Нью-Йорк-сити. 1941—1942 гг
Национальный музей современного искусства, Центр Ж. Помпиду, Париж.
области искусства, предлагая везде и всюду следовать порядку, простоте и ясности.
В первом же номере журнала, названного по имени группы, Мондриан опубликовал свою статью «Неопластицизм в живописи» — так появился термин «неопластицизм». В этой и в других теоретических работах (например, в книге «Искусство и жизнь. Новое искусство — новая жизнь», 1931 г.) мастер настойчиво утверждал, что гармонию мира можно отразить только прямоугольными абстрактными композициями.
В так называемых ярких полотнах насыщенные цветом гладкие плоскости Мондриан заключал в жёсткую чёрную сетку, добиваясь этим впечатления сияния, свечения цвета («Композиция красного, жёлтого, синего и чёрного», 1921 г.). В 30-х гг. художник разрывал или удваивал чёрную линию, стремясь к более резким контрастам. При этом в отличие от «ярких» работ он ограничивался двумя, а чаще одним цветом («Композиция с синим», 1937 г.). По мнению Мондриана, «цвет должен быть свободен от индивидуальности, от личных эмоций, он должен выражать лишь всеобъемлющий покой». Своими цветными «решётками» мастер оформил и интерьер собственной мастерской в Париже, куда переехал в 1919 г.
Несмотря на внимание публики к неопластическим работам и регулярное участие художника в выставках, средства к существованию ему доставляли акварельные натюрморты с цветами. Лишь спустя десять лет абстракции Мондриана стали находить спрос, но материального благо-
Пит Мондриан.
Композиция с синим. 1937 г.
Художественный музей, Гаага.
Пит Мондриан.
Бродвей буги-вуги. 1942 г.
Музей современного искусства, Нью-Йорк.
получил ему удалось достичь лишь незадолго до смерти, в Америке. Здесь Мондриана называли самым знаменитым иммигрантом. В 1942 г. с успехом прошла его первая в жизни персональная выставка. В США художник работал над большими композициями: «Нью-Йорк-сити» (1941 — 1942 гг.), «Бродвей буги-вуги» (1942 г.), «Победа буги-вуги» (1943 г.). Теперь линии, как бы подчиняясь пленившим его ритмам джаза и буги-вуги, дробятся маленькими цветными квадратиками, чёрная сетка стала необязательной.
Искусство Мондриана во многом повлияло на современную живопись, архитектуру и дизайн.
ДАДАИЗМ
Странное слово «дада» дало название одному из этапов европейской культуры (правда, иногда дадаизм именуют контркультурой, или антикультурой). Существуют разные варианты его толкования. Это и детский лепет. И игрушечный конёк, как его называют французские ребятишки. В некоторых провинциях Италии так зовут маму. А ещё «дада» — двойное утверждение по-русски и по-румынски, нечто вроде «ладно». Основатель течения, французский теоретик искусства, живописец и поэт, выходец из Румынии Тристан Тцара (настоящее имя Сами Розеншток, 1896—1963) заявлял, что «дада» можно перевести с языка одного из африканских племён как «хвост священной коровы». На самом же деле Тцара слово понравилось, так как ничего конкретно не обозначало и могло быть использовано им и его единомышленниками для обозначения своей деятельности.
Впрочем, помимо непонятного названия дадаизм преподнёс публике множество гораздо более любопытных загадок. Например: какое вообще отношение он имеет к художественному творчеству? Ведь главной его идеей было последовательное разрушение какой бы то ни было эстетики. Дадаистов даже нельзя было упрекать в чём-либо, поскольку они сами провозглашали: «Дадаисты не представляют собой ничего, ничего, ничего, несомненно, они не достигнут ничего, ничего, ничего». Ошарашенные зрители, естественно, ничего и не понимали, а потому каждое публичное выступление дадаистов заканчивалось крупным скандалом.
Родилось движение в Швейцарии, нейтральном государстве, куда в годы Первой мировой войны стекались дезертиры из разных стран. Среди них оказались художники и литераторы. В 1916 г. они стали собираться в цюрихском кабаре «Вольтер». Здесь и родился дадаизм. У истоков его кроме Тцара стояли немецкие писатели-эмигранты Хуго Балль, Рихард Хюльзенбек, живописец, скульптор и поэт Ханс Арп (1886—1966), швейцарская художница Софи Тауберг (1889—1943).
Мировая катастрофа опрокинула все представления о порядке вещей и здравом смысле. Бессмыслица происходящего оправдывала крайний протест против любой, даже «революционной» культуры. Ведь она была не способна ни повлиять на это безумие, ни остановить его. Мир разваливался на глазах в циничной самоубийственной войне, однако политики продолжали выступать с высокопарными лозунгами. И дадаисты презирали его, смеялись над ним, дразнили и провоцировали. Футуристы тоже сбрасывали традиции «с корабля современности», но сразу же провозглашали собственные ценности. В этом была принципиальная разница: при всём разрушительном пафосе футуризм был предельно серьёзен, дадаисты — играли.
Поэты декламировали бессвязные наборы слов (причём обычно хором). Счёт из прачечной мог быть прочитан как стихотворение. Танцевали на дада-вечерах в мешках. Художники демонстрировали композиции, в которых не усматривалось ни малейшего смысла. В абстракциях
Марсель Дюшан.
Велосипедное колесо