Алаверды

На днях, 16 апреля у меня был День рождения. Мне исполнилось 69 лет - уму непостижимо! Еще недавно мне казалось, что человек под семьдесят лет – это глубокий старец. А разве я старец? Я ведь еще о-го-го! С работы разве что прихожу никакой…

Целый день и по стационарному телефону, и по мобильнику, и по Интернету меня поздравляли любимые и ценимые мною люди. Эти люди – «сухой остаток», результат длительного фильтрования временем и событиями многих и многих встречавшихся мне в разные годы людей. Я очень рад, что эти близкие и дорогие для меня люди у меня есть, что они встретились мне на различных этапах моего жизненного пути и выдержали проверку временем, сохранились. И пусть с некоторыми из них мы общаемся не очень часто - все равно все они постоянно живут внутри меня и изнутри греют мне душу. А День рождения дает прекрасный повод для общения с ними, и это, пожалуй, и есть то приятное, что приносит с собой очередной День рождения уже явно второй половины жизни.

И вот, пообщавшись со всеми поздравившими меня, мне не захотелось так сразу и резко обрывать этот процесс, захотелось посмаковать общение, растянуть удовольствие. Захотелось написать о том, что меня связывает с этими людьми, вспомнить совместно прожитое и совместно пережитое.

~

Как и всегда первой, утром, когда я еще только собирался на работу, меня поздравила наша с Зоей приятельница Люда, бывшая сослуживица и подруга Зоиной мамы Антонины Викентьевны и одновременно жена Зоиного школьного соученика Вити Смирнова. Люда - удивительный человек, которой по жизни досталось «выше некуда», но которая, несмотря ни на что, находит в себе силы, время и желание заботится не только о себе и членах своей семьи, но и обо всех окружающих. Столько добра, отзывчивости, готовности помочь, сколько исходит от Люды – поискать! Мы с Зоей изо всех сил стараемся отвечать ей взаимностью, но счет все равно все время продолжает оставаться в ее пользу.

~

Позвонила Тамара Терентьева – дочка Брониславы Вацлавовны - подруги детства Антонины Викентьевны, с которой она дружила на протяжении всей жизни. Дочка одной из тех подруг, в компании с которыми Антонина Викентьевна когда-то, давным-давно, еще в довоенные годы девчонкой приехала из Великих Лук завоевывать Ленинград. Тамара старше Зои, но это не мешает им всю жизнь поддерживать самые тесные, практически сестринские отношения. Сохранились эти отношения и теперь уже у нас с Зоей: мы частенько перезваниваемся, с удовольствием навещаем ее дома и на даче в Токсово. Тамара – одна из самых преданных поклонников моей писанины, и всегда всячески поощряет меня к продолжению этого моего писательского увлечения.

Совсем молодой девушкой Тамара вышла замуж за Игоря Терентьева - инженера, работавшего в Котлотурбинном институте. Шло время. Игорь защитил сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Стал первым заместителем генерального директора института. В таком статусе я и застал его, когда пришел работать в институт. По работе я сталкивался с ним очень мало, так как наш отдел курировал другой заместитель директора. А потом, когда мы с Зоей поженились, я познакомился с Игорем уже в нерабочей обстановке. И он мне сразу понравился. С ним мне было всегда легко и приятно разговаривать, он очень много знал, трезво оценивал окружающую нас действительность. Вообще был умным, остроумным и обаятельным человеком. Два года назад Игоря не стало, и мне очень жаль, что судьба подарила мне так мало времени для общения с ним. Жаль, что я не застал его молодым, полным энергии заводилой компании, любимцем женской половины человечества. Жаль, что я не знал его таким Игорем, о каком мне очень много рассказывала Зоя. Я могу только представить его себе в таком качестве.

~

Поздравили меня мои бывшие сослуживцы из Котлотурбинного института: Наташа и Слава Рыбины, Лена Жибуртович, Борис Нисанович Фрейдин, Толя Рубинович, Сережа Димитриенко. Теперь все они, кроме Сережи, уже пенсионеры. Борису Нисановичу уже 91 год. Практически все годы моей работы в ЦКТИ Борис Нисанович был моим соседом по комнате. Когда-то мы с ним часто и подолгу беседовали на самые разные темы и знаем очень много: он о моей жизни, а я – о его. Толя и Сережа теперь давно живут в Америке. О всех о них я уже писал в своих воспоминаниях о нашей ЦКТИ-шной жизни. Кстати, благодаря Толе, полтора десятка лет назад я оказался на работе в моей теперешней фирме, и это позволило мне несколько легче перенести всеобщие невзгоды конца девяностых и начала двухтысячных годов.

Эти люди - очень интересные, все по-своему талантливые, не раз по разным поводам выручавшие меня и всегда готовые вновь прийти на помощь. Люди, знакомством с которыми, я горжусь. Дружба с которыми согревает меня и делает мою жизнь полнее и лучше.

~

Ну, и конечно, меня поздравили все члены моей семьи: Зоя, мои дочки и внуки. Эти поздравления, конечно, относятся к разряду ожидаемых, но от этого они не менее приятны. А еще, пожалуй, в первый раз в жизни меня лично поздравил Наташин муж Илья: обычно он перепоручал сделать это Наташе. Это уже относится к разряду приятной неожиданности.

