Янки из Коннектикута при дворе Короля Артура

Вятская гуманитарная гимназия

Зарубежная

Литература

Средних

Веков

Хрестоматия

6 класс

2 часть

Составители Н.Н.Шерсткова

Н.В.Маслак

Мифы и легенды

Кельтский эпос ………………………………………………………………………………… 3

Кто записывал ирландские саги ……………………………………………………………… 4

Саги о Кухулине ……………………………………………………………………………….. 5

Рождение Кухулина …………………………………………………………………………… 5

Женитьба Кухулина …………………………………………………………………………… 6

Смерть Кухулина ……………………………………………………………………………… 8

Эдда ……………………………………………………………………………………………..10

Старшая Эдда ………………………………………………………………………………… 12

Героический эпос

Беовульф ………………………………………………………………………………………. 25

Песнь о Роланде ………………………………………………………………………………. 39

Песнь о Нибелунгах …………………………………………………………………………...49

Песнь о моем Сиде ………………………………………………………………………….....66

Драма в средние века

Духовная драма ………………………………………………………………………………...99

Действо об Адаме …………………………………………………………………………..... 99

Рютбеф. Чудо о Теофиле ………………………………………………………………….... 105

Лирическая поэзия средних веков ……………………………………………………….115

Рыцарская литература. Рыцарский роман. Романы круглого стола.

Томас Мэлори. Смерть Артура ……………………………………………………………..139

Народные баллады

О народных балладах ………………………………………………………………………. 143

Баллады о Робин Гуде ……………………………………………………………………… 145

Вальтер Скотт

Вальтер Скотт ……………………………………………………………………………….. 153

Айвенго. Глава XII ………………………………………………………………………….. 156

Мигель де Сервантес

Сервантес ……………………………………………………………………………………. 161

Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Пролог ………………………………….. 163

Марк Твен

Марк Твен …………………………………………………………………………………… 167

Янки из Коннектикута при дворе короля Артура. Предисловие ………………………... 170

Проспер Мериме

Проспер Мериме ……………………………………………………………………………. 174 Маттео Фальконе ……………………………………………………………………………. 181

Оскар Уайльд

Оскар Уайльд ……………………………………………………………………………….. 188

Кентервильское привидение ………………………………………………………………. 189

Список используемойлитературы.........................................................................................205

Рыцарская литература.

Рыцарский роман. Романы круглого стола.

Томас Мэлори

(1417—1471)

Томас Мэлори, дворянин, был членом парламента, принимал участие в феодальных междоусобицах, известных под названием «Войны алой розы» (1455—1485). В тюрьме написал обширный роман «Смерть Артура», (1469), изданный английским первопечатником Вильямом Какстоном в 1485 году и являющийся наиболее значительным памятником английской художественной прозы XV в. В романе Мэлори широко использованы старинные сказки о рыцарях круглого стола. Перед читателем проходят король Артур и его супруга королева Гвинив, прославленные рыцари Ланселот, Ивеин и другие воители бретонского цикла. Они служат сюзерену и прекрасным дамам, сражаются, участвуют в турнирах, разыскивают святой Грааль. Но, пожалуй, наибольшую силу обретает Мэлори, когда он описывает феодальные распри, кровавую борьбу феодальных кланов. Ведь он сам был активным участник подобной борьбы и окончил свои дни в темнице.

СМЕРТЬ АРТУРА

Книга 21

КАК СЭР МОРДРЕД НАГЛО ЗАДУМАЛ СТАТЬ КОРОЛЕМ АНГЛИИ И ПОЖЕЛАЛ ЖЕНИТЬСЯ НА КОРОЛЕВЕ, СУПРУГЕ ОТЦА СВОЕГО

Оставшись правителем всей Англии, сэр Мордред повелел соста­вить письма, которые пришли словно бы из-за моря, а в письмах тех значилось, что король Артур убит в бою с сэром Ланселотом. И тогда сэр Мордред назначил парламент и созвал баронов и принудил их про­возгласить его королем. И был он коронован королем в Кентербери устроил там пир на пятнадцать дней.

А после прибыл он в Винчестер, захватил королеву Гвиниверу и крыто объявил, что намерен на ней жениться (а она была сестрой его дяди и женой отца).

Стали готовиться к празднеству, и назначен уже был день, когда должны были они повенчаться; и тяжко было на душе у королевы Гвиниверы. Но печаль свою она открыть не осмелилась, говорила речи любезные и согласилась поступить по желанию сэра Мордреда.

И для того испросила она у сэра Мордреда позволения отправиться в Лондон и закупить там всякой всячины, потребной к свадьбе. Сэр же Мордред из-за речей ее любезных ей поверил и отпустил. А она, лишь только прибыв в Лондон, удалилась в Лондонский Тауэр и, со всей поспешностью запасшись всевозможным провиантом, засела там с надежным гарнизоном.

