Освоение пространства смеха
Книга первая
Фаза первая
Все больше людей нашу тайну хранит…
Состояние первое,
Слегка волшебное
Откинем полог тайны с того, что случилось во времена древние, былинно-библейские, изначальные. «Приподнимем занавес за краешек, какая древняя кулиса…» – как пел некогда Высоцкий.
Опустимся памятью туда, где и памяти как таковой еще не было, так как помнить было не о чем, да и опускаться, впрочем, некуда.
Но хоть что-то было тогда? А как же! Иначе как бы мы узнали, что это когда-то было?
А был тогда Создатель. Вообще-то, он был не только тогда, но и бесконечно раньше, но о тех временах у нас сведения столь скудные и спорные, что предпочитаем мы о них скромно помалкивать.
Но доподлинно нам известно, что просто «быть» Создателю как-то раз очень надоело. И крепко он тогда задумался о жизни вообще и о себе в частности.
– Вот незадача, – думал он, тщетно пытаясь окинуть себя мысленным взором, – ничего не получается. Даже рассмотреть себя толком не удается. Зеркало какое, что ли, придумать?
И совсем было изготовился он сотворить зеркало, как вдруг остановился, осененный идеей много интересней.
И чем больше он осенялся, тем ярче у него разгорались те места, которые впоследствии назовут глазами.
Нравилась Создателю его идея. Ой, как нравилась!.. Неисчерпаемое, как и он сам, разнообразие ощущений сулила она ему.
Долго он думал… а может, и недолго, кто знает? Ведь времени тогда тоже не было.
Выпрямился он затем во весь свой рост (беда с этими Создателями, так и хочется прервать повествование и заняться исследованием – а было ли тогда такое качество, как рост? И мог ли он выпрямиться? Но допустим, что было, поверим, что мог), обозрел все дали дальние (ну, предположим, предположим – ведь звучит-то красиво…) и сказал: «Да будет так!»
И стало так…
А что, собственно, стало? И как именно – так? Давайте разберемся, попробуем проникнуть в суть божественного замысла. На чем там зигзаг в нашем повествовании образовался? На зеркале. Не захотел Создатель банально рассматривать себя в банальном зеркале. Нет, решил он свое, божественное зеркало создать, в котором и рассмотреть себя получше сможет, и в игры поиграть.
– Создать все , – размышлял он, – я могу лишь из себя. А из чего же еще? Если на зеркале, мною созданном, трещинка будет, значит, такая же трещинка и у меня имеется. Это уже интересно. Это уже повод задуматься.
– Так, – продолжал размышлять Создатель, – если тусклым будет зеркало – значит, тусклость эта и во мне сокрыта. Ну, это уже понято. А дальше? Выходит, чем больше деталей будет иметь зеркало, тем больше непроявленных качеств моих в нем проявится, тем лучше я рассмотреть себя смогу…
– Но зеркало неподвижно, статично, мертво, – засокрушался он, – разве я такой? А может, лучше, если детали зеркала жить будут, взаимодействовать, двигаться?
Вот какое мне зеркало нужно! – возликовал Создатель внутренне. – Живое! Живущее и непрестанно меняющееся, как я.
Наблюдая за ним, изучая да играя его деталями, я и познаю себя, – сказал он, радостно потирая руки (а может, не руки, а может, и не потирая, но как-то все же выражая свое удовлетворение).
Сказано – сделано. А как же? Слово-то божественное.
– Мир – явись! – сказано было.
И явился Мир.
И ходил потом Создатель по этому миру, в растерянном изумлении озираясь по сторонам. Не так ему все представлялось в радужных замыслах его, не так… Вроде все и появилось… А вроде и нет ничего. Кажись – вот оно, а как увидеть, как назвать его – неизвестно.
– Какой-то без -образный и не-описуемый мир получился , – бормотал Создатель, в недоумении поднимая непонятно какое непонятно что. Бросив его непонятно куда, он в очередной раз крепко задумался.
– Че-ло-век! – неожиданно сказал он и сам изумился прозвучавшему слову.
– Человек… – бормотал он, торопливо принимаясь за дело. А слова новые, в сочетаниях непривычных, продолжали вылетать из него.