К сожалению, в этом году суета жизни пока не позволила нам встретиться всем вместе, чтобы отметить мой День рождения, но я не теряю надежды, что наша встреча еще состоится, даже, если «наедет» на Танюшкин День рождения в начале мая. Надо сказать, что лет до пятидесяти я никогда не отмечал свой День рождения и получал поздравления только от самых близких мне людей: от мамы с папой, от Тани, от девочек. А вот теперь мы в этот день всегда устраиваем общий сбор нашей семьи. Обычно едем куда-нибудь за город на первые в сезоне шашлыки. И надо сказать, я «заразился» от моего бывшего начальника Виталия Ивановича Кочурова неким суеверием, смысл которого состоит в том, что пропускать это ежегодное празднование нельзя – не к добру.

~

Еще мне позвонила из Москвы Танина двоюродная сестра Наташа – живущая теперь там, в Москве. Мы поговорили о том, о сем. А уже после разговора мне вспомнилось, как мы с Таней давным-давно навещали ее, тогда пионерку, в пионерском лагере. В лагере был тогда не приемный день – и нас вовнутрь не пустили. И мы с Таней подошли откуда-то с тыла, через лес, к ограде. И попросили кого-то из пионеров позвать нам Наташу. И Наташа прибежала к нам, находясь по свою сторону ограды. И мы кормили ее пирожками, испеченными Марией Семеновной, просовывая ей эти пирожки через щель в заборе. А она все ела и ела их, и съела бессчетное количество. А, поев, тут же убежала от нас, возвратившись к своим пионерским занятиям.

А еще вспомнился приезд уже взрослой Наташи уже со своим сыном Алешей к нам на дачу в Радофинниково. Они прожили тогда у нас несколько дней, и вот мне вспомнилось как Алеша, тогда маленький, ходил за всеми нами хвостиком и без конца пересказывал нам разные просмотренные им фильмы. И какой бы фильм он ни пересказывал, концовка была всегда одинаковой: «Бах-бах-бах – и кровавое месиво!» - говорил тогда, смакуя увиденное, Алеша.

Кстати говоря, во время теперешнего разговора со мной по телефону Наташа попыталась передать мне поздравления и от уже выросшего и ставшего взрослым Алеши, но Алеша сказал, что передавать ничего не надо: он сам хочет меня поздравить. И поздравил электронным письмом.

~

Поздравили меня мои двоюродные братья и сестры – мои первые друзья уже далекого детства. Поздравили, к сожалению, не все – видимо склероз с маразмом прогрессируют!

Позвонил Леша. С Верой мы пообщались «в контакте». И, конечно, и во время, и после общения с обоими моя голова наполнилась и переполнилась воспоминаниями о нашем счастливом Ольгинском детстве. В своих записках я уже не раз касался темы своего детства, но вот после разговоров с Верой и Лешей мне опять захотелось вернуться к этим воспоминаниям и сделать достоянием гласности еще несколько эпизодов из того давнего далека.

Я уже писал о том, что в самом раннем детстве практически все мое время проходило с мамой. Она без сомнения была моим самым первым и самым верным другом, соучастником всех моих игр и дел. Ну, а, подрастая, я все больше времени проводил с моими друзьями-ровесниками: Верой, Лешей и Димой – моими двоюродными сестрой и братьями, которые приезжали в Ольгино на все лето «на дачу» и с которыми в тот период мы были вместе всегда, с утра и до вечера. Сначала, пока еще Ольгинский дом был нашим, все наши родственники на все лето приезжали в него. У каждой семьи маминых братьев и сестер была тогда своя комната в нашем доме. А когда дом отошел государству и стал коммунальным, семьи тети Веры и дяди Шуры стали снимать дачи в Ольгино где-нибудь неподалеку от нашего дома.

Вот одно из первых воспоминаний, связанных с Верой. Мне лет 5…6. Наш Ольгинский дом уже стал коммунальным. В него уже въехали новые жильцы: Носовы, Ефремовы, Ивачевы. Семья дяди Шуры еще сохраняла за собой комнату на первом этаже Ольгинского дома и на лето приезжала жить в нее. Тетя Алла много времени уделяла нам, детям: играла с нами в разные игры, часто водила всех на залив, на Ольгинский пляж.

И вот помню, что как-то тетя Алла купила где-то живого белого петуха – для еды, на суп. Купить - купила, но что с ним делать? Он же живой! Как его превратить в полуфабрикат для супа? Тут тетя Алла чего-то недодумала.

Некоторое время петух жил в нашем сарае. А потом тетя Алле удалось договориться с одним из наших новых соседей, «дядей Колей» Носовым – бывшим боцманом, что тот отрубит петуху голову и ощиплет его. Сказано-сделано. В один из дней дядя Коля установил на заднем дворе за сараем плаху, взял за ноги петуха и одним движением топора снес ему голову, которую перед казнью тот сам покорно положил на плаху. Потом дядя Коля отложил обезглавленного петуха в сторону и стал вытирать топор. И тут петух вдруг вскочил на ноги и, обезглавленный, с ужасной скоростью стал носиться по двору, натыкаясь на разные препятствия, падая, вскакивая и снова продолжая свой бег. Продолжалось это ужасное действо довольно долго. Мы с Верой стояли поодаль и с ужасом наблюдали за всем происходящим.

