Стилизация текста межкультурного общения

Тексты внутрикультурного общения, как и языкового общения вообще, имеют две стороны – (1) утилитарную, когда на первый план выдвигается номинативная сторона элементов иноязычной культуры, и (2) эмоциональную, стилистическую, для которой первостепенным является воздействие отправители информации на адресата. До сих пор в центре нашего внимания была преимущественно первая сторона межкультурного общения: мы обсуждали различные аспекты процесса образования и введения в текст ксенонимов. Теперь остановимся на стилистической стороне межкультурного общения.

С давних пор писатели и переводчики, обращаясь к инокультурной теме, стремились овладеть средствами создания так называемого «культурного (национального) колорита». При этом обычно речь шла о переводе произведения с иностранного языка, и трудность проблемы заключилась в том, что оригинал был написан для читателя, который не нуждался в объяснении специфических элементов своей культуры. Трудность работы переводчика при создании национального колорита заключается в том, что он не должен нарушать стиль оригинала. Иначе обстоит дело с беспереводной межкультурной коммуникацией. Здесь источник информации изначально строит текст с расчетом на адресата, который имеет слабое представление о внешней культуре.

Наблюдения показывают, что языковая практика накопила целый ряд приемов и выразительных средств, с помощью которых оказывается возможным не только сообщить читателю необходимую фактическую информацию, но и создать национальный колорит внешней культуры, произвести эмоциональное воздействие на адресата информации. Накопление стилистических средств межкультурного общения ускоряется тем, что английский язык в ходе межкультурного общения все шире используется в качестве языка мировой литературы. Авторами таких произведений все чаще выступают так называемые «второязычные» писатели: английский язык для них является вторым языком, но зато объектом описания служит родная для них культура – индийская, японская, русская. Одним из таких писателей и был В.В. Набоков.

Межкультурное общение может идти в форме самых разнообразных жанров. Вплоть до XX века преобладающим жанром АЯМО были путевые заметки, специальные труды историков. Те, кто на родном языке писали художественные произведения об «экзотических» культурах, порою так плохо знали эти культуры, что плодом их воображения становилась небезызвестная развесистая клюква. А непосредственно сами члены этих «экзотических» культур не настолько хорошо владели иностранными языками, чтобы создавать качественные художественные описания своей культуры. Произведения типа гениальных гоголевских «Вечера на хуторе близ Диканьки» можно рассматривать как редчайшее исключение, которое, кстати, до сих пор не стало предметом изучения лингвистов как образец билингвистического творчества. Инициатива до самого последнего времени все-таки исходила со стороны «родноязычных» авторов, которые в силу различных причин обращались к знакомым иноязычным культурам. Примером может служить Р. Киплинг.

Положение стадо меняться в середине XX века. В 1970-80-х годах целый ряд молодых писателей из Азии, Африки, бассейна Карибского моря и россиянин В. Набоков создают прекрасные художественные произведения. Феномен перехода писателя на иной язык не нов. Перешел с украинского на русский Н.В. Гоголь, с польского на английский Дж. Конрад, целый ряд выдающихся английских писателей были ирландцами. Однако обычно переход на иной язык сопровождается и обращением к другой культуре. Гоголь после «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Тараса Бульбы» уже не возвращается к украинской теме, Конрад не пишет о родной Польше.

Двадцатый век создает новый тин писателей. Переходя на английский язык в поисках широкой международной аудитории читателей, писатели вместе с тем остаются в мире родной и хорошо знакомой культуры. Возникает совершенно новый тип литературы – мировая англоязычная литература, создаваемая усилиями писателей, принадлежащих самым различным культурно-языковым обществам. Пико Йиер (Pico Iyer) в журнале Time (08,02.1993) в статье «The Empire Writes Back» анализирует своеобразие новой глобальной языковой ситуации, когда в число известных англоязычных писателей входят люди с такими экзотическими фамилиями, как Salmon Rushdie, Kazuo Ishiguro, Vikram Seth, Michael Ondaatje, Ben Okri, Keri Hulme. Естественно, что это новое явление в развитии английского языка немедленно привлекло внимание лингвистов (см. работы B. Kachru; J. Platt el al; R. Bailey и другие).

Анализ литературных произведений, созданных этими писателями, позволяет обобщить стилистические особенности художественных англоязычных текстов межкультурной коммуникации. Различные элементы стилизации текста вприложении к англоязычному описанию русской культуры используются и в англоязычных произведениях и многочисленных статьях российских англоязычных газет, которые создаются носителями родного английского языка непосредственно в России (экспатриантами). Все это дает основания для обобщения средств стилизации текста внешнекультурного общения.