Когда узнал об этом сэр Мордред, жестока и безмерна была его ярость. И говоря коротко, он обложил Тауэр могучей ратью, то и дело пускаясь на штурмы, наставляя стенобитные машины и паля из тяжелых пушек. Но все было напрасно, ибо королеву Гвиниверу ни добром, ни угрозами не удавалось склонить довериться сэру Мордреду и вновь отдаться ему в руки. И прибыл к сэру Мордреду епископ Кентерберийский муж ученый и святой, и сказал ему так:

- Сэр, что задумали вы? Или вы хотите оскорбить господа бога, а затем еще опозорить себя и все рыцарство? Ибо разве король Артур не дядя родной, и не далее как брат вашей матери? И разве не от него же она и родила вас, его родная сестра? И потому как можно вам взять, себе жену вашего собственного отца? Потому, сэр,— сказал епископ,— оставьте этот замысел, а иначе я прокляну вас книгой, колоколом и свечей.

- Делай, что хочешь,— отвечал ему сэр Мордред.— Я же знать тебя не желаю!

- Сэр,— сказал епископ,— да будет вам ведомо, что я не побоюсь исполнить мой долг. К тому же, вы пустили слух, будто господин мой Артур убит, а это ложь, и потому черное дело затеяли вы на этой земле!

- Молчать, лживый поп! - вскричал сэр, Мордред будешь меня попрекать, я отсеку тебе голову.

Епископ удалился и предал его самому грозному проклятию, какое только можно произнести. Тогда сэр Мордред решил разыскать епископа и предать его смерти. Пришлось епископу бежать, захватив часть своего добра, и скрылся он в окрестностях Гластонбери. Там жил он в отшельничестве в часовне, пребывая в бедности и в святых молитвах, ибо он хорошо понимал, что близится усобная война.

А сэр Мордред меж тем пытался письмами и посольствами, добром или хитростью выманить королеву из Лондонского Тауэра; но все его усилия были тщетны, ибо королева отвечала ему кратко и на открытые его послания и на тайные, что она охотнее убьет себя, чем станет его женой.

Но вот прибыло к сэру Мордреду известие, что король Артур снял осаду с сэра Ланселота и возвращается домой с большим войском , дабы отомстить сэру Мордреду. И тогда сэр Мордред разослал письма ко всему баронству нашей страны. Собралось к нему множество народу, ибо среди баронов общее было мнение, что при короле Артуре нет Жизни, но лишь войны и усобицы, а при сэре Мордреде — веселие и благодать. Так был ими король Артур подвергнут хуле и поруганию, а между ними были многие, кого король Артур возвысил из ничтожества и наде­лил землями, но ни у кого не нашлось для него доброго слова.

О вы, мужи Англии! Разве не видите все вы, какое творилось зло­действо? Ведь ты был величайший из королей и благороднейший рыцарь в мире, всего более любивший общество благородных рыцарей и всем им слава и опора, но даже и им не остались довольны англичане. Вот таков был прежде обычай и нрав в нашей стране, и люди говорят, что мы и по сей день не отстали от этого обычая. Увы! это у нас, англи­чан, большой порок, что долго нам ничто не мило.

Так было с людьми и в тот раз: им более по нраву стал теперь сэр Мордред, а не благородный король Артур, и много народу стеклось к сэру Мордреду, и они объявили ему, что будут стоять за него и в беде, и в удаче. И вот с большим войском сэр Мордред подошел к Дувру, ибо там, он слышал, должен был высадиться король Артур, и потому он за­думал силой не допустить родного отца на родную землю. И почти вся Англия была на стороне сэра Мордреда, ибо люди так падки до перемен.

КАК, УЗНАВ 0Б ЭТОМ, КОРОЛЬ АРТУР ПОВЕРНУЛ ВОЙСКО И ПРИБЫЛ В ДУВР, ГДЕ СЭР МОРДРЕД ПОДЖИДАЛ ЕГО, ДАБЫ ПОМЕШАТЬ ВЫСАДКЕ, И О СМЕРТИ СЭРА ГАВЕЙНА

И вот, когда сэр Мордред со всем войском был уже в Дувре, прибыл туда король Артур с большим флотом кораблей, галеонов и карак, но сэр Мордред уже наготове поджидал его на берегу, дабы воспрепятст­вовать родному отцу высадиться на землю, на которой тот был королем. Стали спускать на воду суда большие и малые, полные славных воинов; и немало благородных рыцарей тут было побито, и немало высоко­мерных баронов повержено в ничтожество с обеих сторон. Но король Артур был так храбр, что никто из рыцарей не смог помешать ему выса­диться на берег, и его рыцари бесстрашно пробились вслед за ним. Так высадились они вопреки сэру Мордреду со всем его могуществом и обратили в бегство его и его войско.