– Человек – это звучит гордо, – приговаривал он, что-то разминая и комкая. – У Бога нет других рук, кроме человеческих. У Бога нет и глаз, кроме человеческих, и чувств, окромя его же, и ощущений…
Вот теперь и познаю себя , – приговаривал он, глядя на созданное, – через познающего себя же и мир человека .
Плюнул, дунул – все как полагается. Зашевелился человек, задвигался. Глаза открыл.
– Кто я? – спросил.
– Человек! – гордо сказал Создатель заготовленное заранее слово.
– А какой человек? – спросил человек.
– Первый! – с прежним энтузиазмом отозвался Создатель.
– А-а, это имя мое такое? – догадался человек.
– Нет, – смутился Создатель, ощущая, что чего-то в спешке не додумал. – Это твое количество. А имя… имя можешь сам выбрать. Любое. Хочешь… Адам… хочешь… Петя… например.
– Не хочу «Адам», – с неожиданным энтузиазмом сказал человек, радостно улыбаясь, – тривиально это как-то. Хочу Петей быть…
И стал человек Петей.
– А где это я? – спросил затем человек-Петя, настороженно озираясь. – Что это?
– Это твой мир, – гордо сказал Создатель, обводя рукой вокруг. – Это, можно сказать, твой… гм… Рай… Эдем, одним словом.
– Вот – это?! – спросил Петя, тыкая куда-то пальцем. – Вот эти полосы, эти искры, летающие пузыри?
– Да нет же, – поморщился с досадой Создатель, вновь ощутив, что работа его еще далеко не закончена. – Это ты моими глазами смотреть пытаешься. Своими-то я и сам могу… А ты теперь человеческими учись. Понимаю, что сразу не получится. А что делать? Родился человеком – учись видеть мир по-человечески. Нечего – по-божьему.
– Это просто, – продолжал Создатель, подводя Петю к какому-то вибрирующему радужному сгустку, – вот это, например… Знаешь, что это?
– Откуда? – удивился человек-Петя.
– Разбираешься, – непонятно одобрил Создатель, – значит так, запоминай и учись. Это – дерево. Понял?
– Нет, не понял, – честно ответил человек-Петя, всматриваясь в сгусток, который ничуть не изменился.
– Сейчас поймешь. Дерево – это растение. У него плотный шероховатый ствол, ветки и зеленые листья. Повторяй.
– Плотный ствол, – послушно повторял Петя, – шероховатый… зеленые листья…
Радужный шар вытянулся, задеревенел, зашуршал листвой и зазеленел.
– Почему это? – удивился человек-Петя.
– Потому что ты – человек, – гордо заявил Создатель, – и создан по образу и подобию… – он запнулся, – моему, в общем.
– Ну? – настаивал Петя.
– Что – ну? – обиделся Создатель. – Творец я, непонятно, что ли? Создатель. А ты – по образу моему… тоже, значит, творец… почти… Со-творец, одним словом.
– А шар куда делся? – не унимался человек-Петя.
– Да никуда не делся. Это для меня он… – в поисках нужных слов Создатель пошевелил пальцами в воздухе, – что-то вроде светящегося шара. Энергия, одним словом. А тебе зачем такое? Тебе жить здесь надо. Ты сказал – дерево. И теперь он – дерево. Он тот же, но иная форма, да и пощупать его уже можно.
– А вот эти дребезжащие струны? – заинтересовался человек-Петя.
– А-а, это – озеро, – заулыбался Создатель, – небольшое, метров двести в диаметре, с камышом.
– Озеро… небольшое… с камышом, – повторял Петя, с любопытством наблюдая за происходящими изменениями. – Вода – мокрая, прозрачная… Камыш, растения, трава…
…А что, мне нравится, – сказал он чуть позже, растирая камышинку между ладонями и нюхая ее. – И пахнет здорово… зеленью.
– Зеленью… – повторил Создатель, прислушиваясь к себе, – и свежестью, – добавил он, улыбаясь. – И дерево это – красивое, вижу. Теперь вижу… чувствую… обоняю. – И он ласково потрепал человека-Петю за первозданные вихры. – Руки мои, глаза и нос ты мой, ухо мое…
* * *
Что было дальше – вы знаете. Кратко напомню.
