Игнатик

Белый домик стоял на мысу, над спокойным зеленоватым заливом. Каменный, широко застекленный, с плоской крышей и решетчатой башенкой маяка. В домике находилась диспетчерская служба порта.

Порт был крошечный. Его деревянные причалы пря­тались в бухточке за мысом. Большие суда к ним не совались. Торчал здесь голубой катер береговой охраны, да отстаивались днем крутобокие мотоботы, рыбачьих артелей. Перед закатом они уходили на ночной лов. Диспетчерская главным образом и работала для про­мысловых экипажей.

К домику примыкал неказистый павильон с пышной черно-золотой вывеской:

Здесь был постоянный приют не занятых ловом ры­баков и свободных от дежурства диспетчеров.

Яр зашел к «Нептуну», когда солнце уже катилось к морю и делалось оранжевым.

Бармен Черный Яков, маленький, похожий на под­ростка, но с морщинистым личиком, обрадовался:

— Яр! Давно не заходил! Кружечку, а?

— Табаку, Яков. Пачку «Субмарины».

— Пачку «Субмарины» и кружечку. А?

— Мне через час на вахту.

— Кружечка холодного «Бомбардира» перед вах­той — самое дело,— уверенно сказал Яков.

Яр засмеялся:

— Ну, давай.

Кружка была из мятой тонкой жести, пиво сквозь нее холодило ладони. Яр оглянулся. У больших бочек, за­менявших столы, было почти пусто. «Вот и хорошо»,— с облегчением подумал Яр. Но тут же его окликнули:

— Эй, Яр! К нам иди…

У окна с частым переплетом «ошвартовались» двое: болтливый маячный мастер с длинным прозвищем Пауль Верхняя Душа и механик с мотобота «Креветка» Захар Лира. Захар был молодой, слегка ленивый, с широким бабьим лицом. В отличие от многих, нелюбопытный. У него в доме Яр снимал для себя комнатку.

Разговаривать не хотелось, но обычай требовал: зо­вут — подходи. Нарушать поселковые обычаи Яр осте­регался.

Пауль Верхняя Душа суетливо подвинул ящик из-под консервов.

— Ты садись, садись, Яр, садись с нами. А то, гляжу, все один да один. Сумрачный что-то. Служба, что ли, не ладится?

— Служба нехитрая,— обронил Яр и спрятал за круж­кой лицо.

— А чего же тогда? А?

— Не копай ты чужую душу, Пауль,— с зевком сказал Захар.— Мало ли что у человека. Мы вот в одном доме живем, я и то не копаю.

— А чего и не копнуть? — не согласился Пауль.— Иногда копнешь, а человек выскажется, и бывает ему облегчение…

— Да все у меня нормально,— сказал Яр.— Ты, дядя Пауль, покопался бы лучше в своем фонаре. А то в пят­ницу с какого-то сейнера запрашивают: «У вас что за маяк? Мыс Грива или Белый Бык?»— «Грива,— гово­рю,— вы что там, спите все до полного отупения? Бык на семьдесят миль южнее».— «А какого же растакого дья­вола,— кричат,— у вас зеленые проблески через пять секунд, как на Бычьей мигалке, а не через две, как про вас в лоции написано?» И открытым текстом как выдадут про наш маяк все, что думают…

— Ну, этот факт особый, критика эта в чем-то правильная,— слегка обиделся Пауль Верхняя Душа.— Только я вижу так, что про маяк ты заговорил, чтобы разговор увести от себя. Дело, конечно, совершенно твое. А мне просто в душе больно смотреть, если кто ходит понурый… Сперва ты вон какой бойкий был, да все не один, а с мальчонкой. Чего его не видать-то, приемыша твоего?

— Какой же он приемыш? Он с родной теткой живет.

— Тетка теткой, да и не родная она, а бес ее знает ка­кая. А за тобой-то он, бывало, как пришитый ходил…

«Да замолчи ты, дубина»,— тоскливо подумал Яр. И сказал:

— У него свои дела, мальчишечьи…

— Свои-то свои… Он, конечно, парнишка вроде смыш­леный. И вежливый такой, только от нашей ребятни все в сторонке держится. Со взрослыми нормально, а маль­чишек здешних боится, что ли. Мне с башни все видно…

— Не привык еще,— сказал Яр.— По старым друзьям тоскует. Я же говорил, у него друзья погибли в об­вале…

Пауль повздыхал, закивал, хотел опять заговорить, но язык у него стал потяжелее: во время беседы они с Захаром пропустили по паре кружек.

— Пора…— Яр поднялся.

В баре прибавилось посетителей. У двух бочек уст­роились компании по три человека. Дымили трубками. Оранжевое солнце пробивало зеленоватые клубы дыма, которые поднимались к потолку — к запылившимся мо­делям парусников и стеклянным шарам, оплетенным си-залевыми сетками. Шары — это были поплавки от сетей. Еще недавно такой поплавок Яр подарил Игнатику…

Яр резко шагнул к выходу. Черный Яков закричал из-за стойки:

— Яр! Что же ты, а? Так рано не уходят! А, Яр?

— На вахту же…

Но тут его заметили другие.

— Яр! Подсаживайся!

