Глава 2. Кто на новенького

Тайна Мангупского мальчик

(повесть для всех любителей Мангупа, Крыма и тайн, от подростков и до бесконечности)

Последний пароход. Пролог

На рейде Севастопольской бухты было не протолкнуться. Баржи, шлюпки, буксиры, шаланды, фелюки покачивались у пирсов, готовые хоть сию минуту ринуться в путь. Лодки сновали по всей акватории, увеличивая общую сутолоку. Не менее пёстро было и на самой пристани: неуправляемая кричащая круговерть, разноязычный говор, резкие выкрики, ржание коней. Казалось, началось Второе Пришествие. Вся эта разномастная толпа рвалась к единственному пришвартованному у причала пароходу. Белая эмиграция спешила покинуть Крымское побережье. Пароход был уже набит до предела, но народ, напирая друг на друга, продолжал штурмовать сходни. Капитан, видя, что людская вереница не прерывается, приказал убрать трап. В последний момент послышался крик: «Разойдись!». И к самым сходням подкатила бричка, из нее выпрыгнул молодцеватый военный и, расталкивая всех, бросился вверх по трапу, увлекая за собой средних лет даму. Этим своим поступком он разъединил последнюю группу, поднимающуюся по трапу. Идущие впереди молодые мужчина с чемоданами и женщина с двумя детьми успели уже подняться на борт, а следующая за ними женщина с младенцем на руках, мальчик лет десяти и мужчина в казачьей форме, с баулом в одной руке и ребенком лет трёх на другой, были оттеснены офицером. Сходни убрали перед самым их носом.

Пароход загудел и начал отшвартовываться от причала. Обе женщины, на пароходе и на берегу, закричали. Женщина с младенцем на руках рванулась вперед, её успели схватить, и только это удержало её от падения в воду. Молодая женщина на пароходе кричала и металась по палубе. Один из детей, мальчик лет пяти, вырвал свою ладошку из ее руки и бросился к борту. «Мама! Мама!» – кричал он, пытаясь перелезть через поручни. Его удержали, и теперь он плакал, уткнувшись в подол женщине. Женщина тоже плакала, прижимая к себе детей и вглядываясь в удаляющийся берег. Молодой мужчина побледнел, выронил чемоданы и бросился по трапу в капитанскую рубку.

– Александр, сделай же что-нибудь, останови пароход. Я умоляю. Попроси капитана не отказать в помощи! – кричала женщина ему в след.

– Господин капитан, я прошу вас остановить движение судна. Там на берегу, на руках кормилицы остался мой ребёнок, а сын кормилицы оказался на борту судна один, без родителей. Я прошу вас отправить за кормилицей и её семьёй шлюпку.

– Извиняюсь, уважаемый, ничем не могу помочь. Я не имею возможности предпринять сии действия. В моём ведении находятся жизни господ офицеров, красные наступают, и я не могу рисковать.

– Я вас застрелю, я вызову вас на дуэль! Вы что, не понимаете, там мой сын! Мой маленький сын! Немедленно остановите пароход!

– Убрать, – приказал капитан. Мужчине скрутили руки и препроводили на палубу.

– Возьмите, госпожа хорошая, своего мужа, иначе его придется бросить за борт, – сказал женщине один из матросов, подталкивая к ней мужчину. На берегу заплаканная женщина с младенцем на руках и мужчина с ребёнком долго вглядывались в удаляющийся силуэт парохода.

– Ну, что ж, – сказал мужчина, – вот и стал я аталыком. Последний пароход уходил из Севастополя в Константинополь.

__________

Часть 1.Мангуп

Глава 1. Мальчик на стене

Костёр мерцал жарким оранжевым светом, озаряя ближайшее от костра пространство. Над Мангупом разверзлась глубокая тёмная бездна, усыпанная мириадами блестящих светлых бусин, словно там, в вышине, кто-то просыпал с нитки огромное жемчужное ожерелье. Звенящая тишина повисла в прохладном ночном воздухе. Васька ворошила уголья и смотрела, как искры стремительным жарким сполохом устремляются к звёздам. На черном атласе ночи они казались золотистыми живыми существами, взметнувшимися навстречу другим мирам.

– Опять полуночничаешь, – раздался голос. Высокая худая фигура бесшумно выплыла из темноты и мелькнула в свете костра. Через мгновение рядом с Васькой присел человек в длинных чёрных одеяниях. Девчонка вздрогнула, но не испугалась. Васька знала его. Это был монах, обитающий здесь неподалёку.

– Ну и что делать будем, – продолжал старик, – гора, она баловства не любит. А вы в последнее время только и делаете, что баловством занимаетесь.

Васька хотела возразить, что не такое уж это и баловство, но благоразумно промолчала.

– Пойдём, пройдёмся, – сказал монах, – о деле потолкуем. – О каком деле? – хотела спросить Васька. Но вновь промолчала. Зато ноги, словно сами собой, понесли её вслед за старцем. Они прошли по плато к цитадели и остановились. Развалины крепости выглядели таинственно и жутковато, как декорации к какому-то ещё не сыгранному спектаклю. Раздался тихий детский плач. А следом истошный вопль прорезал прозрачный ночной воздух и потонул в где-то в глубине дальнего ущелья. Сердце у Васьки бешено забухало. Ей захотелось кинуться прочь, забиться в палатку и с головой нырнуть в спальный мешок.

– Опять мальчик зевак гоняет, – сказал монах, – резвится… «Откуда среди ночи зеваки? В лагере все спят, а посторонние ночами по плато не шастают», – подумала Васька. Да и где им взяться посторонним, давно уже сопят в своих постелях, где-то там внизу, в уюте городских квартир.

– Не там ищете, не там, – сказал старик.

– А где надо? – хотела спросить Васька, но вместо этого из горла выдавился непонятный сип.

– Смотри, какая луна! – непонятно почему сказал вдруг старец. Васька вскинула голову вверх. Зеркальный блеск луны завораживал и не давал оторвать от него взгляда. В его призрачном свете развалины особенно живописно выделялись на чёрном экране неба. И вдруг по стене, почти не касаясь её ногами, пронёсся полупрозрачный мальчик в белой светящейся одежде и развевающимся за спиной серебристом плаще.

– Призрак! Призрак! – отчаянно заорала Васька и хотела бежать, но ноги стали как синтепоновый спальник. – Да ладно, успокойся, – сказал монах, – ничего он не сделает. Он своих не трогает. Пошли.

– Оставайся на месте, а лучше возвращайся в лагерь, – велела сама себе Васька, но снова покорно поплелась следом.

Старик подошёл к развалинам стены и сказал:

– Вот здесь тайник. Но открыть его может только тот, кто чист сердцем и душой. Как у тебя насчёт чистоты этих двух начал? Да знаю, знаю, что всё в порядке и с душой, и с сердцем. Я давно за тобой наблюдаю.

Васька хотела возразить, но голос вновь пропал.

– Ладно, – сказал старик, – сунь руку в тайник и доставай.

