Развитие мышления и возникновение речи.

Среди многих проблем истории первобытного общества про­блема возникновения речи является едва ли не самой сложной. До нас не дошли никакие документальные свидетельства того, каковы были средства комму­никации в стадах австралопитеков, питекантропов и неандерталь­цев, тем более нет никаких прямых данных о формировании и пер­вых этапов развития подлинно человеческого мышления. Практиче­ски вся информация, находящаяся в нашем распоряжении, носит косвенный характер, и с её помощью мы можем получить лишь бо­лее или менее правдоподобную реконструкцию и должны постоянно помнить об её условности. Впрочем, есть и подтверждённые наукой факты. Так, например, идентичность гена FOXP2 (связанного с речью) у современного человека и неандертальца, а также строение голосового аппарата и мозга неандертальцев, позволяют сделать вывод о том, что они могли обладать речью.

В прошлом веке Николай Яковлевич Марр, известный русский лингвист, филолог, историк культуры, даже этно­лог и археолог, выдвинул и пытался обосновать идею кинетической речи – языка жестов, который был якобы присущ древнейшему пер­вобытному человечеству и предшествовал звуковому языку. Марр указывал на то, что звуковой материал языка требовал времени для своего развития, а нарождающиеся общест­венные отношения нужно было обслуживать, в этих условиях жест приобретал смысл, нёс какое-то сообщение. Сообщение и жест кано­низировались, сообщение прикреплялось к жесту, возникла посте­пенно совокупность жестов с определёнными привязанными к ним смыслами, образовавшая дозвуковой этап в развитии речи. Развивая дальше эту гипотезу, можно легко представить себе, как в этих усло­виях формировались разные жестовые языки в отдельных стадах: разные сообщения в силу случайности или в силу каких-то ещё не вскрытых современным знанием глубинных свойств человеческой психики прикреплялись к разным жестам, и, следовательно, систе­мы жестовой коммуникации, будучи однотипными по существу, раз­нились по форме вплоть до взаимного непонимания.

Гипотеза Марра приобрела поддержку в опытах обучения шимпанзе язы­ку глухонемых. Все прежние многочисленные попытки научить шимпанзе звуковой речи окончились неудачей в самом начале из-за неприспособленности их голосового аппарата к произношению человеческих звуков. Но когда эта анатомическая трудность была снята, шимпанзе оказались очень способными уче­никами: на протяжении года-полутора они овладели словарным за­пасом, превышающим сотню слов, и абсолютно адекватно употреб­ляли их даже в неожиданных для себя не предусмотренных экспери­ментом обстоятельствах. Любопытно, что овладение языком жестов перестроило поведение антропоидов: при объединении их с «негово­рящими» особями они чувствовали своё отчуждение от них и тяну­лись к экспериментаторам – людям. А матери, обученные языку жестов, обучали ему своих детёнышей.

Но речь жестов имеет один большой недостаток – она не дистанционна и не пригодна в темноте, этим её функциональные возможности сразу же резко ог­раничиваются. Выше говорилось, что древнейшие гоминиды не мог­ли не пугать животных при загонной охоте каким-то шумом, в том числе и голосом. Все обезьяны, включая и человекообразных, – во­кализованные животные, произнесение тех или иных звуков для них естественно. Хотя все это и косвенные, но все же достаточно полно­весные доказательства вокализации древнейших гоминид и наличия у них очень слабых начальных, но всё же вполне ощутимых начатков звуковой коммуникации.

Если гово­рить о непосредственной основе звуковой речи у древнейших гоми­нид, то она образована вокализацией, типичной для высших прима­тов и, видимо, очень похожей на неё по своему характеру, но, конеч­но, не по форме звучания, которая могла быть совсем иной. В этой вокализации выделяются два типа или две основные группы зву­ков – обычные звуки, выражающие угрозу, ярость, страх и т. д. (их насчитывается от 20 до 30 у разных видов), и так называемые жиз­ненные шумы, которые обезьяны издают постоянно, но которые связаны больше с их эмоциональным состоянием (удовлетворением от еды, например) и не несут информативной нагрузки, кроме, может быть, той, что все члены стада, пока издаются поочередно эти зву­ки одним за другими членами стада, чувствуют себя в безопасности.

Кроме обслуживания формирующихся общественных отноше­ний зарождавшаяся система речи должна была обслуживать и все функции развившегося мышления, служила для него внешним выражением. Состав древнейшей лексики сегодня трудно восстановить – наверное, это были наименования съедоб­ных растений, объектов охотничьей добычи, частей туши, орудий труда, обозначение ближайших родственных отношений, неболь­шой набор необходимых глаголов.

Постепенно росла лексика языка и совершенствовалась его операционная сфера, т. е. та рабочая часть языка, с помощью которой всё более тонко выражаются отношения между обозначаемыми языковыми средствами понятиями. В мустьерское время появляются определенные за­чатки культуры, что не могло не повести к дальнейшему обогаще­нию языка.

У неандертальцев было представление об искусстве. Им приписывается самый ранний известный музыкальный инструмент – костяная флейта с 4 отверстиями. Предполагается, что неандертальцы украшали себя перьями, варьируя цветовой орнамент.

Но особенно большой прогресс прихо­дится на заключительный этап существования праобщины – мустьерское время. Именно к этому времени относятся первые яркие свидетельства заботы о членах коллектива – неандертальские по­гребения.

В гроте Ля-Шапель-о-Сен во Франции было обнаружено неглубокое захоронение со скелетом в позе эмбриона, покрытым красной накидкой. Рядом с телом были оставлены инструменты, цветы, яйца и мясо, что может свидетельствовать о вере в загробную жизнь.

Некоторые погребальные обычаи неандертальцев и современных людей близки. К примеру, в Ираке было обнаружено погребение 40-летнего мужчины, на которое соплеменники возложили цветы – вокруг скелета находилось много цветочной пыльцы.

При анализе 36 скелетов неандертальцев, имеющих переломы, только у 11 результаты лечения перелома признаны неудовлетворительными. Это показывает, что уже на таком уровне развития эффективность медицинской помощи при переломах превышала 70%. Значит, первобытные люди знали о переломах и умели их лечить.