— Давай, давай, Яр! Четверо — не пятеро, садись к нам…

— Не могу, ребята, надо Стефана менять. Время.

— Ну, что Стефан?— сказал со своего места Па­уль.— Стефан молодой, подежурит еще часок. Я вот пойду и скажу: «Ты, Стефан, подожди. Яр не часто с нами сидит, пускай побудет у Якова, а ты еще подежурь маленько…» Дай мне, Яков, кружку, я отнесу Стефану.

«Ну и пусть»,— устало подумал Яр. Стефан и в самом деле мог подождать, нравы здесь были простые.

Яр подошел к бочке, за которой пристроился диспетчер Феликс. Он Яру нравился. Молодой еще, кряжистый, русобородый, по-стариковски спокойный. На первый взгляд он казался даже мрачным. Но глаза были ласковые и какие-то беззащитные. Кроме Феликса, сидели тут механик поселкового кинотеатра Дымок — совсем маль­чишка — и старый мастер канатного дела Антон Хвост, такой же разговорчивый, как Пауль Верхняя Душа.

Феликс улыбнулся, Дымок солидно крякнул и сделал глоток, а старый Антон заговорил:

— Садись, Яр, садись… Яша, ты нам принеси!.. Я вот смотрю, Яр, ты у нас целый месяц, а к здешней жизни все не приспособился. Будто из другого мяса ты…

— Я человек с той стороны,— вздохнул Яр.

— Та сторона, эта сторона — предрассудки собачьи,— басовито сказал Дымок.

— Может, и предрассудки. Только откуда они взялись, вот вопрос,— осторожно проговорил Яр.

Феликс отвел глаза и подавил улыбку. Старый Антон нелепо развеселился:

— Вопрос — это хорошо! Любопытному человеку ин­тереснее живется. Ты давай вопросы-то, мы, может, все тут и разберемся!

— Хорошо. Что такое нашествие?— неожиданно для себя громко сказал Яр.

В баре замолчали. Потом кто-то мелко засмеялся. Дымок солидно проговорил:

— Чушь это. Никаких нашествий не бывает.

— Бывают,— сказал Яр.

— Это шмели-то? — отозвался старый Антон.— Ну да, ну я знаю. На той стороне… А что шмели? У нас сроду не было…

— Это не просто шмели,— разозлившись, сказал Яр.

Феликс поцарапал бороду. Посмотрел трезво.

— Яр, когда вулкан или цунами… вот как на Желтых Камнях, например… никто же не спрашивает — что такое? Природа…

— Довели матушку-Планету, вот она и плюется,— сказали у соседней бочки.— И нечего тут искать других объяснениев…

— Кто довел? — спросил Яр.

Старый Антон захихикал. Дымок, важно улыбаясь, курил. Феликс ласково проговорил:

— Яр, ты как с другой планеты, честное слово…

— Я и так с другой планеты,— ничем не рискуя, сказал Яр.

Старый Антон засмеялся, закашлялся, хлопнул по спине Дымка так, что у того вылетела трубка.

— Дым, пошли потормошим Якова, уснул там…

Дымок важно поднял трубку, и они с Антоном дви­нулись к стойке.

Феликс царапал мундштуком латунный обруч бочки.

— Яр, ты хороший парень… Жаль, ты у нас не задержишься.

— Почему не задержусь?

— Ты сам знаешь. Тебе не это надо… Вопросы у тебя…

— А что, здесь не любят тех, кто спрашивает?

Феликс улыбнулся:

— Не здесь… Яр, ты совсем ничего не боишься?

«Боюсь потерять Игнатика»,— подумал Яр, но это никого не касалось.

— Я пока не знаю, чего надо бояться…

— Ну и правильно! — вдруг пьяно сказал Феликс и грохнул кулаком по бочке.— Так и надо!.. Яша! Поставь, милый! Слышишь? Поставь ту пластинку! Один-то раз. Для Яра…

Шум в баре поутих. Яр оглянулся на стойку. Яков улыбался. Улыбка — беззубая щель на черном обезьяньем лице. С полки, из-за пестрых бутылок, он достал плоский пакет, вынул пластинку, подул на нее. Положил на диск проигрывателя…

Стало совсем тихо. Солнце окуналось в море, стек­лянные поплавки у потолка уже не блестели, но лампы еще не зажглись. Скрытый за моделью галиона динамик зашипел. Потом ударил тяжелый аккорд гитарных струн, пошла медленная мелодия.

И глуховатый мужской голос запел:

Когда мы спрячем за пазухи

Ветрами избитые флаги

И молча сожжем у берега

Последние корабли,

Наш маленький барабанщик

Уйдет за вечерним солнцем

И тонкой блестящей льдинкой

Растает в желтой дали.

Это пел явно не артист. Но пел хорошо, по-настоящему. Со скрученной печалью и нарастающей жесткостью. Яр вспомнил песчаный обрыв у крепости…

От горького пепелища,

От брошенных переулков,

Где бьют дожди монотонно

По крышам, как по гробам,

От злой измены, что рыщет

В домах опустелых и гулких,

Наш маленький барабанщик

Уйдет, не сдав барабан…

Издалека, сначала незаметно, вошел, вплелся в песню голос мальчишки (у Яра сжало горло).