А когда окончился бой, король Артур повелел разыскать всех своих рыцарей, кто был ранен или убит. И был найден сэр Гавейн лежащим замертво на дне большой лодки. Когда услышал король Артур про такую беду, он пошел к нему и нашел его при смерти. Горько заплакал король, убивался жестоко, он заключил сэра Гавейна в свои объятья и трижды лишился чувств. А когда пришел в себя, то сказал так:

- Увы! сэр Гавейн, сын сестры моей, вот лежишь ты, кого я всех более на свете любил! Не видать мне больше радости! Ибо теперь пле­мянник мой сэр Гавейн, я открою тебе, что в тебе и в сэре Ланселоте была вся моя радость, на вас — все мое доверие. И теперь я лишился вас обоих, и потому не видать мне уж больше радости на этом свете!

- Ах, мой дядя,— сказал сэр Гавейн,— знайте же, что наступил мой смертный срок. И все это через собственную мою нетерпимость и ненависть, ибо моею ненавистью я навлек на себя же погибель; ведь нынче я принял удар по старой моей ране, которую нанес мне сэр Лан­селот, и чувствую я, что к полудню должен буду умереть. Это из-за меня, из-за моей гордыни терпите вы такой позор и урон, ведь будь благородный рыцарь сэр Ланселот сейчас с вами, как бывал он прежде и был бы и в этот раз, эта злосчастная война никогда бы не началась; ибо он рыцарским своим благородством вместе с рыцарями его благородной крови всех ваших злобных врагов держал в страхе и повиновении. И вот теперь, — молвил сэр Гавейн,— вы пожалеете, что нет с вами сэра Ланселота. Увы! зачем я не примирился с ним! И потому прошу, любез­ный дядя, пусть мне дадут бумагу, перо и чернила, дабы я мог написать письмо сэру Ланселоту, начертанное моею собственной рукой...

...Тут он заплакал, и король Артур тоже, и они оба лишились чувств. А когда они пришли в себя, то король распорядился, чтобы дали сэру Гавейну последнее причастие, а потом сэр Гавейн стал просить короля послать за сэром Ланселотом и принять его с лаской и почетом как ни одного из рыцарей.

А в час полудня сэр Гавейн испустил дух. И повелел король похоро­нить его в часовне в стенах Дуврского замка. Там и сейчас все люди могут видеть его череп, и видна та рана, что нанес ему в поединке сэр Лан­селот.

Вскоре король узнал о том, что сэр Мордред опять расположил вой­ска свои для боя на взгорье Бархем-даун. Ранним утром король Артур поскакал туда со своей ратью, и там был у них великий бой, и много людей было побито и с той, и с другой стороны. Но под конец войско коро­ля Артура одержало верх, и сэр Мордред со своими людьми бежал в Кентербери...

КАК ИЗ-ЗА НЕБЛАГОПРИЯТНОЙ СЛУЧАЙНОСТИ С ГАДЮКОЙ СРАЖЕНИЕ НАЧАЛОСЬ, В КАКОВОМ СРАЖЕНИИ СЭР МОРДРЕД БЫЛ УБИТ, А КОРОЛЬ АРТУР СМЕРТЕЛЬНО РАНЕН

И на том они сговорились, что король Артур и сэр Мордрел встретятся на глазах у обеих армий, каждый в сопровождении четырнадцати человек. С тем и возвратились они к королю Артуру. И сказал он:

- Я доволен, что дело удалось. И отправился на поле.

Но уходя, король Артур наказал своему войску, что, если где-нибудь блеснет обнаженный меч, пусть нападают, не мешкая, и убьют этого предателя сэра Мордреда.

- Ибо я вовсе ему не доверяю.

Точно так же и сэр Мордред наказал своему войску:

- Если только заметите вы блеск меча обнаженного, нападайте не мешкая, и рубите всех, кто будет перед вами, ибо я вовсе не доверяю этому перемирию.

Ибо я, - сказал сэр Мордред, - знаю наверное, что мой отец за­хочет мне отомстить.

И вот встретились они, как было условлено, и обо всем сговорились и согласились. Принесли вино, и они выпили друг с другом. Но в это са­мое время из кустика вереска выползла гадюка и ужалила одного из ры­царей в ногу. Почуяв боль, взглянул рыцарь вниз, увидел гадюку и, не чая зла, выхватил меч свой, чтобы ее убить. Но в тот же миг оба войска, заметив блеск обнаженного меча, затрубили в рога, трубы и горны и с грозными возгласами ринулись навстречу друг другу. Тогда вскочил ко­роль Артур на коня, молвил: «Увы, несчастный этот день!» — и поска­кал к своим; и так же поступил и сэр Мордред.

