Щербатов Михаил Михайлович
Историки России
Татищев Василий Никитич
(19(29).04.1686 - 15(26).07.1750+)
Основоположник исторической науки в России, географ, государственный деятель. Окончил в Москве Инженерную и Артиллерийскую школу. Участвовал в Северной войне (1700-1721), выполнял различные военно-дипломатические поручения царя Петра I. В 1720-1722 и 1734-1939 годах управляющий казенными заводами на Урале, начальник Оренбургской экспедиции, основатель Екатеринбурга, Оренбурга, Орска. В 1741 - 1745 годах - астраханский губернатор.
Татищев подготовил первую русскую публикацию исторических источников, введя в научный оборот тексты "Русской правды" и Судебника 1550 года с подробным комментарием, положил начало развитию в России этнографии, источниковедения. Создал обобщающий труд по отечественной истории, написанный на основе многочисленных русских и иностранных источников -"Историю Российскую с самых древнейших времен" (кн.1-5, М., 1768-1848), составил первый русский энциклопедический словарь.
Впервые в русской историографии Татищев сделал попытку выявить закономерности в развитии общества, обосновать причины возникновения государственной власти. Отказавшись от провиденциалистской точки зрения в объяснении исторических событий ("божий промысел"), Татищев выступил как рационалист, связывающий исторический процесс с развитием "умопросвещения". Из всех форм государственного правления для России Татищев явное предпочтение отдавал самодержавию. Татищев впервые в отечественной историографии дал общую периодизацию истории России: господство единовластия (862-1132), нарушение единовластия (1132-1462), восстановление единовластия (с 1462).
Труды Татищева содержат много исторических известий, основанных на некоторых несохранившихся источниках.
Миллер Герард Фридрих (Федор Иванович)
(18 (29) сентября 1705, Герфорд, Вестфалия — 11 (22) октября 1783, Москва)
Российский историк, профессор Императорской Петербургской Академии наук. Родился в пасторско - ученой семье. Его отец был ректором гимназии, мать — из семьи профессора теологии Бодинуса. По окончании гимназии в 1722 Миллер поступил в университет Ринтельна, а в 1724-25 обучался у известного философа и историка И. Б. Менке в Лейпцигском университете, где получил степень бакалавра. Однако уже вскоре он принял предложение о работе в только что основанной Петербургской Академии наук и в ноябре 1725 прибыл в Россию.
Первоначально преподавал в академической гимназии, был помощником академического библиотекаря И. Д. Шумахера и участвовал в организации архива и библиотеки Академии наук. В 1728, когда Академии было поручено издание «Санкт-Петербургских ведомостей», Миллер основал приложение к ним — «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях», явившиеся первым русским литературным и научно-популярным журналом. В 1730 Миллер был избран профессором Академии и направлен в заграничную командировку, целью которой было поднятие престижа Петербургской Академии наук. По возвращении в 1732 Миллер основал первый русский исторический журнал — Sammlung Russischer Geschichte, где впервые (на немецком языке) были опубликованы отрывки из Начальной русской летописи. Журнал на многие годы стал важнейшим источником знаний по истории России для просвещенной Европы. Тогда же Миллер составил и опубликовал план изучения и издания важнейших исторических источников по русской истории.
Экспедиция в Сибирь. В 1733 в составе академического отряда Великой Камчатской экспедиции Миллер отправился в Сибирь, где в течение десяти лет изучал документы местных архивов, собирал географические, этнографические и лингвистические данные по истории Сибири. Собрал коллекцию подлинников и копий сотен уникальных исторических документов 16-17 вв., до сих пор являющаяся ценнейшим источником по истории России. Написал несколько первых самостоятельных научных работ, составил словари языков местных народов, в совершенстве освоил русский язык.