Васька повиновалась его словам. И через секунду на её ладони лежал золотистый плоский кружок, похожий на большую странную монету. Васька хотела спросить монаха, что это, но старик куда-то исчез.

– Дай его мне, – послышался голос, – он мой, он принадлежит мне по праву.

Перед Васькой стоял мальчик. Черты его бледного лица были тонки и благородны, а голос тих и спокоен.

– Вообще-то старик его мне пообещал, – неожиданно для самой себя возразила Васька. И снова удивилась: её пропавший было голос звучал обычными интонациями и был насыщен совершенно мальчишескими обертонами.

– Отдай, – теперь уже с настойчивостью сказал мальчик, – я его давно потерял.

– Да ладно, бери! Не очень-то это мне и нужно, – и Васька протянула мальчику странную монету. Но в этот момент из темноты выскочил мужик в красной феске. Где только он её раскопал!? Такие даже в Турции уже давно не носят! Мужик вырвал монету из Васькиных рук и помчался по стенам, легко перепрыгивая с камня на камень. На боку у него болталась, поблескивая в свете луны, кривая сабля.

– Стой! – яростно рявкнула Васька и бросилась за ним следом. Но мальчик её уже опередил и помчался за похитителем. С необычайной лёгкостью Васька перепрыгивала со стенки на стенку. И также быстро, как мелькали её ноги, в голове вспыхивали обрывки мыслей: «Ну, и откуда он взялся этот мужик… Ещё и саблю нацепил!.. Ну, ничо я, оказывается, бегаю! Кому скажи – не поверят... Тоже мне персонаж!.. А ещё говорили, что это выдумки…» Но вдруг всё поменялось. Как мальчик оказался впереди грабителя, она так и не поняла. А грабитель внезапно развернулся и замахнулся на Ваську кривой саблей.

– А-а-а! – завопила Васька и зажмурилась. И оступилась, и полетела. – Ну, всё.., – мелькнуло в голове, – сама виновата, доносилась по стенкам! А это, наверное, очень больно – падать на скалы… Да, сколько ж там метров лететь? Шестьсот что ли… Ну вот, наверное, сейчас вмажусь… Она ещё сильнее зажмурилась и приготовилась, что вот-вот грохнется о земную твердь. Да что там о твердь! О скалы! Вот сейчас острая боль пронзит каждую её клеточку. И всё… Её резко подбросило вверх…

Глава 2. Кто на новенького

– Ты чего? – раздался знакомый голос. – Васька, ну Васька же! Вставай, давай. Чего это ты сегодня? Так кричала во сне, что всех переполошила.

Васька распахнула глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо Леры. Девчонка похлопала ресницами, не в силах понять, где находится. Но постепенно мысли её прояснились.

– Ну и сон! – задумчиво произнесла Васька. – Не хотела бы я его ещё раз увидеть.

– А чо приснилось-то?! – сунул в палатку голову её приятель Мика.

– А что вы не на работе? – вопросом на вопрос ответила Васька.

– С ночи дождь припустил. Никто не работает, народ по палаткам сидит, – сообщила Лера, – а мы на Дырявый мыс собрались. Ты с нами?

– Приснилось-то что? – вновь спросил Мика.

– Да так, ерунда какая-то.

Васька стремглав вскочила и, стряхивая остатки сна, вылезла из палатки. Дождь не такой уж и большой. Так, морось. Вполне можно прогуляться до Дырявого мыса, или Тешкли-Буруна, как он означен на картах. Они туда и отправились, и вновь исползали Тешкли-Бурун вдоль и поперёк. Полазили по пещерам, спустились в подземный каземат. А затем, сидя на камнях, смотрели на открывающуюся взорам долину. Дождевая пелена застилала окрестные плато. Капли монотонно шуршали по траве и барабанили по камням. Васька и думать забыла про сон. Но всё-таки какое-то неясное ощущение тревоги гнездилось в самом дальнем закоулке души. Зато про сон вспомнил Мика и спросил, почему она так вопила во сне, что у него в палатке слышно было. И Васька сначала с неохотой, а затем, войдя в раж, в лицах и красках поведала друзьям содержание своего необыкновенного сна…

– Это ты просто растёшь, Васька, – сказала Лера. – Дети и старшие подростки, когда летают во сне – всегда растут. Так старики говорят. Неожиданно сквозь мерное постукивание дождя где-то внизу послышался хруст ломающихся веток. Затем, немного погодя – шорох и звук скатывающихся вниз мелких камешков. Потом донеслось прерывистое дыхание, и ещё через некоторое время в проёме появился необъятный разноцветный рюкзак со множеством кармашков, из-под которого виднелась мокрая физиономия, увенчанная очками. Физиономия продолжалась не менее мокрой длинной и несколько несуразной фигурой. Ребята уставились на пришельца, словно на привидение. Он появился оттуда, откуда, по всеобщему мнению, залезть на Мангуп было невозможно. Слишком крутым и опасным был мыс Тешкли-Бурун. Когда первая оторопь прошла, Мика, присвистнув, произнёс:

– Ну, дядя, даёт! По такой крутизне без страховки!

Человек сел на камень, снял с головы мокрую кепку и вытер ею не менее мокрое лицо. Потом внимательно взглянул на ребят и спросил, немного не так выговаривая слова: «Это Мангуп? Мне нужен начальник экспедиции». Акцент был совсем лёгкий, но он не ускользнул от чуткого слуха ребят.

– Что это он так странно говорит? – прошептал Мика на ухо Ваське.

– Он, кажется, иностранец, – так же шепотом ответила Васька, потом повернулась к незнакомцу. – Идёмте.

По дороге они разговорились. Причём, говорил в основном незнакомец, а ребята внимательно его разглядывали. Он был ещё очень молод, немногим старше Леры и Васьки. Они узнали, что он по отцу англичанин, а по матери русский. Живёт в пригороде Лондона, закончил Оксфорд. Интересуется историей Византии и Крыма. На Мангуп приехал по приглашению профессора Гавсарова. То же самое он повторил начальнику отряда и спросил, может ли он видеть профессора. Получив ответ, что профессор Гавсаров в отъезде, Грегори Лестер, как звали англичанина, очень расстроился. Но его уверили, что профессор через несколько дней вернется. Грегори поселился в новенькой маленькой палатке на краю поляны и стал работать на раскопе. По-русски он говорил довольно хорошо, во всяком случае, его понимали, работал старательно, со всеми в лагере был дружелюбен, но поначалу держался несколько особняком, хотя и приглядывался к тройке друзей. Ребята часто ловили на себе его любопытный и заинтересованный взгляд. Но заговорить с ними он, видимо, не решался. Все свободное время Грегори бродил один по городищу с неизменным фотоаппаратом наперевес и маленьким молоточком на длинной тонкой палке. Казалось, эти походы были бесцельны, но Мика, несколько раз видевший, как Грегори простукивает молоточком все встреченные им стены, был другого мнения. И они с Васькой стали тайком следить за Грегори. На следующий день после такой слежки, когда они пролазали за ним допоздна по всем окрестным развалинам и опоздали на ужин, Мика спросил его напрямик: «Ты что, клад ищешь?» И был обескуражен, получив такой же прямой ответ: «Да». Грегори достал из рюкзака старую пожелтевшую карту Мангупа с потрёпанными неровными краями. Вернее, левую часть карты, правая же половина была безжалостно оторвана. На карте какими-то странными буквами было сделано несколько надписей, а на обороте виднелись приписки на русском языке, но написанные дореволюционным шрифтом. Отрыв шёл почти посередине надписей.