С тех пор не видел свет ни в одной христианской земле битвы ужас­нее,— разили пешие, кололи конные, носились воины по полю, и нема­ло страшных слов было произнесено между врагами; и немало обруше­но смертоносных ударов. Но король Артур скакал сквозь ряды Мордредова войска, свершал славные подвиги, какие подобает столь благородному королю, и не дрогнул ни разу. Так же и сэр Мордред поступал в тот день по долгу чести, идя навстречу жестоким опасностям.

Так бились благородные рыцари целый день без передышки, покуда не ложились костьми на сырую землю. И продолжалась битва до самой ночи, а к тому времени уже сто тысяч человек полегло мертвым холмах. И жестоко разгневался король Артур, видя, сколько народу его перебито.

Вот огляделся он вокруг себя и от всего его славного войска и ото всех его добрых рыцарей лишь двух рыцарей увидел в живых: один был сэр Лукан-Дворецкий, а второй — брат его сэр Бедивер. Но и они оба были тяжко изранены.

- Иисусе милостивый! — молвил король,— куда же делись все благородные рыцари? Увы! зачем дожил я и увидел этот горестный день! Ибо теперь,— сказал король Артур,— наступил мой конец. Но клянусь, хотелось бы мне знать, — сказал он,— где сейчас этот предатель сэр Мордред, по чьей вине случилась вся эта, беда? Тут король Артур оглянулся еще раз и увидел сэра Мордреда — он стоял, опираясь на меч свой, а вокруг него была большая груда мертвых

- Дайте мне мое копье,— сказал король Артур сэру Лукану,— ибо вон там я вижу предателя, который навлек на нас все это горе.

- Сэр, оставьте его,— сказал сэр Лукан,— ибо он несчастен. И если только вы переживете этот злосчастный день, вы еще будете ото­мщены. Ибо вспомните, мой господин, сон, что приснился вам минувшей ночью, вспомните, о чем предупреждал вас дух сэра Гавейна, и все же господь в милости своей сохранил вас от смерти. Потому, господа бога ради, оставьте это, ибо, благословенье богу, победа ныне осталась за вами, ведь нас с вами в живых здесь трое, тогда как у сэра Мордреда в живых нет больше никого. И потому если теперь вы прекратите бой, этот недобрый День Рока с тем и минет.

- Нет, смерть ли, жизнь ли будет мне дальше уделом, — отвечал король,— но я вижу его там одного, и он не уйдет из моих рук! Ибо больше он мне, быть может, уже никогда не попадется.

- Помоги вам бог! — сказал сэр Бедивер.

Вот взял король копье обеими руками и побежал на сэра Мордреда, крича так:

- А, предатель! Пришел твой смертный час!

Но сэр Мордред, увидя бегущего на него короля, устремился ему навстречу с обнаженным мечом в руке. Король Артур достал сэра Мордреда из-под щита и пронзил его насквозь острием своего копья. Но почуяв смертельную рану, из последних сил рванулся сэр Мордред вперед, так что по самое кольцо рукоятки вошло в его тело копье короля Артура, и при этом, держа меч обеими руками, ударил он отца своего, короля Артура, сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость. И тогда рухнул сэр Мордред наземь мертвый.

Но и благородный король Артур повалился без чувств на землю. И раз он падал без чувств, а сэр Лукан с сэром Бедивером его поднимали, и так, потихоньку, из последних сил, довели они его до маленькой часовни у самого моря, и когда король очутился там, ему словно бы сразу полегчало. Вдруг слышат они крики на поле.

- Пойди, сэр Лукан, - сказал король, - и узнай мне, что означает этот крик на поле.

Сэр Лукан с ним простился, ибо был он тяжело ранен, и отправился на поле, и услышал он и увидел при лунном свете, что вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят и обирают благородных рыцарей, срывают богатые пряжки и браслеты, и добрые кольца и драгоценные камни во множестве. А кто ещё не вовсе испустил дух, они того добивают, ради богатых доспехов и украшений.

Разглядев все это, поспешил сэр Лукан, как мог, к королю и поведал ему обо всем, что видел и слышал.

- И потому мой совет, - сказал сэр Лукан, - чтобы мы доставили вас в ближайший город.

Перевод И. Бернштейн.

О народных балладах

На свадьбе Александра Сергеевича Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой пели любимую песню поэта, горькую, протяжную.

Извечный сюжет народной песни – девушку насильно выдают замуж – трактуется в этом шедевре русского фольклора с психологической тонкостью, немногословно и динамично.

