Невыразимой тоски, я окинул всех пронзительным и быстрым взглядом

Убедившись, что никто из знакомых меня не видит, я присоединил свои деньги к

Ставке низенького веселого толстяка и произнес над его головой столько

Молитв и обетов, что их хватило бы на три морских бури. Затем, движимый

Инстинктом преступности или же макиавеллизма, удивительным в мои годы, я

Стал у двери, устремив невидящий взгляд сквозь анфиладу зал. Моя душа и мой

Взор витали вокруг рокового зеленого сукна. В тот вечер я проделал первый

Опыт в области физиологических наблюдений, которым я обязан чем-то вроде

Ясновидения, позволившего мне постигнуть некоторые тайны двойственной нашей

Натуры. Я повернулся спиной к столу, где решалось мое будущее счастье --

Счастье тем более, может быть, полное, что оно было преступным; от двух

Понтирующих игроков меня отделяла людская стена -- четыре или пять рядов

Зрителей; гул голосов мешал мне различить звон золота, сливавшийся со

Звуками музыки; но, несмотря на все эти препятствия, пользуясь той

Привилегией страстей, которая наделяет их способностью преодолевать

Пространство и время, я ясно слышал слова обоих игроков, знал, сколько у

Каждого очков, понимал расчет того игрока, который открыл короля, и как

Будто видел его карты; словом, в десяти шагах от карточного стола я бледнел

От случайностей игры. Вдруг мимо меня прошел отец, и тут я понял слова

писания:

"Дух господень прошел пред лицом его". Я выиграл.

Сквозь толпу, наседавшую на игроков, я протиснулся к столу с ловкостью

Угря, выскальзывающего из сети через прорванную петлю. Мучительное чувство

Сменилось восторгом. Я был похож на осужденного, который, уже идя на казнь,

Получил помилование. Случилось, однако же, что какой-то господин с орденом

Потребовал недостающие сорок франков. Все взоры подозрительно уставились на

Меня, -- я побледнел, капли пота выступили у меня на лбу. Мне казалось, я

Получил возмездие за кражу отцовских денег. Но тут добрый толстяк сказал

голосом поистине ангельским: "Все поставили" -- и заплатил сорок франков. Я

Поднял голову и бросил на игроков торжествующий взгляд. Положив в кошелек

Отца взятую оттуда сумму, я предоставил свой выигрыш этому порядочному и

Честному человеку, и тот продолжал выигрывать. Как только я стал обладателем

Ста шестидесяти франков, я завернул их в носовой платок, так, чтобы они не

Звякнули дорогой, и больше уже не играл.

-- Что ты делал у игорного стола? -- спросил отец, садясь в фиакр.

-- Смотрел, -- с дрожью отвечал я.

-- А между тем, -- продолжал отец, -- не было бы ничего удивительного,

Если бы самолюбие толкнуло тебя сколько-нибудь поставить. В глазах людей

Светских ты в таком возрасте, что вправе уже делать глупости. Да, Рафаэль, я

Извинил бы тебя, если бы ты воспользовался моим кошельком...

Я промолчал. Дома я подал отцу ключи и деньги. Пройдя к себе, он

Высыпал содержимое кошелька на камин, пересчитал золото, обернулся ко мне с

Видом довольно благосклонным и заговорил, делая после каждой фразы более или

менее долгую и многозначительную паузу:

-- Сын мой, тебе скоро двадцать лет. Я тобой доволен. Тебе нужно

назначить содержание, хотя бы для того, чтобы ты научился быть бережливым и

Разбираться в житейских делах. Я буду тебе выдавать сто франков в месяц.

Располагай ими по своему усмотрению. Вот тебе за первые три месяца, --

Добавил он, поглаживая столбик золота, как бы для того, чтобы проверить

Сумму.

Признаюсь, я готов был броситься к его ногам, объявить ему, что я

разбойник, негодяй и, еще того хуже, -- лжец! Меня удержал стыд. Я хотел

Обнять отца, он мягко отстранил меня.

-- Теперь ты мужчина, дитя мое, -- сказал он. -- Решение мое просто и

Справедливо, и тебе не за что благодарить меня. Если я имею право на твою

Признательность, Рафаэль, -- продолжал он тоном мягким, но исполненным

Достоинства, -- так это за то, что я уберег твою молодость от несчастий,

Которые губят молодых людей в Париже. Отныне мы будем друзьями. Через год ты

Станешь доктором прав. Ценою некоторых лишений, не без внутренней борьбы ты

Приобрел основательные познания и любовь к труду, столь необходимые людям,

Призванным вести дела. Постарайся, Рафаэль, понять меня. Я хочу сделать из

Тебя не адвоката, не нотариуса, но государственного мужа, который составил

бы гордость бедного нашего рода... До завтра! -- добавил он, отпуская меня

Движением, полным таинственности.

С этого дня отец стал откровенно делиться со мной своими планами. Я был

Его единственным сыном, мать моя умерла за десять лет до того. Не слишком

Дорожа своим правом -- со шпагой на боку обрабатывать землю, -- мой отец,

Глава исторического рода, почти уже забытого в Оверни, некогда прибыл в

Париж попытать счастья. Одаренный тонким умом, благодаря которому уроженцы

Юга Франции становятся людьми выдающимися, если только ум соединяется у них

С энергией, он, без особой поддержки, занял довольно важный пост. Революция

Вскоре расстроила его состояние, но он успел жениться на девушке с богатым

Приданым и во времена Империи достиг того, что род наш приобрел свой прежний

Блеск. Реставрация вернула моей матери значительную долю ее имущества, но