Нет гуру, нет метода, нет учителя 7 страница

Каким-то образом я знаю, что это так, что женщина рядом со мной ошибается в тонкостях или пытается приукрасить. Но, как я уже сказал, понимаю, что даль­ше обсуждения, спора ничего не пойдет. И хотя я уве­рен, что прав, так или иначе доказать это невозможно, пока кто-нибудь не спустится вниз на достаточно близ­кое расстояние, чтобы убедиться. Но для этого при­шлось бы прыгнуть и падать вниз, что, конечно, невоз­можно и просто глупо, даже не стоит обсуждения, пото­му что падение с такой высоты означает неминуемую гибель. И когда я об этом думаю, то понимаю, что уже падаю, рассекая воздух.

Никакого намерения, или принятого решения прыг­нуть, или волевого акта, или самого действия. Только то, что это случилось.

В этом нет ничего сложного. Сны возникают как часть естественного функционирования ума-тела, по­добно любым другим возникающим процессам. В сне сновидения чувства и ощущения возникают тем же обра­зом, что и в сне бодрствования. Ум-тело не знает разни­цы между сном сновидения и сном бодрствования, по­этому идея прыжка с самолета отнюдь не приводит его в восторг.

Первое – это момент ужаса. Проносятся мысли: о господи, что случилось, я падаю на землю, через не­сколько мгновений произойдет столкновение, звук шлепка – и вся эта жизнь закончится. Паника. Страх. Затем – момент сопротивления и неистовой активно­сти: подожди-ка, может быть, я что-то не учел: может быть, у меня за спиной закреплен парашют; может быть, я сумею приземлиться в какой-нибудь большой водоем и чудесным образом уцелеть.

Затем, все еще в падении, – приятие. Так. Это то, что должно случиться. Момент настал. Это тело разобьется и умрет. Поскольку выхода нет, то пусть так и будет. Не самый плохой исход: скорее всего, я даже ничего не по­чувствую, просто погаснет свет. А тем временем, послед­ний удивительный опыт: падение со столь огромной вы­соты, без всякого сопротивления, без страховки: абсо­лютное свободное падение. Удивительно прекрасное. Совершенное отпускание.

Все это длится чуть более мгновения: штуковина ум-тело реагирует на незапланированный прыжок с само­лета весьма предсказуемо, в соответствии со своей за­программированностью: оно переживает и момент стра­ха, и момент сопротивления, и момент приятия. Затем, беспомощное, оно успокаивается. В этом сне, как и в сне бодрствования, ум-тело является сновидческим персонажем. Спящий сновидит, и этот сон продол­жается.

Со свистом я несусь вниз сквозь слои воздуха и на­блюдаю, беспристрастно и вполне безучастно, как квад­раты на земле стремительно приближаются мне навст­речу, теперь они видны достаточно близко. Это крайне забавно, потому как не имеет ни малейшего значения, но я не могу не отметить, что интуитивная догадка там, в самолете, оказалась правдой. Даже со столь близкого расстояния они остаются все теми же плоскими квадра­тами, не становясь кубами, не обнаруживая ни высоты, ни глубины.

Затем, в то самое мгновение, когда должно случиться столкновение с землей, что-то меняется. В тот момент, когда я достигаю поверхности квадратов, они преобра­зуются. Все это время они действительно были плоски­ми и по большей части серыми, но теперь, словно ожив, они на глазах превращаются в удивительные, загадоч­ные, трехмерные объекты с тонкими, ровными форма­ми и оттенками. И это не просто большие кубы, на чем с такой уверенностью настаивала моя попутчица в само­лете; они весьма просты, ничего изысканного или пом­пезного, и тем не менее, они невообразимо, неописуемо красивы.

И тут, в самый момент ожидаемого удара, когда я должен был бы потерять сознание, сновидение просто обрывается. Никакого шока, никакого столкновения. Только глубокий сон без сновидений. Позднее, на сле­дующее утро, когда я просыпаюсь, сновидение и его ес­тественное, внезапное окончание остаются ясны в па­мяти.

И происходит понимание: ну да, конечно: Единственный путь узнать – прыгнуть. Прыжок означает неминуемую смерть. Прыжок уже случился.

И это «случившееся» имеет не больше значения и ценности, чем чистка зубов. Об этом невозможно гово­рить внятно, невозможно выстроить предложение, по­тому что нет объекта, нет деятеля, нет действия, нет вре­менной рамки. Это просто Есть. Бессмысленно и беспо­лезно пытаться говорить об этом как о чем-то личном, или значительном, или чем-то особенном.

