Глава ii мэри-все-наоборот

Мэри отвели в дом какого-то английского священника. «Пока поживешь тут, а там будет видно», – сказали ей, и с тех пор она просто мечтала как можно скорее уехать в «новый дом». У священника ей не нравилось абсолютно все. И бедно обставленное бунгало, и дети, которые ходили в старой и некрасивой одежде, и, главное, тут не было слуг-индусов, которые готовы исполнить любой приказ. Другая девочка, попав в положение Мэри, наверняка оплакивала бы родителей и собственную судьбу. Ведь она осталась в этом мире совершенно одна. Но Мэри слишком мало была знакома с папой и мамой, чтобы горевать об утрате. Собственная участь ее тоже не слишком заботила. Подобно всем избалованным детям, она просто не представляла себе иной жизни, чем в родительском доме, и ждала, когда наконец окажется там, где у нее будет столько же свободы и столько же слуг, как раньше.

К детям священника Мэри относилась с таким презрением, что вскоре они перестали играть с ней. Но этим дело не кончилось. На второй день знакомства Безил, который казался девочке самым ужасным из всех пятерых детей в доме, придумал ей очень обидное прозвище. Сначала он начал лезть к Мэри с советами, когда она играла в цветочную клумбу понарошку. Безил уставился на нее своими голубыми глазами и сказал:

– Я бы на твоем месте насыпал вон там горку камней. Тогда у тебя получится настоящий японский садик.

Безил склонился над девочкой. Он хотел показать, как складывают каменные горки в японских садах, но Мэри истошно заверещала:

– Уходи! Не нужны мне мальчишки! Вечно ты всюду суешься со своим гадким курносым носом! Уходи! Уходи! Уходи!

И Мэри с такой яростью принялась топать ногами, словно хотела получше утрамбовать землю в своем саду понарошку.

Безил очень обиделся, но отвечать на грубость не стал. Богатый опыт общения с собственными сестрами ему подсказывал: если хочешь задеть девчонку как следует, лучше всего ее подразнить. Вот почему он громко захохотал и начал петь песенку:

Мэри-все-наоборот,

Ах, как садик твой растет!

Колокольчики, ракушки,

Ноготки, а в них – лягушки!

Он распевал во все горло, пока не подоспели братья и сестры. Они тут же подхватили куплет и спели несколько раз подряд хором. С тех пор никто из них не называл Мэри иначе, как Мэри-все-наоборот. Это приводило девочку в ярость. Но, в отличие от слуг в доме родителей, дети священника ее совсем не боялись. Чем больше она вопила и топала ногами, тем громче они распевали обидную песенку. Наконец однажды днем Безил сказал ей:

– В конце недели тебя от нас увезут домой. Знаешь, как мы все рады!

– Я тоже, – ответила Мэри. – А где будет мой дом?

– Она даже не знает, где дом! – с презрением проговорил Безил. – Твой дом, конечно же, в Англии. Там живет наша бабушка. В прошлом году к ней ездила сестра Мейбл. Но ты-то едешь не к своей бабушке. У тебя вообще ее нету. У тебя там есть только дядя, и звать его мистер Арчибальд Крейвен.

– Ничего о нем никогда не знала, – сердито буркнула девочка.

– Ясно, не знала, – кивнул Безил. – Ты вообще ничего такого не знаешь. И остальные девчонки – тоже. А я вот слышал. Мои папа с мамой разговаривали о твоем дяде. Он живет в огромном заброшенном доме очень старой постройки за городом. Туда даже близко никто не подходит. Такой уж твой дядя злой, что подходить никому не велит. Но даже если бы он разрешил, все равно к нему никто бы не сунулся. Потому что злые и горбатые вроде него вообще никому не нужны.

– Врешь! Врешь! Врешь! Не верю тебе! – крикнула Мэри и заткнула пальцами уши.

