Упорядочение литературного языка на новой основе Ломоносовский период в развитии русского литературного языка
Петровская эпоха в истории нашего народа характеризуется существенными реформами и преобразованиями, затронувшими и государственность, и производство, и военное, и морское дело, и быт господствующих классов тогдашнего русского общества. Эти преобразования совершили переворот в сознании и в привычках русских дворян и промышленников, и естественно искать их отражения в развитии русского литературного языка.
Обычно отмечают следующие основные направления в развитии литературного языка первой четверти XVIII в. Это прежде всего “своего рода универсализация лексического и фразеологического состава языка” (Ефимов А. И. История русского литературного языка. М, 1967, с. 93)далее это оттеснение на второй план церковнославянской речевой стихии и все более широкое внедрение народной речи, это создание новой терминологии При бурном проникновении заимствований из живых европейских языков. Новый русский литературный язык, формировавшийся в те годы, был призван обслуживать непрерывно возраставшие потребности государства, развивающихся науки и техники, культуры и искусства. Так, новое административное устройство, преобразование Московского государства в Российскую империю, вызвало к жизни наименования множества новых чинов и званий, вошедших в “табель о рангах”, речевые черты чиновнической субординации: формулы обращения нижестоящих чинов к высшим.
"Развитие военного, и особенно военно-морского дела, почти отсутствовавшего в Московской Руси, породило множество соответствующих руководств и наставлений, воинских и морских уставов, насыщенных новой специальной терминологией, новыми специальными выражениями, совершенно вытеснившими собою слова и выражения, связанные со старинным московским ратным укладом. Заново формируется военно-морская, артиллерийская, фортификационная терминология и другие отрасли специальной лексики.
Наряду с этим для удовлетворения потребностей все более европеизирующегося дворянства создаются разнообразные руководства, регламентировавшие бытовой уклад высших общественных классов. Мы имеем в виду такие книги, как “Юности честное зерцало”, “Приклады, како пишутся комплименты разные” и т. п. В такого рода произведениях, внедрявших “светский политес” в среду еще недостаточно образованного и культурного дворянства, постоянно встречались и неологизмы, и заимствованные из европейских языков слова и выражения, перемежавшиеся с традиционными церковнославянизмами и архаизмами.
В связи с перестройкой государственного управления, с развитием промышленности и торговли значительно усложняется и обогащается язык деловой переписки. Он все дальше отходит от старомосковских норм и традиций и заметно сближается с живой разговорной речью средних слоев населения.
Петр I, рекомендуя при переводах с иностранных языков воздерживаться от книжных славянских речений, советовал переводчикам брать в качестве образца язык посольского приказа: “Высоких слов славенских класть не надобеть; посольского же приказу употреби слова”.
Петровская эпоха значительно обогащает роль в обществе светской письменности по сравнению с письменностью церковной. Возникают и совершенно новые ее типы, например, периодическая печать. Непосредственным предшественником наших газет являлись рукописные “Куранты”, издававшиеся при Посольском приказе в Москве со второй половины XVII в. Однако такое информирование населения о текущих событиях было весьма несовершенным и не распространялось среди широких масс.
Петр I, заинтересованный в том, чтобы возможно более широкие слои общества разбирались в вопросах внешней и внутренней политики государства (а это было в годы тяжелой и изнурительной для России Северной войны со Швецией), способствовал основанию первой русской печатной газеты. Она называлась “Ведомости о военных и иных делахъ” и начала выходить со 2 января 1703 г.; сначала ее печатали церковнославянской кирилловской азбукой, а затем, после реформы графики, гражданским шрифтом. Газета вначале выходила в Москве, причем нерегулярно, по мере накопления корреспонденции. С 1711 г. “Ведомости” стали издаваться в новой столице — Санкт-Петербурге.
Возникновение регулярной периодической печати повлекло за собой развитие многих новых жанров литературного языка: корреспонденции, заметок, статей, на основе которых впоследствии, в конце XVIII — начале XIX в., возникает публицистический стиль литературного языка.
Приведем несколько отрывков из “Ведомостей” за 1703 г.: “2 января 1703 г.
