Здесь и далее следует пока невычитанный текст. Свежайшая текущая версия — на GDocs. Еще раз приношу прощения за неудобства, скоро текст будет перезалит 12 страница

Я знала, что произойдет, едва он отойдет от меня.

— Нет. То есть… если хочешь, просто побудь со мной еще немного, — сказала я тихо. Я глубоко вздохнула, потеребив рукава толстовки, пока мои глаза искали что-то в далеком холодном месте, глубоком и тайном. — Некоторые из нас одиноки по выбору. Другие же…

Раздался стук в дверь домика-дерева.

— Входи. Войди же, чужак или друг, входи за порог. Ибо зелья, что есть у меня, любой излечат порок.

С глубоким деревянным скрипом двери, я вошла в дом зебры. Я немедленно опустила оба капюшона с рога и храбро заговорила в ледяном воздухе:

— Это вы — мисс Зекора?

— Да, да, — проговорила она, внимательно вглядываясь во множество свитков, присланных ей с ее родины. — В домах Понивилля мое имя известно. По пони словам, лекарство мое порой бывает чудесно.

— Ну, я ничего про то не знаю, но кое-какой пони послал меня сюда, чтобы я вам дала кое-что.

— О?

— Ага. Эти штуки нашли лежащими посреди центра города, и ни один пони из этих мест на них не претендует. Мы решили, что они… ну… единственной в округе кобылы с гривой ирокезом, улавливаете?

— Боюсь, яснее вы выражаться должны, — Зекора свернула свои свитки и бросила на меня подозрительный взгляд с другой стороны деревянного атриума. — Что за интересные штуки тобой в мой дом принесены?

— Э… — я бесстрастно развернула сверток, и протянула для ее изучающего взгляда пару барабанов. — Эти предметы значат для вас чего-нибудь?

Я сохраняла безразличное лицо. Я ждала.

На мгновенье, я могла была поклясться, что полоски на шкуре Зекоры будто бы побледнели. Ее рот распахнулся и она на заплетающихся ногах медленно подошла к удерживаемым мной предметам. Шепот сорвался с ее губ — без сомнения, тонкая ниточка ее родной речи. Наконец, она сглотнула и воскликнула:

— Частичка Зебрахарской души — сушеная солнцем на барабане петля. Тенями клянусь, не видала подобных вещей с тех пор как была я мала.

Я понимающе на нее покосилась.

— Значит, я была права. На них просто ставить печать «зебра» больше некуда, а?

— Можно сказать, так и есть, — запинаясь, сказала она, держа копыто у груди. — Ценность их для народа родного мне и не счесть.

Нечто разгорелось на ее лице — милая улыбка, выкованная множеством воспоминаний, мелькнувших в ее голубых глазах, что глядели на барабаны и, одновременно, будто насквозь них.

— Братья и сестры мои играли на них, когда я была лишь дитя. Одна только память о них силой и юностью полнит меня.

— Ага. Ностальгия — штука такая.

— Но присутствие их поистине с толку сбивает меня, — заявила она с растерянным выражением лица. — Как же пони может наткнуться на них вот так, среди обычного дня?

Я бросила взгляд на дальний угол ее рабочего места. Глаза мои задержались на деревянной резной панели — как на далеком закате, тепло которого не можем мы обе ощущать более на своих шкурах в этом холодном царстве. На самом деле, я сделала эти барабаны сама — точно так же, как создала все инструменты, как классические, так и нетрадиционные, что висят сейчас на стенах моей хижины. Иногда одиночество отчасти значит поиск смысла одиночества. И стоя там, практически замерзая до смерти в присутствии этой зебры-отшельницы, я обнаружила нечто куда более сакральное, чем забытый напев.

— Что ж, и куда более странные вещи случались, — легкомысленно заметила я. — Как бы то ни было, ни один пони в городе их не желает. По-видимому, вам они подходят лучше всего.