– Вот, – сказал Грегори, – эта карта очень старинная. К сожалению, она не полностью. Это Мангуп 15 века, здесь отмечен тайник, который поможет найти клад. Надписи на греческом и армянском. С греческого, где было возможно, я почти уже перевёл, конечно, не очень понятно, так как надпись не полностью, но все-таки. Теперь осталось перевести с армянского, может быть, что-нибудь прояснится. Возможно, что эти надписи дублируют друг друга, но, может быть, и дополняют. Вот только надо найти специалиста по средневековому армянскому.

– Ух, ты! А откуда она у тебя?

– Бабушкина карта, – ответил Грегори, – когда я ещё был маленьким, она много рассказывала мне о Мангупе, тогда и карту отдала. Говорила, что если найти вторую часть карты, то отыщется тайник, который прольёт свет на тайну нашей семьи, а вот какую, тогда не сказала, а теперь уже не узнать, бабули нет в живых. Я, конечно, в клад не верю, но тайну семьи раскрыть бы хотелось. Кстати, это бабушка научила меня русскому языку.

Грегори оказался стоящим парнем. С этого дня они частенько ползали по развалинам вчетвером, по вечерам сидели в его палатке, слушали рассказы об Англии и рассказывали Крымские легенды. Ещё Грегори полюбил походные песни и, когда разжигали костёр, и Васька брала в руки гитару, он пел вместе со всеми.

Через несколько дней в лагере появились новые постояльцы. Приехал отряд археологов одного из университетов. Отряд был небольшим, и все быстро перезнакомились. Новенькие ребята оказались своими людьми, археологами до мозга костей. Лишь три человека из вновь прибывших не приглянулись никому. Мало того, уже к вечеру они сумели восстановить против себя весь лагерь. Это был уже перебор, три зануды на одно ограниченное пространство! Даже Лерка, с ее правильностью, теперь всем без исключения казалась милейшим существом. Первыми столкнулись с ними Васька и Мика. У Васьки вообще природный дар сразу же располагать к себе людей. И причём, она совершенно ничего для этого не делает. Просто любой без исключения взгляд сразу же выделяет из толпы эту до невозможности загорелую, большеглазую физиономию, увенчанную всклокоченными тёмными и до такой степени густющими лохмами, что, сколько их не причёсывай, они всё равно упрямо торчат в разные стороны. Очень колоритная личность! Не глаза – блюдца! Уставится этими своими блестящими чернющими блюдцами и словно насквозь всех видит. А стоит Ваське улыбнуться, каждый мгновенно понимает: «Вот человек, с которым можно иметь дело». Во всяком случае, так было до этого раза. Но в ситуации с новенькими произошёл, как говорила Васька, «полный оверкиль!..» А началось всё с того, что к чертежному столу, за которым работала Васька, подошёл начальник отряда и, показывая на длинную худую тётку, сказал: «Это Фиса Порфирьевна, она теперь твое начальство. Фиса Порфирьевна пишет диссертацию о средневековой керамике, ей надо помочь с чертежами. Будешь выполнять чертёжные работы на два фронта, потому как наши находки – тоже твоя забота». Он взял со стола, заваленного осколками керамики, карандашами и карточками из ватманской бумаги, донышко от сосуда, и повертел его в руках. Васька улыбнулась Фисе Порфирьевне, но та глянула на неё так, что Ваське расхотелось впредь улыбаться этой даме. Не глядя больше на Ваську, Фиса Порфирьевна фыркнула:

– Не знаю, не знаю. Что-то ваш чертёжник не вызывает доверия.

– Что вы, Васса прекрасный чертёжник, специалист со стажем. У неё очень точный, цепкий глаз. Все самые сложные работы доверяем ей.

– Не верится, что эта соплячка что-то может, – хмыкнула Фиса Порфирьевна, когда Васька направилась к тачку за партией керамики.

– Зря вы так, – обиделся начальник отряда, – Вассу у нас даже в Бахчисарайский музей приглашали чертить. Она ездит в экспедицию с восьмого класса, прекрасно разбирается в керамике и византийской архитектуре. Между прочим, окончила художественную школу.

– Ну, посмотрим-посмотрим… – снисходительно протянула Фиса Порфирьевна и отошла от стола. Через некоторое время Фиса Порфирьевна появилась вновь и протянула Ваське подобранный на городище черепок.

– Вот, для начала…

Она стала придираться к Ваське с первой же минуты. И карандаш-то та неправильно держит, и разрез не с той стороны делает, и штрихует не так, как надо, и масштаб не выдерживает. И вообще, кого ей подсунули.

Еле сдерживаясь, Васька ответила, что её учил чертить Артур Алексеевич, а он для неё непререкаемый авторитет. Ей очень хотелось добавить: «Не нравится – черти сама». Это сделал за неё Мика. С невозмутимым видом он заявил: «Когда моему дедушке что-то не нравится, он делает сам».

– Хамы! – бросила Фиса Порфирьевна и ушла с гордо поднятой головой.

– А кто твой дедушка? – высунулась из-за командирской палатки унылая вислогубая физиономия. От неожиданности Васька выронила кусок керамики, а Мика вытаращился на это явление. Голос говорившего был подстать его физиономии, такой же унылый и скрипучий. А уголки губ свисали так, как будто их хозяин только что разжевал, по меньшей мере, десять лимонов. Мика не успел ответить. Рядом с унылым как из-под земли выросла девица с презрительно сжатым ртом и холодными надменными глазами.

– Да что ты тут время теряешь, – протянула она, – тебе так интересно знать мнение его дедушки? Ну, кем же ещё может быть дедушка у такого бродяжки, как не бродяга?

Мика никогда не хвастался своим дедом, но на этот раз было видно, как он разозлился.

– Мой дедушка – Артур Алексеевич Гавсаров, надеюсь, это имя вам что-нибудь говорит, – отчеканил он и, повернувшись, зашагал прочь. Васька ухмыльнулась вытянувшимся физиономиям и припустила следом за ним. А уже через несколько минут Фиса Порфирьевна вывела из себя весь тачок. Девчонки-керамистки, Зойка и Галка, мыли керамику, когда вдруг услышали: «Кто же так моет?» Перед ними стояла Фиса Порфирьевна и укоризненно качала головой. На ответ Зойки, что они всегда так моют, занудная тётка стала поучать, как правильно замачивать и сушить керамику. За этим занятием и застала её Лера. Фиса Порфирьевна перекинула всю свою менторскую энергию на Леру. Лера стояла, кивала в такт словам, соглашалась, что они совсем ничего не знают, обещала учесть все замечания, благодарила за помощь. Фиса Порфирьевна расцвела, ей показалось, что она нашла благодарного слушателя. И совсем не замечала, что за спиной стоят Васька и Мика, и повторяют каждый её жест, каждое её движение. Передразнивали они до такой степени похоже, что Зойка и Галка еле сдерживались от смеха, они сидели низко наклонив головы, переглядывались и хихикали про себя. Потом девчонки отвернулись, наклонились почти к самой земле, и плечи их беззвучно затряслись от смеха.