«Матушка моя, что во поле вьется?» - не предвещая ничего страшного, звучит спокойный голос девушки, и только мрачноватый строй мелодии, тревожное повторение: «Родимая ты моя, что во поле вьется?» - с горестным нажимом на каждый слог в слове «родимая» заставляет слушателя заподозрить начало событий важных и нерадостных. Мягкий, успокаивающий ответ матери: «Родимая ты моя, то кони разыгрались» - с тем же нажимом на каждый слог в слове «родимая» на миг останавливает движение тревожного чувства. А потом снова звучит испуганный голос девушки, которая смотрит в окно и многое уже поняла, а в ответ на него – снова успокаивающий, снова ласковый голос матери: все было понятно еще вначале, но мать, жалея «дитятко», гнала от нее мрачные мысли, оберегала от преждевременного страха…

Удивительная эта песня, которая и теперь неизменно трогает сердца в любом исполнении – домашнем или профессионально-утонченном, - соединяет в себе три трудносоединимых черты: твердую последовательность в рассказе о событиях, то есть эпичность, тонкость и силу в выражении чувства, то есть лиризм, и напряженность в разворачивании сюжета, «закрученность» действия, то есть драматизм, точнее – драматургичность.

«Я должен признаться в собственной дикости: каждый раз, когда я слышу старинную песню о Перси и Дугласе, мое сердце начинает биться сильнее, чем при звуке боевого рожка, а ведь она поется каким-нибудь простолюдином, голос которого столь же глубок, как и слог песни», - писал в XVI веке английский поэт, адепт поэзии ученой, утонченной и виртуозной, сэр Филипп Сидни об одной популярной в народе английской балладе.

«…Чувства, выраженные в этой балладе, чрезвычайно естественны, и поэтичны, и полны той величественной простоты, какой мы восхищаемся у величайших поэтах древности… Только природа может произвести такое впечатление и доставить удовольствие всем вкусам, как самым непосредственным, так и самым утонченным… В ней есть такие места, где не только мысль, но и язык величествен, а стихи звучны», - писал в XVIII веке английский поэт и критик, «законодатель вкусов» того времени, защитник классицистской строгости Джозеф Аддисон о той же самой балладе.

Прерывая разговор о русской песни цитатами, посвященными английской балладе, можно связать «Матушку», близкую нам и живую, с тем далеким и ушедшим миром, который стоит за текстами этой книги. Такая связь выбрана не для красного словца. Английская народная баллада, равно как и любая западноевропейская баллада, есть разновидность народной песни. Определение, которое принято в настоящее время большинством фольклористам многих стран, гласит, что народная баллада есть повествовательная песня преимущественно лирико-драматического характера со строфическим построением. Добавим, что для большинства народных баллад характерен припев (рефрен), часто не имеющий прямого отношения к содержанию песни; функции рефрена, по-видимому, исходно были связаны с ритмическими структурами произведения, так как баллада иногда не только пелась, но и танцевалась. Каковы же их корни, кем и когда были созданы эти произведения?

Баллады возникли в эпоху зрелого средневековья в виде произведений устных, поддерживаемых в памяти народа только благодаря исполнителям. Как любой устный памятник, баллады «не знают ни автора в обычном понимании слова, ни канонического текста, ни определенной даты создания, ни отдельных непроницаемых барьерами редакций». Именно поэтому для нас не существует истории развития баллады: лишь записи, которые начинают делаться в разных странах в разное время, но всюду не ранее XVI века, фиксируют их и переводят, так сказать, из мира неосязаемого в мир материальный. Никто не может с уверенностью говорить о возрасте или месте возникновения той или иной баллады; лишь по определенным чертам удается разделить баллады на какие-то определенные группы и тем самым обозначить опорные пункты в систематизации сложного мира народной баллады.

В частности, в английской фольклористике сложилось устойчивое представление о двух основных слоях в англо-шотландском балладном фонде: это, с одной стороны, так называемые «традиционные баллады» (собственно народные) и, с другой стороны, «баллады менестрелей» (то есть созданные профессиональными литераторами-музыкантами, а не «народными певцами»). Произведения первого типа безличны, в них, как правило, не уточняется место действия, сюжетное ядро трактуется в известной степени сухо и динамично; в балладах второго типа певец часто выдает себя отчетливо выделяемым «я», проявляет вкус к топографическим частностям. К подробному, неторопливому рассказыванию. И тем не менее баллады второго типа входят во все собрания народных баллад, поскольку менестреля надо воспринимать скорее не как утонченного носителя всей суммы средневековой культуры, но как странствующего полуобразованного певца, развлекающего низкий люд на ярмарках и постоялых дворах.

