Горячий кофе, тосты и джаз.
Мы останавливаемся в первой встречной забегаловке расположенной на обочине дороги. Дешевый мотель, заправка и порно-каналы прилагаются. Крайслер Томми открыл для всеобщего обозрения свой капот. Наш водитель и по-совместительству режиссер фильма, копается в кишках авто, и предлагает Люси побыть оператором.
Темнота в этом мире, не располагает к дальнейшему путешествию. Эш сидит на заднем сиденье и курит сигареты с ментолом, Люси настраивает камеру и первый кто попадает в объектив это и есть Эш.
– Помаши мне рукой! – требует Люси и показывает пример, а Эшли как последний идиот повторяет это и выпускает дым из ноздри.
Я на улице закуталась в легкий серый плащ и пью «Рэд Булл» в банке. Я понимаю, что Эш – наш четвертый попутчик, всего лишь случайность. Но теперь мне до этого нет дела, мы в 150-ти милях от места преступления, которое я совершила позавчера, мы в сутках от того момента, когда я убила потного мужика посягнувшего на Люси, и мы свободны.
Говорят боги тоже были людьми…
Я иду по площадке, которая предваряет сам этот мотель. На его фасаде светятся не все буквы, его окна взывают к сочувствию, а администрация к казни. На стоянке примостился огромный трейлер и несколько мелких авто. Наш Крайслер кажется верхом шика. В некоторых окна светятся яркие огни телевизоров, некоторые шторы завешены, но мои ноздри улавливают бережно выброшенные влюбленными телами флюиды. Такие мотельчики – места обоюдного познания любви, дружбы, предательства и возможно даже смерти. Сюда могут приехать подростки. Например, Билл возьмет поношенный папочкин Форд, пригласит подружку Монику прогуляться и посмотреть на луну, а потом с намеком на то, что его тачке следует подкрепиться бензином заезжает сюда. ДЛЯ СПРАВКИ: в номерах отеля, даже самый никчемный мужчина чувствует себя супер-героем.
За скрипучей дверью, выросший за стойкой администратор похожий на зайца протягивает мне ключи. В обмен он получает от меня 200 свежих долларов. Слишком много для дерьмового отеля, но деньги и есть дерьмо. Номер на ключе 1506. Люси снимает все это очень незаметно, она ловит даже лицо администратора, худощавого, покрытого следами от оспин парня, которому на роду написано, до самой смерти смотреть порно и только мечтать о женщине. Я вижу это по его взгляду, который он отпускает мне.
Мы идем по пустынному коридору отеля, за дверьми которого слышится различные завывания телевизоров и стоны влюбленных парочек. Я показываю номер на ключе, и Люси объективом ловит все цифры, которые попадаются ей на пути.
– Не наш… опять не наш… снова не наш…
– Кажется этот, – говорю я и останавливаюсь.
Прямо напротив нашего номера открываются двери, и появляется жирная небритая рожа.
– Девочки, да еще какие красивые, не сравнить с той грязнулей, что я снял на обочине – толстая и неповоротливая как корова! – говорит толстяк и полностью выплывает из номера. Он прикрывает свое хозяйство полотенцем, а второй рукой держит дверь.
–Мистер дальнобойщик, – говорит ему Люси, и направляет на него камеру, – мы приехали сюда с нашими мужчинами, и мы не склонны к подобным интрижкам.
– Ты что там снимаешь, дитя? – недоверчиво спрашивает толстяк, шевеля толстыми как оладьи губами. Да он и сам сплошной кусок жира.
– Этот фильм, я покажу своим родителям, и это будет доказательством того, что я достойная дочь своих мамочки и папочки, и что я не совершала никаких глупостей, – отвечает ласково Люси, и я чувствую, как она замечательно играет свою роль.
– Эй, детка, отдай камеру!!! – кричит толстяк, и тянет свои ручонки к дорогущему аппарату Томми.
Моя резкость не подводит меня, и одной рукой хватаясь за горло, а вторым срывая с него это убогое полотенце, я кричу в его небритую пасть.
– ТЫ ЧТО НЕ ПОНЯЛ УБЛЮДОК!!! Нам не нужно общества типа, вроде тебя, – а потом мой взгляд машинально падает на его пенис. Маленький спящий розовый ноготок, взгромоздившийся над яичками, и поросший черным курчавым волосом.
Я начинаю ржать как резаная! Люси направляет камеру в очаг моей истерики, но тут я чувствую мощнейший удар в голову, будто молот врезается в череп и отлетаю к двери. В голове протяжный нескончаемый гул: Э-Э-Э-ЭШ, ТОМ-М-М-М-И-И-И-И… Перед тем как потерять сознание, я считаю языком уцелевшие зубы.