– Вот видите, – говорила Лера, – они плачут, осознали свою неправоту. Значит, будут исправляться, я лично прослежу за этим.

– А какие у вас ужасные, невоспитанные работники! Эта девчонка-чертёжница, чего она о себе возомнила?! И этот черномазый мальчишка! Неотёсанный дикарь.

– Да, да, – кивала Лера с постным лицом, – в большом количестве они непереносимы, но что поделать, это дети одной высокопоставленной особы. Он в них души не чает. Что вы хотите, поздние дети. Мать у них – дочь богатейшего арабского шейха, нефтяного магната. Дети, конечно, избалованы, но нам приходится терпеть. Скажу по секрету, за их пребывание здесь очень хорошо платят. Вот сейчас их отец ищет им умную, образованную и, главное, прекрасно воспитанную няню. Обещана очень большая зарплата. От желающих нет отбоя, но все возможные кандидатуры чем-то не устраивают.

У Фисы Порфирьевны загорелись глаза. А это идея! Можно махом поправить своё финансовое положение! Она уже ощущала в руках хрустящие новенькие купюры и слышала их умопомрачительный шелест. Правда, к купюрам прилагались эти несносные детушки. Но ничего, она их мигом укротит! Но, видимо, Лера переборщила в своей благопристойности. Девчонки–керамистки не могли больше сдерживаться, они повалились на траву и расхохотались во всё горло. Фиса Порфирьевна обернулась, увидела кривляющихся Мику и Ваську и поняла, что её разыгрывают. Они прекратили кривляться, дико загоготали и удрали с поляны, чтобы вдали от посторонних глаз хорошенько прохохотаться. А Лера смотрела теперь на Фису Порфирьевну с вызывающей иронией и ехидцей. Так Лера нажила себе врага номер один.

Спутников Фисы Порфирьевны звали Август и Вероника. Август был просто «Гусик», а Вероника не просто «Вероника», а с ударением на «о» – ВерОника. Ребята их сторонились. В экспедициях и походах не любят таких. Сам экспедиционный дух предполагает наличие повышенного чувства коллективизма. У этих двоих, как и у Фисы Порфирьевны, он отсутствовал напрочь. Все в лагере заподозрили, что Фиса Порфирьевна липовый археолог, что она ни разу до этого не была ни в одной экспедиции. Ну не может человек, прошедший несколько полевых сезонов, быть таким. И, в общем-то, подозревающие были недалеки от истины. С этими тремя никто не захотел жить в одной палатке, да они, видимо, и сами того не желали. Правда, Гусик пробовал было сунуться к Грегори, но тот очень вежливо ответил, что лучше бы выдержал в своей палатке пару гремучих змей, и вообще, к нему переселяется Мика. В результате Фисе Порфирьевне с Вероникой поставили отдельную палатку на краю лагеря, а Гусик разбил рядом с ними маленькую палаточку с кучей молний и дополнительных застёжек, которые он тщательно закрывал всякий раз.

– Он бы еще амбарный замок навесил, – съязвила Васька. У них-то с Леркой и девчонками-керамистками палатка не закрывалась вообще.

Глава 3. Мангуп и другие

Подъём на Мангуп был достаточно тяжёл. Шестьсот метров над уровнем моря – это вам не на лифте! При хорошей ходке чуть более получаса вверх по тропе в сплошной духоте и переплетающейся мешанине веток, лиан, стволов, сквозь которые не пробивались солнечные лучи. Тропа то виляла, то круто поднималась вверх, и каждый шаг добавлял дополнительную порцию пота. Тропа так и называлась: «С лёгким паром». Почти у самого подхода тропа утыкалась в родник, бивший из грота под остатками оборонительной стены. Добрые люди заключили родник в трубу и направили струю в жёлоб. Здесь можно было присесть и передохнуть. Но первое, что обычно делали путники – падали около желоба и припадали губами к обжигающему холоду воды. Теперь до плато оставались считанные шаги. Лагерь археологов расползся по обе стороны обширной поляны совсем недалеко от северо-западного склона Таврского пятачка. Поляна носила название Лагерная балка. Со всех сторон она была окружена кизильником и барбарисом. Посередине её росло несколько можжевельников с узловатыми стволами. В тени можжевельников стоял стол, заваленный керамикой, а неподалеку был натянут навес, служивший столовой. Рядом с навесом возвышался командирский шатёр, прозванный штабом, а между навесом и шатром под раскидистой яблоней примостился стол чертёжника. Чуть поодаль находился тачок, так называли площадку, куда приносили с раскопа всю найденную керамику. Именно здесь девчонки-керамистки обрабатывали керамику и заносили сведения в полевую опись. Тропинка, ведущая с восточной стороны поляны вглубь плато, утыкалась в цитадель, отделяющую от основного плато Дырявый мыс. Там, в цитадели, находился крепостной комплекс. С мыса открывался великолепный вид на округу. Другая тропинка резко сворачивала вправо от поляны и вела в сторону средневековой базилики. К середине лета трава жухла, листва покрывалась пылью, и весь ландшафт приобретал желтовато-серый цвет. И на фоне этого жёлтого пейзажа особенно ярко и сочно выделялись цветные палатки и алые огоньки кизила. За порядком в лагере зорко следил его негласный начальник – отрядный повар Феликс, уже взрослый парень богатырских габаритов, пользующийся непререкаемым авторитетом. Режим в экспедиции был выверен раз и навсегда. Подъём в семь утра, завтрак, а затем с восьми до двенадцати работа на раскопе. Когда жара становилась нестерпимой, народ расползался в затенённые места и вылезал из укрытий только на обед. Затем, часа в четыре, когда жара немного спадала, народ снова шёл на работу и возвращался в лагерь только в семь вечера. И так весь сезон. Правда, предусматривались выходные, но они почему-то часто совпадали с переменой погоды. Тогда шёл дождь, и почти все обитатели лагеря и носа из палаток не высовывали. Почти все, но не все. Как известно, в лагере была троица, которую никакой дождь не мог удержать в палатках. Как, впрочем, и солнцепёк. В полуденный перерыв, вместо того чтобы залезть в тень, как это делали все нормальные люди, эти трое спускались с плато в долину и топали за два километра в персиковый сад. Эти свои походы они именовали прогулками «за десертом». Возвращались они оттуда перемазанные персиковым соком и с полными рюкзаками персиков, которые затем коллективно пожирал весь лагерь. Это были только что окончившие два курса истфака Лера Созник и Васька Корнюшонок. Третьим в компанию входил Герка Гавсаров, которому совсем недавно, в самом начале экспедиционного сезона стукнуло тринадцать. Разница в пять лет не мешала этой троице быть самыми лучшими друзьями. Все они были археологами со стажем. Васька и Лерка начали ездить в экспедицию в составе археологического кружка ещё будучи школьницами-восьмиклашками. А Герку вообще вывозили на Мангуп с малолетства. Вот уже несколько экспедиционных сезонов их воспринимали триединым существом. Если надо было найти Ваську, можно было смело искать Леру или Герку, там же оказывалась Васька. Если нужны были Герка или Лера, то, найдя Ваську, находили и их. Герку почему-то все звали Микой. Никто и не вспоминал, что он Герка. С самого младенчества Мика да Мика. И мальчик так привык к этому, что воспринимал прозвище как своё имя. Дед его, Артур Алексеевич Гавсаров, профессор-византиновед с мировым именем, был за то, чтобы дети как можно раньше проникались духом древности и начинали ценить памятники культуры не на словах, а на деле. Поэтому-то он с такой охотой брал в состав экспедиции помимо студентов-историков, еще и школьников, и учащихся техникумов. У него даже было напечатано в научных журналах несколько статей на эту тему. Своего единственного родного человека – внука Герку профессор Гавсаров растил с двух лет, не досаждая особо воспитанием. Единственное, за чем следил профессор, чтобы внук рос честным и добрым. Он постарался привить мальчику черты благородства и великодушия. Остальное, считал дед, привьёт здоровый экспедиционный коллектив. Нынче Мика приехал в экспедицию раньше всех, в составе отряда квартирьеров, и уже с июня пребывал в лагере на Мангупе в окружении научных сотрудников, с нетерпением ожидая приезда основного отряда. В этом сезоне дед его уехал на археологический симпозиум в Новый Свет, а потом вместе с несколькими российскими учеными его пригласили поработать в одной из американских экспедиций. Мика же был поручен большому дедушкину другу и начальнику мангупского отряда Михал Евсеичу, которого все попросту звали Евсеич. И вот весь июнь Мика пребывал на Мангупе под бдительным оком Евсеича. Но бдительное око Евсеича Мику не очень донимало, так как полезли совершенно новые, неизученные ранее слои, и начальнику было совсем не до Мики. В начале июля на Мангуп прибыл основной отряд экспедиции, а вместе с ним и Лера с Васькой, самые лучшие Микины друзья. И Мика повеселел. В силу своего характера Мика был, конечно, любимцем всего отряда, но эти две девчонки были ещё и единомышленниками. В любую погоду Мика бегал по плато босым и в одних выгоревших шортах, не признавая никаких футболок и рубашек.