Даже конкретные исторические события, лежащие в основе тех или иных баллад, мало что говорят о времени их создания: циклы скандинавских и немецких баллад об императоре Теодорихе (вспомним стихи А.А.Блока о Равенне), принявшем в фольклоре имя Дидрика Бернского, вобрали в себя ранние германские сказания и возникли в окончательном виде в самое разное время, во всяком случае, формировались на протяжении нескольких веков.

Многие баллады существуют в разных, подчас весьма многочисленных версиях. Различные версии строго следуют в схеме изложения сюжета, точно передают последовательность событий, но стилистика их может различаться весьма существенно. Это еще раз подчеркивает бытование народной баллады как устного памятника. Фольклорные особенности поэтики народных баллад – простые рифмы, устойчивые эпитеты, магические числа – развились в систему тоже во многом как следствие «требований запоминаемости».

Само слово «баллада» для народной повествовательной песни стало употребляться сравнительно поздно. Во французской лирике XIV – XV веков наряду с «большой песней» и ронделем огромное распространение получила устойчивая форма под названием «баллада», трактуемое как чисто лирическое стихотворение и состоящие из трех строф, по восемь строк в каждой, со строго определенной системой рифмовки (три рифмы проходят через все строфы). Проникнув в английскую литературу, французская баллада, сохранив на время свою лирическую природу, претерпела некоторые структурные изменения в связи с тем, что английский язык беднее рифмами: каждая строфа стала рифмоваться отдельно, независимо от двух остальных. Постепенно утратилось и требование трехстрофности: уже в XV веке в Англии создавались баллады самой разной длины, в них мало-помалу начал проникать и сюжетный элемент. Поэтому, когда в XVI веке стали печататься в виде «летучих листков» народные песни повествовательного характера и куплетного построения, возникавшие примерно в это время, вовсю распевавшиеся на постоялых дворах и необычайно популярные в народе, их стали называть балладами. Со временем это же слово стали употреблять и для старинных, уходящих корнями в глубину веков, «традиционных» песен. Во всей Скандинавии и в Германии любые произведения данного жанра вплоть до XIX века называли народными песнями; термин «народная баллада» вошел к нам в обиход сравнительно недавно.

А. Парин

БАЛЛАДЫ О РОБИН ГУДЕ

Робин Гуд спасает трех стрелков.

Двенадцать месяцев в году,

Не веришь — посчитай.

Но всех двенадцати милей

Веселый месяц май.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—

Вёсел люд, вёсел гусь, вёсел пес...

Стоит старуха на пути,

Вся сморщилась от слез.

- Что нового, старуха? — Сэр,

Злы новости у нас!

Сегодня трем младым стрелкам

Объявлен смертный час.

- Как видно, резали святых

Отцов и церкви жгли?

Прельщали дев? Иль с пьяных глаз

С чужой женой легли?

— Не резали они отцов

Святых, не жгли церквей,

Не крали девушек, и спать

Шел каждый со своей.

- За что, за что же злой шериф

Их на смерть осудил?

— С оленем встретились в лесу...

Лес королевским был.

— Однажды я в твоем дому

Поел, как сам король.

Не плачь, старуха! Дорога

Мне старая хлеб-соль.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—

Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз...

Глядит: в мешках и в узелках

Паломник седовлас.

— Какие новости, старик?

- О сэр, грустнее нет:

Сегодня трех младых стрелков

Казнят во цвете лет.

- Старик, сымай-ка свой наряд,

А сам пойдешь в моем.

Вот сорок шиллингов в ладонь

Чеканным серебром.

— Ваш — мая месяца новей,

Сему же много зим...

О сэр! Нигде и никогда

Не смейтесь над седым!

— Коли не хочешь серебром,

Я золотом готов.

Вот золота тебе кошель,

Чтоб выпить за стрелков!

Надел он шляпу старика,—

Чуть-чуть пониже крыш.

- Хоть ты и выше головы,

А первая слетишь!

И стариков он плащ надел,—

Хвосты да лоскуты.

Видать, его владелец гнал

Советы суеты!

Влез в стариковы он штаны.

- Ну, дед, шутить здоров!

Клянусь душой, что не штаны

На мне, а тень штанов!

Влез в стариковы он чулки.

- Признайся, пилигрим,

Что деды-прадеды твои

В них шли в Иерусалим!

Два башмака надел: один —

Чуть жив, другой —дыряв.

- «Одежда делает господ».

Готов. Неплох я — граф!

Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!

Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! —

Вдоль городской стены шериф

Прогуливает зоб.

— О, снизойдите, добрый сэр,

До просьбы уст моих!

Что мне дадите, добрый сэр,

Коль вздерну всех троих?

— Во-первых, три обновки дам

С удалого плеча,

Еще — тринадцать пенсов дам

И званье палача.

Робин, шерифа обежав,

Скок! и на камень — прыг!

— Записывайся в палачи!

Прешустрый ты старик!