Но есть утешенье — как будто

Последний патрон в обойме,—

Последняя горькая радость,

Что каждый из нас был прав.

И вот потому над Планетой

Шагает наш барабанщик —

Идет он, прямой и тонкий,

Касаясь верхушек трав…

Кончилась песня, прошли секунды тишины. Потом загорелись лампы— будто свет в кинозале после окон­чания фильма.

У бочек задвигались, закашляли. Кто-то сказал:

— Да-а… Гордые были мальчики.

— Ну а что с того, что гордые? Сгорели, а толку…

— Не накликать бы чего… Ты, Яков, тоже… смотри…

— Да что мы, не люди, что ли? — громко спросил Феликс.

Вернулся Пауль Верхняя Душа.

— Ну вот, я сказал Стефану. Ты, Яр, не волнуйся, он подежурит, сколько надо. Мы с ним там посидели, он говорит: конечно, пускай Яр погуляет, если охота, а я, говорит, побуду за него, а потом он за меня, дело такое…

— Что это за песня была? — спросил Яр у Феликса.

— А вот,— опять хмелея, отозвался Феликс.— Это про тех ребят, которые тогда поднялись в Морском лицее, в Городе… Дело давнее, а песня осталась.

— Как поднялись? Против кого?

— Против кого… Знать бы… Не хотим, мол, и все. Карабины порасхватали с учебными патронами. А зачем эти хлопушки, если пожар? Это тебе не шмели…

Феликс макнул бороду в кружку.

— А в каком городе? — спросил Яр.— У реки?

— Ну, я же говорю: в Городе. Он один тут, Город…

— Феликс, а почему он пустой?

— Никто не живет, вот и пустой. Вроде музей, заповедник…

— А почему не живут?

— Не хотят — и не живут. Ты сам попробуй в пу­стом-то городе…

«Черт,— беспомощно подумал Яр.— Хоть бы одного человека найти, который скажет…»

— Я видел там людей,— резко бросил он.— Врете вы все тут. Люди там живут и ничего не боятся. Веселые люди.

— Сколько их— веселых— там?— совершенно трез­во сказал Феликс.— Это те, кто смог… А если разо­браться, какой смысл?

«Ни в чем нет смысла»,— подумал Яр.

— Ладно, ребята, пора Стефана менять.

— Да подождет он, Стефан-то,— заговорили с трех сторон.— Ты, Яр, об этом не думай, ты к нашей компании привыкай. Вот и народу прибывает, посидим, споем наши рыбацкие… А вопросы, ну их, Яр, к черту…

В баре и правда становилось людно. За окнами тем­нело, но еще видна была дорога от поселка к мысу. Вверх по дороге тянулись завсегдатаи «Нептуна».

Появился высокий мужчина с бородкой-эспаньолкой и в круглых конторских очках, которые к его бородке совершенно не подходили. Это был начальник местной береговой охраны, по прозвищу Шериф.

— Иду, слышу, музыка тут играет,— сказал он Якову.

Яков засуетился, раскрутил шипучий пивной кран.

— Старую пластинку играем,— заговорил мастер Ан­тон.— Садись, Шериф, вон к Захару, их трое. Мы для Яра тут пластинку играли, такое вот дело.

— Яр, привет! — Шериф протянул руку.— Ты как-то говорил, что хочешь своего мальчонку на катере покатать. Завтра идем в Новый Свет браконьеров гонять. Пойдете с нами?

— Завтра я на вахте до вечера,— вздохнул Яр.

— Ну, тогда на той неделе… Пауль, сто гарпунов тебе в верхнюю и нижнюю душу! Почему твоя коптилка на башне опять мигает вразнобой, как пьяная курица? Я вот составлю донесение…

Пауль поперхнулся и засеменил к выходу. Там он столкнулся с краснощекой крупной женщиной. Она за­говорила с порога:

— Рыболовы! Мужичка моего здесь нету? Говорит, в рейс пошел, а сам небось встал тут на прикол да наливает цистерны?

Посыпались шуточки. Смысл их сводился к тому, что «мужичка» здесь нет и что он в самом деле пошел в рейс, но не за рыбой, а к какой-нибудь красотке.

— А и пусть провалится совсем,— говорила женщина и шагала среди бочек.— Мне от него чего надо-то? Ключ от погреба с собой унес, пустая бутылка, а в погребе у меня банки для черешни. Будем теперь с Игнашкой замок сбивать… Яков, дай-ка спичек да полдюжины све­чей, в погребе-то хоть глаз выколи… А, Яр! Здравствуйте, Яр!

Это была тетка Игнатика. Яр встал. Она подошла.

— Что-то не заходите к нам…

— Зайду. Работы много. Дело новое, вникаю… А Иг­натик почему перестал ко мне забегать?

— Я и сама удивляюсь. Все на чердаке сидит. То змея клеит, то вертушки ветряные делает. Я говорю: «Ну, с ребятами не играешь— дело твое, а почему к дяде Яру ходить перестал? Он с тобой смотри как по-хорошему, на лодке катал, лук со стрелами сделал, курточку вон какую подарил, а ты…»

— А он?— тихо спросил Яр.