– Смотри, Мика! – часто говаривал ему Феликс.– У тебя скоро на пятках протекторы вырастут!

Мика только весело отмахивался от Феликсовых нравоучений. Его коричневая от загара дублёная кожа не боялась дождя и ветра. Чёрные волосы завивались в тугие кудряшки и густыми лохматыми кольцами свисали на лоб, уши и шею. Большеглазый и подвижный, он удивительно напоминал таборного цыганёнка. Васька ему под стать. Полное имя Васьки было Васса, но об этом, кажется, все прочно забыли. Среднего роста, длинноногая, громкоголосая, смуглая до черноты, с коротко стриженными волосами, она походила на крепкого парнишку-подростка. Васька совсем не умела скрывать своих чувств, все её эмоции тотчас отражались на лице и сверкали в диковатых черных глазах. Платьев она не терпела, и формой номер один на все случаи жизни у неё, как и у Мики, были шорты, в дополнении с выцветшей безрукавой тельняшкой и драными сандалиями. Лера Созник была полной противоположностью этим двоим. Высокая и изящная, с небольшой аккуратной головой на длинной шее, с утонченными манерами и упругой походкой балерины, она обожала лёгкие воздушные сарафаны, соломенные шляпки и босоножки на каблуках. У нее были круглые карие глаза, вздёрнутый нос и улыбчивый рот на загорелом овальном лице. Гладко зачёсанные выгоревшие волосы стянуты на затылке в небольшой хвост. На вид она была до такой степени правильной, что вводила людей в заблуждение. И некоторые считали её занудой. Она обладала цепким критическим умом и собственным виденьем мира в сочетании с ироничным отношением к своей персоне. В компании с охломонистыми приятелями она выглядела как юная госпожа конца девятнадцатого века. На первый взгляд, ничего общего с Васькой и Микой у нее не было. Но это только на первый взгляд. Всех троих объединял авантюрный дух, любовь к приключениям и шкодливый характер. Правда, благодаря здравому смыслу и врожденной мудрости, Лера как-то справлялась с внешними проявлениями своего характера и являлась для приятелей несколько сдерживающим фактором. Для недругов, к счастью, немногочисленных, язычок у нее был довольно ядовит. От Лериного язычка доставалось многим, щадил он только Ваську и Мику, хотя и им иногда перепадало. У Васьки язычок тоже был – дай боже! И она, бывало, подтрунивала над Лерой. Но злилась крайне редко, для этого её надо было хорошенько вывести из себя. Гораздо больше Васька любила безобидно шутить, балагурить и тренькать на гитаре. Васька была самым общительным, звонким и безобидным существом в лагере. Но если уж Васька злилась, то могла выдать такие перлы, что они тут же становились крылатыми! Впрочем, часто она выдавала их и без всякого повода. Однажды, при обсуждении вывески, которая остановила бы туристов, поднимающихся на Мангуп, от шастанья по раскопу и лагерю, к великой радости Лериных недругов она выпалила: «Давайте напишем: заповедник змей – водятся кобры, гюрзы и… Леры!» Ах, как погналась Лера за Васькой! Но где ей было догнать длиннолапую бестию. Зато весь лагерь потом целый сезон повторял этот Васькин перл. В отличие от подружек, Мика был достаточно молчалив, и если ему что-то не нравилось, он замолкал и только строго смотрел большими чёрными, совершенно византийскими глазами. А если уж говорил, то разражался такими тирадами, только держись! Он иногда любил побродить в одиночестве по городищу, залезть на сосны мыса Чамну-бурун, поползать по развалинам. Но чаще Мика был в гуще событий и, как верный оруженосец, не отставал от Васьки и Леры.