– Запомни, ты человек, и значит, тебя можно унизить и уничтожить!!!
Иногда одного языка достаточно, чтобы пересчитать остатки зубов, которые помещаются у меня во рту! Между ударом дальнобойщика и голосом Эша проходит полтора столетия. Я чувствую, как он поднимает меня на руки, я слышу, как глухие удары по толстяку тревожат весь мотель, я слышу, как администратор похожий на зайца, грозится вызвать полицию, и я чувствую, как зоркий объектив камеры упирается в меня. Да, я чувствую сердцебиение Эша, прижавшись головой к его груди.
– Замечательный ракурс, давай ближе! – голос режиссера Томми Брауна.
Когда я прихожу в себя, мое тело находится на жалком подобии кровати, рядом сидят Эш и Люси, пьют кофе, а Томми перегоняет отснятые материалы на ноутбук. Чувствую, что моя челюсть будто свернута.
Моргаю как дура и щупаю подбородок.
– Где эта мразь? – спрашиваю я и поднимаюсь с кровати. Эш подает мне кофе, и сам говорит:
– Лежит, залечивает раны! Замечательный вечер…
– Это случайность, я не хотела смеяться! – я говорю об этом Эшу!
– Все правильно, ты просто поставила этого извращенца на место…
Я делаю три глотка кофе и снова откидываю голову на подушку.
– Вы нашли мои зубы?
– Они все целы, не обращай внимания на боль, она скоро пройдет!
– Кажется, я что-то выплевывала!
– Это сон, Яни, это всего лишь сон, – говорит Томми, не отрываясь от ноутбука.
Это номер, в котором мы проведем нашу совместную ночь. Маленький телевизор, корявое окно, выцветшие простыни, и изысканно-мерзкий оттенок обоев. Комната мала на четверых, но в этом самый большой прикол, чтобы миллионеры вроде нас почувствовали себя в скорлупе вроде этой.
– Этот урод испортил мне вечер! Моя щека распухла и, кажется, башка треснет на кусочки! – говорю я и не могу успокоиться.
– Тебе уже пора спать Яни. Кстати, у тебя единственной не будет выбора, какую из двух отстойных кроватей выбрать! – говорит Томми Браун.
– Я могу спать и на полу, – предлагает Эш, и снимает рубашку, – я и так чертовски устал после дороги, что мне плевать, где распластать свои останки.
– Ты можешь спать со мной, если обещаешь не приставать ко мне, – говорю я, и зарываюсь в постельное белье, – ладно, и впрямь пора спать, раз такое дело.
ДЛЯ СПРАВКИ: когда я нахожусь на грани сна и яви, я становлюсь технократическим демоном, полной противоположностью той Яни, которая есть. Я засыпаю здесь и сейчас, и чувствую себя Борхесовским чудовищем в женской плоти.
Сны – это моя реальность!
Фантазии – это язык моего тела!
Насилие – это способ самовыражения!
Смерть – это стихосложение и начало чего-то нового!
Дружба…ну, да это полное дерьмо! Голос, который ты слышишь, это отголоски моей проклятой души, на самом деле, я не такая – я тоже хочу настоящей любви, хочу, чтобы настоящий мужчина проявил ко мне настоящие чувства, хочу, чтобы он решал за меня многие вещи, я хочу, настоящего мира в этом мире, я не хочу читать книги, в которых нет ни слова правды, и которые на 100% содержат авторское вранье, я не хочу близости без настоящих эмоций и любви. НО МИР ЭТО ПОЛНОЕ ДЕРЬМО: И реальность абсурдна, говорит Кафка, а я добавляю, что реальность, больше чем аристократическое умалчивание смысла жизни!!!!! Ты можешь быть богат, но ты также умрешь с ножом в сердце. Ты можешь быть сильным, но это не спасет тебя от СПИДА, ты можешь быть женихом Люси Уотсон, но завтра ты станешь ничем!
– Что она несет?
– Оставьте ее в покое!
– Я боюсь у нее сотрясение мозга!
– Я отрежу яйца этому долбанному водиле!!!
– Дайте ей время, она придет в себя – Яни сильная девочка!
Я проваливаюсь в сон. СЧИТАЙТЕ ДО ТЫСЯЧИ, И ТОГДА Я ОТКРОЮ ГЛАЗА.
