Язык литературно-художественных

ПРОИЗВЕДЕНИЙ

1. Функции языка.

2. Язык разговорный, литературный, поэтический.

3. Роль языка в художественной литературе.

4. Отдельные лексические пласты языка в составе литературного произведения.

5. Многозначность слова. Прямые и переносные значения слов.

6. Виды тропов и их роль в художественном произведении.

7. Понятие о символе. Роль символа в художественном произведении.

8. Фигуры поэтической речи. Их роль в произведении.

9. Звуковая организация поэтической речи.

Список литературы

1) Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: энциклопедический словарь терминов. – М., 2003

2) Виноградов В.В. О языке художественной литературы. – М., 1969.

3) Винокур Г.О. О языке художественной литературы. – М., 1991.

4) Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя. – Л., 1974.

5) Маршак С.Я. Воспитание словом. – М., 1961.

6) Основы литературоведения: учеб. пособие под общ. ред. В.П. Мещерякова. – М., 2003.

7) Тодоров Цв. Теории символа / пер. с фр. – М., 1998.

8) Федотов О.И. Введение в литературоведение. – М., 1998.

Еще древние ученые были убеждены в том, что существует связь между человеческим обществом и языком. «Из всех живых существ только человек одарен речью»[97], – писал Аристотель. И Аристотель, и его последователи ясно понимали, что язык присущ общественному человеку, а не просто индивиду, поскольку основное предназначение языка – служить средством общения между людьми. Другая функция языка заключается в том, что он является средством человеческого мышления. Сам язык существует и развивается только потому, что одновременно выполняет обе эти функции: коммуникативную и мыслительную.

Слова человеческого языка тем и отличаются, что они имеют значение и для того, кто говорит, и для того, кто слушает. Слова – это не просто набор звуков: все они вызывают в нашем сознании представление о том, что за ними стоит – общечеловеческое знание об окружающем нас мире, обществе, нас самих. «Слова – образы; – утверждал Ф. Вольтер, – словарь – это вселенная в алфавитном порядке. Собственно говоря, словарь есть книга в самом широком значении слова. Все другие книги содержатся в ней: суть лишь в том, чтобы извлекать их из нее». Из данного высказывания можно сделать вывод о том, что запас слов есть запас представлений человека о действительности, богатый запас слов является следствием богатства знаний человека о жизни. Не случайно литературоведы определили, что словарный запас у величайшего драматурга В. Шекспира составлял 15000 единиц.

Различают три разновидности языка: разговорный, литературный и поэтический.

Разговорный язык имеет преимущественно устную форму, проявляется лишь в определенных условиях, при неофициальности отношений между говорящими, его нельзя точно и всесторонне фиксировать на письме. Разговорный язык отличается от литературного прежде всего синтаксисом (Через улицу переходит / это ваш учитель? С чем пирожки? – Мясо / рис / горячие...), у него своеобразные орфоэпические закономерности [щас], свой набор морфологических единиц (например, не употребляются причастия и деепричастия, их роль выполняют другие единицы) и специфическая лексика (см. Толковые словари).

Литературный язык – язык официально-деловых документов, школьного и вузовского обучения, науки, публицистики, художественной литературы, всех проявлений культуры, выражающихся в словесной форме. Основными признаками национального литературного языка являются его тенденции к всенародности или общенародности и нормативность. Понятие нормы – центральное в определении национального литературного языка. На основе объединения диалектов, под регулирующим влиянием национального письменного литературного языка формируется общая литературная форма национальной речи.

Возникновение и становление русского литературного языка связано с именем А.С. Пушкина. Его гениальность состояла в том, что он сумел овладеть всей стихией действующего языка, выбрать из нее все живое и вошедшее в речь и соединить это в органическое целое. В пестрой языковой стихии он ориентировался на употребляемость слов и выражений, их необходимость, их свойственность русскому языку, их образность и емкость. Пушкин называл язык стихией, данной нам для сообщения мыслей. В этой стихии соединялось несколько потоков: литературная традиция XVIII века, речь культурного общества, городское просторечие, деревенско-фольклорная простонародность. Язык Пушкина, гармонически соединивший все названные начала, утвердился в качестве нормы и образца русского всенародного литературного языка.