Глава 4. Похищение века

Тот день начался как обычно, если не считать того, что большая часть отряда ушла в многодневный поход по горному Крыму. Поход должен был зачесться как музейная практика. С утра за ними зашли ребята из соседнего Сюйреньского отряда. Их весёлая молодая руководительница Мила поболтала с Евсеичем, рассказала о последних находках и, пообещав наделать кучу фотоснимков пещерных городов, увела группу на маршрут. На Мангупе остались не более пятнадцати человек, включая Фису Порфирьевну с её приятелями. В лагере было пустынно и тихо, лишь повар с дежурным возились у костра. На раскопе народу тоже, что называется, раз-два и обчёлся. Евсеич наметил объём работ, дал указания и ушёл в лагерь, чтобы в тишине просмотреть коллекционные описи. И вот тут-то день принёс неожиданность. Под вечер при раскопках стены базилики вдруг обнаружился склеп. Он был завален землёй и в плане находок совершенно пуст, но неожиданно под совочком у Грегори что-то блеснуло, и тот не смог сдержать возглас удивления. Он расчистил находку кисточкой и велел Мике бежать за начальником. Евсеич спустился в раскоп и чертыхнулся. В светло-серой пыли, поблёскивая круглыми дугами, лежали две крупные, примерно сантиметра три в диаметре, золотые серёжки, украшенные золотыми же шариками. Археологи вообще не любят находить золото.

– Ну, теперь нервотрёпки не оберёшься: милиция, описи, опросы: где нашли, как нашли, – ворчал Евсеич, фотографируя находку. Он послал гонца в посёлок в местное отделение милиции с просьбой прийти зафиксировать найденное золото. Ваське пришлось повозиться, зарисовывая серёжки сначала лежащими в земле, а затем зачерчивая их в натуральную величину. Ей было сказано, что начертить следует как можно более точно, иначе, если чертёж не совпадет по размеру с настоящими серёжками, их уличат в подмене находки. И Васька все глаза себе надсадила, возясь с этим «непредвиденным обстоятельством». Сделав несколько чертежей, Васька положила серёжки в коробочку, проложенную ватой, и хотела уже было отнести её начальнику раскопа, но тут начался ужин, и Мика крикнул, что забил ей самую большую тарелку с макаронами. Аппетит у Васьки был что надо! И самая большая тарелка с макаронами – это всегда актуально! Васька ринулась под навес, оприходовала макароны и только после этого отнесла коробочку начальнику отряда. Он, как обычно, был на рабочем месте – фотографировал раскоп, как и полагалось в конце рабочего дня. Евсеич взял коробочку, опустил её в полевую сумку, а сумку положил на камень. Милиционера прождали допоздна, но он так и не появился. Утром Васька, как всегда, на два часа ушла на раскоп. Её рабочий день, в отличие от других, начинался с десяти утра, когда появлялось нужное освещение. Васька, единственная на весь лагерь, могла спать почти до девяти, но она эти два часа до своей работы предпочитала провести на раскопе. Васька вернулась с раскопа в лагерь запылённая и зверски голодная, выпросила на кухне кусок хлеба с огурцом и, сидя у входа в палатку, просматривала вчерашние чертежи. В какой-то момент ей показалось, что одна из серёжек на чертеже получилась больше другой. Васька схватила чертежи и ринулась на раскоп. – Михал Евсеич! – ещё издали закричала она, размахивая чертежами. – Мне нужны серёжки, кажется, я вчера ошиблась. Видите, вот здесь, что-то не то!

Начальник отряда достал из сумки коробочку и протянул Ваське. В лагере Васька, вооружившись линейкой и миллиметровкой, открыла коробочку и растерялась. Коробочка была пуста. Ваське стало плохо. Потом она немного успокоилась: наверное, Евсеич переложил в другое место и забыл. Не чуя ног, Васька примчалась на раскоп. Она появилась перед начальником отряда с таким лицом, что он испугался: «Что, Васса? Что случилось?» Васька молча протянула ему коробочку. У начальника вытянулось лицо, когда он её раскрыл. Первый его вопрос был: «где?».

– Я думала, вы переложили, – прошептала Васька, и неожиданно из её глаз полились слезы.

– Стоп, Вась, не плачь. Давай разберёмся. Ты вчера когда закончила чертить? Ага, в семь вечера. Так… Ты серёжки положила в коробочку лично или кому-то поручила? Лично… Кто-нибудь видел, как ты складывала серёжки в коробочку? Лера видела и Мика… А ещё кто? Не знаешь? Вот ведь оказия, и я не заглянул в неё, когда ты её вернула. Коробочку сразу мне отдала или нет? Кажется сразу, но точно не помнишь… Куда заходила, когда несла коробочку мне?

Евсеич взглянул на появившегося рядом с Васькой Мику.

– Что хочешь сказать, Мика? А понятно… Сначала она поужинала вместе со всеми, потому что ты крикнул, что забил ей самую большую тарелку. Это точно, Мика, ты ничего не путаешь? Точно… Ладно, а коробочку за ужином она куда положила? Кажется, рядом с собой… А потом куда вы пошли? Вспоминай. Значит, вы заболтались, Васса забыла коробочку на столе, но тут же вспомнила, и вы вернулись за ней. Коробочка лежала там же… Васса, это так было? Не помнишь… Мика, ты не придумываешь? Леру спросить? Хорошо, спросим Леру. Кстати, где она? Ах, да, точно, с утра уехала в Бахчисарай. Ладно, будем разбираться.

– Чего там разбираться! И так ясно, что они стащили эти серёжки, а сейчас дурачков из себя корчат, – раздалось вдруг за спиной. Они оглянулись и увидели многозначительно поджавшую губы Фису Порфирьевну. – Мне кажется, необходимо вызвать представителей власти, – самодовольно произнесла Фиса Порфирьевна.

– Здесь решения принимаю я, во всяком случае, в отсутствие Артура Алексеевича, – рассердился вдруг начальник, – и я не позволю обвинять детей без всяких оснований.

– Не беспокойтесь, Фиса Порфирьевна, милиция скоро прибудет, я отправила Гусика с заявлением к участковому, – заявила Вероника и победоносно взглянула на Ваську и Мику.

– Это что за самоуправство, я вас не уполномочивал этого делать! – в голосе у Евсеича появились металлические нотки.

– Вы слишком потакаете своим любимцам, Михаил Евсеевич, смотрите, как бы они не оказались замешаны в этой истории. И очень уж подозрительно, что эта ваша керамистка именно сегодня уехала в Бахчисарай! Вам не кажется такое совпадение несколько странным? И ещё более странно, что вы пытаетесь замять эту историю, – не унималась Фиса Порфирьевна.

– У вас воспаленная фантазия, уважаемая Фиса Порфирьевна, – сказал Евсеич и, резко повернувшись, пошёл к ребятам, столпившимся у края раскопа.

На этот раз милиция появилась довольно быстро. Ребят по одному стали таскать под навес и расспрашивать о происшествии. Начали, естественно, с Васьки и Мики.

– Да уж, они, как всегда, вовремя. Вчера их было не дождаться, – съязвил Евсеич. И, увидев, что стали расспрашивать Мику, быстро направился под навес.

– Извините, но я должен присутствовать при опросе этого мальчика, он несовершеннолетний. Милиционер с явным неудовольствием согласился на его присутствие. К полудню были опрошены все обитатели лагеря, кроме Леры и Грегори. Про Леру было известно, что она в Бахчисарае и вернётся только к вечеру. Грегори в лагере не оказалось. Думали, что он гуляет по Мангупу. В поисках его ребята облазили все окрестности, но не нашли. Мика вспомнил, что утром Грегори собирался спуститься в село и отправить письмо.

