет, справиться у Владимирова... или в «Комсомолке» у Буркова.
4) В случае еще какого-либо случая действовать не унывая по своему усмотрению.
Аркадий Гайдар, записка, оставленная Д. М. Гайдар перед отъездом на фронт
Эта книга была уже набрана и сверстана, когда из очерка Леонида Замятина «Последние дни с Гайдаром», опубликованного в харьковской газете «Красное знамя» 19 апреля 1965 года, стало известно: бывший лейтенант Сергей Федотович Абрамов, который прислал первое известие о гибели Гайдара, Абрамов, которого искали двадцать с лишним лет,— жив!..
Жив!
Потом выяснилось, Замятин был знаком с Сергеем Федотовичем не первый год, но о героическом прошлом Абрамова ему стало известно совершенно случайно, поскольку сам Абрамов о военной своей судьбе ни перед кем не распространялся, а люди, окружавшие его, мало ею интересовались.
...Получив газету с очерком Замятина, сажусь в поезд и еду в Харьков.
Хочу видеть Абрамова. Хочу понять смысл слов, написанных им Первого мая 1942 года в письме к Доре Матвеевне Гайдар: «Выполняя просьбу Вашего мужа, тов. Гайдара Аркадия Петровича, сообщаю Вам...»
Когда же, при каких обстоятельствах Гайдар мог Абрамова об этом просить: задолго до случившегося, предвидя такую возможность, или?..
Жду Абрамова в заводоуправлении крупнейшего в Харькове предприятия, а начальник отдела кадров кричит в трубку внутреннего телефона:
- Ты, что ли, Абрамов-то?.. И с Гайдаром в одном партизанском отряде был?! Смотри-ка!.. Ну, ходи тогда ко мне. Журналист тут один до тебя из Москвы приехал... Что ему надо, ты сам у него спросишь. А я так понимаю, про подвиги твои в газету писать хочет... Смотри, еще в историю попадешь,— смеется начальник отдела кадров. :
Я сажусь на стул и жду.
«Какой он, Абрамов?» — думаю я.
В кабинет то и дело входят люди. И всякий раз, когда раздается осторожный стук и приоткрывается обитая клеенкой дверь, я вздрагиваю и всматриваюсь в вошедшего: «Он или не он?..»
И вдруг дверь открывается широко. Входит черноволосый, немного грузный человек с прекрасным добрым лицом и смущенной улыбкой, которую он пытается как бы разгладить, водя рукой по краям широких, ровно подстриженных усов.
В густых волосах его ни проблеска седины. И даже усы нисколько его не старят, а лишь подчеркивают удивительную молодость и свежесть лица.
Это Сергей Федотович Абрамов.
- ...С Аркадием Петровичем я познакомился уже в окружении под Киевом, в Семеновском лесу, куда попал с немногими бойцами своего тридцать первого понтонного батальона,— рассказывает вечером, в номере гостиницы «Интурист», Сергей Федотович.— Получилось это так.
Мы возвращались под утро после неудачной попытки вырваться из леса. И вдруг один из моих понтонеров заметил:
«Товарищ лейтенант, посмотрите, кто это идет?»
Гляжу — военный, командирская фуражка, шинель внакидку. А петлицы на шинели и гимнастерке пусты.
Надо сказать, что гитлеровцы засылали к нам, в Семеновский лес, немало всяких лазутчиков и перебежчиков из числа той швали, которая сначала добровольно сдавалась в плен, а потом соглашалась идти нас уговаривать: «Мол, сдавайтесь, не бойтесь, вам тоже ничего не будет...»
И подумали мы об этом незнакомце плохо.
И тот же мой боец, который его заметил, первым к нему и подошел:
«Что, — спрашивает, — за товарищ?.. Почему такой вид?..— И винтовку держит под мышкой».
А незнакомец... а незнакомец широко так, радостно улыбнулся (ему, видимо, понравилось, что его остановили и спросили), неторопливо поправил на себе шинель и говорит:
«Давайте знакомиться. Аркадий Петрович Гайдар, корреспондент «Комсомольской правды».
Ну, a кто же из нас его не знал?.. Мы же, мальчишки, выросли на его книгах!..
Мои бойцы тут же смущенно окружили Аркадия Петровича: все ж таки получилось неудобно.
А он:
«Не верьте,— говорит,— мне на слово».— Расстегивает карман, достает маленькую сафьяновую книжечку — удостоверение.
Мы все по очереди (все-таки любопытно!) книжечку эту посмотрели и бережно вернули.
Вот с тех пор и оказались мы с Аркадием Петровичем вместе.