Но все-таки слова Безила запали ей в душу. А несколько позже жена священника, миссис Кроуфорд, подтвердила, что через несколько дней Мэри отправится к дяде – мистеру Арчибальду Крейвену, который живет в Мисселтуэйт Мэноре. Услышав это, девочка так побледнела, что сердобольная миссис Кроуфорд спешно ободрила ее поцелуем, а мистер Кроуфорд, стоявший рядом, ласково потрепал по плечу. Мэри в ответ лишь поморщилась. Нежности этих людей были ей совсем не нужны и никак не облегчали ее положения.

В тот день, оставшись наедине с мужем, миссис Кроуфорд с неподдельным сочувствием проговорила:

– Бедняжка Мэри! Надо же, мама была такая красивая, а она просто дурнушка. И характер ужасный. Наши дети прозвали ее Мэри-все-наоборот. С их стороны это, конечно, не слишком учтиво. Но я не решилась даже сделать им замечание. Попробуй-ка, вытерпи все ее грубости. Конечно, если бы красавица мать уделяла ребенку чуть больше внимания, Мэри хоть чему-нибудь могла научиться. А теперь, – горестно вздохнула жена священника, – никто и не догадается, что Мэри ее дитя. Ее, бедную, совсем забросили. Даже когда началась эпидемия, просто забыли в детской. Полковник Макгрю говорит, что чуть дара речи не лишился от удивления, когда увидел ее посреди комнаты…

В конце недели Мэри отправилась в длительное путешествие через океан вместе с женой одного офицера, которая везла в Англию двух собственных детей, чтобы устроить их там в школу-пансион. На корабле Мэри вела себя не лучше обычного, и несчастная женщина облегченно вздохнула лишь в тот момент, когда корабль причалил в Лондоне.

– Надеюсь, с возрастом она станет получше, дети ведь часто меняются, – добродушно заметила она, сдавая Мэри с рук на руки экономке мистера Крейвена.

– В таком случае ей надо будет сильно меняться, а в Мисселтуэйте это навряд ли выйдет, – мрачно отозвалась толстая экономка с красными щеками и пронизывающим взглядом. – Не очень-то ценное приобретение эта девочка, – продолжала она. – А нам все хозяин твердил, что мать ее просто красавица. Оно, может, и так, только вот по дочке не видно.

Разговор этот происходил в холле маленькой частной гостиницы. Мэри стояла поодаль, рассматривая в окно кэбы, автобусы и прохожих. Женщины думали, что она их не слышит, но ошиблись. Она расслышала все и теперь пыталась понять, что ждет ее в новом доме, каков ее дядя и почему его называют «горбуном»? В Индии она горбунов никогда не видела. Может быть, там их просто не было. И вдруг Мэри первый раз в жизни подумала, что всегда была как бы ничьей, даже когда у нее был дом и папа с мамой еще не умерли. Остальные дети, которых она знала, принадлежали своим папе и маме. А у нее, Мэри, никого не было, кроме слуг. Она ощутила страшное одиночество. «Ну почему я всегда всем не нравлюсь? – с тоской размышляла она. – Даже слуги меня не любили. И этой толстой, противной дядиной экономке я тоже не нравлюсь!»

Увы, рядом не нашлось никого, кто бы ей смог объяснить, что не любят ее, в основном, потому, что сама она всех считает противными и всем на свете дерзит. Вот и миссис Мэдлок, дядину экономку, она возненавидела с первого взгляда. Ей не понравилось в этой женщине все – и грубое лицо, и черные глаза, которые словно пронзали насквозь, и вульгарное лиловое платье, и капор с бархатными цветочками.

Когда на другой день они отправились в Йоркшир, Мэри старалась держаться от экономки как можно дальше. Ей было стыдно даже представить себе, что кто-то из прохожих подумает, будто она знакома с такой некрасивой женщиной. Вот почему в вагон Мэри вошла высоко задрав голову, будто ехала совершенно одна.