Петербургский период жизни. По возвращении в 1743 в Петербург Миллер приступил к обработке собранных материалов и написанию главного труда своей жизни - многотомной «Истории Сибири». Параллельно он занимался картографией и по заданию Коммерц - коллегии написал статью «Известие о торгах сибирских». В 1744 он выступил с проектом создания при Академии наук Исторического департамента и разработал программу изучения русской истории. В 1747 решил навсегда остаться в России, принял российское подданство и получил должность историографа. Однако отношение к нему академического начальства, в частности Шумахера, носило враждебный характер. В травле Миллера активное участие принимал Ломоносов М., обвинявший историка в нелояльном отношении к России. Особой остроты взаимоотношения ученых достигли в 1749, когда состоялась дискуссия по диссертации Миллера «О происхождении имени и народа Российского», в которой историк развил принятую в тогдашней науке«норманскую теорию».В основе конфликта, помимо личной неприязни, лежала разница в представлениях Миллера и Ломоносова о задачах историка и исторической науки.
В 1754 Миллер назначается конференц - секретарем Академии наук, а в 1755 ему было поручено редактирование академического журнала «Ежемесячные сочинения», в котором на протяжении последующих десяти лет были опубликованы труды виднейших представителей русской культуры и науки. Журналу суждено было сыграть важную роль в становлении отечественной журналистики. Сам Миллер опубликовал в «Ежемесячных сочинениях» целый ряд собственных работ, в т. ч. первые в русской историографии труды по истории русского города, русского летописания, географических открытий, Смутного времени, русско-китайских отношений и др. Здесь же были опубликованы написанные им первая статья по русской археологии и ряд примечаний на сочинения иностранных авторов о России.
Московский период. Необходимость исполнять многочисленные административные обязанности, отнимавшие много времени, а также тяжелая обстановка в Академии вынудили Миллера в 1764 просить Екатерину II о назначении главным надзирателем Московского воспитательного дома. Вскоре он был переведен на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел, где и работал до конца жизни, став со временем его управляющим. Миллер внес существенный вклад в развитие отечественного архивоведения: им были разработаны принципы систематизации и описания архивных документов, он явился воспитателем первого поколения русских профессиональных архивистов (Бантыш-Каменского Н.Н., В. Ф. Малиновского), фактически основал библиотеку архива (на сегодняшний день одно из ценнейших книжных собраний Москвы), под его руководством архив стал важным научным и культурным центром. Не прекращал он и собственных научных занятий. В эти годы им была написана книга «Известие о дворянах российских», составлено историческое описание городов Московской губернии. Активно занимался Миллер и издательской деятельностью. Под его редакцией вышли труды В. Н. Татищева, А. И. Манкиева, С. П. Крашенинникова, первый русский географический словарь Ф. А. Полунина, ряд изданий исторических источников. Миллер содействовал издательской деятельности Н. И. Новикова, помогал М. М. Щербатову в поисках источников для его «Истории Российской».
Сочинения:
История Сибири. Т.1. М.-Л. 1937; Т.2. М.-Л. 1941; 2-е изд. Т.1. М. 1999.
Сочинения по истории России. М., 1996.
Болтин Иван Никитич
(01 (12).01.1735 - 06.(17) 10.1792 +)
Русский историк. , государственный деятель. Родился в дворянской семье. Начальное образование получил дома. 16 лет Болтин был зачислен рядовым в конногвардейский полк; в 1768 г. вышел в отставку с чином генерал-майора и вскоре был определен директором таможни в Василькове; через 10 лет, по протекции Потемкина, был переведен в Петербург, в главную таможенную канцелярию, а по ее закрытии, в 1780 г., назначен в военную коллегию, сначала прокурором, а потом (в 1788 г.) - членом коллегии; Болтин много ездил по России и путем непосредственного наблюдения хорошо ознакомился с различными сторонами народного быта. Вместе с тем, "через многие лета в отечественной истории упражняясь", он собрал обширный запас сведений о русской старине по летописям, грамотам и изданным к тому времени сочинениям Результаты своих исследований Болтин пробовал сначала изложить в форме историко-географического словаря, который, при выполнении плана, разбился на два самостоятельных: собственно историко-географический словарь и толковый славяно-русский. И тот и другой остались, однако, не законченными. Тем не менее работа по составлению словаря послужила для Болтина дальнейшей подготовкой к роли русского историка. Научные интересы Болтина сформировались на основе знакомства с исторической литературой, в том числе с трудами В.Н. Татищева и французских просветителей. Участвовал в публикации исторических памятников — подготовил издание «пространной редакции “Русской правды”» на основе нескольких списков (1792) и др. В «Примечаниях на историю древней и нынешней России г. Леклерка» (т. 1—2, 1788—94) изобличал французского автора в невежественном и недобросовестном освещении русской истории. Вёл полемику с М. М. Щербатовым: «Ответ генерал-майора Болтина на письмо Щербатова, сочинителя Российской истории» (1789), "Критические примечания на Историю князя Щербатова" (2 тома, 1793 - 1794).