Я лично был с ним до 26 октября...
Прямо скажу: сколько мог, я старался от него не отходить. И не только потому, что находиться возле него было, ну, просто интересно. Я, например, живого писателя вообще видел в первый раз.
И даже не потому, что для молодого очень лейтенанта, каким я был в ту пору, хоть и участвовал уже во второй войне, был он авторитетом громадным (я помнил, что он провоевал всю гражданскую).
А потому, что рядом с Гайдаром там, в этой проклятой «мышеловке», где до ближайшего немецкого автоматчика, может быть, самое большее километр, рядом с Гайдаром всегда было спокойней.
Стоило однажды всем нам приуныть, что вот едим полусырую конину — без хлеба, без соли, потому что никаких других продуктов нет и достать невозможно,— как Гайдар тут же рассказал случай, который произошел в гражданскую войну.
Аркадий Петрович служил тогда в Сибири и командовал батальоном. А в горах, где его батальон гонялся за бандой атамана Соловьева, их настиг гололед. К тому же кончились продукты у бойцов и нечем было кормить лошадей.
«И мало того,— говорил Гайдар,— что мы от усталости и голода валились с ног сами, нам еще приходилось тащить на себе лошадей, потому что если мы их тут, в горах, бросим, то какие же мы без коней кавалеристы?!»
А в другой раз, когда немцы подобрались совсем близко и невозможно было развести огонь, чтобы погреть хотя бы руки Гайдар вспомнил, что совсем недавно он тонул Гречке Трубеж.
Это была маленькая болотистая речушка на пути отступления наших войск. И многие, думая, что ничего не стоило ее перейти, смело шли в воду, а их начинало засасывать. Л немало народу в подлой этой речушке погибло.
Гайдар в ней тоже чуть не погиб, но какой-то красноармеец его спас.
И хотя случай был скорее грустный, чем веселый, Гайдар с такими подробностями описывал, как смело он сперва ступил в воду, но тут же поскользнулся и, думая удержаться, сделал еще шаг, а нога почти по колено ушла в илистое дно, и как потом незнакомый красноармеец тащил его за воротник, в что красноармеец говорил, пока тащил,— что все, кто слушал Аркадия Петровича, покатывались со смеху.
Но громко смеяться было нельзя, и оттого все казалось еще смешней.
Гайдар написал потом про этот случай целый рассказ, и в партизанском отряде под Леплявою бойцы часто просили его рассказ этот почитать. Гайдар охотно его читал, как, впрочем, и другие, тоже небольшие, но уже законченные вещи.
Помню, в Семеновском лесу произошел спор. Одни предлагали выходить из леса там, где немцы сняли оцепление, а Гайдар настаивал: «Нет, только в том месте, где нас не ждут».
Многие горячие головы совета Аркадия Петровича не послушались. Через несколько дней мы находились уже недалеко от Леплявы, местные жители рассказали, что возле Семеновки немцы перебили тьму народа.
Люди вышли из леса в чистое поле — откуда ни возьмись, автоматчики на танках. У кого оружие — те давай отстреливаться. У кого никакого оружия — прятаться в скирды. А танки по скирдам гусеницами...
Так что мне и моим понтонерам повезло, что мы «задержали» Гайдара. Не случись этого, неизвестно, что было бы с нами...
В партизанском отряде Горелова Абрамов участвует в тех же операциях, что и Гайдар.
Когда полковник Орлов собрал большую группу для перехода через линию фронта, Абрамов и его товарищи по батальону, узнав, что Гайдар остается, решают: они тоже остаются.
В жестоком бою у лесопилки, где гитлеровцы внезапно обрушились на партизанский лагерь, Абрамов и его саперы приняли на себя немалую часть удара карателей, ожесточенным автоматным огнем и гранатами отбросив гитлеровцев.
После боя, измученные, опустошенные, бойцы сидели в ожидании темноты на глухой опушке. Гайдар с Абрамовым пристроились на поваленном дереве. Вдруг Гайдар сказал:
- Сережа, запиши мой адрес...
- Ну, что вы, Аркадий Петрович!
- Нет, ты на всякий случай запиши... Если что со мной случится, сообщишь в Москву... Даже не домой, а в Союз писателей. Верней дойдет...
Гайдар вынул из нагрудного кармана гимнастерки маленький браунинг и протянул Абрамову.
- Он,— сказал Аркадий Петрович,— долго у меня хранился. На вот, я дарю его тебе...