На Москве вновь ныне пушек медныхъ: гоубиц и мартиров. вылито 400. Те пушки, ядромъ—по 24, по 18 и по 12 фунтовъ. Гоубицы бомбомъ пудовые и полупудовые. Мартиры бомбомъ девяти, трех и двухпудовые и менше. И еще много формъ готовыхъ великихъ и среднихъ и литью пушекъ гоубицъ и мартиров: а меди ныне на пушечном дворе, которая приготовлена к новому литью, больше 40.000 пудъ лежитъ.
Повелением его величества московские школы умножаются, и 45 человек слушаютъ философию, и уже диалектику окончили.
В математической штюрманской школе больше 300 человекъ учатся, и добро науку приемлютъ.
На Москве ноября с 24, числа, по 24 декабря родилось мужеска и женска полу 386 человекъ.
Из Казани пишут. На реке Соку нашли много нефти и медной руды, из той руды медь выплавили изрядну, от чего чают немалую быть прибыль Московскому государству.
Из Олонца пишут: Города Олонца, попъ Иванъ Окуловъ, собрав охотников пешихъ с тысячю человекъ, ходил за рубежъ въ Свейскую границу, и разбилъ Свейские ругозенскую, и гиппонскую, и керисурскую заставы. А на техъ заставахъ шведовъ побилъ многое число, и взялъ рейтарское знамя, барабаны и шпаль, фузей и лошадей довольно, а что взялъ запасовъ и пожитковъ онъ, попъ, и тем удовольствовал солдатъ своихъ, а достальные пожитки и хлебные запасы, коихъ не могъ забрать, все пожегъ. И Соловскую мызу сжегъ, и около Соловской многие мызы и деревни, дворов с тысячу пожегъ же. А на вышеписанных заставахъ, по скаске языков, которыхъ взялъ, коницы швецкой убито 50 человек...”.
В ряду общественных реформ, проводившихся при участии Петра I, непосредственное отношение к истории русского литературного языка имела реформа графики, введение так называемой гражданской азбуки, т. е. той формы русского алфавита, которую мы продолжаем использовать до сих пор.
Реформа русской азбуки, проведенная при непосредственном участии Петра I, с полным правом признается “внешним, однако полным глубокого значения, символом расхождения между церковно-книжным языком и светскими... стилями письменной речи”. Гражданская азбука приблизила русский печатный шрифт к образцам печати европейских книг. Старая кирилловская славянская графика, служившая русскому народу во всех ответвлениях его письменности в течение семи веков, сохранилась после реформы лишь для печатания церковно-богослужебных книг. Таким образом, она “низводилась на роль иероглифического языка религиозного культа”.
После многолетней тщательной подготовки (шрифт типографии Ильи Копиевича в Амстердаме и в Кенигсберге) новый гражданский шрифт был окончательно утвержден Петром I в январе 1710 г. До нас дошли корректурные листы пробных образцов шрифта, с пометами, сделанными рукою самого Петра I и указывавшими, какие именно образцы букв из представленных на утверждение оставить и какие отменить.
Петровская реформа графики, не перестраивая коренным образом систему русского письма, тем не менее значительно способствовала ее совершенствованию и облегчению. Были устранены те буквы старославянского кирилловского алфавита, которые уже издавна являлись лишними, не передавая звуков славянской речи,—буквы кси, пси, малый и большой юсы. Как дублетная, была устранена буква зело. Всем буквам были приданы более округлые и простые начертания, приближавшие гражданский печатный шрифт к широко распространенному в те годы в Европе латинскому шрифту “антиква”. Отменены были все надстрочные знаки, применявшиеся в кирилловской славянской печати: титла (сокращения), придыхания, “силы” (значки ударений). Это все тоже приближало гражданскую азбуку в европейской графике и вместе с тем значительно упрощало ее. Наконец, были отменены числовые значения славянских букв и окончательно введена арабская цифровая система.
Все это облегчало усвоение письменности и способствовала широкому распространению грамотности в русском обществе, которое было всемерно заинтересовано в быстрейшем распространении светского образования среди всех общественных слоев.