В сновидении все является плоским и серым, и на­блюдатель с такого расстояния может только сказать, что вещи плоски, или постараться вообразить себе, что это не так. Можно также, подобно моей спутнице в са­молете, повторять то, что было услышано от других, что вещи не такие, какими кажутся. Но даже тогда это будет лишь отдаленным соответствием. Только прыгнув и уничтожив «я», можно увидеть, пережить, познать ис­тинную глубину, красоту и чудо Того, Что Есть.

На какой-то момент возникает ощущение, осозна­ние, что прыгнувший действительно погиб и в мгнове­ние смерти понял то, что понять иным путем невозмож­но. Но это тоже смешно, потому как прыгнувшего никогда не было. Никто не прыгал. В сне бодрствова­ния, как и в сне снящемся, случился прыжок. Танец. Сон. И удивительная, перехватывающая дыхание красо­та есть Все Это; танец, сон, прыжок просто Есть.

ЛЮБОВЬ

«Любовь – это бесконечная тайна,

Потому что ей нет объяснениям»

Тагор

«Шепни слова мудрости:

да будет так».

Леннон / Маккартни

В начале своей книги «Окончательная Истина» Рамеш пишет:

«Окончательная Истина не может быть восприня­та до тех пор, пока ум не будет свободен от "я", а сердце наполнено любовью».

Несколько дней назад в разговоре со мной он сказал:

«Дэвид, хочешь знать, как жить эту жизнь? Пусть она будет! Пусть вещи случаются. Что бы кто ни "делал" – да будет так!»

«Будь недвижим, "делай" все, что "ты" хочешь, и не беспокойся о мире!»

«Будь недвижим. Будь недвижим означает не ду­май! Понимаешь? Это так просто!»

В течение последующих нескольких дней я сидел на утренних беседах и слушал, по большей части не вни­кая в смысл слов. Слушал сосредоточенно, но не рас­судком.

Простое пребывание в том, что я называю Присутст­вием, в едином Присутствии, которое есть Я. Отраже­ние себя в самом себе без зеркала.

Рамеш говорит о «Понимании», но Это не имеет ни­чего общего с умом, понимающим что-либо. Я учу раз­личные слова, имена Присутствия, но знание, ощуще­ние истины таково, что оно намного, намного ближе и намного более знакомо, чем способны выразить слова «Сознание», или «Истина», или «Источник». Это самая глубинная сущность, никоим образом не отделенная и не отдаленная.

Происходит понимание, что даже в течение тех дол­гих лет, когда я считал себя дэвидом, это глубинное Присутствие было скрыто, спрятано за наслоениями размышлений и ощущения индивидуального «я», но, тем не менее, оно всегда было здесь.

Не нечто иное. Под слоем обусловленности, за гра­нями, едва уловимое, но, тем не менее, всегда здесь, словно следующее по пятам. Как бы я ни пытался взгля­нуть, я не мог увидеть его, и все же оно было здесь.

Теперь это очевидная данность, которая всегда здесь, всегда была и всегда будет, она не что-то иное, она абсо­лютно не отделена. Я всегда ощущаю это отражающее Присутствие. Это то, с чем я связан самой глубинной связью, с чем я знаком ближе всего. Это мое собствен­ное сердце, Божественное Сердце, неизмеримо пре­красное, неизмеримо сострадательное, неизмеримо лю­бящее.

«Ты пребываешь внутри меня, обнаженная бесконечная Любовь…

мы потеряли себя там, где ум не может найти нас, совершенно потеряли себя». (Иккю)

Человечество понятия не имеет, что такое любовь.

На днях один из искателей здесь говорил о молитве; об ощущении пустоты или даже ощущении потерянно­сти, которое приходит вместе с четким интеллектуаль­ным пониманием, что «Сознание есть все, что есть», ког­да становится ясным, что некому возносить молитвы.

Здесь трудно не улыбнуться и не подумать: «Ну так и что же?» Понимаете? Эта реализация и ощущение пус­тоты есть совершенная любовь, дар. Когда беспредель­ная благодарность переполняет и изливается через край постоянно, то более нет никакой потребности быть бла­годарным кому-то или чему-то. Присутствие здесь. Где же еще? В Присутствии возникает и поднимается лю­бовь и благодарность, которые изливаются в Присутст­вие. Отражающее себя в самом себе без зеркала.