По утверждению В.В. Виноградова, к 30-40-м годам XIX века определились нормы русского национального литературного языка и наметились пути дальнейшего развития языка русской художественной литературы.

Поэтический язык – язык художественных произведений, в котором наряду с литературным языком используются элементы языка разговорного. По мнению В.В. Кожинова, «речь художественного произведения есть прежде всего особенное искусство, и это определяет всю систему ее свойств. Так, например, наиболее существенно не то, что художественная речь имеет «экспрессивный» и «индивидуальный» характер, но то, что эти свойства творчески созданы художником с определенной целью.

Художественная речь – и стихотворная, и прозаическая – это действительно уже нечто иное, чем просто человеческая речь, ибо в «естественной» речи нет и не может быть такого симметричного, чеканного, завершенного построения. Эта художественная речь отличается от речи так же, как, например, продуманные, выверенные, ритмичные жесты актеров отличаются от обычных человеческих движений. Что же касается стихотворной речи, то она отличается от обычной речи не меньше, чем движение танцора от естественной походки. Это и значит, что художественная речь ни в коем случае не может быть приравнена к другим видам речи, как танец никогда не может быть приравнен к шагу или бегу»[98].

Из вышесказанного мы можем сделать вывод о том, что язык в литературных произведениях является средством создания художественных образов.

Язык художественных произведений имеет свои жанрово-родовые особенности. В.Г. Белинский, например, писал: «... слог в самом деле не один... драматический язык, выражая потрясенное состояние души, разнится от простого разговорного языка, равно как драматический язык необходимо разнится от языка проповеди. Не говорим уже о различии стихотворного языка от прозаического»[99].

Лирический род литературы, отличаясь экспрессивностью, требует преимущественно эмоционального слова. Поэтому поэты, создавая произведения, чаще обращаются к тропам, фигурам поэтической речи и к особым лексическим пластам языка. По своему лексическому составу отличаются и жанры лирики: например, для оды необходима высокая, торжественная лексика, для романса больше подходит интимная.

Драматический род литературы, по словам Белинского, требует действенного слова: «...главное в драме – отсутствие длинных рассказов и чтоб каждое слово высказывалось в действии»[100]. В продолжение мыслей Белинского Волькенштейн утверждает: «Слово в драме есть поэтически преображенное действенное слово, либо действенное по преимуществу, либо риторическое. ...Глубокомыслие драматического героя требует особого истолкования. Для героя драмы мысль – орудие борьбы, средство достижения своей цели. Язык драмы – язык желания; в этом его сила, его правда; в этом его ложь. Нельзя верить на слово ни одному драматическому герою; надо проверить, отчего и, главное, для чего он говорит, проверить обстоятельства, в которых он действует, его отношения с партнерами – прежде всего его единое действие.

Тем не менее, в двух случаях афоризмы и рассуждения драматического персонажа не только слово-действие, но и слово-мысль, теоретическое утверждение автора; во-первых, в тех пьесах, где действующим лицом является некий проповедник, чье единое действие есть именно искание и утверждение объективной, с точки зрения автора, истины. Таковы, например, Чацкий, Аким («Власть тьмы»)... Здесь голос героя и голос автора сливаются. Во-вторых, это отдельные восклицания и изречения обычно какого-нибудь лица, менее других замешанного в драматическую борьбу, в момент остановки или окончания действия. Например, слова Горацио над трупом Гамлета: «Вот сердце благородное угасло!»[101].

Общее требование к слову в драматическом произведении – действенность – осуществляется по-разному в каждом из его жанров: в трагедии речь высокая, в мелодраме – эмоциональная.

В произведениях эпического рода литературы язык, как правило, имеет повествовательный характер. Особенности языка эпических произведений можно показать на примере жанра романа. Вот как об этом сказал М.М. Бахтин: «Роман – это художественно организованное социальное разноречие, иногда разноязычие, и индивидуальная разноголосица. Внутренняя расслоенность единого национального языка на социальные диалекты, групповые манеры, профессиональные жаргоны, жанровые языки, языки поколений и возрастов, языки направлений, языки авторитетов, языки кружков и мимолетных мод, языки социально-политических дней и даже часов (у каждого дня свой лозунг, свой словарь, свои акценты), – эта внутренняя расслоенность каждого языка в каждый данный момент его исторического существования – необходимая предпосылка романного жанра: социальным разноречием и вырастающей на его почве индивидуальной разноголосицей роман оркеструет все свои темы, весь свой изображаемый и выражаемый предметно-смысловой мир. Авторская речь, речи рассказчиков, вставные жанры, речи героев – это только те основные композиционные единства, с помощью которых разноречие вводится в роман; каждое из них допускает многообразие социальных голосов и разнообразие связей и соотношений между ними...»[102].