Главное же значение графической реформы состояло в том, что она снимала “с литературной семантики покров "священного писания"”, предоставляла большие возможности для революционных сдвигов в сфере русского литературного языка, открывала более широкую дорогу русскому литературному языку и к стилям живой устной речи, и к усвоению европеизмов, нахлынувших в это время из западных языков.
Обогащение и обновление лексики русского литературного языка в течение первой четверти XVIII в. происходит преимущественно за счет заимствования слов из живых западноевропейских языков: немецкого, голландского, французского, частично из английского и итальянского. Наряду с этим лексика продолжает пополняться и из латинского языка. Посредничество польского языка, которое было столь характерно для XVII в., почти сходит на нет, и в Петровскую эпоху русский литературный язык приходит в непосредственное соприкосновение с языками Западной Европы. Мы можем отметить три основных пути, по которым осуществляются словарные заимствования. Это, во-первых, переводы с тех или иных языков книг научного или этикетного содержания. Во-вторых, проникновение иноязычных слов в русскую лексику из речи специалистов-иностранцев — офицеров, инженеров или мастеров, служивших на русской службе и плохо знавших русский язык. В-третьих, привнесение в русский язык иноязычных слов и речений русскими людьми, посылавшимися по почину Петра I за границу и нередко в течение долгих лет там учившимися и работавшими.
Усиленная переводческая деятельность в Петровскую эпоху была преимущественно направлена в сторону общественно-политической, научно-популярной и технической литературы, что вело к сближению русского языка с тогдашними западноевропейскими языками, обладавшими богатыми и разнообразными терминологическими системами.
Петр I сам живо интересовался деятельностью переводчиков, иногда специально поручал переводить иностранные книги своим приближенным. Так, И. Н. Зотову был поручен перевод книги по фортификации с немецкого языка. Петр I предписывал переводчикам “остерегаться”, “дабы внятнее перевесть, В не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию сие выразумев, на свой язык так писать, как внятнее”.
Перевод научной и технической литературы в ту эпоху был сопряжен с преодолением неимоверных трудностей, так как в русском языке почти отсутствовала соответствующая терминологическая лексика, не было также внутренних смысловых соотношений и соответствий между русским и западноевропейскими языками. “Ежели писать их [термины] просто, не изображая на наш язык, или по латинскому, или по немецкому слогу, то будет весьма затмение в деле”,— замечал один из переводчиков этого времени Воейков. Отсюда естественно вытекали заботы правительства и лично Петра I о подготовке опытных переводчиков, знакомых также и с какой-либо отраслью техники.
О трудностях, переживавшихся тогдашними авторами переводов, свидетельствует и рассказ Вебера о судьбе переводчика Волкова, которому Петр I поручил перевести французскую книгу по садоводству. Отчаявшись в возможности передать русским языком все сложности терминов садоводства и боясь ответственности, этот несчастный человек покончил жизнь самоубийством. Разумеется, большая часть переводчиков все же оставалась жить и справлялась с поставленными перед ними задачами. Не случайно первой из книг, напечатанных гражданским шрифтом, была книга по геометрии, созданная по немецкому оригиналу. Труд переводчиков обогатил и пополнил русский язык ранее недостававшей ему специальной лексикой.
Из речи иностранных специалистов, служивших в России, также немало слов и выражений перешло в общенародный и литературный русский язык, а также в специальную, профессиональную речь ремесленников, солдат, моряков.
Приведем некоторые примеры проникновения слов английского происхождения в профессиональную лексику моряков. Слово аврал, по-видимому, восходит к английскому (или голландскому) “овер олл”: команда "всех наверх!". Слово полундра (тревога на корабле) тоже, по всей вероятности, происходит от английской команды “фалл ондер” (букв. падай вниз ) — так подавался на парусных судах сигнал команде спускаться с рей и мачт, где она находилась, управляя парусами, и готовиться к бою. Очевидно, и принятый до наших дней на флоте обычай отвечать на выслушанный приказ командира словом есть! может быть возведен к английскому утвердительному слову “йес”.