Почему нам с Верой разрешили тогда стать очевидцами этой кровавой драмы – не помню. Наверное, потому, что «дядя Коля» тогда действовал в одиночестве, а никого из «наших» взрослых поблизости не было. Помню, как плакала Вера и помню, что потом она отказалась есть суп, сваренный из этого несчастного петуха. Ну, а на меня увиденное произвело такое впечатление, что картина с бегающим без головы петухом до сих пор стоит у меня перед глазами, как живая. И я уже не раз по случаю и без случая пересказывал ее Зое. И Зоя уже давно выучила эту историю наизусть.

Вот такая ужасная недетская история.

А вот еще история, связанная с Верой и курами. Уже не такая грустная.

В соседнем доме за глухим забором на Колодезной улице завели кур. И вот эти куры взяли привычку пролезать к нам на участок через дырки в заборе, ворошить нашу землю и есть наших жучков-червячков. Мы с Верой решили, что это не порядок. Надо этому воспрепятствовать. И вот мы стали отлавливать этих соседских кур и перебрасывать их через забор на их законную территорию. Отлов происходил так. Мы с Верой выбирали одну из куриц и устремлялись к ней. Курица пугалась и, тревожно кудахча, на страшной скорости устремлялась от нас. Гонка продолжалась довольно долго. До тех пор, пока курица не находила на своем пути какое-нибудь отверстие, например, дырку между поленьями в поленнице. Курица быстро засовывала голову в найденную дырку и затихала. Она ничего не видела вокруг, и ей казалось, что страшные преследователи тоже ничего не видят, не видят и ее. Она думала, что она спряталась. И тут мы с Верой, не спеша, подходили к затихшей жертве, брали ее в руки, несли к забору и перебрасывали бедную курицу через забор на ее участок. И курица громко и, уже не тревожно, а удовлетворенно кудахча и хлопая крыльями, «летела» в свои законные владения.

Нам с Верой очень нравилось это занятие, и вылов кур у нас продолжался не один сезон.

А вот всплывший в памяти эпизод тоже про кур, но уже без Веры.

Я был уже чуть постарше: классе в пятом. Одна из соседских кур оборудовала себе нелегальное гнездо на нашем участке, в узком, заваленном всяким хламом и заросшем кустами бузины проходе-щели между нашим сараем и забором. Выложила гнездо какими-то тряпочками, перышками и травками и стала нести в него яйца. И вот я, возвращаясь из школы, заглядывал в гости к курице, брал новое тепленькое яйцо, проделывал проволочкой с двух сторон яйца дырочки и выпивал его содержимое. Надо сказать, что выпивал с огромным удовольствием, несравнимым с удовольствием от еды, когда я ел дома.

И это еще не все. Где-то, в какой-то из книжек перед этим я вычитал, что для того, чтобы курица продолжала нестись в свое гнездо, там надо все время оставлять одно яйцо или даже искусственное яйцо. Так сказать «на разводку». И вот я оставлял в курином гнезде одно из уже выпитых яиц – вернее пустую яичную скорлупку. Уж не знаю, это ли действовало на курицу, но она практически каждый день оставляла мне свое угощение. И продолжалось эта благодать всю осень, до наступления зимних холодов, когда кур перестали выпускать из курятника на прогулки. Помню, что я все ждал весны, ждал продолжения наших секретных взаимоотношений с «моей» курицей, но ничего не получилось. То ли за зиму эту мою курицу съели, то ли она за зиму привыкла к своему гнезду в курятнике и забыла о «нашем» гнезде.

Наверное, я понимал тогда, что вся эта история с «левыми» яйцами не вполне законна. Во всяком случае, я никого в нее не посвятил. Это было моей тайной. Я вообще всегда любил тайны.

А по поводу Леши и Димы мне часто вспоминается, как мы с мамой ежегодно приезжали весной к Зерновым для того, чтобы помочь им в их переезде на дачу. До приезда заказанного грузотакси – грузовика с брезентовым тентом, мы перетаскивали уже упакованные тетей Верой вещи с их второго этажа по красивой с изразцовой печкой лестнице на первый этаж и на улицу. Там ждали машину, а потом под руководством шофера укладывали вещи в кузов. Оставляли свободными какие-то сидения для себя, рассаживались на них и ехали с их Седьмой линии Васильевского острова в Ольгино. Тетя Вера ехала в кабине с шофером, а мы с моей мамой – в кузове. Помню, как нас подбрасывало на ухабах, и как нам весело было ехать!

Чуть позже в нашу компанию, состоящую из Веры, Леши, Димы и меня, влились Люба, Саша и Коля Лапины (их родители году в 54-м приобрели домик Михайловых, стоявший на другой стороне нашего проспекта Калинина), Таня Суслова, семья которой въехала в наш дом по обмену в комнату дяди Шуры. Ну, а еще позже к нам присоединились Вовка и Юра Ивановы и Витя Николаев, жившие в квартале от нашего дома на Колодезной. Иногда к нам приходила Верина подруга Наташа – дочка «тети» Лиды, хозяйки Вериной дачи.

Все летнее время проходило у нас с моими друзьями в нашем дворе, в уличных играх и занятиях. Домой я заскакивал только поесть и поспать.