Меня будит страшный грохот, и пока я собираюсь с мыслями, большая бейсбольная бита, вычерчивает в воздухе замечательные пасы. Я срываюсь с кровати, а тяжелая деревяшка обрушивается на ногу спящего Эша. Постельное белье превращается в комок непонятной ткани с морщинами. Жирный водила в просаленных джинсах, клетчатой рубашке и шляпе – типичный пижон-дальнобойщик. «Какого хрена, ты урод?» Мой крик подбадривает всех защищаться. Толстяк решил всех замочить, пока мы гостим у Морфея. Он покрыл собой всю комнату, его сила сосредоточенная в деревянной бите, его злость и унижение делают его непобедимым. Я могу применить слова, которые раньше использовала в своих статьях. Массивный подбородок… кичливая поступь… оценивающий реверанс событий… полный контроль ситуации… сатанинская непобедимость… эрогенная зависимость… автоэротическое возмездие. «Ни одна сука не может смеяться надо мной!» орет чертов толстяк. Вскакивает с кровати Томми, но точный удар битой в грудь срывает его к стене. Бедняжка, верит, что насилие творит чудеса. Начинаем считать потери. Я вижу, как миссис Уотсон прижимается к телевизору, а Эшли достает ствол. Толстяк, не понимая всего, что уже вижу я, несется на бывшего агента ФБР. Черный Глок, с полной обоймой упирается в клетчатую грудь и звучит выстрел. Сначала потенциальный покойник отлетает обратно к двери, а потом красное пятно расползается на рубашке. Руки разлетаются в сторону, большой выпирающий вперед живот содрогается как пудинг, а глаза, моргают в последний раз. Бита выпадает из ослабевающих рук. Пушка Эша выдыхает пороховой дым. Я вижу, как миссис Уотсон прижимается к телевизору и в ее руках камера. Мигает красная лампочка. В архиве Томми очередной эпизод, за который не заплатили актерам, а кровь досталась на халяву.
– Мне все это очень сильно начинает нравиться! – восклицает Томми и поднимается с пола. Это можно назвать радостью за свое детище. Это можно назвать тремя сломанными ребрами.
Я сонная и растрепанная смотрю на все это дерьмо, и понимаю, что веселенькая прогулка в стиле «Road Movie» заканчивается типичным киношным мусором, и если фильм мистера Брауна это Тарантиновское дерьмо, то я точно не тяну на роль музы Умы Турман. Слишком много крови в моей никчемной маленькой жизни.
– Звоните в полицию, я слышал выстрелы! – орет кто-то с улицы.
– Водитель фургона прошел с битой в номер 1506…
Мы собираем шмотки, и наше путешествие продолжается!
Ну да, теперь вид крови никого не приводит в ужас.
ВЧЕРА Я УВИДЕЛА БОГА!
Маленькая Яни, доктора одели тебя в зеленую свободную рубашку с длинными рукавами и посадили на мягкий стул. Рядом с тобой сидит мать, ее глаза заплаканы и она одета в черное. Консилиум докторов, полиции, священников и психологов рассматривают тебя будто странное доселе неизвестное насекомое. Очередная попытка ребенка доказать свое превосходство над родителями. Ты, кажется, находишься в палате для умалишенных! Но кто знает, что это такое на самом деле?
Первым спрашивает священник:
– Что ты ощущаешь дитя?
– Что кто-то трахнул мою мечту! – отвечаешь ты, еле шевеля губами. Успокаивающее… смерть… шок… ангелы сходят с неба…
– Ты чувствуешь себя виноватой?
– Я виновна ровно настолько, насколько виновен был Христос.
– Убийство, большой грех!
– Ангелы бессмертны – они вселяются то в одно тело, то в другое и совокупляются с земными женщинами, – говоришь ты, и не веришь своим словам. – Убийство это способность ценить свободу выбора!
– ЭТО ГОВОРИТ САТАНА! – кричит на всю палату священник. Ты только сейчас поднимаешь на него глаза и рассматриваешь его от самых краев черной рясы плавно переходящей в пояс с серебристой бляхой до лысой головы. Крест, да он прочно держится на груди. А глаза, такие пугливые, будто у овцы, которая увидела волка. Какие-то смазанные черты лица, ты не находишь, Яни!?! Он похож на демона.
Это похоже на фильм «Эксзорцист» – еще немного и священник вознесет над тобой крест и прокричит молитву освобождения.
– Дьявол оказался прав, – кричишь ты в ответ, чтобы еще больше раззадорить мать и публику, – и он не приказывал моему отцу насиловать меня!!! У нас всегда есть выбор… отец выбрал меня…
– Миссис Коттон расстроена, пожалуйста, задавайте следующий вопрос, – вмешивается полицейский, с наружностью вьетнамца. Высокий и безжалостный как тебе кажется.