Уже после гибели Аркадия Петровича Абрамов, выходя из окружения, попросил в одной хате запечь пистолет в маленький каравай на случай обыска. Много недель, голодный, носил в мешке уже окаменевшую буханку. Но однажды, переправляясь в плоскодонке через реку, налетел в темноте на остатки запруды. Лодка перевернулась. И мешок с драгоценной буханкой пошел ко дну.
Только через несколько месяцев Абрамов попал наконец в новый отряд — к Сидору Артемьевичу Ковпаку. И все то первое время, что i был он у Ковпака, помнил о просьбе Аркадия Петровича, но не было оказии.
- И вот Первого мая 1942 года,— рассказывает Абрамов,— пришел к нам с Большой земли самолет. Я написал Доре Матвеевне Гайдар про Аркадия Петровича, как все случилось...
В тот же день я был назначен командиром группы минеров (вскоре она стала ротой). Помню, зимой 1942 года мне с частью моих бойцов удалось захватить железнодорожный мост возле станции Сарны и заминировать полотно.
Буквально через полчаса появился эшелон сработали наши с Гориным заряды, и все вагоны с солдатами и техникой полетели с насыпи вниз (там была такая же, как в Лепляву насыпь, только гораздо выше). В вагонах тут же стало что-то рваться, донеслись крики, и я подумал: «Это вам... за Аркадия Петровича...»
В «Боевой характеристике» капитана запаса трижды орденоносца Сергея Федотовича Абрамова говорится:
«За период с 1 мая 1942 года по 1 февраля 1944 года рота минеров и лично тов. Абрамов пустили под откос более 20 эшелонов противника с живой силой, техникой и боеприпасами, взорвали более 300 железнодорожных и шоссейных мостов, уничтожили 104 километра линии связи, десятки предприятий, сожгли и взорвали более 300 нефтяных вышек, три нефтеперегонных завода и 5 складов нефти.
Кроме того, тов. Абрамов все время обеспечивал постройку мостов на всем пути движения...»
Документ подписали: Герой Советского Союза генерал- майор Вершигора и Герой Советского Союза майор Войцехович.
В личной библиотеке Сергея Федотовича хранится одна из книг Петра Вершигоры с дарственной надписью: «Сергею Абрамову, партизану-ковпаковцу, герою Отечественной войны, выдающемуся подрывнику...»
Книга называется: «Люди с чистой совестью».
Глава XLVI
«И НА ЧТО МНЕ ИНАЯ ЖИЗНЬ?»
...Другая молодость? Когда и моя прошла трудно, но ясно и честно!
Аркадий Гайдар,
«Горячий камень»
...Закончилась война. Все больше народу хотело посетить могилу Гайдара. Для этого нужно было доехать до Канева, потом долго идти к Днепру, терпеливо ждать парома, который перевезет тебя на другой берег. А там — семь километров зыбкого песка до Леплявы.
И тогда решили прах Гайдара перехоронить.
Приехали из Москвы близкие Аркадия Петровича и с ними — в синей курсантской форме — сын его Тимур. Приехали делегации Союза писателей, издательства «Детская литература».
Сбежались ребята из окрестных сел. Прибежал, и Витя Степанец. Он держался уверенно и с достоинством: ведь он знал Гайдара, и ему завидовали все, сколько их тут было, мальчишки.
...Негромкая команда. Гроб с телом писателя-воина поднимают с земли и медленно несут долгие километры к Днепру. И, сопровождая процессию, как это и положено, когда хоронят героя, движется воинский эскорт.
Отчалил паром, и широкий Днепр словно замер. Все знали: в этот день будут перевозить прах Гайдара. И, завидя траурную процессию, остановились катера и пароходы, застопорили ход буксировщики и самоходные баржи.
Проплыла слева высокая Тарасова гора, куда Гайдар приезжал поклониться великому поэту.
Бессменными часовыми на видном со всех сторон посту замерли иссеченные осколками, выщербленные фугасами, могучие железобетонные опоры моста, описанного Гайдаром в очерке «Мост».
...Мягкий толчок. Другой берег. И процессия движется дальше — к парку в центре Канева.
Здесь, близ братской могилы ста сорока одного парашютиста, будет теперь покоиться тело писателя-солдата Аркадия Гайдара.
Начался митинг. Люди говорили горячие, берущие за сердце слова. А когда все ушли, Тимур посадил у изголовья отца маленькую березку.
Березка выросла, и теперь она чуть склоняется над памятником. Летом сквозь густую листву лучи солнца падают на мраморное лицо Гайдара. Ветер шевелит листья, и кажется, что выражение лица Аркадия Петровича все время меняется.