— А он чего?.. «Зайду,— говорит,— обязательно. Вот доделаю,— говорит,— эту штуку и пойду…» А глаза вниз глядят. Может, провинился перед вами?

— Да нет, что вы,— сказал Яр.

Вместе с теткой Игнатика он пошел к выходу. («Яр, да подождет Стефан-то!» — кричали вслед.)

Вечер был теплый, начинали трескотню ночные куз­нечики.

Тетка вдруг вздохнула и призналась:

— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще… Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые… Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.

— Я бы поговорил,— с горечью сказал Яр.— Но он же не приходит…

— Он придет. Я накажу, чтобы завтра же…

— Пусть придет… Ну, скажите ему, что я соскучил­ся,— беспомощно попросил Яр.

В тот вечер, когда Яр нашел Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чем не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долго-долго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?

С таким же страхом он проснулся.

Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.

Игнатик сидел над Яром на корточках, грязный, бо­сой, похудевший, в порванной рубашке, с черными цара­пинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и пе­чально.

Яр со странной, закаменевшей радостью придвинул Игнатика к себе. Шепотом спросил:

— Как ты уцелел?

Игнатик шмыгнул носом, потерся щекой о рукав Яра.

— Я не знаю… Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель… Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом все задвигалось, сверху что-то навалилось… Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что всё. Тут меня, кажется, щебнем завалило… Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошел по коридору…

— А потом?

— Я шел, шел… Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: «Ты с той стороны?» Я говорю: «Не знаю». Они говорят: «Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернешься к себе…» Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон…

— А что за станция? Она здесь?

— Да не здесь… Я в вагоне спрашиваю: «Скоро станция Мост?» А все на меня смотрят, как на ненор­мального. Потом говорят: «Это же в другую сторону…» Я тогда сошел на полустанке, чтобы на обратный поезд пересесть. А поездов нет и нет. Я пошел к реке. Думаю: переплыву как-нибудь. Если под землей прошел, почему нельзя обратно переплыть? А потом смотрю — вот этот город…

— Пустой…— сказал Яр.

Игнатик кивнул:

— Ага… Только не совсем пустой. Я так умаялся, лег на траву у фонтана и заснул. А меня кто-то поднял и понес. Я даже проснуться как следует не мог… Потом проснулся уже здесь. Смотрю: на столе хлеб и кружка с водой. Я поел и опять заснул… Яр, я даже,не думал, что ты меня так скоро найдешь… Яр, а ребята? Они живые?.. Яр! Ну, ты чего молчишь?

Игнатик заглянул Яру в лицо и заплакал.

Через час они ушли из города, который солнечным утром казался еще более пустым, чем в сумерках. Съели огрызок хлебной корки, который лежал на столе, умылись у фонтана, булькавшего одинокой струйкой, и ушли.

Игнатик сказал, что у моря, километрах в сорока от города, есть рыбачий поселок и там живет его тетка. Правда, незнакомая, он про нее только слышал, а никогда не видел, потому что жили на разных сторонах. Но все-таки тетка.

— А почему, если на разных сторонах, то нельзя видеться? — спросил Яр.— Почему запрещено переходить реку?

— Да нисколько не запрещено,— отозвался Игна­тик.— Просто считается, что это принесет беду… Да теперь уже все равно.

Игнатик больше не плакал, он стал сумрачно-дело­витым. Уже за городом, когда шли на север по высокой луговой траве, он сказал:

— Поживем в поселке, а там решим, что делать. В Орехов нам возвращаться ни к чему…

— Тик… Если мы не вернемся, кто расскажет роди­телям Альки, Данки и Читы про все, что было?

— Я напишу письмо из поселка,— хмуро сказал Иг­натик.— Читиным папе и маме. Они-то уж точно уцелели, они были за городом. А остальные — кто знает…

— Письмо дойдет?

— Письмо-то дойдет… Яр, ты сможешь быть рыбаком?

— Не пробовал, Тик… А зачем?

— Яр… Голубятня же сгорела. Я не знаю, как ты теперь обратно…

— Ничего, малыш, как-нибудь,— сказал Яр.

— Ты на меня не сердись очень сильно…

— За что сердиться-то? Наоборот, спасибо тебе.

— За что?

«За то, что ты есть»,— подумал Яр. И сказал:

— За то, что нашелся.

— Я один нашелся,— прошептал Игнатик.— Вот если бы были ребята… Можно было бы даже построить новую голубятню… А сейчас…

Потом они долго шли молча, потому что думали о Данке, Альке и Чите.

В середине дня они пришли к чистой речке с заросшими тальником берегами. Напились холодной воды. Потом Игнатик странно замер, плюхнулся животом в воду, забарахтался. Яр кинулся, схватил его за рубашку, поднял. Игнатик прижимал к животу длинную рыбину. Он бросил ее далеко на берег. Рыбина попрыгала в траве и уснула.

— Вот ты как раз и есть рыбак,— сказал Яр.

— Я случайно,— вздохнул Игнатик.— Сам не ожидал.

— А как будем есть? Сырую?

— Испечем.