Из речи инженеров и мастеров-иностранцев могла проникнуть в русский язык лексика столярного, слесарного, сапожного производства. Такие слова, как стамеска, шерхебель, дрель и др., заимствованы изустным путем из немецкого языка. Оттуда же пришли в наш язык и слесарные термины: верстак, винт, кран, клапан— и само слово слесарь. Из немецкого же заимствуются слова, характерные для сапожного дела: дратва, рашпиль, вакса, клейстер, шлшрер и мн. др.
Русские дворяне, учившиеся по примеру самого Петра I за границей, легко вводили в свою речь слова из языка той страны, где им доводилось жить. Затем эти индивидуальные заимствования могли попадать и в общеязыковое употребление. Так, например, стольник Петр Андреевич Толстой, посланный Петром I в Италию в возрасте уже свыше 50 лет, чтобы учиться там кораблестроению, так пишет в своем заграничном дневнике: “Въ Венеции бывают оперы и комедии предивные, которыхъ совершенно описать ни мало не можетъ; и нигде во всем свете таких предивных опер и комедий нет и не бывает. В бытность мою в Венеции были оперы в пяти местах; те палаты, в которых те оперы бывают, великие круглые, называют их италианцы Театрумъ, в тех полатах поделаны чуланы многие в пять рядов вверх и бывает тех чуланов в оном театруме 200, а в ином 300 и больше... полъ сделан мало накось к тому месту, где играют, ниже и поставлены стулья и скамейки, чтобы одним из-за других было видно...” Отметим слова театрум, опера, комедия и др.
Другой сподвижник Петра I, князь Б. И. Куракин, такими словами описывает свое пребывание во Флоренции: “В ту свою бытность был инаморат славную хорошеством одною читадинку (гражданку) называлася Signora Francescha Rota и был тако inamorato, что ни часу не мог без нее быть... и расстался с великою плачью и печалью, аж до сих пор из сердца моего тот amor не может выдти, и, чаю, не выдет, и взял на меморию ее персону и обещал к ней опять возвратиться”."
Книга “Юности честное зерцало”, изданная в Петербурге в 1719 г., следующим образом наставляет тогдашних дворянских юношей: “Младыя отроки, которые приехали из чужестранных краев, и языков с великим иждивением научились, оные имеют подражать и тщатся, чтобы их не забыть, но совершеннее в них обучиться: а именно чтением полезных книг, и чрез обходительство с другими, а иногда что-либо в них писать и компоновать, да бы не позабыть языков”. Далее в той же книге рекомендуется молодым дворянам говорить между собою на иностранных языках, особенно если приходится передавать друг другу что-либо в присутствии слуг, дабы те не могли понять и разгласить о сообщении: “Младыя отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы те навыкнуть могли: а особливо когда им что тайное говорити случитса, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других не знающих болванов распознать, ибо каждый купец товар свой похваляя продает как может”.
Лучшие люди эпохи во главе с самим Петром I последовательно боролись против увлечения иноязычными заимствованиями. Так, сам император Петр писал одному из тогдашних дипломатов (Рудаковскому): “В реляциях твоих употребляешь ты зело много польские и другие иностранные слова и термины, которыми самого дела выразуметь невозможно; того ради впредь тебе реляции свои к нам писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов”. Исправляя представленный ему перевод книги “Римплерова манира о строении крепостей”, Петр I вносит следующие поправки и дополнения к встречающимся в тексте перевода иноязычным терминам: “аксиома правил совершенных”; “ложирунг или жилище, то есть еже неприятель захватит места где у военных крепостей” и др.
Обновление словарного состава русского литературного языка в Петровскую эпоху с особенной наглядностью проявилось в сфере административной лексики. Она пополняется в это время преимущественно заимствованиями из немецкого, латинского, частично французского языков. Согласно подсчетам Н. А. Смирнова, произведенным в начале нашего века, около четверти всех заимствований Петровской эпохи падает именно на “слова административного языка”, вытесняющие собою употребление соответствующих древнерусских наименований. Вот как он характеризует этот процесс: “Появляются теперь администратор, актуариус, аудитор, бухгалтер, герольдмейстер, губернатор, инспектор, камергер, канцлер, ландгевинг, министр, полицеймейстер, президент, префект, ратман и другие более или менее важные особы, во главе которых стоит сам император. Все эти персоны в своих ампте, архиве, гофгерихте, губернии, канцелярии, коллегиуме, комиссии, конторе, ратуше, сенате, синоде и в других административных учреждениях, которые заменили недавние думы и приказы, адресуют, акредитуют, апробуют, арестуют, баллотируют, конфискуют, корреспондуют, претендуют, секондируют, трактуют, экзавторуют, штрафуют и т. д. инкогнито, в конвертах, пакетах, разные акты, акциденции, амнистии, апелляции, аренды, векселя, облигации, ордера, проекты, рапорты, тарифы и т. д.”. Как видно из приведенного списка, в состав этой административной лексики входят названия лиц по их чинам и должностям, названия учреждений, наименования различного рода деловых документов.