Играли мы в детстве в прятки, в штандер, в круговую лапту, в классики, прыгали через скакалку и, конечно, играли в дочки-матери.

Игра в штандер пришла к нам из Германии: «Stand hier!» - «Стой тут!», «Замри!». Игру привезли в Россию наши солдаты-победители, игра очень хорошая, и она была чрезвычайно распространена в годы моего детства. Теперь почему-то дети в нее не играют. Правда, теперь дети и вообще не играют, по-моему, в детские подвижные игры! А жаль: это и полезно, и увлекательно.

Чемпионом по скакалке и классикам была, конечно, Вера – она освоила эти «девчоночьи» занятия в городе, в совершенстве владела ими и была нашим учителем и недостижимым идеалом.

Когда играли в дочки-матери, Вера неизменно бывала мамой, а я – папой. Все остальные были нашими детьми, которых мы воспитывали, лечили, кормили и посылали в магазин, в общем-то, копируя жизнь наших семей. Едой, деньгами, ну и всем другим необходимым у нас служили разные листики, веточки, шишки, песок и камушки. Помню, что листья одуванчика были селедкой, а листья подорожника – деньгами. Леша у нас с Верой всегда был хорошим сыном, примером для остальных детей, а Дима – непослушным, двоечником, Лешиной противоположностью. Диму мы чаще других, воспитывали и наказывали.

Запомнилась мне одна из игр в дочки-матери, когда мы уже были постарше. Наш дом к тому времени уже стал коммунальным. В бывшую комнату тети Веры въехала семья Ивачевых: Ольга Антоновна с двумя уже большими детьми: старшей Валей и младшим Колей. Этот Коля был лет на пять старше меня, но, несмотря на это, примкнул к нашей компании и с удовольствием участвовал во всех наших играх. И вот во время той игры, о которой я рассказываю, Коля был каким-то «нашим родственником», и мы с ним время от времени отлучались «на работу». Неподалеку от того места, где был наш «понарошечный дом», у пруда росла яблоня Носовых (тоже наших новых соседей), а под ней тоже Носовская грядка с помидорами. И вот мы с Колей по дороге «на работу» украдкой срывали с этой яблони еще не спелые, но казавшиеся нам вкусными яблоки и тоже украдкой – зеленые помидоры. Придя «домой», мы отдавали нашу добычу Вере, и она «справедливо» делила нашу добычу между всеми членами «семьи». При этом всем доставались яблоки, а бедному Диме – зеленые помидоры. И он, бедняга, корча гримасы, давился своими помидорами, в то время как остальные хрумкали сочные яблоки. И, по-моему, он так и не догадался никогда о нашей тогдашней недоброй проделке. А меня до сих пор совесть мучает.

Кроме игр мы очень любили ходить на залив. Сначала в сопровождении взрослых, а потом и одни. Ходили на Ольгинский пляж – там было только купание и игры в песке. И еще ходили «к тростникам»: примерно на половине пути от Ольгино к Лисьему носу, километрах в трех от Ольгино в прибрежной части залива начинались плантации тростников. Тростники росли не сплошь, а отдельными «островами». Между этими «островами» были «протоки» чистой воды. Нам невероятно нравилось купаться в этих «протоках». А еще нам очень нравилось рвать тростники и делать из них маленькие и большие плоты, на которых мы плавали. Мы могли целые дни проводить в этих занятиях – не надоедало!

Помню, как один раз мы большой компанией возвращались из очередного похода «к тростникам» домой. Вдруг налетели тучи. На глазах стало темнеть. И вдруг ударил гром! Не такой, как бывает раскатистый и ворчливый, а резкий как удар хлыста. Краткий, но очень громкий! Небо как будто раскололось прямо над нашими головами. И моя храбрая Вера, никогда и ни в чем не уступавшая никому в нашей компании и шедшая рядом со мной, вдруг, как провалилась, присев к земле, прикрыв голову руками и издав какой-то жалобный звук - испугалась! Как мне ее было жалко! До сих пор щемит! Я, конечно, тоже испугался тогда, но в отличие от Веры, не успел среагировать. Ну, а потом уже сделал вид, что я храбрый, что мне все нипочем. Сразу за ударом грома начался сильнейший ливень. И мы промокли до нитки! Но было тепло и уже совершенно не страшно.

А вот еще воспоминание, связанное с купанием, с водой. Это история о том, как я «тонул». Мы: папа, мама, тетя Таня и тетя Люля – тогда окучивали картошку на одном из наших участков у Граничной улицы. Поработали, попотели, запылились и решили перед тем, как идти домой сполоснуться в протекающей неподалеку речке Юнтоловке. Дошли до речки и погрузились в прохладную и освежающую воду. А надо сказать, что до того раза я никогда в речке не купался. Мы всегда ходили купаться на Финский залив, а там, куда ни пойдешь – все равно по колено, не выше. А тут я смело зашел в воду и решил учиться плавать (опять же на Финском заливе не больно поплаваешь). Ну и как-то по-собачьи стал стараться передвигаться по воде. Чуть проплыву – встану на дно. Отдохну – снова «поплыву». И вот в какой-то из разов я попытался встать, а дна нет. Я с головой ушел под воду. И тут сразу - страшнейший испуг! Паника! Дыхания не хватает! Усталость! Но каким-то образом мне удалось всплыть на поверхность и развернуться к берегу. И грести, грести. Я боялся остановиться раньше времени, чтобы попытаться встать на дно потому, что мне казалось, что второй неудачной попытки я не выдержу. Плыл до тех пор, пока руками не зацепил за дно. Встал, вышел на берег и сел совершенно обессилевший и притихший. И никому ничего не сказал. И долго держал этот ужас в себе. Ужас не того, что чуть не утонул, а ужас того, что так перепугался, что настолько поддался панике, потерял самообладание!