Нечего желать. Во всем – абсолютное совершенство. Это не знает «завершения». Завтра дэвид возвращается в Вермонт, но ничего не закончится, потому что нет ниче­го отделенного. Даже когда дэвид умрет, ничего не за­кончится, потому что это Присутствие связано с тем, что является мной, гораздо глубже, чем «дэвид».

Это мое собственное сердце, Сердце Присутствия, изливающееся бесконечной красотой любовью состра­данием блаженством. Сердце Бесконечного Всего, осле­пительного Сияния, более близкого, чем что-либо, что можно себе представить, – единственная реальность, единственная истина.

Я не присутствую;

то, что есть Присутствие, есть Я.

Я не осознаю;

то, что есть Осознавание, есть Я.

Я не люблю;

то, что есть Любовь, есть Я.

Нет «иного»,

которое может нравиться или не нравиться.

Не может быть «Иного»,

чтобы благодарить его или умолять.

Потому я не могу сказать «я люблю»,

но, скорее, «Я в Любви»,

внутри Любви.

Где еще мне быть?

Что может быть еще?

УТРЕННИЕ БЕСЕДЫ

Чистое знание не передается другими:

оно приходит непрошено.

Это то самое, что слушает:

это твоя собственная истинная природа».

Нисаргадатта Махарадж

«Я показываю истину живым существам –

и они перестают быть живыми существами».

Дуншань

Люди съезжаются со всех концов света, чтобы при­сутствовать на утренних беседах в этой гостиной в Бом­бее, некоторые из них ищут годами и успели побывать у мастеров дзэн, гуру и учителей всех пошибов. Они про­слышали об этом учителе «чистой адвайты» и приехали, возможно, с определенными ожиданиями или, по край­ней мере, с надеждой наконец-то услышать то, что хотят услышать, подлинное учение, которое уберет завесу с Окончательного Понимания, Окончательной Истины, Самореализации, Полного Пробуждения.

То, что они получают, это маленького человечка, си­дящего в углу, без конца, ad nauseam^[3], говорящего о том, являетесь ли вы или нет «деятелями» того, что вы счи­таете своими действиями. Большинство из приходящих не остаются надолго. После нескольких бесед они уез­жают – кто домой, кто дальше, к другому учителю, который будет толковать о «более важных» вещах. Эта идея «деятельства» слишком мирская, слишком простая, ка­жется столь вторичной, столь не относящейся к делу.

Конечно, не поймите неверно: с точки зрения то­тального Понимания учение о том, являетесь ли вы деятелем, и вправду излишне; такого вопроса даже не возникает. С Пониманием приходит естественное и спонтанное осознание того, что никого нет, никакого индивидуума, который бы мог или не мог быть деяте­лем. Так что вопрос этот спорный. То, чем вы себя пола­гаете, весь набор, состоящий из тела, ума, личности, эго, чувства индивидуальности, личной истории, – ни­чего из этого не существует как такового, не является чем-то большим, нежели идеей, выдумкой, концепцией в Сознании. Спор на предмет того, можешь л и «ты» счи­таться деятелем или нет, подобен, по словам Вэй У Вэя, спору о том, можно ли считать птицу в пустой клетке пойманной. Клетка пуста! Никого нет дома!

С недавних пор на утренние беседы приходит музы­кант, который по окончании бесед играет для присутст­вующих на традиционной индийской флейте. Флейта не знает музыки: она не отличит «соль» от «си-бемоль»; она понятия не имеет о темпе или эмфазе и не может сыг­рать сама на себе: это всего лишь полая бамбуковая пал­ка с проделанными в ней дырками! Это музыкант, кто обладает знаниями, умением и сноровкой, чье намере­ние и дыхание позволяют выдувать звуки из инструмен­та и чьи пальцы так умело обращаются с отверстиями, что изливается прекрасная музыка. Когда музыка зати­хает, никто не благодарит за нее деревянную палку: это музыканту аплодируют и выражают признательность за прекрасный музыкальный подарок.

Именно так обстоит дело и с тем, о чем мы думаем как о самих «себе». Мы инструменты, полые палки, сквозь которые струится поток Дыхания, Духа, Энер­гии, поток, который есть Присутствие, Все, Что Есть, Сознание. Подобно тому как сама флейта не производит ноты, а Музыкант извлекает их из инструмента, точно так же дыхание, которое есть Присутствие, дает жизнь этому уму и телу и выходит через рот, создавая види­мость того, что этот рот произносит слова.