На второе место тот же исследователь ставит слова, связанные с военно-морским делом, заимствованные преимущественно из голландского, частично из английского языков. К числу слов голландского происхождения относят гавань, рейд, фарватер, киль, шкипер, руль, рея, шлюпка, койка, верфь, док, кабель, каюта, рейс, трап, катер. Из английского — бот, шкуна, фут, бриг, мичман и некоторые другие (см. выше).
Военная лексика, также значительно пополнившаяся в Петровскую эпоху, заимствуется главным образом из немецкого, частично из французского языков. Немецкого происхождения слова юнкер, вахтер, ефрейтор, генералитет, лозунг, цейхгауз, гауптвахта, лагерь, штурм и др. Из французского пришли к нам барьер, брешь, батальон, бастион, гарнизон, пароль, калибр, манеж, галоп, марш, мортира, лафет и др.
Словарь обиходной речи дворянства, а также лексика, связанная с представлениями светского “политеса”, пополняется главным образом из французского языка: ассамблея, бал, супе (ужин), интерес, интрига, амур, вояж, компания (собрание друзей), авантаж, кураж, резон и мн. др.
Наплыв громадного числа иноязычных слов в русскую речь начала века вызвал к жизни потребность в составлении специальных словарей иностранных вокабул. Такой словарь и был создан тогда при личном участии самого Петра I, сделавшего свои пометы и пояснения на полях рукописи. “Лексикон вокабулам новым по алфавиту”, как было озаглавлено это пособие, весьма разнообразен по тематике. Слова относятся и к различного рода профессиям, и к производству, к научным терминам, к сфере государственного устройства и культуры. Каждому из толкуемых в “Лексиконе” иностранных слов приведены их русские и церковнославянские соответствия, иногда окказионально образованные неологизмы. Так, слово архитектор переводится как домостроитель, канал — как водоважда и т. п. К слову амнистия, истолкованному первоначально церковнославянским словом беспамятство, рукою Петра I внесено пояснение: “забытие погрешений”. К вокабуле адмиралство Петр I дал следующее исчерпывающее толкование: “Собрание правителей и учредителей флота”. Слову баталия дано толкование: “бой, сражение, битва”, два последних слова подчеркнуты Петром I, добавившим к этому: “меньше 100 человек”. Слово виктория объяснено как “победа, одоление”, причем последнее определение также подчеркнуто Петром I как более предпочтительное по его мнению. Возможно, Петру I было известно, что в древнерусском языке слово победа имело несколько значений, слово же одоление было однозначно и точно соответствовало латинскому.
Не всегда попытки подобрать иностранным вокабулам русский их эквивалент были успешными, и ряд переводов, предлагавшихся в “Лексиконе”, как показала дальнейшая история этих слов на русской почве, оказался нежизненным. Так, слово фейерверк было переведено как “потеха огненная и фигуры”; слово капитан — как “сотник” и т. п. Эти переводы не удержались в последующем русском словоупотреблении, и заимствованное слово получило в нем безусловное преобладание.