– Да, припоминаю, кажется, он мне говорил что-то такое, – покивал головой начальник отряда. Фиса Порфирьевна стала настаивать на том, что виновата Васса, она последней видела серёжки, и именно она, помимо дежурных и повара, каждый день остаётся в лагере одна.

– Вы, Фиса Порфирьевна, тоже не утруждаете себя присутствием на раскопе. Насколько я знаю, вы пишете свою диссертацию, не выходя из лагеря, да и ваши ребята частенько берут себе выходной от раскопа, – ответил Евсеич.

– Что вы этим хотите сказать?

– Ровным счётом ничего, просто констатирую факт.

Но Фиса не унималась. После одной такой тирады в Васькин адрес один из милиционеров заглянул в Фисин паспорт и строго сказал:

– Гражданка Иванейкина Анфиса Порфирьевна, одно дело подозреваемые, другое – обвиняемые. Презумпцию невиновности пока ещё никто не отменял, и поэтому навешивать ярлыки не стоит, а то могут и привлечь за клевету.

– Попрошу называть меня Фисой, – обиженно сказала гражданка Иванейкина и, поджав губы, ушла прочь. Другой милиционер отозвал сторону Евсеича и сказал, что хотя и есть главные подозреваемые, тем не менее, под подозрением находятся все. Поэтому необходимо проследить, чтобы из лагеря никто не уходил. И они уехали, пообещав наведаться завтра и допросить отсутствующих. Мика с Васькой залезли в палатку и внимательно её осмотрели. Там было всё как обычно. Рюкзак и вещи Грегори на месте. Спальник аккуратно расстелен, планшетка в изголовье под надувной подушкой. Только в углу валялись рюкзак Мики и скомканный спальный мешок, из которого мальчишка, как всегда, выполз, словно бабочка из кокона, а расправить спальник не удосужился. Обычно Микины вещи в палатке аккуратно прибирал Грегори. Но на этот раз Грегори ушёл раньше, ещё до того, как Мика выполз из мешка.

– Да уж, порядочек у тебя, Мика… – хмыкнула Васька. Мика на это промолчал и полез в планшетку Грегори.

– Надо будет устроить ревизию твоего вещмешка и ежеутреннюю санпроверку палатки. Вот поэтому-то Грегори и сбежал! Ему надоело разбирать твой бардак! – съязвила Васька.

– Карта на месте, вот смотри! Может быть, заберём её?

– Не-е, пусть тут остаётся, – возразила Васька, – а то неудобно как-то. Грегори придёт, а карты нет.

И Мика с ней согласился. Но Грегори так и не пришёл. Леры тоже не было. Ребята стали волноваться. Лера вернулась уже затемно. Она вынырнула из темноты у самого костра и теперь стояла в свете огня, весёлая и оживлённая.

– Вот, Михал Евсеич, тот самый каталог византийских древностей, который вы просили. Музейные сказали, что можем пользоваться им сколько надо. Кстати, завтра из музея должны приехать, посмотреть серёжки.

Окинув взглядом понуро сидящих у костра товарищей, она решила, что на неё обиделись за позднее возвращение.

– А что, разве Грегори не сказал, что я задержусь? – спросила она.

– Где ты видела Грегори?

– Он догнал меня по дороге, спустился со мной с Мангупа. Сказал, что идёт на почту. Я попросила передать, что, возможно, задержусь. Он проводил меня до автобусной остановки и ушёл.

– В лагерь он не вернулся. И теперь он, наряду с Вассой, один из главных подозреваемых.

– Да что случилось, скажете вы, наконец, или нет?! – взмолилась Лера.

Когда ей рассказали суть дела, она заявила, что ни на секунду не сомневается в невиновности Васьки и Мики и, конечно, Грегори.

– К счастью, Мику ни в чём не подозревают, а вот Васса и Грегори под подозрением, да и я тоже, – сказал Евсеич.

– Тем более Грегори исчез, – добавила Зойка.

– Этого не может быть, они что там, с ума посходили, подозревать самых честнейших людей на свете, – возмутилась Лера.

– Но ты же Грегори совсем не знаешь, тем более он исчез, – возразил кто-то.

– С ним что-то случилось, его искать надо, а не подозревать, это я знаю точно, – ответила Лера и села рядом с Васькой и Микой.

– А может, он полез на Мангуп с какой-либо непроходимой стороны, как он это любит делать. Упал и ногу сломал, и выбраться не может. Или вообще лежит где-нибудь без сознания! – предположила Васька.

– Возможно, и так, – ответил Евсеич.

Утро не принесло ничего нового. Грегори не появился. Зато снова приехали милиционеры и на этот раз беседовали с Лерой. Фиса Порфирьевна попробовала было сунуться в их беседу, но ей вежливо посоветовали дождаться своей очереди. Фиса Порфирьевна обиделась и ушла очень недовольная. Сняв показания и приняв заявление Евсеича об исчезновении Грегори, милиционеры уехали. После их ухода Евсеич во главе одного отряда, а Феликс другого, отправились на поиски Грегори. Оба отряда прочесали все возможные тропинки на Мангуп. А Лера, Васька и Мика облазили плато. Грегори нигде не было. Потом друзья как неприкаянные бродили по лагерю. Остальные ребята сидели по палаткам. На душе у всех было пасмурно. Никто ни секунды не сомневался, что с другом что-то случилось. Как-то не верилось в то, что он мог украсть серёжки и исчезнуть. Не такой это человек. Только у Фисы Порфирьевны, Вероники и Гусика настроение, казалось, было не испортить ничем. Но и они не высовывались из палатки, стараясь лишний раз не мозолить никому глаза.

Глава 5. Игра с фамилиями

Через час в лагерь пришли три музейщика, явно чем-то смущённые, и с ними высокий и очень прямой человек с гордо посаженной головой. Фиса Порфирьевна, увидев его, выбралась из укрытия и с радостной улыбкой бросилась навстречу.

– Ах, мистер Джеф, вы все-таки решились. Я так рада, так рада вашему приезду!

Мистер Джеф величественно повернул голову и снисходительно взглянул на Фису Порфирьевну. Один из музейщиков нашел Евсеича и, видимо, уже успел ему что-то сообщить, потому что Евсеич подошел к гостям крайне встревоженный.

– Позвольте вам представить мистера Джефа Мак-Аврасса. Он прибыл из Лондона и имеет к профессору Гавсарову очень важный разговор. Мы объяснили мистеру Мак-Аврассу, что профессор в отъезде, и он выразил желание побеседовать с вами, – сказала Евсеичу сотрудница музея.

– Я весь внимание, – ответил начальник отряда. Мистер Мак-Аврасс мельком взглянул на него, выверенным, отточенным движением достал из кожаной изысканной сумки не менее изысканную папку и протянул её Евсеичу. В папке оказался всего один документ, скреплённый гербовой печатью, из которого следовало, что господин Мак-Аврасс является единственным потомком рода Гаврасов, властелинов княжества Мангуп, и законным наследником старинной крепости и округи. Документ вступал в силу ещё с 10 января сего года, и это значило, что вот уже более полугода владельцем Мангупа являлся господин Джеф Мак-Аврасс, и экспедиция почти два месяца работала здесь, по меньшей мере, незаконно. Евсеич несколько раз прочел документ. Потом медленно поднял глаза на Мак-Аврасса.