Эдемский сад. Гармония и красота. Рай и вечное блаженство…
Вечное блаженство. Вечное…
– Вечное, вечное… – бормотал Создатель, расхаживая по саду. – На фига мне вечное? Было уже такое. Опять скука подкатывает…
К тому же нет пока ощущения, что зеркало это, созданное для полного моего отражения, так уж всего меня и показало.
Нет, нет и нет!.. – необходим неожиданный поворот сюжета. Этакий ход конем…
Создатель остановился и поднял глаза на растущую перед ним яблоню. И тут его вновь осенило.
– Ух ты! – даже присел он. – Эта, как его… ну ладно, пусть будет – Эврика!
И кликнул Создатель человека-Петю. И на яблоню указал.
– Не ешь с нее, – молвил, – выгоню…
* * *
Тут мы вновь делаем пропуск, скромно закрывая глаза на процесс реализации замысла Создателя. И, проскочив через множество эпох, попытаемся снова найти нашего сердобольного человека-Петю, чтобы увидеть продолжение грандиозной игры, затеянной Создателем.
* * *
Стоял нестарый еще старик Петя у самого Синего моря и раз за разом невод в соленые воды бурные забрасывал. Да все виделась ему злющая старуха, корытом разбитым размахивающая.
И такая тоска взяла Петю за душу, что не заметил он, как что-то слабо бьется в неводе мокром.
– И что за жизнь мне такая выдалась никчемная, невеселая. С утра и до вечера спины не разгибаю да мозоли натираю, а счастья как не было видно, так и поныне не видать, – напевал он привычную с детства песенку, потихоньку сматывая невод.
– Да, видать, ты впрямь – и простофиля, и дурачина, – неожиданно услышал Петя чей-то тонкий голосок рядом.
– Ой, кто это? – послушно испугался нестарый старик, дабы не нарушать канвы сказочной.
– Да я это – счастье твое нежданно-негаданное, – хихикнул в ответ голосок тонкий.
– Никак ты, Золотая Рыбка? Вот здорово-то! Теперь ты исполнишь мое заветное желание? – умилился нестарый старик Петя, вызволяя рыбку из плена нечаянного.
– Как же, – засмеялась Золотая Рыбка, плавники расправляя, – держи карман шире. Глупость, она, конечно, дар Божий, только не надо ее во все дыры пихать. Отчего это я за тебя твою работу делать буду?
Растерялся нестарый старик от слов рыбкиных, в старом неводе от смущенья запутался…
А Рыбка Золотая знай себе приговаривает:
– Лапоть ты заношенный, дурило ты стоеросовое, сотни лет прожил, а ума не нажил. Все умение свое растерял. Всю удачу свою растранжирил…
Подкосились от горя ноги у старика Пети нестарого, рухнул он в песок мокрый на колени дырявые. Руки корявые, мозолями крытые, как последнее алиби рыбке протягивает.
– С утра и до вечера… Государыня Рыбка… света белого невзвидя… головы не подымая… все лицо изморщинилось… да все руки потрескались… и под турком, и под немцем… и налоги эти окаянные… А счастье-то где? А жить-то как?..
Только хмыкнула Золотая Рыбка, Петю слушая.
– Как же, как же – знакомая песня, не тобой первым напетая. Лицо у него изморщинилось… Да вот поумнело, видать, мало. Мудрость, Петя, – это когда складки не на лице, а в голове. Да и это еще под вопросом большим…
– О-хо-хо, – вздохнула, – а ведь в каждом из вас спит Творец. Беда только, что с каждым днем все крепче…
И добавила чуть помягче уже, посочувственней:
– Эх ты, Петя, Петя-человек, давно ли ты этот мир, на правах Творца словом почти единым, создал? Давно ли гулял с Создателем рука об руку, слушая уроки его? А сейчас? Ты как чуда просишь помощи у меня, тобою созданной? Где же память твоя о совершенстве былом?