Позже к перечисленным выше играм у нас добавились настольный теннис, баскетбол и волейбол. Стол для настольного тенниса нам сколотил из досок папа. А площадку для волейбола и баскетбола мы соорудили сами. Раньше, еще с дореволюционных времен посреди нашего двора стоял ледник, используемый когда-то для хранения продуктов. В наше время он долго стоял заброшенным, без дела. А потом, когда мы уже подросли, жильцы нашего дома с нашим ребяческим участием ледник разобрали, разровняли место, врыли столбы для волейбольной сетки и баскетбольного кольца. И у нас получилась замечательная спортивная площадка. Помню, что мой папа очень любил по вечерам после работы сидеть на скамейке, смотреть на наши игры и болеть за кого-то из нас.

А вот в футбол мы почему-то практически не играли. Помню, что Коля Ивачев иногда предпринимал какие-то попытки приобщить нас к футболу, но неудачно, не привилось! Вскоре Коля отправился служить в армию и перед расставанием сделал мне королевский подарок: подарил мне свой настоящий кожаный волейбольный мяч! Я был тронут необычайно!

С Колиной семьей, с семьей Ивачевых у меня связана моя «героическая» история. Я тогда учился классе в седьмом, Коля служил в армии. Спускаюсь я как-то летом с нашего второго этажа на первый: направляюсь на улицу. На первом этаже дверь в комнату Ивачевых открыта настежь. В проем двери видно, что по комнате суматошно носится Ольга Антоновна и каким-то хриплым голосом даже и не кричит, а сипит: «Пожар! Помогите кто-нибудь!». Я тут же заскакиваю в Ивачевскую комнату и вижу, что стоящий на тумбочке радиоприемник весь охвачен пламенем. Горит и лежащая на приемнике кружевная салфетка. Огонь лижет оклеенную обоями стену. Я тут же подскакиваю к приемнику, выдергиваю шнур из розетки, подсовываю снизу под приемник руки, поднимаю его и выбрасываю в находящееся неподалеку открытое окно. Пожар ликвидирован. Весь процесс занял считанные секунды. Я каким-то чудом даже и не обжегся. Ольга Антоновна остолбенела. Я ушел, а она так и осталась стоять в комнате, неподвижно и молча. И ничего мне не сказала. А приемник благополучно догорел на улице, превратившись в кучу обгорелых искореженных огнем обломков.

Мы (наша компания) почему-то никогда не играли в войну. Почему - объяснить не могу. Не нравилось. Во мне вообще всегда отсутствовал дух разрушения. Я никогда не ломал игрушек. И вообще никогда ничего не ломал и не разрушал. Я по натуре - созидатель.

А одно время у всех мальчишек, моих сверстников началось увлечение рогатками. Мы делали их сами: срезали подходящие развилки у веток, строгали, вырезали, правдами и неправдами доставали подходящую резину (особенно ценились белые полоски из разрезанных противогазных масок), срезали со старых ботинок кожаные «язычки» - в них закладывался подлежащий метанию снаряд: обычно камушек или осколок чего-нибудь чугунного. Потом хвастались друг перед другом дальнобойностью и меткостью стрельбы своих изделий. У меня всегда было хорошее зрение, твердая рука, и я всегда очень метко стрелял из рогатки по мишеням. Но в стрельбе по птичкам и по лампочкам на уличных фонарных столбах я никогда не участвовал и всячески порицал эти занятия. И помню, что один из моих приятелей, похваставшись невзначай мне количеством разбитых им за прошлый вечер лампочек и услышав мое отрицательное к этому отношение, потом долго извинялся передо мной и оправдывался тем, что его вовлекли в это неправедное дело другие ребята.

Теплыми летними вечерами вся наша компания часто собиралась на нашем крыльце. Там стоял деревянный диван, на крыльце были очень широкие перила, на которых можно было, и сидеть, и лежать. Вели неторопливые беседы. О чем уже не помню, но продолжались эти беседы допоздна, пока взрослые не растаскивали нас по домам.

По большому счету все мы были положительными. Но все-таки не всё и не всегда у нас бывало гладко и благопристойно. Всякое бывало. Бывали разные шалости и проделки иногда, что называется, на грани. Вот одна из довольно «крутых» наших проделок.

Не помню уже, кто участвовал в этой истории, но Леша, конечно, был – он всегда и везде следовал за мной. Была, наверняка, и Вера. Остальных не помню. Так вот, в один из дней наша компания, человек пять, через открытый «продух» забралась в подвал веранды. Этот подвал не имел сообщения с другими подвальными помещениями дома. В подвале было все покрыто толщенным слоем пыли. Пол был земляным. И вот мы на этом земляном полу развели настоящий костер из всяких принесенных щепочек и бумаги. Уселись вокруг этого костра и наслаждались жизнью: собственное помещение, костер, хорошая компания. И все было замечательно до тех пор, пока кто-то из нашего тайного сообщества не отлучился за очередной порцией щепок. А потом в панике ввалился в подвал через наш лаз и сообщил нам, что у дома стоят несколько пожарных машин. Много пожарных. Пожарные разматывают шланги и готовятся тушить пожар….