Зекора закусила губу во внезапном приступе меланхолии.

— Что случилось? — спросила я, изображая беспокойство. — А, точно. Пони в городе говорят, что вы шаман. Дайте угадать, ваши обеты запрещают вам играть музыку, или что-то в этом духе?

Она помялась слегка, хоть и не в силах оторвать взгляд своих голубых глаз от предлагаемых ей чудесных инструментов.

— Должна признать свое я смятенье, ибо в работе, а не игре вижу я свое предназначенье. К чему же еще мне работать в чуждой стране, если не для поисков тайн мировых взглядом извне?

— Мисс Зекора, я содрогаюсь от мысли, что ищущий знаний забывает о поисках себя.

Она ничего на то не ответила и лишь печально повесила голову.

Тем не менее, я улыбалась.

— Что ж, если вам нельзя играть то, что столь дорого вам… — я проковыляла к деревянному табурету и уселась на него. Чудесным образом дрожь прекратилась, а потому я с наслаждением встретила этот драгоценный момент, занеся пару копыт над барабанами-близнецами. — То, наверное, ничего плохого не произойдет, если попробует кто-то другой, чтобы вы смогли хотя бы насладиться знакомыми звуками?

Она разинула рот, глядя на меня так, будто я загорелась.

— Неужели правду вы мне говорите? Что зебрахарских ударных искусство в себе вы таите?

— Хммм… Должно быть так и есть, раз вера в это так исказила ваши рифмы, — подмигнула я ей и указала на другой табурет. — Присаживайтесь. Всякая хорошая музыка создана, чтоб ее слушать не в одиночку. Даже шаман может позволить себе время от времени компанию, не так ли?

Она улыбнулась, и влага в ее глазах была подобна оной у юной очарованной кобылки. Зекора устроилась напротив меня, с лицом, полным света и веселого нетерпения, когда я только начала исполнение ритуального напева, что я разучила довольно давно — аккомпанируя ритмом барабанов, который я освоила до мастерства благодаря времени, терпению и одиночеству. Мы с ней сошлись — одинокие души в чужеродном холоде мира, для того, чтобы насладиться чем-то, что давно утеряно для нас обеих. И хоть мы, возможно, и не достигли какого-либо прогресса, мы все же напомнили себе (пусть и кратко), о том, чем же этот прогресс вообще является.

Однажды я излечу свое проклятье. Может, это потребует возвращения к отрывкам «Плача Ночи». Может, это значит сведение воедино кусочков новой мелодии в моей голове. Может, мне придется взяться за исполнение этой элегии, или еще десяти новых, или даже тысячи. Вдруг оказалось, что длина лежащей впереди дороги ничего не значит. Друзья ждут меня со всех сторон, и пусть они не знают моего имени, я вижу и слышу, как мой дух отражается в них — в их тепле и в их искренности. Мечта об их глазах, глядящих на меня, и о том, что однажды я не утеряю этот взгляд, хранящий мою душу, ни на единый день — ее я буду преследовать с радостью, ибо существует ли другая движущая сила, побуждающая продираться сквозь морозные глубины этой вселенной?

В этой жизни мне гарантирован хотя бы один друг.

И пока я верна себе, я могу быть верной и для всех остальных.

===

[1] 10 метров

[2] Moonwhinny. Лунноржание. Напрямую связано с городом Вайнпег. Который, ясное дело, переводить ни в коем случае нельзя.

[3] 5 метров и. 7×10 метров.

[4] Milkwood = milk+wood придумано от milkweed=молочай.

[5] Ха! Тут даже понифицировать нечего. Hyppo – лошадь. В оригинале было Haypocrates.

[6] Пайн=Pine=Сосна. Имена переводить у нас не принято.