Ухватился старик за головушку буйную, будто давнишний сон ему рыбка напомнила… Долго молча стоял, глаза вперив в песок, звуки пенистых волн в тиши слушая…
– Ну и что теперь? – спросил он затем, неожиданно изменившимся и каким-то даже помолодевшим голосом. – Может, и вправду вспомнил я, а может, тебе просто поверил, ну, а дальше-то что? Что мне проку от знаний таких? Корыто, что ли, заштопается?
– Может, и заштопается, – сказала Золотая Рыбка, внимательно вглядываясь в Петю, – если захочешь.
– Хочу! – сказал нестарый старик, зажмурился и сжал руки в кулаки. – Хочу, хочу, хочу!..
– Ну как? – спросил он, открывая глаза. – Обновилось корыто?
– Боюсь, что нет, – вздохнула рыбка, плавно пошевеливая жабрами. – Кто за корыто просил?
– Ну, как кто? – удивился Петя. – Я, конечно.
– «Я» – это кто? – настаивала Золотая Рыбка.
– Ну, я же – старик Петя, – сказал старик Петя.
– Вот именно! – Рыбка еле слышно захихикала. – А откуда у старика Пети сила есть чудеса творить?
– Но ведь ты же говорила… – начал было Петя.
– Я говорила, что делал ты это раньше, когда знал, что делать это можешь, – прервала его рыбка, – а сейчас ты знаешь другое, ты знаешь, что ты – старик Петя, а Золотая Рыбка может чудеса творить.
Низко голову склонил старик, пытаясь понять слова рыбкины.
– Эх, жаль, что ветер в голове никогда попутным не бывает, – вздохнул он наконец. – Может, ты мне, дуралею старому, попроще как растолкуешь?
– Хорошо, попробую, – согласилась Золотая Рыбка, поудобнее на хвост усаживаясь. – Я не знаю, что там вышло у вас с Создателем, но в игре его памяти о том, что было, ты лишен.
Памяти , – продолжала Золотая Рыбка, – но не способностей. Их лишить тебя нельзя, так как записаны они в природе твоей. Способность творить и способность к совершенству, которыми наделен сполна.
Когда ты рождался, – говорила рыбка, – твой первый крик, всеми непонятый, так звучал: «Это я – Творец, то я – Создатель, я пришел в мир, мною созданный. Пришел радоваться и играть». Но крик этот сразу обрывают – соской в рот и немедленно связывают по рукам и ногам, чтобы ты случайно не исполнил своей угрозы.
Твоя задача в игре Создателя , – продолжала рыбка, – вспомнить себя. Вспомнить себя как Со-Творца, как Хозяина своей жизни. Пока ты не осознаешь это – ты марионетка. Ты кукла, которой играют, которую используют, и которая не догадывается, что она кукла. А может, ей просто удобнее о том не догадываться, спокойнее? Дело это, конечно, хозяйское, но учти – если ты надел на глаза шоры, никогда не забывай, что в комплект еще входят узда и кнут… Пока ты чувствуешь себя стариком Петей, ты не можешь ничего. Ощутив себя Хозяином – ты сможешь все .
– То ли слышал я это уже, – бормотал старик, вновь за голову взявшись, – то ли сплю я, сон видячи странный…
– Просыпайся… – тихо молвила Золотая Рыбка, – лишь пробудившись, можно осознать, что спал.
– Но как, как?! – вскочил на ноги безутешный старик Петя. – Хочу, но как? Верю, что все могу, – но чувствую, что прежний, что старик…
– А с себя и начни, скинь скорлупку кукольную, свободу твою изначальную связавшую. Дай волю кукле своей, Петей нареченной, помоги до Творца подняться, всегда в тебе жившем, позволь ей простор ощутить, разыграться дай…
– Чего надо для этого? – расправил плечи старик решительно, хоть и со скрипом. – Говори, все в лучшем виде выполню.
– Вспомни, о чем сказано было: мир, в котором живешь, и себя сердешного – ты же и создал. Из чего создал? А как истинный Творец – из себя, из знаний своих о том, каков мир быть должен; из настроений, хороших ли, плохих, из радости своей либо печали. Значит – коль что не так в мире твоем, причину в себе-творце, хозяине созданного ищи. Согласен с тем?
– А как же… – как-то неуверенно промямлил старик, все ж слушая рыбку внимательно.