Мы моментально сообразили, что причиной является наш костер, повскакали со своих мест и стали забрасывать его землей из-под ног. И только потушили огонь, как в один из «продухов» протиснулась голова в каске и громогласно вопросила: «А вы тут что делаете?! А ну-ка вылезайте сейчас же!». Мы понуро выбрались на улицу и были подвергнуты жесточайшему допросу: что и зачем мы жгли? Но, мы держались стойко, как молодогвардейцы! По нашей версии, родившейся непосредственно во время допроса, мы ничего не жгли. Мы только забрались в подвал, увидели, что там очень грязно и пыльно, и решили убраться, подмести пол. Поднялось жуткая пыль и наша соседка, Марфа Михеевна Носова, жившая над этим подвалом, приняла проникающую через щели пыль за дым и совершенно напрасно вызвала пожарную команду. Мы все твердо держались этой версии, никто не раскололся. Хорошо, что размер «продухов» не позволял взрослым людям забраться в подвал. А то изобличающие нас улики в виде недогоревших щепок, наверняка, были бы найдены. А так пожарные некоторое время подежурили около нашего дома, а потом смотали свои шланги и постепенно разъехались. Получилось, что, действительно, случился «ложный вызов».

Мы же, вся наша провинившаяся компания, понимая всю важность происшедшего, поклялись друг другу, что: «Н-ни-ког-да! Н-ни-ко-му! Н-ни слова!». И вот я всю жизнь держал в себе эту тайну! И только теперь, решив, что за давностью лет уже можно, решился предать гласности эту историю.

Зимой, когда мои летние друзья уезжали в город, мой образ жизни в корне менялся. Много времени я проводил дома, с мамой. Когда научился читать, я практически все время, свободное от школы и домашних заданий, проводил, сидя на диване с книжкой в руках. Я всегда очень любил сладкое, поэтому на валике у меня стояла банка с вареньем и, читая, я, время от времени, к ней прикладывался. Читал очень много, и перечитал сначала все наши домашние книжки (их было не много), потом Наташины книги (их было побольше), а потом все заинтересовавшие меня книжки из Ольгинской поселковой библиотеки. Даже трудно представить, сколько литров варенья я съел за все это время.

Иногда зимой я, правда, выходил на улицу и встречался с одноклассниками, с которыми дружил в то время. Иногда мы катались на лыжах, но лыжи в то время были далеко не у всех. Поэтому катались мы редко, и поэтому я ходил на лыжах плохо.

Помню, как в пятом классе на уроке физкультуры мы должны были «сдать» пятикилометровую дистанцию. Для меня это было невероятно сложно и из-за плохого владения лыжами, из-за порока сердца, приобретенного мной в качестве осложнения после перенесенной скарлатины, и из-за того, что я никогда не отличался хорошей выносливостью. И вот один из моих одноклассников, занимающийся в лыжном кружке, очень хороший лыжник и вообще хороший спортсмен - Толя Соколов, с которым у меня никогда и не было особенно тесных отношений, неожиданно для меня взялся меня опекать во время гонки. Он пристроился на лыжне сразу за мной и давал мне советы и по технике скольжения, и по технике работы руками, но, главное, на протяжении всей дистанции он непрерывно подбадривал меня. Я все время слышал за собой его голос: «Давай, Юра! Давай! Хорошо! Треть/половину/две трети дистанции прошли! Немного осталось! Держись! Напрягись!». Ну, и так далее и тому подобное. И как ни странно все это мне очень помогло. Благодаря Толе я прошел тогда эту дистанцию и прошел не так уж и плохо. А ведь он в любой момент мог бросить меня и умчаться вперед, и занять какое-нибудь призовое место…. И я до сих пор испытываю к Толе теплое чувство, чувство благодарности, хотя кроме этого эпизода уже не помню ничего о нем и не знаю ничего о его дальнейшей судьбе после школы.

Иногда зимой, когда была соответствующая погода, мы с ребятами лепили снежных баб или строили снежные крепости.

Помню, как однажды мы с моим одноклассником и тогдашним другом Витей Дьячуком построили снежный дом на нашем огороде. Играли. А потом Витя запер меня в этом доме, завалив вход большими снежными шарами. И я очень долго просидел в этом доме, вернее простоял на коленках, так как потолок был низкий, и внутри дома было не выпрямиться. Коленки у меня тогда здорово замерзли и потом, уже даже и во взрослом возрасте, часто болели, стоило мне их переохладить.

Когда я учился в классе пятом-шестом, моя двоюродная сестра Наташа, которая старше меня на шесть лет, стала ходить в танцевальный кружок. А дома «для практики» стала учить меня всему, чему ее учили на занятиях. Учила танцевать фокстрот, танго. К сожалению, не успешно учила танцевать вальс. При этом учила не просто топтаться на месте, а каким-то фигурам, каким-то па… Мне эта учеба чрезвычайно нравилась, нравилось танцевать с Наташей, и до сих пор мне кажется, что лучше Наташи партнерши нет, что лучше ее никто не танцует. А, если серьезно, я за эти уроки ей благодарен «по гроб жизни». Думаю, что Наташа об этом своем педагогическом подвиге уже ничего не помнит.