Введение в текст маркёров внешней культуры. Выше уже отмечалось, что темой общения может быть любая культура, поскольку потенциально полем приложения языка является вся вселенная. Отражением этой особенности языка, как мы уже показали в начале пособия, является наличие в словарном составе языка значительного количества нейтральных в культурном отношении языковых единиц. Только это может обеспечить языковое общение в современном мире, где разнообразие языков и культур сочетается со все более тесными связями разноязычных и разнокультурных землян. Используемые в процессе общения слова, словосочетания и целые предложения наполняются культурным содержанием в зависимости от потребностей общения. Одно и то же предложение будет существенно менять свое значение в соответствии с изменением культурной ориентации коммуникативной ситуации. В частности, выше приводились отрывки из текстов, которые можно было истолковать в плане их культурного наполнения различным образом. Огромный коммуникативный потенциал языка, подкрепляемый семантической гибкостью слов, которые могут в значительной мере модифицировать своё значение, оставаясь, в то же время, в пределах основного, стержневого понятия, может создавать семантическую неопределенность. Авторы текстов, как правило, уже в самом начале стараются снять эту неопределенность, четко указывая на место и время действия. Вот почему в текст регулярно вводятся слова и словосочетания, выполняющие функцию культурной ориентации текста, которые мы будем называть культурными маркёрами. Эти маркёры могут быть прямыми и косвенными. Первые непосредственно называют конкретную внешнюю культуру, вторые делают это с помощью более или менее, прозрачных намеков.

Прямые (эксплицитные) маркеры культурной ориентации представляют собой точное указание на описываемую внешнюю культуру. В этом случае название культуры может быть вынесено непосредственно в заглавие работы, например: Cambridge Encyclopedia of Russia или неоднократно цитируемая нами книга Х. Смита (Н. Smith) The Russians. Читатель, взяв в руки книгу, уже изначально знает предмет обсуждения.

Достаточно бегло просмотреть англоязычную литературу о России/СССР, включая и две упомянутые работы, чтобы убедиться, что в заголовок, как правило, выносится прямой культурный маркёр. Вот, к примеру, первые три книги из обширного библиографического списка Кэмбриджской энциклопедии:

Archie Brown (ed.) The Soviet Union: A Biographical Dictionary; London, 1990, N.Y, 1991;

Leonard Geron, Alex Pravda (Eds.) Who’s Who in Russia and the New States, L&N.Y, 1993;

Wolfgang Kasack A Dictionary of Russian Literature since 1917, N.Y, 1988.

Косвенные (имплицитные) маркёры – это такие ксенонимы, которые, хотя и не являются непосредственными наименованиями внешней культуры, настолько известны, что механически с ней ассоциируются. Так, в приводимом ниже отрывке автор, говоря о космополитизации мира, в то же время оговаривает присутствие среди американских студентов представителей других культур, прибегая именно к косвенным маркёрам:

«Hey, hey, ho, ho, Western culture’s got to go», the angry students chanted on the lawn at Stanford University. They wore blue jeans, Los Angeles Lakers T-shirts, Reeboks, Oxford button downs, Vuarnet sun glasses, baseball caps, Timex and Rolex watches. No tribal garb, Middle Eastern veils, or Japanese samurai swords were in sight. Observers could not recall a sari, kimono or sarapa. None of the women had their feet bound or bandaged. Clearly the rejection of the West was a partial one (D’Souza).

В тех случаях, когда автор хочет подчеркнуть единство («изоморфизм») современных культур, он упоминает такие элементы западной культуры, которые в настоящее время распространились по всей планете и фактически стали полионимическими – blue jeans, T-shirts, Reeboks, sun glasses, baseball caps, Timex and Rolex watches. Когда же автор хочет убедить читателя в том, что студенты все-таки принадлежат различным культурным коллективам, он использует косвенные маркеры культурной ориентации. Он не называет прямо отдельные этнонимы, а использует наиболее известные землянам элементы культуры этих народов: sari, kimono, sarapa.

В качестве косвенных маркёров обычно выступают наиболее известные элементы внешних культур, т.е. та самая верхушка ксенонимического айсберга, о которой мы говорили при обсуждении Базового словаря. Это наиболее примечательные географические названия, некоторые исторические и политические термины, термины искусствоведения, произведения литературы, знакомые по школе и вузу.

В качестве косвенных маркеров могут выступать, например, денежные единицы. Эти ксенонимы нередко входят в тот минимальный запас сведений, который доступен большинству людей. Не случайно The Concord Desk Encyclopedia (1982) в списке основных сведений о стране, которым открывается словарная статья (официальное название, столица, площадь территории, язык, религия, денежная единица), фигурирует и этот ксеноним. В зависимости оттого, какую единицу мы употребим в предложении «У него в кармане не было ни копейки [цента/ пенса/ марки/ сантима]», место действия мгновенно переносится из одной точки земного шара в другую:

Never earned a kopek in his life (Michener. The Drifters).