– Документ подлинный, и я являюсь законным владельцем этой территории,– перевела ответ англичанина одна из музейских. Евсеич тихо спросил музейщиков:

– Это правда?

– К сожалению, да. Мы всё проверили и перепроверили сто раз. Документ подлинный, а Гаврасы, как вы помните, князья Мангупа.

– Но он же не Гаврас?

– Всё документально подтверждено, Господин Мак-Аврасс действительно принадлежит к роду Гаврасов. Мак-Аврасс – производное от Гаврас, за годы пребывания в Англии фамилия семьи Гаврасов несколько трансформировалась. «Гэ» редуцировало, «эс» удвоилась, от прилива шотландской крови добавилось «Мак», – вздохнула музейщица, – к сожалению, с новыми законами мы ничего не можем поделать.

Евсеич помрачнел ещё больше. Его пшеничные усы ощетинились, как копья, и было видно, что он еле сдерживается. Евсеич оглянулся, словно ища поддержки, и увидел, что за его спиной, подобно оборонительной стене, выстроились раскопщики. Они сурово и выжидательно смотрели на гостей.

– Все равно надо поставить ребят в известность. Вы позволите? – взглянул на англичанина Евсеич. Тот величественно кивнул. Начальник отряда медленно и очень выразительно прочёл содержание документа. Воцарилась гнетущая тишина, и в этой тишине звонко и отчётливо прозвучал голос Мики:

– А как же мы?! И Мика уставился на Мак-Аврасса своими византийскими глазами. От этого требовательного, вопрошающего взгляда англичанину впервые за это время стало не по себе, он поёжился и вдруг сказал на довольно сносном русском: – Я пока никого не гоню. Можете спокойно продолжать работать. Мне, в принципе, всё равно кого нанять на работу.

– Стойте! – закричал вдруг Мика. – Ребята, скоро приедет дедушка! Он-то уж разберётся, что к чему!

– Артуру Алексеевичу уже всё известно, но, к сожалению, он ничего не может поделать. Единственное, при первой же возможности он прибудет на Мангуп, – ответил один из музейщиков.

– Кто этот мальчик? – впервые соизволил обратить внимание на Фису Порфирьевну мистер Джеф.

– Это внук профессора Гавсарова, некий Мика Гавсаров, наше общее несчастье, чрезмерно вредный мальчишка. Впрочем, весь в деда, – поджала губы Фиса Порфирьевна.

– Да-а? – протянул Мак-Аврасс, – не знал, что у профессора есть внук. Было видно, что англичанин немного занервничал.

– А вы, это, ну что он вредный, моему деду скажите! – с расстановкой произнес Мика, в упор уставившись на Фису Порфирьевну.

За ужином обстановка ничуть не разрядилась, а наоборот, обострилась до предела – за общий стол пожаловала Фиса Порфирьевна! Она со своими приятелями обычно принимала пищу у себя в палатке, а если под навесом, то раньше всех, заявляя, что видеть не может, как эти «неотёсанные дикари» ведут себя за столом. За столом, действительно, всегда было весело и шумно. Ребята вспоминали наиболее яркие картинки дня, подкалывали друг друга, рассказывали свежие анекдоты. Анекдоты, по раз и навсегда установленному порядку, были приличными, в основном археологическими, за этим строго и неукоснительно следил повар Феликс. Глядя на эти почти два метра добродушия, жизнерадостности и иронии, подкреплённые внушительными мускулами и раскатистым басом, любители посквернословить с первого дня пребывания в экспедиции проникались мыслью, что делать этого не стоит. Все в лагере знали, в случае какой-либо неприличности и ложкой по лбу схлопотать можно. Причём, Феликс «угощал» ложкой от всей души. Так что анекдоты всегда были пристойными, но Фису Порфирьевну они бесконечно раздражали. В этот раз Фиса Порфирьевна против обыкновения заявилась на ужин вместе со всеми и теперь без умолку болтала. До чего же умный и хороший мистер Джеф, какой он строгий и знающий специалист, и что теперь-то уж он наведёт порядок в экспедиции. Между прочим, он очень старинного рода, настоящий аристократ. Он её давний знакомый. Они познакомились, когда она была на стажировке в Афинах. Потом они встречались на симпозиуме в Лондоне. Она уже давно знала, что он имеет самое прямое отношение к Мангупу. Он ценит её как специалиста. Теперь она, наверное, станет начальником раскопа. Хозяин не допустит, чтоб на раскопе командовал какой-то кандидатишка. От этих слов Евсеич даже поперхнулся, а ребята переглянулись. К концу ужина она взбесила всех без исключения, и неизвестно, сколько бы ещё продолжала свои излияния, если бы не «чрезмерно вредный» потомок профессора Гавсарова.

– Если она сейчас же не замолчит, я её придушу, – мрачно изрёк Мика и так сверкнул на Фису Порфирьевну глазами, что та поспешила исчезнуть.

– Мика, да пусть она болтает что угодно. Не груби ей, с такими, как она, грех связываться, – вздохнул Евсеич.

– А что, теперь терпеть её дурость?! – взвился Мика, – и вообще, я не верю, что этот Мак-Аврасс хозяин нашего Мангупа, это ещё надо доказать.

– Да, – горячо подхватила Васька, – подумаешь, какая-то бумага! Да сейчас что угодно подделать можно. Фамилия у него, видите ли, походит. Вот у Мики фамилия даже больше подходит. Гавсаров, «эс» и «эр» местами поменять, «ов» отбросить и чем не Гаврас?

– Что ты сказала? Повтори-ка про фамилии, – переспросила Лера и, услышав ответ, задумалась.

– Ладно, ребята, успокойтесь, нас пока не гонят, будем работать, как работали, – сказал Евсеич. Теперь его пшеничные усы не торчали уже так воинственно, и внешне он был совершенно спокоен. И даже как всегда иронично рассказал какую-то байку. Ребята сдержанно похихикали.

После ужина все, за исключением, разумеется, Фисы с её приспешниками и мистера Джефа, собрались у костра. Настроение было хуже некуда, даже Ваське, против обыкновения, не хотелось петь. Все были встревожены событиями последних дней. Да тут ещё Фиса Порфирьевна за ужином, говоря студенческим языком, всех просто достала. Зойка и Галка попытались перевести разговор в другое русло и тоже стали рассказывать, как им казалось, что-то смешное. Их поддержал «старый раскопный волк» Пашка и выдал очередную весёлую историю. Повар Феликс раздал припасённую заначку печенья и съязвил в адрес новоиспечённого владельца, стараясь всех рассмешить. Но все разговоры упорно возвращались на заданную ранее тему, а мысли были лишь о том, куда же подевался Грегори и что будет с отрядом.