Сущностное заблуждение, сущностное незнание за­ключается в неосознанной узурпации роли Музыканта инструментом. Эта инверсия истины осознается спон­танно, когда происходит Постижение. Становится ясным, что индивидуума нет, что «никого нет дома», ни­какой сущности, которая могла бы быть или не быть де­ятелем, поскольку пробуждение есть простое Постиже­ние, что пробуждаться некому.

Однако: Реализация случается спонтанно, когда про­исходит Постижение. С точки зрения искателя, попасть туда отсюда невозможно. Поскольку «тебя» не сущест­вует, то не может быть и речи о «попадании», как и не су­ществует «туда» для этой цели. Интеллектуальное пони­мание того, что никакой индивидуальной сущности быть не может, не окажет ни малейшей помощи средне­статистическому искателю, поскольку в его или ее соб­ственной повседневной жизни глубоко укоренившаяся вера в личное «я» и личное «деятельство» остается не­зыблемой. А с ней за компанию – убогая гордыня и спесь, стыд и чувство вины, страх, ненависть и злоба: все то, что возникает в результате веры в существование кого-то, кто способен на какую-то деятельность.

Все попытки решить для себя сию дилемму только укрепляют чувство индивидуального «я» того, кто якобы совершает такие попытки. И нет никакого выхода из этого затруднения, этого парадокса, потому как тот, кто считает, что он или она находится в парадоксальном за­труднении, – галлюцинация, сгенерированная умом фантазия, птица в пустой клетке. Вы можете до конца своих дней продолжать делать то, что вы делали: посе­щать беседы, семинары и ритриты самых просветленных учителей, и выслушивать замечательные вещи о Про­светлении, Полной Реализации и Сат-Чит-Ананде, и переживать потрясающий духовный опыт невероятной красоты, но когда вы откроете глаза, перед вами встанет все тот же вопрос, все с тем же страстным желанием найти на него ответ, потому что по-прежнему остаетесь «вы».

И поэтому Сознание поддерживает жизнь этого хит­роумного маленького учения о «деятельстве», идущего через непритязательного маленького индуса, сидящего в квартире в Бомбее. Да, вероятно, поверхностному взгляду оно кажется незначительным в сравнении с дру­гими вещами, о которых вам, возможно, доводилось слышать. Может даже показаться, что на нем трудно со­средоточиться, когда, несомненно, «Оно» должно бы быть чем-то большим, нежели этим; несомненно, еще есть, что искать. Все так: само по себе учение не являет­ся центром. Но это путь в центр. И если вы сможете до­пустить это, исследуя его, как советуют, с неослабным вниманием, оставаясь предельно открытыми, дабы ух­ватить суть, то может произойти нечто поистине пора­зительное.

Ибо это учение, выглядящее относительно несущест­венным, сколь бы скромным оно ни было, может стать тем маленьким ключом, который, оказавшись в замке и повернувшись, распахнет огромные врата. «Я не деятель какого-либо действия»: важность этих слов не в том, что они содержат в себе некую грандиозную или тотальную реализацию. Важность в том, куда они приведут. Если вы действительно поймете их, действительно поймете, что понимать некому, это будет подобно введению компь­ютерного кода, который подвергнет переписыванию всю операционную систему. Станет причиной каскад­ного сбоя всех систем, которые вы считаете «собой». Приведет в действие процессы самоотдавания и пони­мания, чего никогда не случилось бы с «вами» в противном случае, что и есть Совершенное Постижение про­буждения: знание, что того, кто понял, пробудился или познал, на самом деле не существует. Есть только По­кой, приходящий с пониманием, дыхание Присутствия, проходящее через полую палку.

И та музыка, тем самым возникающая, предстающая в виде каждодневных мыслей, слов, «ваших» или «чу­жих» действий, есть не что иное, как Присутствие, играющее на этих инструментах, поистине наивысший дар, превыше красоты.

УЧЕНИЕ ИСТИНЫ

«Есть тривиальные истины

и есть великие истины. Противоположности тривиальных

истин просто ложны.

Противоположность великой истины –

тоже истина».

Нильс Бор

«Глубокие вещи просты. Если они не просты, они не могут быть

истинными.

Но простые вещи трудны".