The house didn’t cost the community a groschen (Singer. Slave).

Достаточно вспомнить приводившийся ранее отрывок из автобиографического произведения Л.Н. Толстого, при переводе которого было сочтено целесообразным добавить ксеноним ruble.

Распространенным способом имплицитной ориентации внешнекультурного текста становится имя-символ, т.е. то имя, которое для землян ассоциируется с какой-то конкретной нацией. Такой способ культурной ориентации, кстати, очень популярен в русских анекдотах: Джон – англичанин, Жан – француз, Ганс (в период второй мировой войны – Фриц) – немец, Абрам (Сара) - еврей. В английском языке для русских таким символом служит имя Ivan:

Ivan – Russian, csp a Russian soldier (W3).

It’s a hard life for Ivan (Time 08.03.1976),

The Soviets hurry to bring Ivan home (of the war in Afghanistan; Time 22.02.1988).

Впрочем, в качестве косвенного маркера может выступать любой элемент культуры. Важно, чтобы он однозначно ассоциировался с данной культурой. В приводимом ниже примере из рассказа С. Моэма в диалоге англичанина с испанцем (место действия Испания) таким маркером становится название испанской реки «Гвадалквивир»:

‘Oh, come, a lot of water has flowed down the Guadalquivir since Calderón’s day. [...] (S. Maugham. The Point of Honour, Collected Short Stories).

Очень часто в качестве маркеров культурной ориентации выступают обращения и приветствия, поскольку они с полной определенностью указывают на культурную принадлежность. В частности, в подзаголовок статьи о Гаити наряду с ксенонимом Tonton Macout, названием гаитянской охранки времен печальной диктатуры, выносится и французское «прощание», поскольку именно этот язык является официальным на Гаити:

Au revoir, Tontons Mucouts (U.S. News... 01.07.1966).

В качестве косвенных маркеров нередко выступают локальные названия таких элементов окружающего мира, которые, в общем-то, характерны для планеты: prairie (N America) – pampas (S America) – steppe (Eurasia) – savannah (tropical and subtropical Africa) – veld (S Africa). Введение, скажем, в текст термина «steppe» становится пусть и косвенным, но достаточно понятным указанием на то, что мы находимся не в Америке или Африке, а где-нибудь на юге европейской части России, на Украине или в Сибири.

Этот приём, в частности, использует В. Набоков в романе «Пнин» о русском эмигранте профессоре Тимофее Павловиче Пнине, который, находясь после Октябрьской революции в США в вынужденной эмиграции, продолжает мыслить категориями родной русской культуры: мерами длины для него служат российские аршин и верста, а прерии превращаются в степь.

When inviting him to deliver a Friday-evening lecture at Cremona – some two hundred versts west of Waindell… (Nabokov, Pnin).

... across the limpid, pale sky, above the College Library: A train whistled afar as mournfully as in the steppes (Nabokov, Pnin).

The green plot on which it stood had a frontage of about fifty arshins... (Nabokov, Pnin).

Аналогичными маркерами выступают термины, обозначающие монарха различных стран: caesar, khan, shah, kaiser, sultan, mikado... Каждый из этих ксенонимов уместен в тексте о соответствующей стране. Характерно, что авторы книги о русской кухне называют кулебяку царем пирогов, а не кайзером, ханом или микадо:

[Kulebyaka] is the Tsar of Russian pies (Craig).

И хотя русизм troika в значении «триумвират» уже фактически стал полионимом, оттенок русской культуры за ним сохраняется, и он используется для придания тексту культуральной ориентации:

Russia’s government troika of Prime Minister Viktor Chernomyrdin and his two liberal first deputies... (SPb Times 03.02.1998).

Приемы культурной ориентации и переориентации меняются в соответствии с задачами, решаемыми авторами текста. Так, в рассказе С. Моэма «Honolulu», казалось бы, следовало ожидать, что мы с первых строк погрузимся в экзотику дальних стран. Вместо этого мы оказываемся в Европе:

The wise traveller travels only in imagination. An old Frenchman (he was really a Savoyard) once wrote a book called Voyage outour de ma chambre. I have not read it and do not even know what it is about, but the title stimulates my fancy. In such a journey I could circumnavigate the globe.