Миссис Мэдлок все это прекрасно видела. Но она была не из тех, кого волнуют выходки всяких вздорных девчонок. О, она не собирается потакать Мэри. Так миссис Мэдлок и сказала себе. Приезд этой девочки в Лондон вообще шел вразрез с ее личными планами. Дочь ее сестрицы Марии как раз собралась выходить замуж, и миссис Мэдлок нужно было помогать им со свадьбой. В Лондон ей ехать совсем не хотелось. Но стоило ей возразить хозяину, и она мигом бы потеряла великолепное место. Уж миссис Мэдлок-то знала: если надеешься удержаться в Мисселтуэйт Мэноре, не стоит даже самую малость перечить мистеру Арчибальду Крейвену. И не только перечить: она даже ни о чем спросить его не осмеливалась.

Мистер Крейвен просто вызвал ее и бесстрастным, как всегда, голосом объяснил:

– Капитан Леннокс и его жена умерли в Индии от холеры. Он был братом моей жены. Теперь я опекун их маленькой дочери. Завтра она прибывает в Лондон. Вы поедете ее встретить и привезете сюда.

Вот и все. И теперь миссис Мэдлок тряслась в купе вместе с этим неприятным ребенком. Мэри забилась в угол и застыла как изваяние. Читать ей было нечего, в окно смотреть не хотелось, и она сидела, мрачно уставившись в одну точку. Миссис Мэдлок в жизни не видела ничего подобного. Сидеть с таким безучастным видом и безо всякого дела! Через некоторое время экономка не выдержала и резко сказала:

– Мне, наверное, следует рассказать, куда я тебя везу. Ты хоть что-нибудь о своем дядюшке слышала?

– Нет, – тихо отозвалась Мэри.

– Неужто твои мама с папой совсем не говорили о нем? – удивилась миссис Мэдлок.

– Нет! – довольно злобно буркнула девочка.

Она вспомнила, что папа с мамой ей вообще ничего никогда не рассказывали, за исключением каких-нибудь пустяков. От обиды Мэри еще плотнее сжала и без того тонкие губы и сделала вид, что ее совершенно не интересует, какой там еще ее дядя. Миссис Мэдлок, однако, эта уловка не проняла. Смерив девочку пронзительным взглядом, она хмыкнула и, лишь совсем чуть-чуть помолчав, продолжала:

– Думаю, мне все-таки надо тебе кое-что рассказать. Ты, дорогая моя, едешь в очень странное место, и мой долг тебя подготовить.

Экономка думала, что такие слова кого угодно расшевелят. Но на лице Мэри по-прежнему не отражалось ровно никаких чувств. Эта девочка была словно специально создана для того, чтобы удивлять миссис Мэдлок. Все же, набрав побольше воздуха в легкие, она продолжала:

– Там огромное поместье, но оно мрачновато. Дядя твой, мистер Крейвен, всей этой мрачностью даже гордится. Странно, но факт. Домина и правда жуть как старинный. От роду ему шестьсот лет, и стоит он на краю вересковой пустоши. В нем, считай, сто комнат, не меньше, но почти все они заперты. А картин всяких, мебели и других разных старинных вещей там целая уйма. Всему этому тоже лет очень много. Вокруг дома – большущий парк, и сады, и деревья такие старые, что у некоторых ветви склоняются к самой земле.

Экономка умолкла и некоторое время сидела с задумчивым видом, словно припоминая, не забыла ли чего рассказать. – Нет, – решительно изрекла она наконец. – Больше, сколько ни ломай голову, ничего интересного там не найдешь.

Но Мэри и того, что она услышала от миссис Мэдлок, было вполне достаточно. Все это настолько не походило на Индию, что девочка поневоле заинтересовалась. Но чем сильнее увлекали ее слова миссис Мэдлок, тем больше напускала она на себя равнодушие. Это была одна из самых неприятных привычек Мэри Леннокс. Впрочем, стойкая экономка и тут не сдалась.

– Ну, и что ты по этому поводу думаешь? – спросила она.

– Ничего, – буркнула Мэри в ответ. – Я об этих местах вообще никогда не слышала.