V — Индустрия

Нередко я задумывался — а для чего же мы действительно существуем в этом мире? Конечно, этот вопрос так или иначе задавали себе все. Мало того, он стал даже, в своем роде, немного затасканным. Очень много разнообразных ответов давалось на это. Одни говорили глубокомысленные и прочувствованные речи, другие просто повторяли чужие догмы, третьи молча пожимали плечами. Я в своей жизни проходил через все три типа этих ответов.
Но вот относительно недавно, я кажется нащупал ответ, который устраивает меня больше всего. И, как оказалось, не я один. Эту же точку зрения разделяет и Рарити, по крайней мере, эти слова вложил в ее сознание Скиртс.

Об этой главе можно многое сказать — она затрагивает важные темы. Но, пожалуй, я буду краток. Эта глава разворачивает поднятую в серии «Suited for Success» тему на новый уровень, извлекает те чувства, мысли и образы, что не смогли уместиться в тесные рамки. 20и минутной серии.

Я знаю, каждый художник проходит через этап, описанный в этой главе. Каждый встает перед этим распутьем.

Так что же важнее — успех или душа? Механическое, холодное исполнение чужой серой воли, или свободный полет в теплых лучах вдохновения?
Ответ на этот вопрос каждый художник должен найти для себя твердо и до конца, ну или хотя бы найти компромисс. Потому что в противном случае — нет человека (или пони) несчастнее, чем творец чьи порывы игнорируют, или ремесленник, которому претят результаты его труда.

/Более полная, с точки зрения форматирования, версия доступна на Gdocs

Напоминание об аналогах цветовой маркировки: имя Лиры (зеленый) — наклонный шрифт. Ядро проклятья (магента) — подчеркивание.

/////////////////////////////////////////////////

Дорогой Дневник,

Что это значит — быть проклятой? Что же это в действительности значит? Значит ли это, что меня ограбили? Значит ли это, что я еще владею чем-то, что будет еще только украдено у меня? Испытала ли я уже самое худшее из того, что жизнь может на меня обрушить, или я просто лежу беспомощно, в ожидании самой темной, самой жестокой последней усмешки судьбы?

Это так просто — жалеть себя. Я не могу не мусолить в своем сознании эту жалость каждый день. Какое-то время я боялась, что если позволю подобным мыслям окопаться в моей голове, то я паду так низко, что буду творить дела в равной степени отчаянные и жалкие, что только будут ранить те призрачные тени друзей, которыми я, как себе воображаю, постоянно окружена.

И тогда я сталкиваюсь с душами, поразительными, вдохновляющими душами, каждая из которых была рождена с возможностью сиять, как сияла когда-то я. Только вот даже несмотря на то, что они не были магическим образом лишены возможности достичь величия, они, как я вскоре осознала, тоже не в силах оказались превозмочь самих себя. В конце концов, что есть жизнь, как не сложная игра, в которой есть одновременно и победители и побежденные, и при том недостаточно очков для того, чтобы спокойно удовлетворить обоих?

На самом деле нельзя отрицать, что я — пони без какого-либо реального будущего. И пока я, каким-то образом, не сумею раскрыть и обуздать магическую силу элегий, являющихся толстыми черными стенами моей невидимой тюрьмы, я не могу лелеять надежду на что угодно, кроме будущего, укрытого пеленой забвения, неясности и пустоты.

Что же можно сказать о тех, кто окружает меня? На самом деле, пони всегда были прокляты, с самого начала времен. Но проклятье их — не ледяной купол амнезии, но прозрачная сфера невежества, что постоянно угрожает нашим мечтам и нашему вдохновению, начиная от гениальных идей, с которыми они приходят, кончая отчаянными попытками их выражения.

У меня, по крайней мере, есть надежда, которой, похоже, нет ни у одного другого пони. Как только я покончу с этим проклятьем, я верю, что тут же вернусь к реальному существованию. Тем не менее, судя по моему опыту, в мире живет множество кобыл и жеребцов, и все они — чуткие сердца, что никогда не смогут жить столь ярко, сколь того желали бы, как бы сильно они ни пытались. Какое решение должны достать они из жеребьевочной шапки? Какая серебряная пуля сразит зверя, что пожирает их художественное начало, сразит столь же легко, как мне удалось освободиться от своего?