Уже в старших классах мы с моими Ольгинскими друзьями очень любили играть в изобретенный нами специфический хоккей. Мы играли прямо на расчищенной от снега проезжей части проспекта Калинина между нашим и Лапинским домами. Благо машин на улицах в то время практически не было. Играли в валенках и в теплой одежде, самодельными клюшками, сделанными из прибитой к рейке полоске фанеры, но с настоящей шайбой. Сражались «насмерть». Баталии длились помногу часов подряд и заканчивались уже поздно вечером при свете фонаря, стоящего перед нашей калиткой.

Еще мы любили компанией кататься на финских санях по Ольгинским улицам: почему-то в то время лыж у ребят не было, коньков не было, а «финки» были практически у всех.

Иногда ездили на «финках» на залив. Я сделал себе прикрепляющуюся на толчковую ногу специальную металлическую пластинку с шипами из гвоздей. И это здорово способствовало увеличению скорости передвижения. Бывали периоды, когда наш залив стоял покрытым ровным льдом без снега. И вот тут финки позволяли развивать просто страшную скорость. Пролететь по ветру от Ольгино до Лисьего носа было делом нескольких минут. Помню только, что мы всегда боялись угодить в трещину. Трещин на льду было довольно много, но мне повезло – в крупную ни разу не угодил.

Уже много позже, когда я женился, эти бесшабашные гонки на «финках» по заливу очень понравились моей молодой жене Тане. Она обычно сидела, вцепившись в сиденье «финок», и, иногда повизгивая, только подгоняла меня: «Давай-давай!». А я и давал, как мог! И только стук полозьев об лед нарушали тишину нашего стремительного даже и не движения, а практически полета. Мы очень любили «финки». И когда наши «финки» как-то раз украли от нашего гастронома, очень переживали. А потом радовались, когда Таня приволокла из Гостиного двора новые «финки», складные, заводского производства. Новые, правда, были не такими удобными, не такими юркими, не такими крепкими как наши старые, еще дореволюционные, но все равно мы ими много и долго пользовались.

Вот какой ворох детских воспоминаний стал крутиться в моей голове и проситься наружу после общения с Верой и Лешей.

А вот из недетских воспоминаний о них же, о Вере и Леше.

Когда не стало Тани, я решил устроить после похорон поминки и позвать на них только близких мне людей: моих двоюродных братьев и сестер и наших с Таней школьных друзей. Решить, то решил. А кто мог тогда взять на себя все хлопоты, всю подготовку к поминкам? И тут появилась Вера. Без лишних слов она сделала все, что было нужно. Я плохо запомнил те дни, но Веру, вставшую тогда рядом со мной и выручившую меня, я помню.

А Леша! Когда нашей Оле потребовалась кровь для переливания, тут же рядом возник уже не молодой Леша и сдал кровь. И никогда не вспоминал больше об этом. Сдал и забыл….

Мои родственники вообще уникальны по части возникновения рядом именно в те моменты, когда оказываются особенно нужными.

Опять же, когда не стало Тани, а у Оли вскоре родился Володя, и Оля оказалась в больнице, к нам в квартиру каждый день, как на работу стала приезжать Володина жена Люся и заботилась о новорожденном Володе в течение всего времени, пока я был на работе. А потом, когда я собрался ехать в Израиль, навестить уехавшего туда после маминой смерти папу, Люся вообще забрала Володю к себе на дачу в Васкелово на весь период моего отсутствия. И маленький Володя жил там, у Люси с ее Володей (моим братом) все время, пока я не вернулся. А потом и еще сколько-то времени.

А потом, позже, когда Володя в раннем возрасте отравился таблетками с железом и был практически при смерти, на помощь пришли самые разные и мои, и Зоины родственники и знакомые. Кто-то дежурил, кто-то доставал дефицитные тогда лекарства… Больничные врачи были тогда поражены: «Вы что, весь город на ноги поставили?! Как же вы смогли достать эти лекарства?! Как же вы сумели это сделать?!»

~

Позвонил мой двоюродный брат Сережа Петров, младший брат Сони. Сережа значительно младше всех остальных моих братьев и сестер, и поэтому в нашем детском времяпрепровождении, о котором я писал выше, он участия не принимал. Мое первое воспоминание о Сереже относится ко времени, когда ему было примерно два года от роду. Тетя Лиля – его мама, тогда оказалась в больнице, и дядя Олег - его папа, привез Сережу на время тети Лилиной болезни к нам в Ольгино, к моей маме. Сережа прожил тогда у нас несколько недель, и мы с Лешей (нам было тогда около четырнадцати лет) принялись активно помогать взрослым: с удовольствием гуляли, кормили, играли, развлекали Сережу.

Мне очень приятно, что, уже став взрослым, он как-то сблизился со всеми нами. Теперь он частый участник наших нечастых встреч и как-то легко и непринужденно влился вместе со своей женой Ларисой в нашу компанию. Оба, к нашей радости, оказались очень славными людьми.