Та же, хитро глазками выпуклыми поблескивая да хвостом широким обмахиваясь, продолжала:
– Хочешь жизнь свою повернуть? Себя внутри и разворачивай. Смени унылость, из которой мирок свой серый выстроил, на радость жизни Хозяйскую – а из нее все вокруг таким же и станет. Истинная жизнь твоя – та, о которой ты даже не догадываешься. Готов ли к этому?
Закряхтел лишь нестарый старик, головою кивая в ответ.
– Глянь-ка в себя для начала, – говорила рыбка дальше, – ощути образ куклы своей мирской – своего состояния внутреннего, обозначь вслух, чем ощущаешь себя сейчас.
– А пнем и ощущаю, – буркнул старик, внутрь глянув. – Пеньком замшелым и трухлявым, муравьями поеденным и никому не нужным.
– Чего пню трухлявому не хватает? – еще пуще пристает Рыбка Золотая. – Чего бы хотелось ему всего более, чтобы радостным себя ощутить?
– Известно чего, – нестарый старик даже раздумывать не стал, – от трухлявости своей избавиться, надежность да нужность свою ощутить, а для того – прорасти заново, зазеленеть буйно, над лесом подняться…
Старик Петя пальцы растопырил – ветки показывая, расти стал – на цыпочки поднялся…
Заблестели глаза его, посветлело лицо.
– А еще? – дальше пытает его Золотая Рыбка. – Ну, поднялся ты над лесом зеленью новой, а дальше? Что же – нет больше желаний у тебя-дерева?
– Маловато мне будет, – усмехнулся Петя, – высоты той маловато… Еще выше хочу… Простору хочу, свободы штоб… Полетать бы…
– Так лети, – дозволила рыбка, посмеиваясь.
– …Взлетаю… – удивленно сказал Петя, раскинув руки и в себя глядя. – Подымаюсь… лечу… выше… быстрее…
– А теперича вот крылья еще выросли, – засмеялся он. – У меня – у дерева. Теперь я – крылатое дерево!
– Доволен ли твой пенек? – вкрадчиво спросила Золотая Рыбка.
– Какой такой пенек? Говорю же, сейчас я – дерево с крыльями! – все еще веселился Петя.
– Откуда веселье, Петя? – рыбка его вразумляет лукаво. – Неужто позабыл о горькой доле своей?
– Дык радостно мне отчего-то, будто птицу малую из клетки на волю выпустил, – разулыбался нестарый старик и вдруг запнулся. – …А ведь и вправду – чего это я? Не заболел ли часом? С чего легкость эта, безмятежность детская?
– А Хозяина ты в себе пробудил, Творца своего позабытого. Всегда он в тебе был, ждал все – вспомнишь ли? Да только несмел ты был в неверии в себя. Лишь в игре вот нынешней, неказистой сумел волю себе дать… Сейчас, в Хозяине-то, очень многое можешь ты, а вот чего уже не получится никак – так это в беду какую вляпаться, не Хозяйское это дело.
– Но ведь ненадолго воля такая? – забеспокоился старик Петя. – Вот, будто вновь подкатывает тоска былая, привычная… И кручина вроде возвращается…
– У кого возвращается? – с насмешливым любопытством поинтересовалась рыбка.
– Ну, как у кого, известно – у меня, у Пети… – сказал Петя и запнулся вдруг. – Хотя постой-ка, погодь… – пробормотал он. – Петя, он кто? Пенек он трухлявый и есть… А кто я? А я – дерево с крыльями, в небесах парящее…
Я парю в вышине, – вскинул руки-крылья бывший старик Петя. – Я Хозяин себя, я Хозяин простора синего…
Он замер, и давешняя улыбка спокойствия вновь появилась на губах его.
Какое-то время Золотая Рыбка еще наблюдала за ним, а затем, взмахнув на прощанье золотым хвостом, негромко пробормотала заклинание и перенесла сама себя прямо в Синее море.
А неподалеку, в полуразвалившейся хижине с разбитым корытом у порога, старуха звонила на местное телевидение, правильно отвечая на вопросы несложной викторины, главным призом которой была стиральная машина.