Нет. Я не проклята. Я просто менее благословлена, менее полирована, менее сияюща, чем те, кто окружают меня. Со временем, я верю, что оживлю то, что умерло во мне. Я верну свет моему блеклому существованию. И все же, как далеко бы я ни продвинулась, если продвинулась вовсе, я не могу отбросить надежду; я не могу перестать мечтать о том, что каждому, кто меня окружает, однажды улыбнется та же удача.

Когда я вошла, у меня над головой звякнул дверной колокольчик. По богатому интерьеру магазина мод прокатилась нежная мелодия. Вскоре, впрочем, этот небесный перезвон был оттенен выразительным голосом, что сам мог похвастаться не менее певучим тоном.

— Добро пожаловать в Карусель-Бутик, где всякое одеяние — chic, unique et magnifique [1].

Я не могу сдержать улыбку. Поистине, это потрясающе утонченное приветствие, насколько я вообще могу судить по своему опыту.

— Простите… — я заговорила столь мягко и вежливо, как только могла. Прошло уже около недели с тех пор как я исполнила Плач Ночи. Я почти восстановила свои нервы, а потому вновь была рада выйти на публику. Ласкающие глаз занавеси и запах чистых тканей убаюкали мой дух, когда я со своей грубой седельной сумкой и непритязательной толстовкой вошла в это роскошное заведение. — Мне сказали, что здесь работает кобыла по имени Рарити. Могу ли я поговорить с ней?

Давным-давно, я установила себе простое правило «приветствия» для пони, которых я уже неплохо знала. Исключительно для простоты процесса, изображение неведения оказалось полезной привычкой: мне не хотелось никого пугать обращением к ним сходу по имени. Уже очень долгое время я ни разу не сомневалась в необходимости этого моего жизненного принципа.

— О, дорогая, но вы и так говорите с Рарити. Единственной и неповториииимой, — она укорила меня как принцесса, отчитывающая нерадивого слугу. И в то же время у ее голоса была некоторая музыкальная сторона, как будто она специально подчеркнула сатирой саму идею подобной снисходительности.

— Ах, только послушайте, что я говорю, — воскликнула она, подавив смешок. — Приношу извинения, мэм. Клянусь, наверняка есть поговорка насчет работы над прекрасным платьем, когда внутри все поет. Это как закупаться продуктами на голодный желудок. Только напрашиваться на неприятности, хмм? Хмм-хмм-хмм…

Снаружи стоял прекрасный день, и это я могла сказать уже только по одному сиянию, что сочилось на стены сквозь ажурные окна этого заведения. Упомянутая белая единорожка вертелась вокруг бального платья, которому еще предстояло пройти долгий путь, прежде чем стать атласным шедевром. Тон голоса Рарити соответствовал игривому художественному настрою ее нынешнего проекта. Я, можно сказать, ощутила себя преступницей из-за того, что вмешалась в это действо.

— Ни к чему извиняться, — сказала я с улыбкой, стоя позади нее. Я вытянула шею, косясь на ее фигуру, будучи вдруг притянутой любопытным зрелищем ее работы. Есть в мире вещи, способные неожиданно поглотить все внимание. И Бутик Карусель пропитан атмосферой волшебства — мне казалось, я попала на родину всех магических вещей.

— Я слышала в городе о ваших талантах и мастерстве, — воскликнула я, сопротивляясь дрожи достаточно для того, чтобы не подавать виду. — И мне интересно, не желаете ли вы заработать еще несколько битов?