Память писателя сначала обращается к французской культуре, причем в качестве средства культурной ориентации используется прямой маркер – Frenchman, который, собственно, также уточняет значение менее известного ксенонима – Savoyard, приводимого в скобках. Далее автор приводит пространное название книги на французском языке. Перевод названия не дается: автор правомерно полагает, что, читатель, знающий язык, поймет, а для тех, кто не может прочитать это название, потеря информации не столь существенна, поскольку читатель знает, о чем идет речь. Здесь мы сталкиваемся с общим принципом построения текста: чем больше эрудиция читателя, тем глубже он проникает в содержание текста.

Но вот происходит поворот в культурной ориентации текста, и мы оказываемся в России:

An eikon by thechimneypiece can lake me to Russia with its great forests of birch and its white, domed churches. The Volga is wide, and at the end of a straggling village, in the wine-shop, bearded men in rough sheepskin coats sit drinking. I stand on the little hill from which Napoleon first saw Moscow and took upon the vastness of the city. I will go down and see the people whom I know more intimately than so many of my friends, Alyosha, and Vronsky, and a dozen more.

He всякий читатель знаком с редким вариантом написания идионима «икона» – eikon, но автор практически сразу же, в первом предложении, вводит прямой маркер – Russia. Далее мы оказываемся в мире имплицитных, хотя и базовых ксенонимов русской культуры: Volga, Moscow, domed churches. Даже упоминание Наполеона, чье имя также знакомо всем со школьной скамьи, фактически элемента французской культуры, в этом тексте усиливает описание, поскольку всем известен неудачный зимний поход императора в Россию. Все эти ксенонимы, выполняющие функцию маркеров культурной ориентации текста, чередуются с полионимической лексикой: birch, forest, village, wine-shop, sheepskin, hill, city. Вся эта лексика может быть использована в приложении к любой культуре, но в этом описании она наполняется коннотациями русской культуры, и это происходит именно под влиянием маркеров, помогающих читателю ориентироваться в калейдоскопе культур и языков. Интересно и использование ксенонимов Alyosha и Vronsky. Их нельзя отнести к Базовому словарю, такие ксенонимы скорее доступны западной интеллигенции, увлекающейся русской классической литературой XIX века, но и они выполняют функцию косвенных маркеров, хотя для непосвященного читателя это не более, чем дополнительные штрихи в палитре национального колорита русской культуры.

Стилизация текста может осуществляться посредством графического оформления заимствований. В частности, формальная транслитерация там, где традиционно используется ассимилированный вариант, становится своеобразным культурным маркёром. Например, использование буквы К для транслитерации аналогичной русской буквы вместо ассимилированных вариантов С/СК. Речь идёт о таких парах, как icon/ikon, caftan/kaftan, iconostasis/ikonostas:

[Peter the Great] personally shaved the waist long beards and sheared the kaftans of his boyars (nobles) (Massie, 1967).

Стилистическое использование заимствований. Выше было показано важное место, которое занимают в ЯМО заимствованные ксенонимы. При этом, однако, в центре внимания было выполнение ксенонимами чисто утилитарной функции обозначения внешнекультурного элемента. Между тем всякое заимствование, помимо утилитарной функции, несет в себе и элемент национального колорита, внешнекультурную коннотацию. Это особенно хорошо видно на примере кулинарных ксенонимов, которые не только служат наименованиями блюд, но и несут в себе экзотику дальних стран, а также создают загадочный эзотерический язык, в котором свободно ориентируются только посвященные.

Сказанное хорошо видно на следующем примере, в котором молодая пара англичан обедает в испанском ресторане:

«All right, now let me see. Sopa? That must be soup, so we’ll have Sopa de Albontigas A La Barcelonesa». [...] The soup when it came, was really delicious and when 1 had finished I asked Rod what it was.

«It sounds so dull in English», he said. «It’s simply soup with meat balls» (Young).

В этом примере тяжеловесное для англоязычных название блюда выполняет сразу все упомянутые функции: оно подчеркивает пребывание молодых людей в Испании; ксеноним точно называет кулинарное блюдо, но одновременно вносит и экзотический колорит, и молодой человек сам признаёт, что при замене этого названия блюда англоязычным аналогом вся экзотическая прелесть наименования пропала бы. Это нетрудно показать и с помощью перевода отрывка на русский язык:

«Хорошо, посмотрим, что и меню. Sopa? Это, должно быть, суп, ну что ж, возьмем Sopa de Albontigas A La Barcelonesa». [...] Суп действительно оказался очень вкусным, и, когда я закончила есть, я спросила Рода, какой это был суп.

«По-английски это звучит очень прозаично, – ответил он. – Это просто суп с фрикадельками».