В произведениях эпического рода литературы чаще всего мы имеем дело с речью автора и речью персонажей, иногда встречается и сказ.

Авторская речь представляет собой активное начало в произведении, поскольку определяет основной тон и дает оценку персонажам и событиям. Она является той цементирующей силой в языковой структуре произведения, которая придает ему определенное словесное единство, подчиняя себе языковые особенности каждого из персонажей. По справедливому мнению Г.О. Винокура, «... литературная личность писателя может выступать в разных формах в разных его произведениях в зависимости от условий жанровых, тематических и многих других. В конце концов, образ автора определяется всей сложной совокупностью явлений, создающих ту или иную литературную обстановку, т.е. его литературной школой, его эстетическими воззрениями и т.д. Громадное значение здесь принадлежит той общей эстетике языка, которой характеризуется творческий метод автора, т.е. тому, например, относится ли он к слову, как к чистому знаку мысли (Пушкин), или же слово у автора «музыкальное» (Фет), «изобразительное» (Гоголь), «орнаментальное» (Лесков) и т.д.»[103]. Из этого высказывания следует, что для каждого крупного писателя характерно создание настолько своеобразной авторской речи, что читателю нетрудно догадаться, кем написано произведение. Трудно спутать Толстого с Чеховым, Достоевского с Тургеневым. Строй авторской речи очень важен, поскольку от него в большой мере зависит сила художественного впечатления от произведения. В художественной литературе повествование ведется так, что мы как бы чувствуем самого рассказывающего человека, с его индивидуальной речью, отношением к событиям.

Иногда в целях непосредственного выражения авторского отношения к изображаемому писатели сами как рассказчики выступают в качестве действующих лиц. Так, М.Ю. Лермонтов представляет себя очевидцем некоторых событий в «Герое нашего времени». Из мордовской литературы можно привести в пример рассказ М. Моторкина «Юртонь кирдиця» («Хозяин»).

Авторская речь сказывается и в речи действующих лиц, без этого мы бы не могли понять отношение автора к изображаемым героям. Отношение писателя к тому или иному персонажу подчас передается им путем взаимодействия голоса автора с голосом действующего лица. Приведем отрывок из романа А. Доронина «Баягань сулейть» («Тени колоколов»): «Ох, авакай-тирякай, кодат ансяк уцяскат а эрсить те пежетев моданть лангсо, - кувсезевсь атясь. Ацынзе варяв суманензэ видьстэ мода лангс, озась ды мерсь: - Тонгак, церкам, пильгеть оймсевтить. - Зепстэнзэ таргась кши печть, синдизе кавтов, вейке пельксэнть венстизе Никитанень. - Сестэ эна монь марто адя, ськамот емат. Ков Нишкесь ветясамизь, се тарканть миненек алтасы...» («Ох, матушка, каких только судеб нет на этой грешной земле, - вздохнул дед. Постелил прямо на землю дырявый зипун, сел и сказал: - И ты, сын мой, дай отдохнуть ногам. - Из кармана вынул кусок хлеба, разломил пополам, одну часть протянул Никите. - В таком случае пойдем со мной, один пропадешь. Куда Господь приведет, то место нам пообещает...»)[104]. Мы видим, как в приведенном примере непосредственно переходят друг в друга авторская речь и речь персонажа. Этот прием усиливает симпатии читателей к герою.