— За какую же работу, позвольте поинтересоваться? — тихо произнесла Рарити, не оборачиваясь. Она добавила еще одну голубую ленту на край расклешенной юбки голубого одеяния. Она была неразлучна со своей работой; я — лишь терзаемый любопытством спутник на орбите священного для нее проекта. — Как бы я ни хотела избежать того, чтобы показаться пренебрежительной по отношению к новым фантастическим возможностям, я иногда бываю перегружена крайне внушительным списком заказов. Если вы действительно слышали обо мне в городе, то, не сомневаюсь, вы уже осведомлены о моем в последнее время довольно строгом расписании встреч. Загляните на рецепцию [2], дорогая, там вы найдете очень детально проработанный список с условиями, по которым я принимаю заказы.

— О, я хочу вовсе не платье, — сказала я с нервной улыбкой.

Она слишком сильно дернула ленту, чуть не порвав нитки свежих швов, которыми та крепилась к платью. Даже не глядя на нее, я буквально ощутила, как она часто-часто заморгала.

— О? — ее голос слегка надломился. Комната потускнела на кратчайший момент. — Если не платье, то что же тогда, позвольте спросить?

Я решила быть настолько прямолинейной, насколько возможно.

— Я слышала, что ваш особый талант — работа с драгоценными камнями, — мой взгляд пробежался быстро по ее сапфировой Метке, пока я теребила неловко свою седельную сумку. — Пони сказали мне, что вы хороши в обнаружении и зачаровании по-настоящему редких драгоценных камней.

— С-сказали, вы говорите? — ее голос был лишен выражения, напоминая собой гладкую ткань ее неоконченного платья. Она застыла на месте, будто глядя сквозь свою работу. — Что ж, эти пони определенно честны. Что же вам нужно, мисс…?

— Лира Хартстрингс. И мне нужно кое-что зачаровать, — сказала я. Чувствуя холодок в воздухе, не идущий от проклятья, я добавила с улыбкой: — И я не хотела бы без необходимости обращаться к каким-либо другим мастерам в городе. Я слышала, что вы — лучшая, так к чему мелочиться?

— Хмммм… — она медленно и изящно повернулась, чтобы посмотреть на меня, и улыбка на ее лице возникла столь же легко. — Говорят, я лучшая? Что ж, полагаю, это что-то то значит.

— Но… я не знала, что вы так заняты, — сказала я, слегка поежившись смущенно. Я давно уже поняла, что я всегда буду занозой в теле этого города. Что бы я ни делала или ни говорила, ситуация всегда даже близко не остается столь же безмятежной, как до моего появления. — Вы работаете над чем-то действительно прекрасным. Я не хочу нарушать ваше сосредоточение подобным жалким запросом.

— О, дорогая, гоните подобные мысли! — она немедленно бросилась ко мне так, будто я была качающимся на краю лестницы, готовым упасть, маленьким жеребенком. Я внезапно стала самой важной персоной в ее мире. Я не слишком-то ожидала такого эффекта, а потому мое сердце екнуло. — Не хотела бы я излишне рисоваться, а именно этим я это и считаю, но я могу зачаровывать камни буквально не глядя. Среди прочего, это дело только помогает мне лучше сосредоточиться, так что, по сути, это положительно скажется на моей работе над платьем! А теперь… кхм…

Она царственно мне улыбнулась. В ее глазах сияли искорки, что их не покидали. Я вдруг поняла, откуда она взяла свой вкус к красоте.

— И о скольких же каменьях идет речь, мисс Хартстрингс?