Действительно, и по-русски «суп с фрикадельками» не сравнить по своему эмоциональному воздействию с непонятным, но очень привлекательным названием Sopa de Albontigas A La Barcelonesa.

Инкорпорация иноязычной речи и местных диалектов в текст ЯМО.Данный прием довольно распространен в языке межкультурного общения. Иноязычные включения поясняются параллельной подачей той же информации на языке общения, либо они достаточно понятны из текста:

‘Hay que aprovechar ei tiempo,’ Robert Jordan told her. ‘You have to take advantage of what time there is’ (Hemingway, For Whom the Bell Tolls).

Еще более распространенным приемом в настоящее время является использование в литературе местной разновидности английского языка. Это, в частности, описывает в своем романе тринидадский писатель Naipaul. Ганеш, начинающий писатель, плохо владеющий нормативным английским языком и пользующийся в обычной речи местным диалектом, желает усовершенствовать свой язык и предлагает своей жене помочь ему в этом:

One day he said, ‘Leela, is high time we realize that we living in a British country and 1 think we shouldn’t be shame to talk the people language good’ (Naipaul).

Множество подобных примеров мы можем найти и в романе Набокова Pnin, поскольку профессор Тимофей Павлович Пнин, прекрасно владеющий русским языком и тонко чувствующий все его оттенки, при переходе на английский язык превращается в чудака-иностранца. В романе английский язык Пнина характеризуется следующим образом:

‘Our friend ... employs a nomenclature of his own. His verbal vagaries add a new thrill to life. His mispronunciations are mythopeic. His slips of the tongue are oracular.

И писатель искусно передает «Pninian English»:

«Information, please,» said Pnin. «Where stops four o’clock busto Cremona?»

Эмоциональные ксенонимические заимствования.Выше уже отмечалось, что фактически любое заимствование в той или иной степени несет в себе элемент внешнекультурной окраски и в этом отношении, помимо чисто утилитарной функции наименования конкретного элемента культуры, способно выполнять функцию стилизации текста. К эмоциональным ксенонимам следует отнести те из них, которые лишь в своей коннотации являются специфически внешнекультурными элементами, например, такие слова, как «родина». В своей основе это полионим, но в русской культуре это слово наполнено такой самобытной окраской, что авторы англоязычных описаний России часто считают целесообразным его заимствовать:

An exciting sense of rodina, «motherland», was for the first time organically mingled with the comfortably creaking snow... (Nabokov. Speak, Memory).

Слова этого типа появляются в работах различных авторов, отражая эмоциональную силу, вкладываемую в них:

The emotional force of that word rodina... (Smith, 1976).

Этот процесс характерен для описания самых различных культур, и наиболее частотные эмоциональные ксенонимы фиксируются словарями:

...there is no chance of living in peace in Eretz Yisrael before the Messiah arrives, unless Israel conducts direct talks with the Arabs (Jerusalem Post International 12.10.1941).

Eretz Israel – the land of Israel (also Eretz Yisrael) (RHD).

Cf.: Vaterland – fatherland; Germany (DFT).

В текст внешнекультурного общения регулярно включаются и те заимствованные ксенонимы, которые, с чисто объективной точки зрения, с лёгкостью могли бы быть переданы с помощью эквивалентных англоязычных слов, но которые выполняют столь значимую функцию во внешней культуре, что приобретают необычный коммуникативный статус и стилистическую окраску. На это обращают внимание и экспатрианты:

Also, I am not speaking of those great Russian words like toska (anguish) or remont (repairs) that so concisely sum up a wealth of associations that their English equivalents cannot (SPb Times 23.05.1997).

На этом приеме основан и стилистический эффект, достигаемый в следующем примере:

Photogenic smiles and bold talk help it Duce’s granddaughter (Time 06.12.1993).

Экстремизм вождизма, проявившийся в наибольшей степени в Италии и Германии, определил частотность заимствования слов, которые, казалось бы, следует отнести к полионимам – duce, Führer, vozhd’. Эмоциональная идионимичность этих слов подтверждается, в частности, тем, что их фиксируют лексикографы: например, OEED: Duce, führer. Следствием «культа личности» в СССР было не только частое упоминание полионима «вождь» в русскоязычных текстах, но и наполнение этого слова специфическим содержанием. В результате слово приобрело идеологическую окраску, фактически превратившую этот полионим в идионим, равнозначный для иностранных наблюдателей понятиям Duce, führer. Ксеноним vozhd’ стал появляться в англоязычных текстах и соответственно регистрироваться лексикографами:

[Stalin] was the vozhd, the boss, the man who kept the streets clean in winter and made people work hard (Walker, 1986).

vozhd [Russ] leader; chief (DIT).