— Я век свой не был палачом;

Мечта моих ночей:

Сто виселиц в моем саду —

И все для палачей!

Четыре у меня мешка:

В том солод, в том зерно

Ношу, в том — мясо, в том — муку,—

И все пусты равно.

Но есть еще один мешок:

Гляди — горой раздут!

В нем рог лежит, и этот рог

Вручил мне Робин Гуд.

- Труби, труби, Робинов друг.

Труби в Робинов рог!

Да так, чтоб очи вон из ям,

Чтоб скулы вон из щек!

Был рога первый зов, как гром!

И — молнией к нему —

Сто Робингудовых людей

Предстало на холму.

Был следующий зов — то рать

Сзывает Робин Гуд.

Со всех сторон, во весь опор

Мчит Робингудов люд.

— Но кто же вы? — спросил шериф.

Чуть жив.— Отколь взялись?

— Они — мои, а я Робин,

А ты, шериф, молись!

На виселице злой шериф

Висит. Пенька крепка.

Под виселицей, на лужку,

Танцуют три стрелка.

Робин Гуд и Маленький Джон

Рассказать вам, друзья, как

Смельчак Робин Гуд,

Бич епископов и богачей,—

С неким Маленьким Джоном в дремучем лесу

Поздоровался через ручей?

Хоть и маленьким звался тот Джон у людей,

Был он телом — что добрый медведь!

Не обнять в ширину, не достать в вышину,—

Было в парне на что поглядеть!

Как с малюточкой этим спознался Робин,

Расскажу нам, друзья, безо лжи.

Только уши развесь: вот и труд тебе весь! —

Лучше знаешь — так сам расскажи.

Говорит Робнн Гуд своим добрым стрелкам:

- Даром молодость с вами гублю!

Много в чаще древес, по лощинкам — чудес,

А настанет беда — протрублю.

Я четырнадцать дней не спускал тетивы,

Мне лежачее дело не впрок.

Коли тихо в лесу — побеждает Робин.

А услышите рог — будьте в срок.

Всем им руку пожал н пошел себе прочь,

Веселея на каждом шагу.

Видит: бурный поток, через воду — мосток,

Незнакомец— на том берегу.

- Дай дорогу, медведь! —

Сам дорогу мне дашь!

Тесен мост, тесен лес для двоих.

- Коль осталась невеста, медведь, у тебя,—

Знай — пропал у невесты жених!

Из колчана стрелу достает Робин Гуд:

- Что сказать завещаешь родным?

- Только тронь тетиву,— незнакомец ему,—

Вмиг знакомство сведешь с Водяным!

- Говоришь, как болван,— незнакомцу Робин,—

Говоришь, как безмозглый кабан!

Ты еще и руки не успеешь занесть,

Как к чертям отошлю тебя в клан!

- Угрожаешь, как трус,— незнакомец в ответ,—

У которого стрелы и лук.

У меня ж ничего, кроме палки в руках,

Ничего, кроме палки и рук!

- Мне и лука не надо — тебя одолеть,

И дубинкой простой обойдусь.

Но, оружьем сравнявшись с тобой, посмотрю,

Как со мною сравняешься, трус!

Побежал Робин Гуд в чащи самую глушь.

Обтесал себе сабельку в рост

И обратно помчал, издалече крича: -

Ну-ка, твой или мой будет мост?

Так, с моста не сходя, естества не щадя,

Будем драться, хотя б до утра.

Кто упал — проиграл, уцелел — одолел,—

Такова в Ноттингэме игра.

- Разобью тебя в прах! — незнакомец в сердцах,-

Посмеются тебе — зайцы рощ!

Посередке моста ошиблись два молодца,

Зачастили дубинки, как дождь.

Словно грома удар был Робина удар:

Так ударил, что дуб задрожал!

Незнакомец, кичась: —

Мне не нужен твой дар,—

Отродясь никому не должал!

Словно лома удар был чужого удар,—

Так ударил, что дол загудел!

Рассмеялся Робин: —

Хочешь два за один?

Я всю жизнь раздавал, что имел!

Разошелся чужой — так н брызнула кровь!

Расщедрился Робин—дал вдвойне!

Стал гордец гордеца, молодец молодца

Молотить — что овес на гумне!

Был Робина удар — с липы лист облетел!

Был чужого удар — звякнул клад!

По густым теменам, по пустым головам

Застучали дубинки, как град.

Ходит мост под игрой, ходит тес под ногой,

Даже рыбки пошли наутек!

Изловчился чужой и ударом одним

Сбил Робина в бегущий поток.

Через мост наклонясь: —

Где ты, храбрый боец?

Не стряслась ли с тобою беда?

- Я в холодной воде,— отвечает Робин,—

И плыву — сам не знаю куда!