– Как часто ты молишься на ночь? – спрашивает священник и потирает крест.
– Никогда!
– Как часто ты посещаешь церковь по воскресеньям?
– Я не хожу в церковь!
– Ты веришь в бога нашего Иисуса Христа?
– Я верю, что был такой человек!
– Ты отвергаешь его божественную сущность! – надрывно кричит священник.
– Был такой человек!
– Ты думаешь, что архангел Габриель действительно завладел телом твоего отца и совершил инцест?
– Это религиозный экстаз!
– Что??? Повтори, Яни…
– Я говорю, что от страха мне так показалось!
– И значит, ночью тебе показалось, что это был архангел?
– Да.
– А не могло ли тебе показаться, что изнасилование совершил другой человек?
– Я не понимаю.
– Кто-то пробрался к тебе в комнату и произвел сексуальное насилие.
– Скажите падре, вы тоже любите маленьких детей?
Священник наливается краской, и крестится! «Спаси боже ее душу…» Мать плачет, но держит тебя за руку, а ты ждешь, кто же следующий задаст свой коварный вопрос. Мать думает, что психиатрическая лечебница, это твой дом на следующие несколько десятилетий. Священник отходит к столу, и наливает себе из графина воды. Пока он пьет, ты следишь за движением его кадыка. Почему кадык назван адамовым яблоком??? Кто-то спрашивает – может коп, а может психиатр:
– Как ты относишься к насилию на сцене?
– Это одно из элементов шоу!
– Когда дети смотрят сатанинские концерты и видят, как музыкант откусывает курице голову, поклонник захочет попробовать то же!
– Вы говорите глупости!
– Нет глупости говорит 13-ти летняя девочка!
– Расскажи, что ты почувствовала, когда нанесла удар ножом?
– Я видела серебряную реку, и мое желание выжить победило страх перед смертью! Иногда я плакала, иногда я пыталась умереть, но Габриель вовремя перехватил мою руку. Потом река окрасилась в красный цвет, и я впала в забвение! Теперь я здесь рядом с вами и боюсь что это конец!
– Нет, Яни, – мать крепко сжимает твою руку, – мы все переживем!
– Мы не причиним тебе вреда, мы лишь хотим во всем разобраться! – говорит кто-то из консилиума.
– Вы хотите убить меня за это! Но мой отец мертв, а я все еще жива! Я сделала все что могла, но мой отец не должен был…
Ты плачешь Яни, я тоже плачу, когда вспоминаю это, но у нас нет выбора, мы должны будем пережить все это вместе! СНОВА И СНОВА – СТРАДАНИЯ НЕ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ, КОГДА В ТЕБЕ ЖИВЕТ БОЛЬ ПРОШЛОГО. Я смотрю на твои черные волосы, заплаканные глаза и дрожащие руки, и хочу пожалеть тебя, но не могу. Ты должна пережить это, чтобы ты стала той, кем я являюсь сейчас. Мать не сможет пожалеть тебя, так как я, но сейчас я могу только плакать, чтобы мне стало легче. Так лучше, маленькая Яни Коттон, так лучше! Я массирую твои ступни, чтобы кровь прильнула к твоим ногам, и чтобы ты не поджимала их под себя и не казалась такой умалишенной в глазах этих людей, я шепчу тебе на ухо слова, чтобы ты не выглядела глупой, и я отдаю тебе свою храбрость, чтобы мы когда-нибудь встретились снова, а не только в ПАМЯТИ!
На столе лежат какие-то фото, ты приподнимаешь взгляд и видишь на одной из фото, распростертое на полу тело, обведенное мелом и высушенное смертью. Лишь слабые пятна невзрачной и успевшей высохнуть крови, да пустующий взгляд мертвого Габриеля. Сделанные совсем недавно снимки пародии на смерть.
АНГЕЛЫ С ОДНИМ ТОЛЬКО КРЫЛОМ, И ЧТОБЫ ВЗЛЕТЕТЬ ОНИ ДОЛЖНЫ ОБНЯТЬ ДРУГ ДРУГА.
Рассмотри получше эту комнату, что она напоминает тебе? Мягкие неповоротливые стены, сплошное тряпье, вживленное в стены. Похоже на фильм «Молчание ягнят» ты не находишь? А этот потусторонний взгляд докторов? Терпи, Яни, я тебя умоляю об этом…
Заговаривает психолог, низкий плотно сбитый человек:
– Яни, скажи, с чем у тебя ассоциируется кровь?