Сочинения Болтина имели, как видно из заглавий, критические задачи; но автор в самых широких размерах использовал в них накопленный им запас знаний и наблюдений, так что в них с достаточной полнотой отразились положительные исторические его взгляды. У Болтина очень цельное мировоззрение. По теоретическим взглядам он близко стоит к представителям тогдашнего механического направления исторической мысли, примыкавшего в своем источнике к Бодену. И для Болтина закономерность исторических явлений есть центральная идея, которой руководится историческое исследование. Историк должен, по его мнению, излагать "обстоятельства, нужные для исторической связи и объяснения последственных бытий"; подробности допустимы только при условии, если они служат к выяснению последовательности явлений; в противном случае это будут "пустые разговоры". Основным типом "последовательности бытий" Болтин считает причинную связь, как она проявляется в факте воздействия физических условий на человека. "Главное влияние в человеческие нравы, в качества сердца и души, имеет климат"; непосредственно "различные состояния климата производят перемены в теле человека,... а понеже тело и душа очень тесно сопряжены,... те же действия производят и на тело". Рядом с климатом как главным фактором Болтин признает значение других второстепенных, каковы, например, "обхождение с чужими народами, чужестранные ества и пряные коренья, образ жизни, обычаи, переменная одежда, воспитание" и прочее. Эти факторы содействуют влиянию главного или препятствуют ему, а иногда, при постоянстве последнего, и сами могут определить "нравы" людей; например, "они суть причиною, что нынешние наши нравы с нравами наших отцов никакова сходства не имеют". Таким образом, климату и "побочным обстоятельствам" как действующим причинам противостоят в качестве объекта воздействия "нравы". Нравы или национальный характер являются для Болтина фундаментом, на котором строится государственный порядок: наблюдаемые в истории перемены "в законах" происходят "по мере измены в нравах". А отсюда следует и практический вывод: "Удобнее законы сообразить нравам, нежели нравы законам; последнее без насилия сделать не можно". Эти теоретические взгляды Болтин применяет к объяснению русского исторического процесса. Россия "ни в чем не похожа" на другие европейские государства, потому что слишком различны ее "физические местоположения" и совсем иначе сложился ход ее истории. Русскую историю Болтин начинает с "пришествия Рюрика", который "подал случай к смешению" руссов и славян. Потому пришестви Рюрика Болтину и представляется "эпохой зачатия русского народа", что эти племена, различавшиеся раньше своими свойствами, образовали через смешение новый народ, который затем "нравы и свойства получил сообразные климату, правлению и воспитанию, под коими жил". Уже при первых князьях русские имели "правление, на коренных законах и непременных правилах утвержденное", с которым мы знакомимся отчасти по договорам с греками. Выступил с критикой норманской теории, и сделал ценные наблюдения по истории феодальных отношений: выделял в особый период время удельного дробления, в русской феодальной иерархии увидел аналогию с европейским вассалитетом, впервые поставил вопрос о происхождении крепостного права в России. Болтин рассматривал русский исторический процесс как процесс, управляемый законами, общими для всех народов. В основе своей древние законы тожественны с "Русской правдой", в которую были внесены лишь несущественные изменения "по различию времен и происшествий". Но "великая перемена" произошла "в законах и обыкновениях" с раздроблением Руси на уделы, когда "нужды и обстоятельства каждого стали быть особенными". Под давлением последних издавались в уделах местные законы, которые своими различиями производили "еще вящшую отмену в нравах". Различие в нравах, созданное удельным раздроблением, сохраняло свое значение и при начавшемся потом процессе политического объединения Руси, явившись