— А чем огонь разведем? Свечки-то нет…

Игнатик глянул потемневшими глазами: «А если бы и была? Нас же не пятеро…» «Ох и дурак я!» — сказал себе Яр.

Игнатик шарил в карманах мятых шортиков.

— У меня, кажется, стеклышко есть. Вот…— Он вы­тащил маленькую линзу.— Это мы с Читой телескоп делали…

Они набрали сухой травы, наломали в кустах веток. Разложили небольшой, но жаркий костер, а потом в уг­лях испекли рыбу. Съели ее несоленую, пахнувшую во­дорослями.

— Давай отдохнем,— попросил Игнатик. Он сбил но­ги. Сандалии он потерял при обвале, а ходить так много босиком не привык.

Они легли под кустом и уснули до вечера. Когда проснулись, Яр спросил:

— Будем здесь ночевать или двинемся в путь на ночь глядя?

— Пойдем,— сказал Игнатик.— Мы же выспались.

Но скоро Игнатик стал опять спотыкаться. К тому же он вздрагивал: над лугами поднимался влажный туман, сумерки были зябкие.

Яр закутал Игнатика в пиджак и взял на руки.

— Ну вот, как маленького,— пробубнил Игнатик, но больше не спорил.

Яр зашагал через высокую траву по плечи в тумане.

На пути поднялись невысокие холмы. Яр взошел на плоскую вершину. Совсем стемнело. И Яр впервые взгля­нул на звездное небо Планеты.

— Смотри, Тик,— сказал он с неожиданной радо­стью.— Те же созвездия, что у нас!

Игнатик шевельнулся и осторожно спросил:

— Ты очень скучаешь по своей Земле?

— Я?.. Знаешь, Тик, мне кажется, здесь та же Земля!.. «И здесь у меня есть ты»,— добавил он про себя.

— Яр,— тихо сказал Игнатик и часто задышал у щеки Яра.— Мы с тобой теперь одни на свете. Ты и я.

— А тетки твои? — помолчав, спросил Яр.

— Ну что тетки! Та, у которой жил, она нисколечко меня не обижала, но… я ей что есть, что нет. А эту я не знаю… Яр…

— Что, Тик?

— Если вдруг получится, что ты сможешь уйти… Ну, туда, к себе… Яр, тогда хотя бы…

— Я никуда не уйду. По крайней мере, без тебя не уйду,— будто ставя точку, сказал Яр.

Игнатик вздохнул, повозился й спросил:

— Ты не устал нести меня?

— Нет,— сказал Яр и стал спускаться с холма.

К утру они пришли в поселок. Расспросили слово­охотливых жителей и разыскали дом тетки. Тетки, едва услыхав, что это Игнатик, запричитала, начала кормить его и Яра. Потом отмыла Игнатика в большущей дере­вянной бочке, а Яр в это время рассказал про нашествие и про то, как они с Тиком здесь оказались.

Все рассказал. Кроме одного: кто он и откуда. Объяс­нил, что работал радиомастером, жил по соседству с Игнатиком, ходил иногда с ребятишками на прогулки. Пошел и на этот раз, и вот…

— Беда-то какая!..— ахала тетка чересчур громко, но, видимо, искренне.— Надо же, какое дело стряслось… Да и вправду говорят, что на том берегу все не так… Вам теперь туда ни к чему возвращаться, если вы человек одинокий. Что вам в разоренном-то городе? Если вы радиомастер, то идите в диспетчеры, у нас в поселке понимающих людей ох как ценят…

И Яр пошел в диспетчеры. Страховая квитанция с именем Я. Охты вполне заменила удостоверение личности. Главное, что человек знает аппаратуру. Через два дня Яр заступил на первое дежурство.

Он стал жить как все. Стал курить трубку, заглядывать в бар, вести разговоры об уловах и авариях. Надолго ли такая жизнь, он не знал. Надо было выждать и разобраться. Надо было многое понять. И узнать. Прежде всего о Планете: почему она похожа на пустынный заросший двор, хозяева которого то ли состарились, то ли махнули на все рукой? Почему боятся числа «пять»? Что за рубеж положила между людьми река? Какие на Планете города и страны, как живут в них люди и чего хотят?

Он спрашивал иногда, но ответы были неясны или насмешливы. А спрашивать настойчиво и часто Яр не решался. Он и так был человеком «с той стороны».

Когда дежурств не было, они с Игнатиком ходили по берегу моря и окрестным холмам. Игнатик собирал ра­ковины и похожие на зверюшек камни. Яр что-нибудь рассказывал: про мушкетеров, про Робин Гуда, про пла­нету Меркатор. А иногда просто так гуляли, молча. Игнатик был тихий и неулыбчивый. Яр тоже помнил про крепость. Алька, Чита и Данка словно ходили рядом…

С поселковыми ребятами Игнатик не играл. Они его звали несколько раз, а потом оставили в покое. Ребятишки были славные, не задиристые, не обижались на Игнатика за его одинокий характер. Один раз, в праздник, даже сделали ему яркого воздушного змея и принесли в по­дарок. Этого змея Игнатик раза два запускал с крыши, но снова один, без ребят.