Иногда с целью создания нужного угла зрения на изображаемые в произведении события писателем вводится образ рассказчика. В литературоведении такое явление называют сказом. Вот как об этом пишет В.В. Виноградов в работе «Проблема образа автора в художественной литературе»: «Образ автора – это не простой субъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре художественного произведения. Это концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого. В формах сказа образ автора обычно не совпадает с рассказчиком. Сказ – это не только один из важнейших видов развития новеллы, рассказа и повести, но и мощный источник обогащения языка художественной литературы. Сказ как форма литературно-художественного повествования, широко применяемая в русской реалистической литературе XIX века, прикреплен к «рассказчику-посреднику» между автором и миром литературной деятельности. Образ рассказчика в сказе накладывает отпечаток своей экспрессии, своего стиля и на формы изображения персонажей. Рассказчик – речевое порождение автора, и образ рассказчика в сказе – это форма литературного артистизма автора. Образ автора усматривается в нем как образ актера в творимом им сценическом образе. Соотношение между образом рассказчика и образом автора динамично даже в пределах одной сказовой композиции, это величина переменная»[105].

Можно привести много произведений из русской литературы, которым присуща сказовая форма: «Повести Белкина» А.С. Пушкина (Иван Петрович Белкин), «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя (Рудый Панько) и др.

Особенности языка действующих лиц глубоко и тонко охарактеризовал М.М. Бахтин в книге «Эстетика словесного творчества» (М., 1979): «Слово говорящего человека в романе не просто передается и воспроизводится, а именно словом же художественно изображается:

Он (Ленский) пел любовь, любви послушный,

И песнь его была ясна,

Как мысли девы простодушной,

Как сон младенца, как луна...

Язык действующих лиц в литературном произведении является средством типизации и индивидуализации характеров. Язык любого человека характеризует особенности его жизненного опыта, культуры, склада ума, психологии. Это всегда имеют в виду писатели, создавая произведения художественной литературы, наделяя каждого персонажа своей индивидуальной речью.

Индивидуализация языка персонажей осуществима лишь на основе тщательного изучения писателем языка в самых разнообразных его проявлениях; путем введения в речь характерных признаков живой речи, путем включения в речь персонажа характерных именно для него особенностей, тех или иных излюбленных им словечек, манеры построения фразы, слов, характерных для его профессии, местности, в которой он находится, и т.д. Тщательно собирая и изучая разнообразный языковой материал, писатель вслед за тем подвергает его той же обобщающей обработке, которая вообще является необходимым условием образного отражения жизни, отбирает в нем характерное. Индивидуальные формы речи персонажей являются не чем иным, как выражением известных обобщений писателя по поводу определенного типа людей и характеризующей их языковой культуры.

Приведем отрывок из произведения И.С. Тургенева «Записки охотника» («Льгов»), проследим за речью одного из героев – Сучка:

- Что ж, ты и у ней был поваром?

- Сперва точно был поваром, а то и в кофишенки попал.

- Во что?

- В кофишенки.

- Это что за должность такая?

- А не знаю, батюшка. При буфете состоял и Антоном назывался, а не Кузьмой. Так барыня приказать изволила.

- Твое настоящее имя Кузьма?

- Кузьма.

- И ты все время был кофишенком?

- Нет, не все время: был и ахтером.

- Неужели?

- Как же, был... на кеятре играл. Барыня наша кеятр у себя завела.

- Какие же ты роли занимал?

- Чего изволите-с?

- Что ты делал на театре?

- А вы не знаете? Вот меня возьмут и нарядят; я так и хожу наряженный, или стою, или сижу, как там придется. Говорят: вот что говори, - я и говорю. Раз слепого представлял... Под каждую веку мне по горошине положили... Как же![106].

Пользуясь такими словами, как кофишенки (прав. кофешенк – придворный чин смотрителя за кофе, чаем и т.д.), ахтер, кеятр, Тургенев показывает нам, что мужику не ясен смысл этих слов, что крайне узкая житейская практика дворового человека, лень и безразличие ко всему не позволяют ему понимать действительность как результат многовековых сознательных действий воли и разума. Этот пример очень показателен: с одной стороны, эти слова использованы для характеристики персонажа, типизируют его речь, а с другой стороны, – индивидуализируют. Приведенный пример показывает, что писатель в художественных целях вправе использовать для характеристики персонажа любое неправильное слово или выражение, но он обязан использовать эти слова так, чтобы они не засоряли литературный язык.

Следует, однако, отметить, что индивидуализация речи действующих лиц создается не всегда заметными для читателя средствами: тут играют роль синтаксический строй речи, ее словарный состав, интонация и само содержание. Примеры можно привести из «Мертвых душ» Н.В. Гоголя. Сентиментальность Манилова, приторность в обращении проявляются прежде всего в его речи: «Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день, именины сердца. ... Другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы, в некотором роде, можно было поговорить о любезности, о хорошем обращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое..».