Дуглас Хардинг

I

«Те, кто обладал знанием, чтобы учить, те немно­гие, подобно Махарши, говорили, что безмолвие намного более эффективно, но на начальных ста­диях учение может быть дано только посредством серии неистинных высказываний, и их живость должна уменьшаться по мере постижения учени­ком неистинности того, чему его учат. Истину не­возможно передать словами. Ее можно только об­нажить». (Вэй У Вэй)

Обычное человеческое принятие за правду иллюзии индивидуального «я», физической «реальности» (рожде­ния, смерти, творения, разрушения, свободной воли, личных достижений – одним словом, майи) столь силь­но исказило восприятие истины и обмана, что то, что является истинным, обычно считают ложным, а к тому, что ложно, относятся с доверием. Когда в существу­ющих условиях учитель обнажает истину, обычные люди принимают это за обман или называют его сумасшед­шим. В том нет вины слушающего, который, обязанный своим непониманием собственной обусловленности, не оставляет себе шанса услышать и понять то, что ему го­ворят.

Поэтому из сострадания к слушающему, с целью приблизить его к началу понимания, учитель порой на­чинает с того, что приподносит небольшое количество истины, прибегая к образам, иллюстрирующим приме­рам или мыслительным категориям, хотя сам учитель знает, что они ложны по сути. Слушатель же, со своей стороны, наоборот, принимает это учение большей ча­стью за «истинное» (т. е. знакомое) с несущественными и, возможно, сбивающими с толку вкраплениями того, что кажется «неистинным». Если же слушатель подверг­нет анализу и поставит под вопрос собственные исходные предпосылки, то, может быть, с некоторой помощью он сумеет понять истинность того, что он принимал за не­значительную неправду. Тогда учитель, в свою очередь, получит возможность постепенно познакомить его с большим количеством элементов истины и тем же по­ступательным образом отойти от подменяющих правду высказываний, которые он использовал, чтобы сделать истину доступной пониманию.

В какой-то момент слушающий начинает распозна­вать противоречивость и несообразность этого набора условных образов, выступающих в качестве транспорт­ного средства для доставки истины. И когда слушающий начинает «отдавать себе отчет в неподлинности того, чему его учат», учитель может наконец-то отка­заться от транспортного средства и «обнажить истину» тем способом, который раньше показался бы слуша­ющему неприемлемым.

Поскольку истина лежит за пределами концепций и языка, то ее раскрытие будет обязательно встречать все меньше и меньше препятствий на пути утверждения То­го, Что Есть, и все больше указателей, говорящих о том, чем она не является (т.е. via negativa^[4]), до тех пор пока слушаюший наконец не достигнет той отметки, где он способен слышать и понимать истину в безмолвии, ко­торое Рамана Махарши назвал единственно верным вы­ражением Истины, однако, к сожалению, очень немно­гие обладают способностью слышать. Только безмолвие дает свободу от дуализма – неотъемлемого компонента субъектно-объектной структуры языка и мыслей.

II

Истина, Реализация, Я, Постижение, Одно, а-двайта, не-два. Но то, каким образом учение, состоящее из указателей в сторону Постижения, находит свое выра­жение посредством или через различных «учителей» и «мудрецов», крайне варьируется. Выражение это в зна­чительной степени предопределяется запрограммиро­ванностью и обусловленностью конкретного организма тела-ума, через которое оно происходит. Прежде всего само сердце учения, его «основа», или нерасщепляемое ядро, находит свое неповторимое выражение всякий но­вый раз, когда случается понимание. В изрядной мере это определяется тем, как, каким образом, в какой сре­де и при каких обстоятельствах Пробуждение произош­ло в каждом отдельном случае.

Это легче проиллюстрировать, чем объяснить.

С Раманой Махарши Пробуждение произошло, ког­да он был еще совсем юн. Не в силах справиться с захле­стнувшим его ощущением близкой смерти, он лег и от­дался яркому переживанию умирания, наблюдая за тем, как происходит прекращение физических и ментальных функций с приходом смерти. Когда это случилось, на­ступило осознавание, что «я», которым каждый себя считает, умирает вместе с телом и умом; и тем не менее, когда это фальшивое «я» вместе со всем остальным ис­чезает, остается ощущение чистой бытийности, осознавания «я есть». Он понял, что это именно то, чем «Я» яв­ляется на самом деле; не тело, или ум, или личность, или ощущение обособленного «я», которые умирают, а «Я-Я», которое вечно. Случай Раманы Махарши представ­ляет собой сердцевинное понимание, которое отражает­ся в его учении, советующем слушающим «просто быть», «следовать за Я есть» и «пребывать в Я».