Потом Игнатик нашел незаметную травку на склоне холма. Пригляделся, упал на колени, осторожно взял, не срывая, стебелек с разлапистыми листиками. Повернулся к Яру — глаза с искорками.

— Смотри, Яр!

— Что?

— Пятилистник же…

— Ну и что, Тик?

— Это же… Нет, я потом скажу. Ох, почему я раньше не подумал? Яр, нам надо к сухому дереву!

— Куда?

— К сухому… Ой, нет, я потом скажу. Я сначала все обдумаю.

— Думай,— улыбнулся Яр. Он был рад, что Игнатик так оживился.

С того дня Игнатик стал веселее. Сделал себе лук со стрелами (тетиву смастерил из шнурков от башмаков, которые дала ему тетка). Заставил Яра играть в Робин Гуда…

А через пять дней не пришел к Яру в диспетчерскую, хотя обещал. При встрече отвел глаза и пробормотал, что забыл. Потом спрятался, когда Яр хотел позвать его в кино. И пошло: то ускользнет, то опустит глаза и что-то бормочет неохотно. Так он вел себя целую неделю. И неделя эта была для Яра пыткой.

И в эту ночь, на вахте, Яр мучился: придет или не придет?

Игнатик пришел. Рано утром. Яр заметил его из окна. Игнатик брел в тени длинного деревянного забора — то по скользкой от ночного дождика тропинке, то по мокрой траве. Казалось, он нарочно не выходит на солнце, хочет остаться незамеченным.

Но он все равно был заметен издалека в своей оран­жевой рубашке. Это была та рубашка, в которой он ходил в цирк. Потрепанная теперь, много раз стиранная и за­шитая, она не потеряла своей яркости. Парусиновые шортики обветшали, стали мятые и серые, как мешковина, а рубашка пламенела даже в тени.

На ногах у Игнатика болтались рыбацкие сапоги. В каждый можно было засунуть по мальчишке. Голенища с отогнутыми отворотами тяжело хлопали его по колен­кам.

Может, из-за этих сапог Игнатик и шел так медленно?

Яр подавил желание вскочить и поспешить навстречу. Лишь когда Игнатик остановился у крыльца диспетчер­ской, Яр вышел на ступеньки.

Игнатик неулыбчиво посмотрел на него и опустил голову. Яр увидел белобрысую макушку с отросшим хохолком.

Яр спустился с крыльца, сел на бетонную ступень, взял Игнатика за повисшие руки, поставил между колен. Игнатик смотрел в сторону. Тихо-тихо, осторожно-осторожно Яр сказал:

— Тик… ну, ты чего?

Игнатик переступил внутри сапог тонкими ногами и отозвался, все так же глядя в сторону:

— Я ничего… Ты сказал, чтобы я пришел. Я вот… Что с тобой?

— Со мной? — Он попытался улыбнуться.— Все в порядке.

— Слушай… Игнатик… Я чем.-то обидел тебя, да?

— Нет, что ты!— испуганно и честно сказал Игнатик. Быстро посмотрел Яру в глаза. Потом заморгал и опять отвернулся.

— Тогда почему ты от меня бегаешь?

— Я не бегаю…

— Тик…

— Ну… разве я бегаю?

— Ты не хочешь меня видеть?

— Я… хочу… Просто дела всякие. Тетя все время просит по хозяйству помочь. И ты работаешь…

— Я не зкаю, что и подумать,— беспомощно прого­ворил Яр.— Может быть, кто-то тебя не пускает? Тетка? Говорит, что пускает, а сама…

— При чем тут тетка? — с пробившейся, горечью ска­зал Игнатик.

— А кто?

Он молчал.

— Тогда кто? — с отчаянием спросил Яр.— Может, кто-то напугал тебя? Или сочинил про меня какую-нибудь чепуху? Или... Я просто не знаю, что подумать! Тик… Может, я сам в чем-то виноват?

Игнатик отрицательно помотал головой.

— Есть же какая-то причина!—почти крикнул Яр.— Игнатик… Ну?

У Игнатика шевельнулись губы. Кажется, он беззвучно сказал: «Есть…»

«Слава богу, это хоть что-то»,— подумал Яр. Он при­поднял невесомого Игнатика за бока, вынул из сапог и посадил на колено.

— Теперь ты мне все скажешь. Да?

Но Игнатик молчал. Шевелил пальцами босых ног и не поднимал головы.

Яр ладонью провел по его заросшему затылку.

— Конечно… Ты еще маленький, а я почти старик. Мы разные… Но той ночью, когда я тебя нес… Ты тогда сам сказал: «Мы с тобой одни на свете…» Я думал, это по правде, думал, мы никуда друг без друга…

Игнатик перестал шевелить пальцами и весь затвер­дел.

— Сейчас, наверно, ты не так думаешь…— пробор­мотал Яр.— Но все же… ведь не враг же я тебе…

Игнатик беззвучно заплакал. Потом обхватил Яра за шею и уткнулся ему в плечо. Вздрагивая, прошептал:

— Я же не виноват… Они не велят.

— Кто?! — с радостью и злостью крикнул Яр.

— Ну… они… эти…— всхлипывал Игнатик.

— Да кто же, дьявол забери? Кому какое дело? Кто посмел?!