Речь Собакевича совершенно иного порядка: в ней проявляются грубость и человеконенавистничество:

«Чичиков ... продолжал:

- Конечно, всякий человек не без слабостей, но зато губернатор какой превосходный человек!

- Губернатор превосходный человек?

- Да, не правда ли?

- Первый разбойник в мире!

- Как, губернатор разбойник? – сказал Чичиков и совершенно не мог понять, как губернатор мог попасть в разбойники. – Признаюсь, этого я бы никак не подумал, – продолжал он. – Но позвольте, однако же, заметить: поступки его совершенно не такие, напротив, скорее даже мягкости в нем много. – Тут он привел в доказательство даже кошельки, вышитые его собственными руками, и отозвался с похвалою об ласковом выражении лица его..

- И лицо разбойничье! – сказал Собакевич. – Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу – зарежет, за копейку зарежет! Он да еще вице-губернатор – это Гога и Магога!

«Нет, он с ними не в ладах, – подумал про себя Чичиков. – А вот заговорю я с ним о полицмейстере: он, кажется, друг его».

- Впрочем, что до меня, – сказал он, – мне, признаюсь, более всех нравится полицмейстер. Какой-то этакой характер прямой, открытый; в лице видно что-то простосердечное.

- Мошенник! – сказал Собакевич очень хладнокровно, – продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: все это мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья»[107].

Речь Чичикова раскрывает его изворотливость. К Манилову он обращается в таком же высокопарно-сентиментальном тоне: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения», «Приятный разговор лучше всякого блюда». В разговоре же с Коробочкой совершенно иной тон, другая лексика: «Помилуйте, матушка... эх, какие вы! Срам, срам, матушка! просто срам!». «Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете!» «... да пропади и околей со всей вашей деревней!..»[108].

Для образного воспроизведения действительности писатели используют особые лексические пласты языка: архаизмы, неологизмы, диалектные слова, вульгаризмы, варваризмы, просторечную лексику, арго.

Архаизмы – это устаревшие слова, вышедшие из употребления или не имеющие уже сколько-нибудь широкого распространения в живой разговорной речи слова и выражения. Они употребляются главным образом в произведениях, рисующих далекое прошлое, и способствуют созданию соответствующего исторического колорита. Приведем пример из романа В.Я. Шишкова «Емельян Пугачев»:

«Граф Роман Воронцов ... все время нашептывал царю:

- Ваше величество, вам надлежит проявить некий акт монаршей милости, дабы обратить на себя взоры подданных и прилепить сердца их к своей особе... Особливо же, государь, надлежит вам вспомнить о мужиках. Подлый народ также должен благословлять священное имя вашего величества. Объявите, государь, таковую милость, коя коснулась бы всех людишек мелких. Таковой высочайшей милостью могло бы быть уменьшение цены на соль. Правда, оная мера отчасти подорвет доходы государственные, но сие поправимо: с течением времени, когда ваше имя в народе довольно укрепится как имя благодетеля, можно цену на соль паки с постепенностью накинуть»[109].

Много архаизмов использовал Я.Я. Кулдуркаев в поэме «Эрьмезь», повествующей о жизни эрзянского народа в XIII веке:

- Монень эряви цеканзюрыне,	Мне нужен кочедык,
Кона сонсь машты карень артнеме,	Который умеет сам лапти плести,
Ансяк алтык тень, сеске нолдатан.	Только пообещай мне, сразу отпущу.
- Вай, мезе, вежнем, тонеть эряви!	Ой, что тебе, маленький, нужно!
Эстеньгак монень се а понгони,	Мне и самой это не попадает,
Ды тонеть, церам, нать, сави евтамс,	Но тебе, сынок, придется сказать,
Озак икелень, саик петькеленть	Сядь передо мной, возьми пест
Ды порксак тувонть эчке петькельсэнть.[110]	И колоти свинью толстым пестом.

Значение выделенных слов: кочедык, лапти, маленький, пест.