– Она напоминает клубничный кисель, только темнее!
– Я имею ввиду, какие чувства вызвала у тебя кровь, в то злополучное утро?
– Мне показалось, что уже ничего нельзя изменить!
– Тебя это слишком беспокоило?
– Нет, мне показалось, что мир остался таким как прежде, но чувство того, что отец побывал внутри своей дочки, превратил меня в черта!
– ТЫ все еще считаешь его своим отцом?
– Да, но он мертв.
– Что ты намерена делать дальше, ты знаешь, как сложиться твоя жизнь?
– Никто этого не знает!
– Что ты видишь на этом изображении? – психолог показывает какое-то пятно, которое напоминает тебе бабочку, но ты отвечаешь другое.
– Вот здесь слева больше похоже на вывернутую селезенку, а если смотреть по центру, то кажется это часть некротической кожи после вскрытия тела. А все вместе это мертвая бабочка? Я права профессор???
– Сколько тебе лет?
– 13!
– Сколько ты намереваешься прожить?
– Не меньше тридцати…
– Мы видели постеры на стенах твоей комнаты. Эллис Купер считается сатанистом на сцене. Ты следуешь его философии? ТЫ повторяешь его слова как молитвы? Зачем ты красишь волосы в черный цвет? Твой настоящий цвет, русый? Сколько тебе лет???
– Я не понимаю о чем вы? Я хочу домой, просто домой! – ты начинаешь плакать маленькая Яни, твое убийство это инстинкты, зародившиеся в тебе после твоего унижения в собственной спальне, ты больше никогда никого не убьешь. И тебе хочется обо всем этом рассказать.
– Дома на полу кухни кровь! Все еще…
– Я не боюсь вида крови – я просто хочу домой!
Твоя мать, да и моя тоже, которая умерла, не защищает тебя, а как зомбированная гусыня слушает всю эту болтовню. Доктора окружают тебя, ты что-то там кричишь, и пытаешься вырваться, но куда тебе справиться со всеми ими. Тонкий шприц уже как волшебная палочка кружит над твоей веной, и секундой позже, уже выпускает вязкую жидкость успокоительного тебе в кровь!
– Никто не будет судить ребенка, никто не будет держать его в лечебнице! На лицо ярко-выраженная кататоническая форма психоза. Религиозная симптоматика, увлечение сатанинской музыкой…
– Что мы решаем профессор?
– Яни Коттон отправляется домой! Но мой совет мамаша, держите дочку подальше от этого дома, где все это произошло, отправьте ее, например, в пансионат, отвезите к родственникам, в конце концов, убирайтесь из этого города, чтобы вашу дочь не заклевали сверстники. Вы не недоглядели за дочерью, а упустили из виду, что ваш муженек присматривался к вашему собственному ребенку.
Лекарство действует на тебя очень странно: ты закатила глаза, твое дыхание затруднено, костяшки твоих пальцев белеют, и ты видишь чудо! Голубые стены больницы начинают расплываться, как плавится открытка, когда ее поджигают, люди, что находятся здесь вроде как становятся тенями, а ты видишь, что пол начинает уходить вниз и образовывать лестницу. Свет исходит оттуда, а ты будто спускаешься туда. В черной хламиде, с биркой на руке идешь вниз и садишься на ступеньки. Ты уже не видишь людей, ты одна в этом мире. ОДНА, ОДНА, ОДНА… Плачешь, маленькая Яни, а человек в белых одеждах спускается к тебе, и от него исходит сияние. Все заливается золотым светом.
Это Иисус! Он гладит тебя по голове, а ты прислоняешься к его ноге и обнимаешь, как любимую игрушку. Он поправляет волосы и обреченно вздыхает. На его руках следы от стигмат. Они кровоточат, но вид крови больше не смущает тебя. Он проводит рукой по твоему лбу, и капли его крови текут по тебе. Слишком горячая, слишком отеческая. «Извини, я не верю в тебя как в бога!» Я хочу сказать это, но боюсь. «Зато я верю, что все закончится хорошо» говорит Иисус.
– Забери меня отсюда, – просишь ты, но бог садится на корточки и поправляет твои черные локоны.
– Рано, слишком рано для тебя, – отвечает Христос, и тебе становится спокойно.
Сейчас я уже не знаю, что это было – аллергическая реакция на транквилизаторы, либо и впрямь я-маленькая-Яни-стала-шизофреничкой!
МАЛЕНЬКАЯ ЕВА.