— Эти… ты не знаешь, что ли?

— Ни черта я не знаю!— ликуя в душе, отозвался Яр. Игнатик был его. Его братишка, его сын и друг— на остальное плевать.— Ну, кто же, Тик? Перестань пла­кать… Ты же понимаешь, я многого не знаю. Что им нужно от нас? Кто они такие?

— Это… те самые люди… которые приходят и всё велят…

— Откуда приходят? Они здешние?

— Да нет же,— опять всхлипнул Игнатик и повозился, вытирая о рубашку Яра мокрое лицо.— Они не такие… Все говорят, что их нет, а знают, что есть…

— Чушь какая-то…

— Я тоже сперва думал, что чушь. А он пришел и сказал, чтобы я не смел…

— Что не смел?

— Приходить к тебе.

— Но почему? Почему?!

Игнатик глянул влажными умоляющими глазами.

— Я не знаю… Говорит, если будем видеться, они убьют…

— Кого? Тебя? — подобравшись, как для атаки, спро­сил Яр.

— Тебя.

— Бред.

Яр знал, что не бред. Включилось тренированное чувство разведчика и четко сигналило ему, что рядом есть непонятный враг. Но Игнатик должен жить без страха. Как можно беззаботнее Яр сказал:

— Посмотрел бы я на человека, который попробует меня убить…

— Яр, они могут. Правда.

— Тик…— очень ласково проговорил Яр.— Я прошел подготовку в высшей школе космических первопроходцев. У меня реакция, как у электронной машины. Я уверты­ваюсь от пули и стреляю без промаха в подброшенный орех. Из-за плеча.

— У тебя, значит, есть пистолет? — живо спросил Игнатик.

— Есть,— соврал Яр.

— Покажешь?

— Да… после. Он в сейфе сейчас.

Лицо Игнатика — похудевшее, в мокрых разводах — стало сумрачно-строгим.

— Яр, ты носи его всегда с собой.

— Хорошо…

— Обязательно с собой. Яр, они не шутят… Я, наверно, зря тебе про все сказал…— Игнатик опять чуть не за­плакал.— Они не велели говорить, а я сказал. Теперь, наверно, будет плохо…

— Плохо будет тому, кто попробует нас задеть,— очень бодро и уверенно произнес Яр.— Это я тебе обещаю железно. Поверь.

Игнатик снова— теперь уже с облегчением — ткнул­ся носом Яру в плечо. Видимо, он устал от страха, от тоски, и сейчас душа его отдыхала. Он уверовал, что космический первопроходец с пистолетом сильнее тех врагов…

Каких врагов? Кто они? Как выглядят?

Обо всем этом надо было спросить Игнатика.

Но спрашивать — значит показывать свою неуверен­ность. Значит, будить в Игнатике прежние страхи. Яр сказал:

— Видишь, я не боюсь. И ты никого не бойся. Главное, чтобы мы были вместе.

Игнатик слабо улыбнулся и кивнул. Яр снова погладил его по затылку. Поднял, осторожно вставил в сапоги.

— Зачем ты их таскаешь, такие бахилы?

Игнатик улыбнулся уже веселее.

— Тетка сказала, что такая примета есть: кто целую неделю морские сапоги не будет снимать ни днем ни ночью, обязательно станет капитаном. Вот я и не сни­маю.

— И спишь в них?

— Ага…

Яр хотел рассмеяться, но раздумал.

— Ты очень доверчивый, Тик,— сказал он серьезно.— Ужасно доверчивый. Тетка сказала тебе смешную шутку, а ты веришь. Какие-то болтуны пришли и наплели тебе всякую чепуху — ты тоже веришь.

Игнатик помолчал. Потом быстро глянул и сказал с лукавинкой:

— Ага, я доверчивый… Вот поверил, что ты есть на свете, и ты правда есть.

Теперь Яр рассмеялся:

— Это ты хорошему поверил. А ерунде верить не надо.

Игнатик выбрался из сапог.

— Я их здесь оставлю. Я домой сбегаю, а потом опять приду, скоро. Я тебе черешни принесу…

Он и правда скоро вернулся. Прискакал босой, весе­лый, с большим кульком белой черешни.

— Вот, смотри, какая в теткином саду созрела.

Они сели на скамью у пульта.

— Я с тобой буду дежурить,— решил Игнатик.

Вахта была спокойная. Мотоботы вернулись вовремя, аварийных сигналов не поступало, залив под утренним солнцем лежал пустой и тихий, только еле заметный парусник маячил у горизонта.

— Завтра возьму у Захара шлюпку и пойдем с тобой под парусом на Медный остров,— сказал Яр Итнатику.

— Ой, правда? Я под парусом еще ни разу… А если шторм?

— Не бойся, на завтра сводка спокойная.

— Да я и не боюсь, если с тобой… С тобой вообще ничего не боюсь…— Он придвинулся поближе.

— Совсем ничего?

— С тобой? Совсем.

— Тогда… Игнатик! Расскажи, что это были за люди.

Он съежился на миг, притиснулся покрепче, зябко обхватил коленки.

— Игнатик, ты же не боишься.