Я заглянула в седельную сумку. Все четыре звуковых камня, что продала мне Зекора несколько дней назад, совершенно лишились зачарования. Если, исходя из предположения, что мне хватит храбрости, я вообще надеюсь исполнить застрявшую у меня в голове новую мелодию, то я не добьюсь решительно никакого прогресса, пока не заряжу все четыре камня до их полной магической силы. И чем скорее я верну их к изначальному великолепию, тем скорее я снова окажусь в погребе, и буду исполнять элегии, бросая свою душу в темные глубины бездн тайны, холода и теней…

— Только один камень, — сказала я ей. Я достала один темный кристалл из сумки и поднесла его телекинезом к кобыле. — Я работаю над кое-какой новой композицией, и мне не помешает мана-батарейка поблизости, чтобы… чтобы… ну…

— Чтобы поймать ту особую искорку вдохновения? — Рарити мгновенно выхватила камень, как будто он принадлежал ей самой с самого начала времен. Она повертела его телекинезом перед глазами под разными углами, изучая взглядом эксперта. — И не говорите. Я очень хорошо знаю, каково это чувство. Единорог зачастую является отражением своего окружения. Нередко я практически жалею тех, кто не благословлен возможностью контакта со щедрыми энергетическими нитями нашего сверхъестественного мира. Вы когда-нибудь слышали о Хойти Тойти? Воистину, настоящий бриллиант в серой массе кутюра земных пони. Широко ходит легенда, что он якобы создал свой первый успешный модельный ряд, работая в деревянной лачуге на окраинах Лас Пегасаса. Ха! Можете в это поверить?

— Оххх…

— Хммм… Охохо, теперь я понимаю, почему вам пришлось прийти к самой-самой лучшей зачаровательнице камней во всем городе, — сказала она, игриво подмигнув мне. — Бедняжка через многое прошел! Он теперь, можно сказать, годится только на то, чтобы подпирать дверь! Что же вы, дорогая с ним делали? Вызывали с его помощью Виндиго из небытия?

Я закусила губу. С боем я прорывалась сквозь свежую волну воспоминаний, всех как одно очерченных морозом и тенями.

— Скажем так, я не такой уж среднестатистический сочинитель музыки, — тихо произнесла я в итоге. Мои уши дернулись, когда я попыталась вытрясти мелодию из своей головы хотя бы для того, чтобы добавить ровности звучанию моего голоса. — Иногда мне приходится достигать великих глубин — глубже, чем история помнит — для того, чтобы восстановить священнейшие из баллад, утерянных для нас. Я верю, что существуют песни, значащие для народа пони так много, что мы более не способны удержать их в памяти, и процесс их нахождения требует от меня куда больше, чем только лишь один мой талант. Он требует так же и много… эмм… магической энергии. Это… не слишком, случаем, бессмысленно звучит на ваш взгляд?

Я поморщилась, не таясь. Я уже собиралась покинуть Карусель и попытаться повторить всю эту встречу заново на следующий день.

Но нечто, что могло быть утеряно, оказалось вовремя спасено любезностью Рарити, и только ею одной.

— Что для меня очевидно, дорогая, так это что передо мной художник, ищущий красоту, и это нечто, что я без единой задней мысли глубоко уважаю, — она улыбнулась мне поверх тусклого драгоценного камня. — Я тоже питаю глубокое восхищение перед классицизмом. Если бы я могла изобрести машину времени и отправиться в эпоху Старсвирла Бородатого…

Она поднесла ко лбу копыто и описала взглядом круг по потолку бутика.

— Оооо, звезды, сколь много было утонченных произведений дизайна брошено на съеденье голодной моли и обречено на горькое увяданье в веках! Если бы я только могла вернуть в наши дни хоть одну иллюстрацию, я бы возродила в современной Эквестрии истинный вкус и элегантность. Но, увы… — она вновь сосредоточилась на темном камне и любяще прошептала, будто лаская отражение, кроющееся под ониксовыми гранями. — Для чего же еще мы живем наши жизни, если не для того, чтобы изобретать, вдохновлять и просвещать?

Я сглотнула и неловко улыбнулась.

— Не могу сказать, что я хоть чуть-чуть столь же творчески одарена как вы, мисс Рарити. Я просто историк.