Отчет Нисаргадатты Махараджа о произошедшей Ре­ализации выглядит совершенно иначе. Он утверждает, что его гуру сказал ему, что на самом деле он, Махарадж, не тот, кем считал себя: поистине не это тело, а не что иное, как Абсолют. Он отнесся к своему гуру с доверием, а к его словам со всей серьезностью, и через три года ме­дитации и концентрации на них Понимание стало пол­ным. И это то, на чем сосредоточено все учение Махара­джа; он неизменно обращался к своим слушателям от лица Абсолюта, «Я есть То», а не от лица отдельно взято­го индивидуума, и настаивал на том, чтобы ему не зада­вались вопросы, основанные на отождествлении с телом.

Тот, кто до своего пробуждения обучался у учителя или гуру, будет скорее всего учить тому, что учитель или гуру есть путь. Тот, через кого пробуждение произошло спонтанно, без учителя, будет наверняка утверждать, что необходимости в гуру нет. Тот, чье пробуждение последовало за периодом интенсивных медитаций и непо­нятным образом оказалось связанным с мощным мис­тическим опытом, вполне вероятно, примется за обуче­ние медитации и мистицизму.

Почитайте древних мастеров: Хуанбо, Хуйнэна и дру­гих; или современных учителей, таких как Тони Парсонс и Адьяшанти, и обнаружите другие примеры. Со­кровенная часть учения, к которой то и дело обращают­ся как к основе основ, всякий раз выражена иначе или, по меньшей мере, имеет разные акценты. По большей части эти различия связаны с разным происхождением, культурным фоном, склонностями, обстоятельствами и событиями, имеющими отношение к каждому конкрет­ному инструменту тело-ум и, в особенности, к событию самого пробуждения.

В случае, который я с некоторым чувством привык называть «вещь дэвид», неделимое ядро Понимания бы­ло выражено в первой мысли, сформировавшейся вслед за внезапным сдвигом восприятия и ясным видением, что «никого нет дома!». Есть Присутствие, Сущее, Со­знание. Есть это кажущееся ум-тело, в котором и в каче­стве которого Присутствие струится, действует, пережи­вает опыт. И это все; не существует отдельного индиви­дуального «я», или сущности, или личности, разве что в виде чисто ментальных построений.

Таким образом, эти проявления движутся вокруг самой основы и неизменно возвращаются к одному: что именно это чувство индивидуального «я» и есть иллю­зия, «путы», «затемнение» сути. Когда иллюзорное чувство индивидуального «я» становится видимым на­сквозь и исчезает, тогда остается просто Что Есть, про­исходит пробуждение от сна отделенное™, индиви­дуального «я».

То, к чему происходит пробуждение, что Постигает­ся, есть только Одно. И тем не менее, всякое его прояв­ление в инструменте тело-ум отличается в соответствии

с бесконечной программной вариативностью и обуслов­ленностью каждого инструмента и со сценарием, или ролью, или «судьбой», которую каждый разыгрывает в бесконечном развертывании Сознания. Каждое прояв­ление обладает различной спецификой, различным ак­центом.

Если Понимание – это дом, то кто-то заходит в него через парадную дверь, кто-то – через черный ход. Кто-то влезает в окно, возможно, оставшись незамеченным, а возможно, распахнув его настежь и подняв переполох. Один попадает через трубу, другой – через кровельное покрытие, разобрав его по черепице. Кто-то может упасть с большой высоты, пробить крышу и призем­литься на пол в кучу пыли и обломков, в то время как кто-то еще передаст свою шляпу дворецкому, прежде чем вступить с порога в гостиную.

И все эти различные варианты одного события при­дают различные ощущения, различный цвет, различный вкус способу выражения, описания Единого Вкуса. То, как говорит о Понимании Рамеш и как говорит о При­сутствии Тони Парсонс, – сильно различается, имеет разные интонации. Уэйн Ликермэн говорит, что у вас нет выбора; Гангаджи говорит, что все, что у вас есть, это выбор. Все они указывают в точности на одно и то же. Все суть части бесконечного развертывания тотально­сти. Форма и выражение учения никогда не повторяет­ся. И тем не менее, само по себе Понимание есть не-два. Все указывает в сторону Что-Есть.