— Да… Но не хочется про них. Лучше вечером про все расскажу… Можно я у тебя буду ночевать?

— Даже обязательно… Только без сапог.

Игнатик серьезно сказал:

— Ладно. Все равно я их уже снял… Яр…

— Что, Тик?

— Они… эти люди… по-моему, они знают, кто ты та­кой.

— Почему ты решил?

— Они говорили: «Зачем ты с ним связался? Все рав­но он скоро уйдет туда, к себе…» Яр, ты не уйдешь?

— Я же обещал: без тебя никуда не уйду.

Весь этот день Яр прожил с ощущением, которое у разведчиков называется «на щелчке». Оно возникает на незнакомых планетах, когда нет ясной опасности, но есть ее предчувствие и каждую минуту можно ожидать чего угодно. Защелкнуты гермошлемы и браслеты дат­чиков, щелчком сдвинуты вперед предохранители бликов…

Правда, сейчас не было ни шлема, ни датчиков, ни излучателя, а состояние «щелчка» перебивала радость оттого, что Игнатик — вот он, рядом.

Он был рядом целый день. Листал вахтенные журналы, копался в старом ненужном приемнике, мастерил из его деталей и лампочек смешного человечка. А когда заве­черело, весело сказал:

— Я сбегаю, тетке скажу, что буду у тебя ночевать. Ты не уходи пока, я вернусь, и вместе пойдем к тебе.

— Только не задерживайся, Тик…

— Я как стрела!

Едва он умчался, пришел Феликс.

— Ну что, Яр, все спокойно на морях? Гуляй, я заступаю.

— Заступай… Феликс, я спросить хочу. Уточнить, так сказать. Мне, как диспетчеру, выдали все, что поло­жено?

Феликс откровенно удивился:

— Откуда я знаю? А что именно тебе выдали?

— Ну, форму, документы… Аванс… А оружие не полагается? Говорили, что вроде бы тем, кто на суточных вахтах, положен пистолет.

— Бог ты мой, да зачем он на вахте? Пираты, что ли, нападут?.. Ну, вообще-то положен, поскольку диспет­чер — это еще и представитель береговой охраны. Только никто их не берет, морока лишняя.

— Может, и морока. Но я привык, чтобы все по форме.

— Скажи Шерифу, он выдаст.

— Надо сказать…

— Скажи… Яр…— Феликс глянул быстро и непонят­но.— А тебе игрушка эта только для формы? Или…

— «Или»…— сам не зная почему, сказал Яр. Впрочем, Феликсу он верил.

— Тогда лучше возьми мой.

— То есть?

— Мой собственный. С давних времен остался. Таскаю вот по привычке, никто не знает…

Феликс, усмехаясь, полез за пазуху и вынул небольшой плоский пистолет с ребристой рукояткой. Видно, что старенький — вороненые детали на острых краях были вытерты до светлого металла. Феликс оглянулся и по­ложил пистолет на ладонь.

— Надежная система, «викинг». Только запасной обоймы нет, всего семь патронов… Ну, надо будет — до­станешь. Бери.

— Да, но… так, наверно, не полагается?

— А кому какое дело? Это же мой. Бери, Яр, тебе нужнее… Люблю таких, как ты. Сам вот не потянул…

— Ты это о чем? — с тревогой спросил Яр.

— О смелости,— вздохнул Феликс. И затолкал пи­столет Яру в карман куртки.— Бери… Жаль, не задер­жишься ты у нас, Яр.

— Ты уверен? — тихо спросил Яр.

— Чую…

— Пойду я,— сказал Яр.— Спасибо, Феликс. Пойду встречу Игнатика. Он небось уже летит сюда…

Яр не встретил Игнатика по дороге и слегка встре­вожился. Вошел в поселок. Побеленные каменные домики с односкатными крышами вытянулись в длинную улицу. Дом, где жил Игнатик, был в самом начале.

У крыльца стояла тетка.

— Что-то не торопится наш Игнатик,— сказал Яр.

— Как же не торопится? Уже уехал,— отозвалась тетка и жалобно взглянула на Яра.

— Как уехал?!

— Сосед на бричке проезжал, обещал его подбро­сить до вокзала. Там, говорят люди, бывает вечерний поезд…

— Какой поезд? — с отчаянием спросил Яр.— Зачем?

— Да вы не знаете разве? — Она всплеснула рука­ми.— А он мне сказал, что только сейчас попрощался с вами! К себе в Орехов, говорит, поеду, там вроде бы все наладилось… Скучаю, говорит… До станции Мост, гово­рит, а там уж как-нибудь на ту сторону…

— А как же вы его отпустили?

— А как не пустить? Он и не слушал, встрепанный такой. Прибежал, письмо, говорит, дали на почте от той тетки, она пишет: приезжай. И сказал, что вы разрешили. Курточку, что вы подарили, взял, кой-какие вещички в сумку кинул, меня обнял… Я еще говорю: «Деньги ведь надо на билет…» А он: «Не надо, мне Яр дал, вот смотри…»

«Не давал!— ударила мысль.— Но кто-то дал. Кто-то успел напугать и уговорить за эти полчаса… Гады…» Думал это Яр уже на бегу.