Стилистическое использование локалоидов. Локалоиды, как уже указывалось в главе, посвященной калькированию, это слова языка внешней культуры, формально коррелирующие с соответствующими словами английского языка: university/universitet, geography/geografiya; cottage/kottedzh. Особенность этих слов заключается в том, что они легко ассоциируются со своими англоязычными коррелятами и обычно даже не нуждаются в пояснении. Авторы нередко прибегают к заимствованию локалоидов, поскольку при этом оказывается возможным решить сразу несколько задач. Во-первых, заимствованный ксеноним всегда точнее другого способа ксенонимической номинации. Во-вторых, введение такого заимствования не нуждается в экспликации. В-третьих, автор подтверждает свою эрудицию. И, наконец, текст получает дополнительную стилистическую окрашенность, направленную на создание национального колорита.

Очень часто, например, в работах советологов мы сталкиваемся с заимствованием слов «спекулянт/спекуляция», особенно, естественно, в приложении к советскому периоду, когда коммерция, спекуляция преследовались:

The press is always thundering at these spekulyanty, speculators (Smith, 1976).

Начиная с 1990-х годов, когда в России начались экономические реформы и в русский язык стал наполняться англицизмами, западные авторы не перестают включать в свои тексты о России локалоиды:

Still have the stomach for biznes? (Caption; US News... 04.06.1990)

Like most Moscow taksisty, he doubles as paid listener and anonymous confessor (Time 15.12.1993).

...the demokraty will still have a substantial presence in the Duma (Moscow Times 15.12.95).

...Lazarev was asked by a friend to design a kottedzh, or private house, in the country (Real Estate’96).

Часто локалоиды вводятся в текст в качестве доказательства англизации современного русского языка:

Repeatedly heard in political discussions are words like konsensus, privatizatsia, korruptsia, plyuralizm and konsolidatsia (Gallagher. ‘English Words Are Talk of Russia, Chicago Tribune 04.10.1992).

Своеобразен локалоид intelligent, транслитерации русского слова «интеллигент», поскольку он совпадает с английским словом intelligent. Правда, английское слово – прилагательное, а русское – имя существительное, В результате только курсив указывает на то, что это не редакторская ошибка, а намеренное введение в текст русскоязычного локалоида со своеобразным лексико-грамматическим значением. Кстати, именно это отклонение локалоида от англоязычной нормы слова «intelligent» привлекает к нему повышенное внимание читателя:

[Sakharov] is an inward mail, a Russian intelligent, an intellectual through and through (Smith, 1976).

Банальные ксенонимы в межкультурном общении. Проблема стилизации описания иноязычной культуры уже давно занимает специалистов и известна под термином «национальный колорит» (local colouring). Достаточно известны и примитивные претензии на передачу национального колорита. Подобные приемы высмеиваются И. Ильфом и Е. Петровым. В «Золотом теленке» Остап Бендер во время своей поездки в Азию в погоне за Корейко, чтобы подработать, составил руководство для журналистов, в котором в том числе был и раздел, посвященный тому, что лингвисты назвали бы «национальным колоритом». В пособии дается краткий список восточной лексики, полезной при создании национального колорита: урюк, арык, ишак, плов, бай, басмач, шакал, кишлак, пиала, медресе, ичиги, шайтан, арба. Не трудно заметить, что в данном случае мы имеем перечень банальных ксенонимов восточных культур.

Есть свои штампы и в АЯМО(РК). Из одного текста в другой переходят способы локализации с использованием одних и тех же, набивших оскомину культурных маркёров типа balalaika, Mother Russia, Volga Matushka, Russian dolls (Matryoshka dolls) и другие.

Если западные авторы заводят речь о русских, это непременно обсуждение загадочной русской души, широких русских застолий, а русская музыка непременно будет ассоциироваться с игрой на балалайке:

You may be forgiven if the words «Russian music» conjure up a vision of the massed choir of the Red Army accompanied at breakneck speed by an orchestra of three hundred ebullient balalaika (Fodor’89).

А вот что пишут сами экспатрианты о тех, кто впервые приезжает в Россию:

With a course of basic Russian under their bell and the collective works of Chekhov in their suitcase, they come to this country dreaming of balalaika music round a samovar. [...] they want to be more Russians than the Russians (Moscow Times 30.04.1994).

Из русских сувениров наибольшую известность приобрела кукла-матрешка. Отсюда и нехитрый прием вынесения одного из знакомых русизмов-ксенонимов (тех, что В. Набоков называет «stale Russianisms»: Pnin в заголовок журнальной статьи: Sun, Surf and Matryoshka Dolls (Newsweek 13.01.1992).