препятствием к установлению единого государственного порядка при Иване III и Василии III: "Нельзя было согласить законов, не соглася прежде нравов, мнений и польз". Только в царствование Ивана Грозного наступило время для этого, и с изданием "Судебника" восстановлен был в силе общий закон, действовавший раньше, т. е. "Русская Правда", простым видоизменением которой Болтин считает "Судебник" 1550 г. В последующее время "нравы" подвергались воздействию со стороны законодательства, например с изданием "Уложения", и со стороны просвещения. Болтин, в общем, не одобряет первый способ воздействия; зато он больших результатов ждет от второго, в особенности от просветительных мероприятий Екатерины. В своих "Примечаниях" Болтин высказывает ряд интересных соображений и по социальной истории России, например, по истории крестьянства и дворянства, по вопросу о холопстве; но эта сторона осталась вне его основной исторической схемы. Целостностью и продуманностью взглядов на русскую историю Болтин далеко превосходит и современных ему, и многих следовавших за ним историков. По многочисленным ссылкам в "Примечаниях" видно, что Болтин был хорошо знаком с представителями западного просвещения (например, с Вольтером, Монтескье, Мерсье, Руссо, Бейлем и другими), но при этом не утратил чувства живой связи настоящего с родной стариной и, не вдаваясь в крайности, умел ценить значение национальной индивидуальности. По его убеждению, Русь выработала свои нравы, и их надо беречь, - иначе мы рискуем стать "непохожими на себя"; но она была бедна просвещением, - и Болтин не против того, чтобы русские заимствовали "знания и искусства" у западных соседей. При таком настроении Болтин был больно задет Леклерком, который в своей "Histoire physique, morale, civil et politique de la Russie ancienne et moderne", высказал много отрицательных, иногда пренебрежительных суждений о русской жизни; отсюда и решение Болтина обнаружить заблуждения французского историка, вольные и невольные. Но он не удержался на точке зрения объективного критического разбора сочинения: под влиянием патриотического чувства он старается местами ослабить впечатление от темных сторон древнерусской жизни, отмечая соответствующие недостатки и в истории западных нравов, иногда даже скрашивая действительно в ущерб беспристрастию [например, в согласии с автором Антидота (Екатериной), утверждая, что в России крестьянам живется лучше, чем во всяком другом государстве]. Эта черта сообщает историческому мировоззрению Болтина субъективно-моральный оттенок. Подобный строй мыслей и чувств сближал Болтина с Екатериной II, взгляды которой со времени французской революции приняли националистическое направление. Этим объясняется, что "Примечания" на историю Леклерка и задуманы были не без участия императрицы, действовавшей через Потемкина, и изданы были на ее средства.
Несмотря на ошибочность многих положений Болтин, его общие построения и периодизация русской истории имели положительное значение для русской исторической науки. В области источниковедения Болтин. четко сформулировал задачи отбора, сопоставления и критического анализа источников. В «Примечаниях» на труды Леклерка и Щербатова впервые дал полный обзор исторической географии Начальной русской летописи.
Щербатов Михаил Михайлович
1733 - 1790
Родился в княжеской семье в 1733 г. Первоначальное образование получил дома. С 1750 г. служил в лейб-гвардии Семеновском полку, но сейчас же после манифеста 18 февраля 1762 г. вышел в отставку. Рано поняв недочеты своего образования, он старался пополнить их самостоятельным чтением.
На гражданской службе, куда он скоро поступил, Щербатов имел полную возможность хорошо ознакомиться с тогдашним положением России. В 1767 г. он, в качестве депутата от ярославского дворянства, участвовал в комиссии для составления нового уложения,где, в духе данного ему избирателями наказа, очень рьяно отстаивал интересы дворянства и всеми силами боролся с либерально-настроенным меньшинством.