— Чушь! Не недооценивайте свои способности! — она улыбнулась мне. — Никто не может быть на самом деле только лишь придатком прошлого. У нас у всех есть будущее, которое мы строим все вместе, каждый в своей уникальной, особой манере, разве не так?

Я отвела от нее взгляд. Стены здесь были усеяны в случайных местах сияющими каменьями и зеркалами. Куда бы я ни поглядела, я видела белую шкурку Рарити и ее фиолетовую гриву в отражениях этого сверкающего калейдоскопа. Моих цветов не было видно нигде.

— Я не слишком-то загадываю на будущее, — в конце концов пробормотала я, и снова глянула на нее. — Разве это такое уж преступление — жить в настоящем?

— Мой опыт мне говорит, что святые и преступники зачастую разделяют подобный взгляд, так что к чему на это налегать, хмм? — легкомысленно отметила она, затем прочистила горло. — А теперь, дорогая, насчет… возвращения великолепия вашемукогда-то великолепному драгоценному камню…

— О, эм… — я переступила с ноги на ногу. — Я знаю, сейчас он не слишком впечатляюще выглядит, но это…

— Созданный турами звуковой камень. Поверьте мне, дорогая, я в камнях разбираюсь. Должна сказать, это замечательный экземпляр. Там, где турам не хватает эстетики, они восполняют ее внутренней сущностью. Если бы он был сделан любой другой культурой Эквестрии, то можно было бы и не надеяться его перезачаровать.

— Какая цена будет приличествовать подобной услуге?

— Хмм… — Рарити говорила громким шепотом, подходя к ближайшему окну и, раздвинув телекинезом занавески, пропуская тем самым прямиком в самое сердце бутика сияющий луч полуденного солнца. — Ужасно много времени прошло с тех пор, как я последний раз предоставляла услуги зачарования, если так подумать. Но, если я правильно припоминаю цены, которые я требовала…

Она остановилась на несколько секунд, столь долгих, что я могла лишь только предположить: она просто изображала поиски в памяти, исключительно только для того, чтобы их изображать. Вскоре она бросила умиротворенный взгляд на меня.

— Три бита, дорогая. Вполне подходит, как вы думаете?

Я не могла сдержаться. Я сощурила один глаз, моргая на нее, и помялась, перед тем как ответить: — Эм… Да. Это… очень щедро с вашей стороны.

— Хммм… Пожалуй, мне это часто говорят, — ее голос задрожал к концу фразы, будто она проснулась этим утром, хихикая, и до сих пор не могла перестать; и воздух тут же засверкал не только от ее искристого телекинеза, которым она перенесла металлический штатив из шкафа. Она сдула с треножника пыль, слегка кашлянув, и установила его прямо перед окном. — О, я рада, что эта штука еще не заржавела. Я очень бы подвела свою семью, если бы из-за меня этот станок оказался потерян.

— Если вы не против, я хотела бы узнать… эм… — я подошла к ней и к ее устройству. — Что именно это такое?

Она издала легкий смешок.

— Вы действительно всю жизнь держали свой рог застрявшим в исторических книгах, не так ли? Я внутри тихо рыдаю каждый раз, когда встречаю единорога, не экспериментировавшего хотя бы с еще одним стилем магии, — она прочистила горло и продолжила, методично устанавливая подлетевшую стеклянную линзу на верхний стержень устройства. — Это, моя дорогая, — селестионный увеличитель. Каждый предмет, что можно в этом мире зачаровать, имеет в себе общий элемент, который практически всегда способен вернуть блеск магии этих вещей без потерь.

Я моргнула и произнесла:

— Солнечный свет?

— Ммммхммм, — напела Рарити, наклоняя линзу и располагая ее под нужным углом так, чтобы сфокусировать тонкий луч усиленного света сквозь кольцо металлических зажимов на вершине установки. — Ее Величество Принцесса Селестия дает нам больше, чем просто тепло и красоту дня. Она дарует нам самую суть своего естества, нечто священное, что было унаследовано ей от самого Вселенского Матриарха. Правильно сфокусировав энергию солнца, мы, можно сказать, берем магию прямо из воздуха.