~

Как и всегда по праздникам, нам позвонила из Великих Лук по скайпу Зоина двоюродная сестра Тамара. К Тамариным поздравлениям присоединился ее девятилетний внук Саша, который по каким-то причинам очень проникся ко мне за время не таких уж частых и не таких уж продолжительных наших встреч. Когда мы с Сашей общаемся, я всегда немного недоумеваю про себя, откуда у Саши такое расположение, такое доверие ко мне? Мне всегда кажется, что я не заслужил этого… «В контакте» очень трогательно поздравила меня Тамарина дочка Инна – ровесница моих дочек. Я всегда испытываю чувство благодарности к Тамаре и Инне за то, что, когда я появился в Зоиной жизни, они как-то сразу и безоговорочно приняли меня в семью, стали считать своим. Для них я не второй Зоин муж, а свой человек, член семьи, о котором они заботятся и без церемоний принимают какую-то заботу о них, какую-то помощь, считая: «А как же иначе? Какими же еще должны быть внутрисемейные отношения?».

~

А еще совершенно неожиданно для меня «В контакте» меня поздравила моя новая знакомая - Наташа Гелетко. Наташа работает администратором в мотеле «Ретур», который располагается на берегу Финского залива в Александровской в бывшем доме Петровых, в доме, который построил мой дедушка. В прошлом году я с Зоей и Соней поехали туда на экскурсию (Соня раньше там никогда не была). Побродили вокруг дома. Зашли вовнутрь и там познакомились с Наташей. Она оказалась на редкость приятным человеком. Заинтересовалась историей дома. Я ей рассказал. Она, в свою очередь, провела нас по дому, показала подвал, показала огневые точки, до сих пор сохранившиеся там со времен владения домом военными.

А потом я по Наташиной просьбе написал и послал ей коротенькую историю семьи Петровых и дома в Александровской. Послал ей несколько старых фотографий...

А вот теперь Наташа поздравила меня с Днем рождения – приятно!

~

Как я уже писал в начале этого моего рассказа, склероз у моих сверстников (и у меня, конечно) уже вовсю пускает корни и прогрессирует. И поэтому вот уже несколько дней то один, то другой вдруг вспоминает о моем уже прошедшем Дне рождения. Поздравления продолжают поступать.

~

В субботу 18-го позвонила Соня. Позвонила в самый «подходящий» момент. Я как раз приехал на дачу и вытаскивал из машины бетонные подоконники, которые жильцы наших городских домов при установке стеклопакетов демонтируют из оконных проемов и выбрасывают на помойку. А я их подбираю и отвожу на дачу для мощения наших дорожек на участке. Замечательная вещь эти подоконники – куда лучше всяких тротуарных плиток и, главное, ничего не стоят. Только доставлять их не просто: каждый имеет длину 2 метра, ширину 40 сантиметров и весит килограммов 40…50 (не меньше). И вот только я впрягся в очередную бетонную плиту – звонок… Соня… Поздравила… Поговорили…Приятно, конечно, что вспомнила!

А вообще Соня большая молодец. Так получилось, что в детстве мы контактировали с ней не так тесно, как с остальными моими братьями и сестрами: на лето дядя Олег увозил обычно Соню в заповедник «Лес на Ворскле» под Белгородом, где была организована учебная база от биологического факультета нашего Ленинградского университета. Там дядя Олег работал в летние месяцы и там Соня и проводила свои каникулы. Приезжала она к нам в Ольгино со своими родителями только по праздникам и запомнилась мне большой хохотушкой. Помню как после праздничного застолья мы (дети) все вместе разгуливали по Ольгинским улицам и играли в виселицу. И хохотали по поводу и без повода. А один раз во время такой прогулки Соня нам пела и произвела тогда на меня этим огромное впечатление.

А вот теперь Соня регулярно и постоянно обзванивает всех наших оставшихся родственников и немало способствует поддержанию наших родственных взаимоотношений в тонусе. Молодец! Я это очень ценю.

~

С опозданием на три дня, на следующий день после Сони позвонил Володя. Извинился, что забыл проделать это вовремя: Люся в больнице, а в вопросе о разного рода датах у них в семье руку на пульсе держит она. Зачем извиняться? Какие обиды? Я сам ничего никогда не помню и реагирую на все даты только благодаря Зое! Вот она у меня помнит все: и про своих друзей и родственников, и про моих. Без нее я бы совсем одичал.

~

Ну, а сегодня прислал мне поздравительное электронное письмо мой Юра Спиро. Мой одноклассник, мой спутник и верный товарищ в наших первых туристических поездках-походах, мой свидетель на моей первой свадьбе, мой доктор, мой собутыльник и еще много-много чего мой. Живущий теперь уже лет двадцать в Германии. Он не забыл! Он просто ходил в очередной байдарочный поход в компании с младшим сыном в теперь уже своей Германии. А вернулся – и вот он: лучше поздно, чем никогда!

~

Ну, вот, пожалуй, и все! И так что-то длинновато получилось! А с другой стороны, как короче, если и поздравлявших было много, и о каждом хочется написать что-то теплое, что живет внутри меня и просится наружу! Я ведь не каждый день твержу им всем, мол, какие вы хорошие, как я вас люблю и ценю. Но раз в кои-то веки ведь можно?!