Психология воображения

Эти заметки могут продолжаться до бесконечности,
поэтому необходимо самым решительным образом
положить им предел. Следующий шаг будет роковым.
До сих пор я старался держаться в рамках широких
обобщений, всячески избегая конкретных примеров.
В эстетике, как и в морали, единственная роль общих
принципов—служить границей, за которой оставляют
частные случаи. Безусловно, в решении такого рода
задач—немалый соблазн для исследователя, который,
однако, должен ясно понимать, что вступает в область
поистине беспредельного. Итак, пока еще не поздно
остановиться, нужно сделать это не медля.

И все-таки не могу удержаться от последней реп-
лики.

Как я уже сказал, материалом романа является
прежде всего психология воображения. Но что это
значит, в двух словах не объяснить. Обыкновенно счи-
тают, что психология, как и экспериментальная физи-
ка, опирается исключительно на факты. Тогда романи-
сту остается лишь наблюдать, копировать человечес-
кие души, как они есть. Иными словами, нельзя

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

воображать, выдумывать психологические миры, как
геометрические фигуры. На самом деле удовольствие
от чтения романов совершенно иного свойства.

Представляя психологический процесс, романист
отнюдь не добивается, чтобы мы восприняли его опи-
сание как ряд фактов,—кто может поручиться за их
реальность? Наоборот, автор пробуждает нашу спо-
собность непосредственного представления—сродни
той, что позволяет мыслить математически.

И не надо меня уверять, будто описание психологи-
ческого процесса тем лучше, чем ближе оно к конкрет-
ным случаям из жизни. Не хватало еще романисту
опираться на случайный опыт того или иного чита-
теля! Вспомним: особое очарование Достоевского—
именно в невероятных характерах его героев. Вполне
возможно, какой-нибудь севильский читатель никогда
ре. сталкивался с людьми, напоминающими тревож-
ной, бунтующей душой семью Карамазовых. Однако
независимо от впечатлительности такого читателя ду-
шевная механика героев Достоевского предстает ему
столь же неизбежной и очевидной, как доказательство
геометрической теоремы, где рассматриваются никем
не виданные тысячеугольники.

Подобно математике, психология обладает априор-
ной очевидностью воображаемого построения. Где из-
вестны только физические законы и не действуют зако-
ны воображения, вообще нельзя ничего построить:
итог неизбежно оказывается пустым, бессмысленным,
неопределенным капризом. Только крайним невеже-
ством можно объяснить чудовищный вывод, будто
психология романа тождественна обыденной психоло-
гии. Столь убогое понимание обыкновенно именуют
реализмом. Здесь не место входить в разбор данного
термина, до того неопределенного, что я всегда упот-
ребляю его в кавычках, тем самым выражая к нему
недоверие. И как не усомниться в безусловных изъянах
понятия, если его нельзя применить даже к тем книгам,
которые, по-видимому, сами вызвали его к жизни?
Даже если бы герои романов существовали на самом
деле, читатель никогда бы не согласился считать их
реальными: слишком они отличаются от окружающих.
Романным душам незачем походить на реальные. Разу-
меется, в числе прочего роман способен давать психо-

МЫСЛИ О РОМАНЕ

логические истолкования реально - существующим со-
циальным кругам и типам, однако эта второстепен-
ная черта—только одна из пикантных подробностей
жанра. (Я оставлю открытым вопрос, почему роман
способен вобрать в себя столько посторонних искус-
ству элементов.) В роман входит практически все —
наука, религия, риторика, социология, эстетика,— од-
нако все это и многое другое, заполнив объем роман-
ного тела, в конечном счете теряет непосредственное,
прямое значение. Другими словами, в романе можно
обнаружить любую социологию, но сам роман не мо-
жет быть социологическим. Удельный вес посторон-
них элементов в произведении зависит исключительно
от способности автора растворить их в атмосфере
романа. Но это вопрос частный, и я спешу от него
отстраниться.

Отмеченная способность творить духовную фауну
будет, по всей вероятности, главной пружиной рома-
нов будущего. Все говорит об этом. Интерес, вызыва-
емый внешней механикой сюжета, все неизбежнее схо-
дит на нет. Тем лучше: это позволяет подчинить роман
интересам более высокого порядка—внутренней меха-
нике персонажей. Будущее жанра, на мой взгляд,
в придумывании не «действий», а интересных душ.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таковы размышления, поводом для которых послу-
жила одна из статей Барохи. Повторяю, я не ставил
задачей обучать тех, кто более меня сведущ в этих
вопросах. Не исключено, что все сказанное—чистое
заблуждение. Это не так важно, поскольку у меня есть
надежда, что мои заметки воодушевят молодых писа-
телей, серьезно относящихся к делу. Быть может, они
начнут искать те потаенные возможности, которыми
еще богата уже достаточно древняя судьба романа.

Несомненно одно: им не найти бесценных подзем-
ных сокровищ, если, садясь за свой роман, они не
испытывают глубокого ужаса. От тех же, кто так и не
осознал всей тяжести положения, в котором оказался
этот литературный жанр, я ничего не жду.

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