– Ну, прямо не девочка, а старушка, – усмехнулась экономка. – Неужто тебе и впрямь все равно?

– А какая вам разница, все мне равно или нет? – со столь же скучающим видом проговорила Мэри.

– Вот тут ты, пожалуй, права, – кивнула миссис Мэдлок. – Там, куда я везу тебя, ничего такого в расчет не берется. И зачем только ему держать тебя в Мисселтуэйт Мэноре? Разве что так проще всего поступить. Уж он не больно о тебе станет печься. Это уж будь спокойна. Он никогда ни о ком не заботится. У него… – Она на секунду задумалась, а потом продолжала: – Вообще-то хозяин у нас горбатый. Из-за этого у него вся жизнь наперекосяк. Смолоду он был желчным, и все богатство ему было без пользы, пока он вдруг не женился.

Услыхав о женитьбе, Мэри невольно подалась вперед. Она и не думала, что у дяди, кроме какого-то там горба, есть еще и жена. Экономка сразу заметила, что ей все-таки удалось вызвать у этой странной девочки любопытство.

– Его жена была такой милой, хорошенькой, – продолжала она. – Пожелай она только, твой дядя бы для нее на край света отправился. Никто и предположить не мог, что она пойдет замуж за горбуна. А она взяла и пошла, и тогда все вокруг стали болтать, что это из-за его денег. Только все было совсем не так. Потому что, когда она умерла…

– Умерла! – вырвалось горестное восклицание у Мэри.

Она вспомнила французскую сказку «Рике с хохолком» о бедном горбуне и прекрасной принцессе, и ей стало вдруг очень жаль мистера Арчибальда Крейвена.

– Умерла! – подтвердила миссис Мэдлок. – После этого дядя твой стал совсем странный. Похоже, его вообще теперь ничего не волнует. И людей он видеть не хочет. По большей части он где-то в отъезде. А как возвращается в Мисселтуэйт, запрется в западном крыле, где у него личные комнаты, и никого, кроме Питчера, не допускает к себе. Питчер – это, чтобы ты знала, старик. Он заботится о хозяине с тех пор, когда тот был еще ребенком, и знает все его прихоти.

Мэри никогда не думала, что такое может случиться с живыми людьми. Старый дом с комнатами, в которых никто не живет. Вересковые пустоши. Несчастный человек с горбатой спиной… Все это напоминало какую-то страшную сказку из толстой книжки. Девочка совсем приуныла. Она еще глубже забилась в угол, и тут по окнам вагона вдруг начал хлестать косой дождь. Это было вполне созвучно настроению Мэри. Она с грустью размышляла о красивой жене мистера Крейвена. Если бы она не умерла, в старинном доме, наверное, было бы весело. Миссис Крейвен одевалась бы в легкие платья из кружев, такие же, как у мамы Мэри, ездила бы на всякие веселые приемы и званые ужины, и дядя Арчибальд никогда не грустил бы. Но, увы, его красавицы жены уже не существовало на этом свете!

– Не надейся сразу увидеться с ним, – вторглась миссис Мэдлок в невеселые размышления Мэри. – Десять против одного, что он уедет куда-нибудь, так и не показавшись тебе. И не жди, что кто-то будет вокруг тебя прыгать и развлекать. Придумывай сама себе игры и сама о себе заботься. В такой уж ты дом попала, моя дорогая. Тут тебя только сразу предупредят, куда соваться не следует. В садах и в парке веди себя как угодно, но в доме… Там заведен строгий порядок, и дядя твой, мистер Крейвен, его нарушать никому не позволит.

– Нужен мне его гадкий дом, чтобы в него соваться, – сварливо ответила Мэри.

Дядя Арчибальд оказался таким же противным, как все остальные, а значит, совсем не заслуживал ее жалости. Мэри отвернулась к окну и следила, как стекло захлестывают все новые потоки дождя. Наконец от однообразия у нее зарябило в глазах. Еще мгновение, и она крепко заснула.