В ясный день отсюда, с холма, замечательно далеко видно. Глубоко внизу, под обрывом, проносится ровной стрелой шоссе. За ним белеют маленькие и веселые хатки, оплетенные сетью дорог и тропинок, а за хатками и обширными зарослями густого кустарника течет старый Днепр.
И когда стоишь у памятника Гайдару, то думаешь, что памятник этот поставлен здесь как символ скромной солдатской доблести, как символ верности Гайдара всему, что он говорил и писал.
Август 1962 - март 1968
ФОТОДОКУМЕНТЫ
Аркадий Петрович Гайдар. 19 июля 1941 года. Последний «штатский» снимок писателя, сделанный в редакции «Комсомольской правды» фотокорреспондентом Сергеем Васиным.
Из этих дверей… Этого дома… на этой улице
Гайдар ушел на войну
Его поезд отправлялся с Курского вокзала. До отхода оставалось еще немного времени. И Аркадий Петрович зашел в «моментальную» фотографию, чтобы сняться в полном походном облачении.
В его кармане, как когда-то в гражданскую, снова лежал мандат...
Гайдар впервые приехал в этот город в 1919 году мальчишкой-курсантом, добровольно оставив немалую в его 15 лет должность «адъютанта командующего охраны и обороны всех железных дорог Республики».
И Киев снова был прифронтовым городом.
Отсюда началась его военная биография. В здании бывшего Кадетского корпуса на тогдашнем Кадетском шоссе помещались Командные курсы Красной Армии. Здесь Аркадий Петрович прошел первый в своей жизни курс военных наук. Отсюда отправился в первый свой бой на Керосинной. На этом плацу в августе 1919-го получил украшенное пятиконечной звездой удостоверение командира роты...
… что бы стать через два года командиром полка.
В июле 1941-го он поселился в гостинице «Континенталь» — штаб-квартире журналистов Юго-Западного фронта.
Тут он познакомился с корреспондентом «Красной звезды» Борисом Абрамовым и оператором Центральной студии документальных фильмов Абрамом Козаковым. Здесь встречался с поэтом Александром Безыменским.
Борис Абрамович Абрамов Абрам Наумович Козаков Александр Ильч Безыменский
(фото 1942 года) (фото 1942 года) (фото 1942 года)
Вместе с ними Гайдар встречался с пионерами-тимуровцами. Вместе с ними выезжал на передовую.
С Юго-Западного фронта а «Комсомольскую правду» Гайдар присылает очерки «Мост», «У переднего края», «Ракеты и гранаты», «У переправы»...
Теперь мы знаем, во всех операциях, о которых писал Гайдар, он участвовал сам. А однажды во время боя Аркадий Петрович спас комбата Прудникова. О нем Гайдар сказал в очерке «У переправы»: «Это самый лучший и смелый комбат самого лучшего полка всей дивизии».
Командир 2-го батальона 306-го полка старший лейтенант Иван Николаевич Прудников. (Фото 1941 года.)
Так Гайдар выглядел на фронте в дни обороны Киева, с той лишь разницей, что ходить в каске ему быстро надоело — тяжело, а вместо нашего «ППШ» он довольно скоро обзавелся немецким автоматом.
«Прямой и узкий, как лезвие штыка, лег через реку железный мост...— так начинался один из лучших очерков Гайдара.— По мосту к линиям боя беспрерывно движутся машины с войсками, оружием и боеприпасами. По мосту проходят и проезжают в город на рынок окрестные колхозники».
Семьсот «самолетоналетов» сделали немцы за одну только неделю, чтобы уничтожить эту важнейшую переправу, попусту обрушив в Днепр пять тысяч бомб. Зато отступая в 43-м, гитлеровцы взорвали переправу до основания. На снимке — иссеченные осколками, изуродованные фугасами опоры железнодорожного Каневского моста, описанного в очерке «Мост». (Фото 1963 года.)
...Это было в мае 41-го в Болшеве под Москвой. Вместе с кинорежиссером Львом Кулешовым Гайдар готовился к постановке фильма «Комендант снежной крепости», а в середине июля тут же, в Болшеве, закончил киноповесть «Клятва Тимура».
«— Женя! — говорил в повести полковник Александров. — Поклянись же и ты, что ради всех нас, там, у себя... далеко... далеко... ты будешь жить честно, скромно, учиться хорошо, работать упорно, много. И тогда, вспоминая тебя, даже в самых тяжелых боях я буду счастлив, горд и спокоен». Слова полковника Александрова — это был наказ самого Гайдара всей огромной армии наших пионеров.