Это заголовок небольшого сообщения в американском журнале о российских челноках в Африке. Известно, что основная функция заголовка – привлечь внимание читателя. Автор вводит в этот заголовок, наряду с полионимами sun и surf русскокультурный ксеноним matryoshka, который уже стал банальным символом России.

Включение в текст межкультурного общения внешнекультурной фразеологии (идиоматики). Принципиальная возможность перенесения таких единиц из языка в язык хорошо известна. Результатом многовековых межкультурно-языковых контактов является значительный интернациональный слой подобных единиц, существующий в любом языке. Причём, чем более интернационален язык, тем более представителен этот слой. Выражения типа to cut the Gordian knot; the apple of discord; the prodigal son; the forbidden fruit; appetite comes with eating; after us the deluge; to fight against windmills и сотни других, появившись в своё время в каком-то одном языке, распространились во всех языках народов мира. Существование в языке землян значительной группы интернациональной фразеологии – это часть общего процесса языковой конвергенции. Вместе с тем представленность каждого отдельного языка в слое фразеологизмов-интернационализмов находится в тесной связи с удельным весом соответствующей культуры в мировой культуре вообще и ванглоязычном мире в частности. В современном английском языке пласт иноязычных идиом наиболее полно представлен заимствованиями из (древне)греческого и латинского, современного французского языка, в меньшей степени из итальянского, немецкого и испанского языков. Русских идиоматических выражений в словаре современного английского языка практически нет, за исключением редких единиц, например, фраза, открывающая роман Л. Толстого «Анна Каренина»:

All happy families are alike, wrote Tolstoy, but unhappy ones are unhappy in their own ways (Time 04.06.1990).

В принципе включение в текст иноязычной фразеологической единицы – универсальное явление, и может быть осуществлено на базе любого языка:

«It’s mid-October, still Indian summer, or, as Spaniards call it, el veranillo de San Miguel, the little summer of San Miguel (Traveler July/Aug’96),

...like the French say, «To understand all is to forgive all» (Wolfe).

Любой фразеологизм иноязычного происхождения вплоть до того момента, когда он начиняет осознаваться как составная часть (английского) языка, проходит путь освоения, вводясь в текст, как правило, в виде кальки с параллельным подключением оригинальной идиомы (последнее далеко не обязательно). Введение в текст неосвоенного идиоматического оборота, пословицы, поговорки практикуется с помощью уже знакомого нам параллельного подключения, компонентами которого становятся (1) заимствованный оборот (транслитерированный или трансплантированный), вводный лексический оборот и калька идиоматического выражения. Максимальное число вводимых компонентов, как следует из этого примера, четыре. Этимон, оригинальное идиоматическое выражение (компоненты 2 и 3) появляются далеко не всегда, и уж если используется, то обычно, в транслитерации (3). Зато вводный оборот (компонент 1) и англоязычный вариант кальки (компонент 4) обязательны.

We trust his promises, but,

(1) as they say in Russia [вводный оборот]

(2) доверяй, но проверяй (трансплантация идионима]

(3) (dоveryaj, no proveryaj), [транслитерация идионима]

(4) trust, but verify [калька].

На практике, однако, введение иноязычных неофразеологизмов в текст осуществляется по упрощенной схеме. Так, в приводимых ниже примерах представлен лишь вводный оборот и калька:

As a Russian proverb puts it, «You never value what you have until you lose it» (Time 06.01.1992).

As the saying goes, «If you don’t praise yourself, no one else will» (Moscow Times 03.06.1997).

Иногда в состав комплекса параллельного подключения входит и (как правило, транслитерированный) заимствованный оригинал:

«Blat isn’t really corruption», an actress contended, «it’s just ty mne ya tebe (you for me and me for you). In other words, I’ll scratch your back and you scratch mine!» (Smith, 1476).

Следует признать, что русские идиоматические выражения проходят в настоящее время именно стадию освоения:

[Khrushchev] called Richard Nixon and John Kennedy «a pair of boots» (Time 11.02.1985),

You are asking us to buy a cut in a sack (translation: a pig in a poke)… (Time 25.06.1984).

‘They know… that old workers go for the ‘long ruble’ (the high pay bonuses) (Smith, 1976).

Конкретная реализация способа подачи переносимой из другого языка пословицы или идиоматического оборота может в значительной степени варьироваться:

1 asked him to hurry, and his only reply was to quote the Russian proverb tishe edesh’, dal’she budech’ (he who goes slower fares further) (Ashby).

There is a Russian saying: Pervyj blin komom – ‘The first blin is a lump’ and indeed it almost invariably is (Craig).