НЕ ТАКСИ

«Есть Присутствие, которое невыразимо,

его не в силах коснуться мысль.

Это не то, чем вы владеете; это то,

чем вы являетесь».

Адьяшанти

«То, что мы называем "я", есть только

вращающаяся дверь,

которая приходит в движение,

когда мы вдыхаем и выдыхаем.

Она просто движется и все…

Ничего нет:

Ни "я", ни мира, ни ума, ни тела;

просто вращающаяся дверь».

Роси Сюнрю Судзуки

Куда бы вы ни направлялись в Бомбее, повсюду отча­янная бедность и грязь, нищие, сидящие на улицах в ку­чах мусора, где они живут и спят, протягивают руки и дергают вас за штанину, а те, кто покрепче, идут за вами следом, прося, умоляя о помощи, о нескольких рупиях. Многие околачиваются на пересечении улиц, и когда движение замирает на светофоре, они подходят к ваше­му такси, босые, в разорванной одежде, и с умоляющи­ми глазами просовывают руки в окно.

Однажды, когда я возвращался с утренней беседы у Рамеша, один такой нищий, более жалкий, чем все остальные, приблизился к открытому заднему окну, когда такси встало в потоке движения. Я взглянул и увидел индуса, едва достигавшего ростом четырех с половиной футов; его глаза оказались на уровне моих – я сидел в крошечной допотопной Padmini. У него не было рук, но на одном из плеч росла кисть, которую он положил на дверь машины, ладонью вверх, в то время как его лицо приблизилось к моему. Его голова, плечи и лицо были также деформированы, искривлены и обезображены, олицетворяя собой шрамы, мерзость и жестокость улич­ной жизни. Его рот двигался в едва слышной жалобе и мольбе, давно вошедших в привычку, пока его глаза не встретились с моими, и тут он остановился, все остано­вилось, и так мы замерли, наши лица не более двух фу­тов друг от друга, неподвижно глядя друг другу в глаза.

Бывают такие моменты, когда «ничего не происхо­дит», в которые внезапно становится понятным, что якобы происходящего на самом деле нет, а то, что про­исходит, – не что иное, как ни-что. Прекратилось разы­грывание ролей, остановилась повседневная рутина ни­щего, и не было сделано движения дать ему монету. Обе формы стали абсолютно пустыми и застыли. Разделя­ющие их границы растворились.

Трудно описать словами то ощущение, которое пере­живаешь в подобные моменты. Какие бы чувства ни на­чинали возникать, все они прекратились, и не было ни жалости, ни страдания, ни отвращения, ни неловкости, ни дискомфорта, и едва ли даже было сострадание. Ког­да я взглянул на него, стало ясно, что я смотрю на само­го себя, стало ясно, что я смотрю на Бога. Искривленная физическая форма этого нищего казалась столь про­зрачной, столь мерцающе тонкой в жаре тропического города, а Сияние струилось сквозь него и вокруг него столь видимо, что было невозможно не понять, что и нищий, и уличная декорация за ним – всего лишь сня­щиеся формы, а свет Сияния в основе реальности невозможно скрыть. В этот момент наступило ощущение глубокого безучастного покоя: пока мы смотрели друг другу в глаза, не было нужды что-либо делать, говорить, чувствовать, думать.

Когда такси тронулось, я повернулся к приятельни­це, сидевшей рядом, возможно, чтобы поделиться тем, что произошло, или спросить ее, что она видела, но по-прежнему не было никаких связных мыслей и слов, и когда мы снова взглянули в окно, этой маленькой иска­женной человеческой формы больше нигде не было видно.

Несколько дней спустя на утренней беседе мне был задан вопрос по существу: «Что случилось бы с Понима­нием, будь дэвид не столь хорошо материально устроен в жизни?» Мои мысли моментально вернулись к безру­кому нищему и многим другим, с коими доводилось сталкиваться, живущим, спящим и бродящим по ули­цам Бомбея, и к тому ощущению полного покоя, сни­сходившего в те моменты. Подходящих для выражения этого слов не нашлось. Тогда, в такси, я попытался пару раз промямлить что-то своей приятельнице, но сформу­лировать ощущение членораздельно не получилось. Те­перь же стало понятно, что подобный вопрос, подобная проблема возникает только в том случае, когда присут­ствует отождествление себя с организмом тела-ума.