Но одно-то я знаю: ты сух, как орех,

Я ж, к прискорбью, мокрее бобра.

Кто вверху — одолел, кто внизу — проиграл,—

Вот и кончилась наша игра.

Полувброд, полувплавь, полумертв, полужив.

Вылез — мокрый, бедняжка, насквозь!

Рог к губам приложил — так, ей-ей, не трубил

По шотландским лесам даже лось!

Эхо звук понесло вдоль зеленых дубрав,

Разнесло по Шотландии всей,

И явился на зов — лес стрелков-молодцов,

В одеянье — травы зеленей.

— Что здесь делается? — молвил Статли Вильям.

Почему на тебе чешуя?

— Потому чешуя, что сен добрый отец

Сочетал меня с Девой Ручья.

— Человек этот мертв! — грозно крикнула рать,

Скопом двинувшись на одного.

— Человек этот — мой! — грозно крикнул Робин,-

И мизинцем не троньте его!

Познакомься, земляк! Эти парни — стрелки

Робингудовой братьи лесной. Б

ыло счетом их семьдесят без одного,

Ровно семьдесят будет с тобой.

У тебя ж будет: плащ цвета вешней травы,

Самострел, попадающий в цель.

Будет гусь в небесах и олень во лесах.

К Робин Гуду согласен в артель?

— Видит бог, я готов! — удалец, просияв.—

Кто ж дубинку не сменит на лук?

Джоном Маленьким люди прозвали меня,

Но я знаю, где север, где юг.

— Джоном Маленьким — этакого молодца?!

Перезвать! — молвил Статли Вильям.—

Робингудова рать — вот и крестная мать,

Ну, а крестным отцом — буду сам.

Притащили стрелки двух жирпух-оленух,

Пива выкатили — не испить!

Стали крепким пивцом под зеленым кустом

Джона в новую веру крестить.

Было семь только футов в малютке длины,

А зубов — полный рот только лишь!

Кабы водки не пил да бородки не брил —

Был бы самый обычный малыш!

До сих пор говорок у дубов, у рябин,

Не забыла лесная тропа.

Пень — и тот не забыл, как сам храбрый Робин

Над младенцем читал за попа.

Ту молитву за ним, ноттингэмцы за ним,

Повторили за ним во весь глот.

Восприемный отец, статный Статли Вильям

Окрестил его тут эдак вот:

— Джоном Маленьким был ты до этого дня,

Нынче старому Джону — помин,

Ибо с этого дня вплоть до смертного дня

Стал ты Маленьким Джоном. Аминь.

Громогласным ура — раздалась бы гора! —

Был крестильный обряд завершен.

Стали пить-наливать, крошке росту желать:

— Постарайся, наш Маленький Джон!

Взял усердный Робин малыша-крепыша,

Вмиг раскутал и тут же одел

В изумрудный вельвет — так и лорд не одет! —

И вручил ему лук-самострел:

— Будешь метким стрелком, молодцом, как я сам.

Будешь службу зеленую несть,

Будешь жить, как в раю. пока в нашем краю

Кабаны и епископы есть.

Хоть ни фута у нас — всей шотландской земли,

Ни кирпичика — кроме тюрьмы.

Мы как сквайры едим и как лорды глядим.

Кто владельцы Шотландии? — Мы!

Поплясав напослед, солнцу красному вслед

Побрели вдоль ручьевых ракит

К тем пещерным жильям, за Робином — Вильям...

Спят... И Маленький Джон с ними спит.

Так под именем сим по трущобам лесным

Жил и жил, и состарился он.

И как стал умирать, вся небесная рать

Позвала его: — Маленький Джон!

Робин Гуд выручает Виля Статли

Жил Робин Гуд в густом лесу,

Где зелена листва,

Когда однажды услыхал

Тревожные слова.

О том, что пойман и в тюрьме

Виль Статли заключен.

Тремя подкупленными был

Шерифу предан он.

Его повесят на заре,

Ему и дни не жить,

Но двух предателей успел

Он вовремя убить.

Услышав горестную весть,

Печален Робин Гуд.

К нему веселые стрелки

На зов его идут.

Все поклялись, что лес родной

Увидит Виль опять.

И многим доблестным стрелкам

В бою не сдобровать.

На Гуде — красный, на стрелках

Зеленые плащи,

Другой подобной красоты

Попробуй, поищи!

С какою легкостью в поход

Поднялся стройный стан.

У каждого широкий меч

И полный стрел колчан.

Выходят храбро из лесов

В сверкающей красе —

Иль Статля приведут домой,

Иль грудью лягут все.

Вот к замку подошли они,

Где Статли стерегут.

«В засаду нужно скрыться нам,—

Промолвил Робин Гуд:

- Мы одного кого-нибудь