С напряженным выражением лица, она осторожно, осторожно поднесла магией тусклый камень и плотно его закрепила в полированном кольце зажима.

— Иииии… вот! Ах… Скажите мне, разве могут быть пони одарены чем-то более щедрым, чем свет самой Принцессы?

Я подошла ближе и внимательно уставилась на камень с чутким, жеребячьим любопытством. Поистине, прямо перед нашим взором, унылый вид звукового камня растворялся без следа, сменяясь сиянием, исходящим из центра темного кристалла в ответ на сфокусированный луч света. Оно было тусклым поначалу, но вскоре знакомое изумрудное свечение начало пробуждаться к жизни под гладкой поверхностью камня.

— Это… действительно красиво, — отметила я. — Это как поймать в банку величие аликорна!

— Нет, еще нет, — решительно сказала Рарити. Она отодвинула меня в сторону и подошла к камню так, будто он был алтарем. — Кхм. Теперь начинается моя работа, дорогая.

Она подмигнула мне и только тогда я поняла, что она действительно достойно заработает свои биты. С великим сосредоточением Рарити сфокусировала магическую энергию в своем роге. Еще одно сияние озарило эту часть Карусели, когда она вскоре принялась окружать камень каскадом искр.

Я поняла, что она использует свои таланты для того, чтобы установить на звуковой камень удерживающее заклинание. О том, чтобы повторить что-то подобное, я даже и мечтать не могла. После года изучения каждой посвященной лунной магии книги в библиотеке Твайлайт, я научилась исполнять фантастические приемы, но все равно дар Рарити меня поражал.

— Это… это невероятно, — я, улыбаясь, переводила взгляд с нее на камень и обратно. — И вы, кажется, это делаете с такой легкостью…

— Только потому, что это действительно легко, дорогая. Мммм… для меня, по крайней мере, — тихо проговорила она куда-то в сторону, не прерывая сосредоточения. — Я бы не хотела звучать хвастливо. У нас у всех есть свое место в мире. Я встречала единорогов, которые могут делать подобное в два раза быстрее, и при этом, они запрашивают за услугу в три раза больше. Я изо всех сил стараюсь не быть на них похожей. Истинный талант, в конце концов, служит для того, чтобы зарабатывать куда больше, чем просто деньги.

— Что ж, вы заработали мою благодарность, мисс Рарити, — кратко усмехнулась я, вынимая левитацией три золотых монетки из седельной сумки. — А также мои биты.

После того, как она грациозно приняла оплату в собственный захват, я добавила:

— Хотя, сколько бы я вам ни заплатила, ничто не сравнится с тем, каким золотым кажется сегодняшний день.

— О?

— Я осмелюсь сказать, что вы, кажется, сегодня в прекрасном настроении. Хотела бы я, чтобы все пони были бы в столь же солнечном настрое.

— Разве есть какой-нибудь повод, по которому они не желают в нем быть? — она продолжала зачаровывать камень, бросив на меня взгляд уголком глаза. Ее губы были сложены в улыбку так, будто она с ней была рождена. — Что ж, возможно, только я так говорю. Так уж сложилось, что на меня в последнее время свалилась удача в немалом количестве. Уж простите меня, если слова мои звучат несколько грубо.

— Нет ничего грубого в том, чтобы быть счастливой, мисс Рарити. Могу ли я осмелиться спросить, каков повод?

— Скажите мне… — мелодичный тон Рарити не поколебался ни на мгновенье. — Вы когда-нибудь слышали о Силвер Симс [3]?

Мой взгляд поплыл по богатым украшениям бутика, и у меня не нашлось слов для ответа.

— Не могу сказать, что слышала. Но, опять же… хех… что в имени? [4]

Ее реакция была весьма бурной.