Оценивая наплыв иностранных заимствований в русский язык в начале XVIII в., В. Г. Белинский в свое время отмечал, что “корень” употребления “в русском языке иностранных слов... глубоко лежит в реформе Петра Великого, познакомившего нас со множеством совершенно новых понятий, до того совершенно чуждых, для выражения которых у нас не было своих слов. Поэтому необходимо было чужие понятия и выражать чужими готовыми словами. Некоторые из этих слов так и остались непереведенными и незамененными и потому и получили права гражданства в русском словаре”. По мнению того же критика, предпочтение некоторых иностранных слов их переводным эквивалентам, калькам,—это предпочтение оригинала копии. В. Г. Белинский считал, что идее как-то просторнее в том слове, в котором она оказалась в первый раз, она как бы срастается с ним, слово делается непереводимым. “Переведите слово катехизис — оглашением, монополию — единоторжием, фигуру — извитием, период — кругом, акцию — действием — и выйдет нелепость”.
Мы можем полностью присоединиться к мнениям, высказанным в свое время великим критиком, и признать, что европеизация лексики русского литературного языка, с особой силой давшая себя почувствовать в Петровскую эпоху, несомненно, пошла на пользу нашему литературному языку, сделала его богаче, полнее и выразительнее и вместе с тем не нанесла никакого ущерба его национальной самобытности.
Однако этот период характеризуется стилистической неупорядоченностью литературного языка. Бурное развитие функциональных стилей в начале XVIII в. сказалось, как уже отмечено, прежде всего в деловой, а затем в художественной речи”. значительно распространившей сферу своего употребления.
В языке деловой письменности Петровской эпохи сосуществовали противоборствуя элементы старые, традиционные, и новые. К первым отнесем церковнославянские слова и формы, а также выражения из старомосковского языка приказов; ко вторым — малоосвоенные языком иноязычные заимствования (варваризмы), просторечие, черты диалектного словоупотребления, произношения и формообразования.
Для иллюстрации воспользуемся некоторыми письмами Петра I. В мае 1705 г. он писал к генералу князю Аниките Ивановичу Репнину: “Неrr! Сегодня получил я ведомость о Вашем толь худом поступке, за чьто можешь шеею запълатить, ибо я чрезъ господина губернатора подъ смертью не велелъ ничего в Ригу пропускать. Но ты пишешь, что Огилвии тебе велелъ. Но я так пишу: хотя бъ и ангелъ, не точию сей дерзновенникъ и досадитель велелъ бы, но тебе не довълело сего чинить. Впреть же аще единая щепа пройдетъ, ей богомъ кленусь, безголовы будешь. Piter. С Москвы, Маiя 10 д. 1705”.
Отметим здесь и торжественные церковнославянские: “хотя бъ и ангелъ, не точию сей дерзновенникъ и досадитель”; “тебе не довълело сего чинить”, “аще едина щепа пройдетъ и просторечные “можешь шеею запълатить”, “ей богомъ кленусь, без головы будешь”. И тут же варваризмы — голландское обращение Неrr и подпись Piter,— написанные латинскими буквами.
Еще ярче стилистическая пестрота и неупорядоченность литературного языка Петровской эпохи обнаруживается при рассмотрении языка и стиля переводных и оригинальных повестей этого времени.
Многочисленные и разнохарактерные жанры светской “галантной повести”, любовной лирики той же эпохи и других, ранее не знакомых древнерусской литературе жанров широко представлены как в типографских публикациях, так и в рукописях. Подчеркнутый интерес к “галантереям романическим” и к европейским навыкам “житейского обхождения” отражается в их языке. Любопытны, например, в “Рассуждении о оказательствах к миру” (СПб., 1720) определения “галантерей романических” и “кавалеров заблудших”. Галантереи — это книги, “в которых о амурах, то есть о любви женской и храбрых делах для оной учиненных баснями описано”, а “шевальеры эрранты, или заблудшие кавалеры, называются все те, которые, ездя по всему свету, без всякого рассуждения в чужие дела вмешиваются и храбрость свою показывают”. Как видим, здесь, как в кривом зеркале, отразилось запоздалое увлечение средневековыми западноевропейскими рыцарскими романами, традиции которых внедряются и в переводные повести Петровской эпохи, и в оригинальные произведения, создающиеся анонимными авторами по этим переводным образцам.
И для языка повестей, как и для языка деловой переписки, в Петровскую эпоху характерно не менее причудливое смешение тех основных речевых элементов, из которых исторически сложился к этому времени русский литературный язык. Это, с одной стороны, слова, выражения и грамматические формы традиционного, церковнокнижного происхождения; с другой — это слова и словоформы просторечного, даже диалектного характера; с третьей — это иноязычные элементы речи, зачастую слабо освоенные русским языком в фонетическом, морфологическом и семантическом отношении.