Несколько раньше Щербатов стал заниматься русской историей, под влиянием Миллера, о чем он сам говорит в предисловии к I тому "Истории российской". В 1767 г. Щербатов, вероятно, был представлен Екатерине II, и она открыла ему доступ в патриаршую и типографическую библиотеки, где были собраны списки летописей, присланные по указу Петра I из разных монастырей. На основании 12 списков, взятых оттуда, и 7 собственных Щербатов, не имея никакой предварительной подготовки, взялся за составление истории. Несмотря на то что в 1768 г. он был назначен в комиссию о коммерции и что ему было поручено императрицей разобрать бумаги Петра I, его работа шла очень быстро: к 1769 г. он дописал 2 первые тома, до 1237 г. Тогда же начинается усиленная издательская деятельность Щербатова. Он печатает: в 1769 г., по списку патриаршей библиотеки, "Царственную книгу"; в 1770 г., по повелению Екатерины II - "Историю свейской войны", собственноручно исправленную Петром Великим; в 1771 г. - "Летопись о многих мятежах", в 1772 г. - "Царственный летописец". Собственная его история несколько замедлилась вследствие необходимости к летописным источникам присоединить и архивные, до него никем, кроме Миллера, не тронутые. В 1770 г. он получил разрешение пользоваться документами московского архива иностранной коллегии, где хранились духовные и договорные грамоты князей с половины XIII века и памятники дипломатических сношений с последней четверти XV века. Энергично принявшись за разработку этих данных, Щербатов в 1772 г. окончил III, а в 1774 г. - и IV том своей работы.
Не ограничиваясь одними историческими трудами, он в 1776 - 1777 гг. составляет замечательную работу по статистике, понимая ее в широком смысле школы Ахенвалля, то есть в смысле государствоведения. Его "Статистика в рассуждении России" обнимала 12 рубрик: 1) пространство, 2) границы, 3) плодородие (экономическое описание), 4) многонародие (статистику населения), 5) веру, 6) правление, 7) силу, 8) доходы, 9) торговлю, 10) мануфактуру, 11) народный характер и 12) расположение к России соседей. В 1778 г. он сделался президентом камер-коллегии и был назначен присутствовать в экспедиции винокуренных заводов; в 1779 г. был назначен сенатором.
До самой своей смерти Щербатов продолжал интересоваться политическими, философскими и экономическими вопросами, излагая свои взгляды в ряде статей. История его тоже подвигалась очень быстро. Щербатову еще при жизни приходилось защищать свой труд от общих нападок, особенно против Болтина . В 1789 г. он напечатал "Письмо к одному приятелю, в оправдание на некоторые скрытые и явные охуления, учиненные его истории от господина генерал-майора Болтина", что вызвало ответ Болтина и отповедь в свою очередь Щербатова, напечатанную уже после его смерти 1792 г. Болтин указывал на ряд ошибок Щербатова: 1) в чтении летописи, вроде превращения "стяга" в "стог", "идти по нем" в "идти на помощь" и так далее и 2) на полное незнакомство Щербатова с исторической этнографией и географией. Действительно, история Щербатова очень страдает в этом отношении. Щербатов не сумел ориентироваться в древней этнографии, а ограничился пересказом известий по французским источникам, да и то "столь смутно и беспорядочно, по его собственному заявлению, что из сего никакого следствия истории сочинить невозможно". Но дело в том, что этот вопрос был наиболее темным, и только Шлецеру удалось внести туда некоторый свет. Во всяком случае, Щербатов зачастую является более сведущим и осторожным, чем Болтин.
В обработке летописи Щербатов, несмотря на всю массу промахов, в которых его упрекали, сделал шаг вперед сравнительно с Татищевым в двух отношениях. Во-первых, Щербатов ввел в ученое пользование новые и очень важные списки, как синодальный список Новгородской летописи (XIII и XIV века), Воскресенский свод и другие. Во-вторых, он первый правильно обращался с летописями, не сливая показания разных списков в сводный текст и различая свой текст от текста источников, на которые он делал точные ссылки, хотя, как замечает Бестужев-Рюмин, его способ цитировать по номеру отнимает возможность проверки. Как и остальные наши историки XVIII века, Щербатов еще не различает вполне источника от его ученой обработки, и потому предпочитает, например, Синопсис - летописи. Не по силам еще Щербатову и выбор данных; послушно следуя за источниками, он загромождает свой труд мелочами.