Всякое языковое общение, в том числе и межкультурное, включает в себя творческий элемент. В отношении идиоматических единиц это бывает снизано с локализацией уже существующих англоязычных идиом посредством их культурной переориентации. О возможности такого процесса ещё в 1960-е годы писали отечественные лингвисты, приводя в качестве примеров такие трансформации:

take care of the pence and the pounds will take care of themselves → take care of the kopeks and the rubles will take care of themselves (Катцер, Кунин).

Последующее развитие английского языка в качестве мирового подтвердило мнение учёных, и подобные локализованные обороты регулярно используются авторами и на материале других культур, например, индийской, ср.:

Speech is silver but silence is gold (English English) → Speech is one rupee, silence is two (Indian English),

A bird in the hand is worth two in the bush (English English) → A goat in the hand is better than u buffalo in the distance (Indian English) (Е. Тулатова).

Следует отмстить своеобразный приём русификации англоязычных фразеологических единиц посредством подмены ключевых слов этих оборотов соответствующими русскоязычными словами:

1. Pupil independence, however, plays second balalaika to the pressure for marks… (Time 06.06.1980),

2. Or perhaps the owners ... had built a garage to keep up with the Brezhnevs (Newby).

3. Moscow does not have to borrow money to cover the shortfall; it merely rolls the loss over into the next year, robbing Pëtrto pay Pavel. (Newsweek 07.11.1988).

4. [Zhivkov’s program] seemed to be intended, as one Western diplomat in Sofia put it, «to out-Gorbachev Gorbachev.» (Time 15.02.1988).

Стилизация в произведениях В.В. Набокова. Русскокультурная англоязычная литература пока еще не может похвастаться большим количеством писателей, но зато она дала миру гиганта художественной литературы – Владимира Владимировича Набокова, который демонстрирует в своих произведениях виртуозное владение английским языком. Набоков жонглирует словами, рассыпает билингвистические каламбуры, плетет двуязычное кружево повествования, которое в полной мере может оценить лишь двуязычный читатель. В особенности это проявляется в характерном для него юморе. Писатель вводит множество неологизмов, мастерски использует ложных друзей переводчика.

Особенно ярко талант В. Набокова проявляется в его романе «Пнин». Здесь автор использует богатый арсенал средств стилизации ЯМО в жанре художественных произведений. Так, яркой чертой героя является противоречие между его интеллигентной русскоязычной личностью и тем смешным косноязычным профессором, которым он предстает в англоязычных ситуациях. Ломанный английский язык Пнина проходит через все произведение. Пнин нарушает грамматические и лексические нормы английского языка, употребляет русские слова вместо английских или русифицирует английские слова.

«And where possible to leave the baggage?»

Нетрудно видеть, что Пнин, не мудрствуя лукаво, просто заменяет русские слова английскими. Разволновавшись, рассказывая студентам о женах русских писателей, Пнин заявляет:

«...the wife of colossus, colossus Tolstoy liked much better than hint.a stoopid moozishan with a red noz!»

В этом предложении Тимофей Павлович вообще путает в волнении английские и русские слова и от возмущения совсем забывает об английской грамматике.

Или Пнин звонит по телефону и просит позвать ‘Mrs Fire’, хотя в действительности ему нужна ‘Mrs Thayer’. Поняв, что он ошибся, Пнин объясняет, что он «employed by mistake the name of the informer». В данном случае типичная ошибка, вызванная «ложным друга переводчика» словом informer, которое, по сути дела обозначает «доносчик».

В другой раз Пнин приходит в магазин и просит показать ему «a football ball», калькируя русское словосочетание «футбольный мяч» и не отдавая себе отчета в том, что в английском языке это звучит смешно. На занятиях он извиняется перед студентами за свой «negligent toilet,» хотя слово toiletего студенты скорее всего не поймут в русском значении «одежда». В конце книги Пнин заявляет, что его уволили, используя при этом слово shot вместо более правильного в этом случае fired.

Однако В. Набоков намеренно создает в речи своего героя такие «ошибки», которые невозможны в речи обыкновенных россиян, слабо владеющих английским языком. Сдав свои вещи в камеру хранения на вокзале, Пнин хочет получить quittance, хотя в английском языке это слово не равнозначно русскому «квитанция». Расстроенный горестями жизни Пнин заявляет хозяйке дома, что он «is looking ‘for the viscous and sawdust’», имея в виду ‘whisky and soda’. Но, пожалуй, самым удачным билингвистическим каламбуром Набокова в романе Pninследует считать ту «оговорку» профессора, когда он называет Waindell College, в котором он работает, Vandal College, и именно последнее название больше соответствует тому мнению, которое русский профессор составил об этом американском учебном