Экзистенциальная проблематика в прозе Л. Андреева

Патологическое одиночество — вечная и неразрешимая проблема экзистенциализма В повести «Красный смех» Леонид Андреев совмещает фантазию и реальность, резкий гротеск и обыденную действительность В произведении «Красный смех» Л. Андреева и новелле «Превращение» Ф. Кафки используется характерный для экспрессионистов прием, когда противоборство реальных сил перерастает в конфликт, затрагивающий основы мироздания. Но герои Кафки забывают о самоценности бытия. Зато об этом помнят персонажи Андреева — те из них, кто в ужасе войны еще способен мыслить. Но эти мысли вступают в противоречие с хаосом фантасмагоричной реальности. Если в произведении Кафки ирреальным является персонаж, то в повести Андреева, напротив, ирреально все, что окружает героев. Создается ощущение расколотого разума: действительность, поддающаяся осмыслению, распадается на куски. «Нормален» мир вокруг паука и его внутренний мир, его мысли и чувства Масштабы потрясения основ бытия в повести Андреева огромны. «Само небо казалось красным, и можно было подумать, что во вселенной произошла какая-то катастрофа, какая-то странная перемена и исчезновение цветов: исчезли голубой и зеленый и другие привычные и тихие цвета, а солнце загорелось красным бенгальским огнем», ознаменовав воцарение Красного смеха. События, происходящие на войне, абсолютно противоречат здравому смыслу. Рассказчик, теряет ноги во время боя между двумя частями одной армии, ослепленными непонятной яростью. Миром овладевает Красный смех, - смех крови, торжество безумия, ад на земле: «Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был Красный смех. Он в небе, он в солнце, скоро он разольется по всей земле, этот Красный смех!» [4, с. 28]. На первый план выходит экзистенциальная проблема пределов — потеря границ, этических ориентиров, без которых жизнь человечества невозможна. Доктор задает вопрос: «Кто сказал, что нельзя жечь, грабить и убивать?» [4,с. 43]. Исчезает время, люди не понимают различий между жизнью и смертью, ночью и днем: «Ночь наступала незаметно, и не успевали мы увидеть ее и изумиться, откуда она взялась, как уже снова горело над нами солнце... нам чудилось, что это идет все один бесконечный, безначальный день, то темный, то яркий, но одинаково непонятный, одинаково слепой. И никто из нас не боялся смерти, так как никто из нас не понимал, что такое смерть» [4, с. 25]. Одной из ужасающих вещей в этом хаосе является разрозненность людей, патологическое одиночество, невозможность их объединения для борьбы с разрушением мира. Их разделяет неведомая воля, теряется стремление искать поддержки друг у друга, как это обычно бывает. Сплоченность, помогающая противостоять опасностям, являющаяся одной из возможных реализаций инстинкта сохранения любого народа, перестает существовать в мире повести Андреева. Максимум, что могут герои, - это поговорить, поделиться плохими предчувствиями. Персонажи сходят с ума от одинокого противостояния хаосу: «Это пустяки, что много людей и много умов, - у человечества один разум, и он начинает мутиться» [4, 48]. Потеряно все, что может их психологически поддержать. Людям просто некуда идти, и не все хотят возвращаться домой. Одним из героев этой повести является Красный смех. Он появляется в сознании людей, которые чувствуют его все явственней. Красный смех глядит в лицо рассказчику сначала необыкновенной бледностью на лице солдата, которому минуту спустя отрывает голову, и с лица его так и не сходит последняя улыбка. «Оно шло на нас с этих темных, загадочных и чуждых полей; оно поднималось из глухих черных ущелий, где, быть может, еще умирают забытые и затерянные среди камней, оно лилось с этого чуждого, невиданного неба» [4, 32]. Всемирное зло материализуется в виде страшной бесформенной тени, звучит, взрываясь бешено-веселой музыкой или песней, порождая человеческий стон, который «стлался по земле — тонкий, безнадежный, похожий на детский плач или на визг тысячи заброшенных и замерзающих щенят» [4, 39]. В конце его видит рассказчик в окно вагона как лицо с картины Мунка «Крик»: «чрезмерно вытянутое, желтое, как лимон, с открытым черным ртом и неподвижными глазами» [4, 55]. Со всех сторон надвигаясь на людей, он проникает в них, лишая разума и человеческого обличья: «иные в таком чудовищном уродстве, как будто из ада вернулись они» [4, 44]. С войны безумие и жестокость проникают в город, окружают дом рассказчика со всех сторон, замыкая круг. В конце Красный смех воплощается в образах ребенка и призрачного войска. Это не первый случай, когда хаос предстает перед читателем Андреева в теле ребенка («Жизнь Василия Фивейского»). Авторские образы в этих случаях призваны усилить воздействие на читателя, соединяя самое светлое, что может быть в сознании человека, с самым ужасным. Как и принято в экзистенциализме, Леонид Андреев отказывается делить реальность на объективное и субъективное, объединяя эти понятия в иррациональную реальность. В произведениях Кафки реальность только поначалу кажется реальной, с каждой строчкой меняя свою сущность на ирреальную. Но они оба мучительно размышляли над «проклятыми» вопросами бытия, составляющими фундамент экзистенциализма.