Много добра русской истории Щербатов принес обработкой и изданием актов. Благодаря его истории , наука овладела первостепенной важности источниками, как: духовными, договорными грамотами князей, памятниками дипломатических сношений и статейными списками посольств; произошла, так сказать, эмансипация истории от летописей и указана была возможность изучения более позднего периода истории, где показания летописи оскудевают или совсем прекращаются. Наконец, Миллер и Щербатов издали, а частью приготовили к изданию много архивного материала, особенно времен Петра Великого. Полученный из летописей и актов материал Щербатов связывает прагматически, но его прагматизм особого рода - рационалистический или рационалистически - индивидуалистический: творцом истории является личность. Ход событий объясняется воздействием героя на волю массы или отдельного лица, причем герой руководствуется своекорыстными побуждениями своей натуры, одинаковыми для всех людей в разные эпохи, а масса подчиняется ему по глупости или по суеверию и т. п. Так, например, Щербатов не пытается отбросить летописный рассказ о сватовстве византийского императора (уже женатого) на 70-летней Ольге, но дает ему свое объяснение: император хотел жениться на Ольге с целью заключить союз с Россией. Покорение Руси монголами он объясняет чрезмерной набожностью русских, убившей прежний воинственный дух. Согласно со своим рационализмом Щербатов не признает в истории возможности чудесного и относится холодно к религии. По взгляду на характер начала русской истории и на общий ход ее Щербатов стоит ближе всего к Шлецеру.
Цель составления своей истории он видит в лучшем знакомстве современной ему Россией, то есть смотрит на историю с практической точки зрения, хотя в другом месте, основываясь на Юме, доходит до современного взгляда на историю, как науку, стремящуюся открыть законы, управляющие жизнью человечества. У современников история Щербатова не пользовалась успехом: ее считали неинтересной и неверной, а самого Щербатова - лишенным исторического дарования ; но это, как видно из сказанного, неверно, и Карамзин нашел для себя у Щербатова довольно обильную пищу. Щербатов, как публицист, интересен, главным образом, как убежденный защитник дворянства. Его политические и социальные взгляды недалеко ушли от той эпохи. Из его многочисленных статей - "Разговор о бессмертии души", "Рассмотрение о жизни человеческой", "О выгодах недостатка" и др., особый интерес представляет его утопия - "Путешествие в землю Офирскую господина С. извецкого дворянина" (не кончено). Идеальное Офирское государство управляется государем, власть которого ограничена высшим дворянством. Остальные классы, даже рядовое дворянство, доступа к высшей власти не имеют. Необходимости для каждого гражданина принимать участие в правлении, необходимости обеспечения личной свободы Щербатов не знает. Первым сословием является дворянство, вступление в которое запрещено. Оно одно обладает правом владеть населенными землями; рекомендуется даже (в статье по поводу голода в 1787 году) всю землю отдать дворянам. Но и дворян Щербатов стесняет целой массой мелочных правил. Признавая значение образования, Щербатов требует умножения числа школ, но не дает образованным людям прав дворянина. Областное управление, на которое особенно нападал Щербатов, он строит, однако, в прежнем духе, стесняя его еще больше увеличением канцелярщины и формализма. Военную службу он рекомендует организовать по типу военных поселений, что позднее было сделано в России и потерпело полное фиаско. Рассудочность века наложила сильную печать на Щербатова. Особенно характерны взгляды его на религию : религия, как и образование, должна быть строго утилитарной, служить охранению порядка, тишины и спокойствия, почему священнослужителями являются чины полиции.
Другими словами, Щербатов не признает христианской религии любви, хотя это не мешает ему в статье "О повреждении нравов в России" нападать на рационалистическую философию и на Екатерину II, как на представительницу ее в России. До чего сам Щербатов проникся, однако, рационализмом, видно из его мнения, что можно в очень короткий срок пересоздать государство и что можно установить на целые тысячелетия незыблемый порядок, в котором нужны будут только некоторые поправки.