Обратимся к примерам. В “Истории о Александре, российском дворянине” мы читаем: “Однако ж, приехавъ, нанялъ квартиру близ пасторских полатъ i жил долгое время в великихъ забавахъ, так что живущие во оном граде Лилле, красоту лица его i остроту ума его усмотря, между всеми приезжими ковалеры первинством почтили”. Или далее “...она ему отвещала: "гс_дрня моя Элеонора града сего пасторская дочь прислала меня на квартиру вашу проведать, кто iграет, понеже де игра оная в великое желание к слушанию ея привлекло””. Здесь, на общем фоне церковнокнижных средств выражения, обращают на себя внимание такие “европеизмы”, как квартиру, ковалеры, пасторский, экзотические имена Лилль, Элеонора. В одном и том же контексте, без какой бы то ни было стилистической соотнесенности, находим просторечное “квартиру вашу проведать” и традиционное “во оном граде”, “первинством почтили”, “понеже... к слушанию ея привлекло” и т. п.
В другой повести того же времени — “Гистории о российском матросе Василии” — читаем: “Минувшу же дни по утру рано прибежалъ от моря есаулъ их команды и объявилъ: "Господин атаманъ, изволь командировать партию молодцовъ в море, понеже по морю едутъ галеры купецкия съ товары”. Слышавъ то, атаман закричалъ "Во фрунтъ!”. То во едину чеса минуту все вооружишася и сташа во фрунтъ”. В этом контексте тоже поражает хаотическое объединение речевых средств. Традиционный оборот дательного самостоятельного минувшу же дни, формы аориста вооружишася и сташа; тут же народное молодцовъ, и здесь же такие иноязычные, модные в то время слова, как команда, командировать, партия, во фрунт и др.
Как мы видим, русскому литературному языку в Петровскую эпоху не хватало стилистической организованности. Не было соотнесенности тех или иных речевых элементов с их функциями по содержанию или целевой направленности высказывания. Наплыв новых средств языкового выражения был настолько стихиен и подавляющ, что с ним не успевали справляться писавшие. Организованность в употреблении речевых средств выражения, их стилистическая упорядоченность и соотнесенность с содержанием и с жанровым характером высказывания пришла в литературный язык позднее, примерно к середине XVIII в.
Большая заслуга в стилистическом упорядочении русского литературного языка того времени, в создании стройной и продуманной стилистической системы принадлежит выдающимся писателям и деятелям культуры, трудившимся в середине XVIII в. над обработкой и нормализацией русского языка,— А. Д. Кантемиру, В. К. Тредиаковскому и в первую очередь великому поэту и ученому М. В. Ломоносову. Его заслугам в развитии русского литературного языка посвящается следующая глава.
Опорные слова и словосочетания: язык художественной литературы, разговорный язык, взаимодействие книжно-славянских и народно-разговорных элементов, петровская эпоха, реформа, иноязычные заимствования
Вопросы:
1. Чем обусловлено сближение языка художественной литературы с разговорным языком?
2. Каковы основные языковые процессы, возникшие в результате взаимодействия книжно- славянских и народно- разговорных элементов?
3. Чем обусловлены изменения литературного языка Петровской эпохи?
4.Чем отличается Ломоносовский период в развитии русского литературного языка?
Литература:
1. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX вв. - М., 1986.
2. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. - М., 1989.
3. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка. - М., 1990.
4. Львова И.С. История русского литературного языка: Тексты лекций. -Ташкент: ТГПУ, 2001.
5. Львова И.С., Хегай В.М., Шим Л.В. История русского литературного языка (конец XIX - XX вв.).
6. Е.Ш. Мирочник, А.Г. Шереметьева История русского литературного языка (XI – начало XIX в).
- Мещерский НА. История русского литературного языка. -Л., 1990.
- Судавичене Л.В., Сердобинцев Н.Я., Кадькалов Ю.Г. История русского литературного языка.
a. - Л., 1993.
Лекция № 6-7