Неологизмами называются новые, ранее не существовавшие в языке слова. Неологизмы становятся особым художественным средством только в том случае, если созданы самими писателями, например: «Я планов наших люблю громадье» (В. Маяковский) или «Неяквасоло минек чокшнесь, /Ды седеяк васоло весь» («Ещё далек наш вечер, и ещё дальше ночь») (Д. Надькин). (Слово «неяк» имеет значение «еще»).

Диалектные слова – (от греч. dialektos – говор, наречие) слова, употребляемые жителями отдельных областей. Преимущественно они употребляются в речи действующих лиц для их характеристики, однако встречаются и в описаниях. Вот как начинается роман М.А. Шолохова «Тихий Дон»:

«Мелеховский двор - на самом краю хутора. Воротца его скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск межзамшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше - перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона»[111].

Диалектные слова имеют место и в романе В. Коломасова «Лавгинов»:

«Паро, – шнызе Яхим. – Те тонь кудось, шабра, мазылгавты ней аволь ансяк минек куринканть, но мик, паряк, весе Найманонть». («Хорош, – похвалил Яхим. – Этот твой дом, сосед, украшает теперь не только нашу улицу, но, пожалуй, все Найманы»)[112].

Вульгаризмы – вульгарные (пошлые, грубые, непристойные) слова или выражения, употребляемые в речи действующих лиц для их характеристики. Так, речь Собакевича в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя пересыпана словами: дурак, мошенник, собака, первейший хапуга. Или: главный герой романа В. Коломасова «Лавгинов» в порыве гнева говорит своей новоявленной жене:

- Те весе тонь кувалт, ведьма, понгинь мон истямо зыянс, – ациргали Яхим. – Кабу а тон, мон бу нейгак ломанькс эрявлинь. Ды еще се сыре идемевсесь, тонь дядюшкась... («Это все из-за тебя, ведьма, попал я в такую беду, – злится Яхим. – Если бы не ты, до сих пор жил бы по-человечески. Да еще тот старый черт, твой дядюшка...»)[113].

Варваризмы – это слова и обороты речи иностранного происхождения, которые или еще не вошли в качестве равноправных лексических ресурсов в национальный язык писателя, или не могут войти.

Варваризмы употребляются в том случае, если данному явлению нет названия в своем языке. Они чаще всего служат средством характеристики героев:

«Ну, сазорка, – мерсь Яхим казнетнень максомсто, – ней тонеть пандя якамс эрзянь покайсэ. Вана теть платия. Хоть сон аволь питнейтнень эйстэ, но ялатеке пек седе культурной, чемтонь эльцере марто викшнезь покаесь. Вобчем, миненек тонь марто шка уш ней улемс седе культурнойкс». («Ну, сестричка, – сказал Яхим, вручая подарки, – хватит теперь тебе ходить в мордовской рубахе. Вот тебе платье. Оно хоть не из дорогих, но все равно культурнее, чем твоя вышитая рубаха»). В данном отрывке русскоязычные слова употреблены автором с целью юмористического изображения персонажа.

Просторечная лексика – слова и грамматические формы массовой разговорной речи, используемые в литературном языке как стилистическое средство для придания речи шутливого, пренебрежительного, иронического, грубоватого и т.п. оттенка. Например, простоватый (парень), простак. Или: «Весе те нулготьксэсь, дугинем, появась сонзэ тонь марто явомадонть мейле» («Все это отвратительное, родимая, появилось после вашего с ним развода»)[114].

Арго – (фр. argot) диалект определенной социальной группы (первоначально – воровской язык), создаваемый с целью языкового обособления. Характеризуется специальной (узкопрофессиональной) или своеобразно освоенной общеупотребительной лексикой. В качестве примера можно привести отрывок из произведения А. Солженицына «В круге первом»: «Хотелось и думать об этом жизненном изломе. Что успел он за трехлетнюю шарашечную передышку? Достаточно ли он закалил свой характер перед новым швырком в лагерный провал?»[115].

Слово в языке может иметь не одно, а несколько значений. Приведем первые строчки стихотворения М. Цветаевой «Поэт»:

Поэт – издалека заводит речь.

Поэта – далеко заводит речь.

Несмотря на то, что в каждой строчке почти одни и те же слова, смысл они передают разный. Происходит это главным образом из-за различия значений глагола заводить (в первом случае – начинать, в другом – ведя, направить куда-нибудь очень далеко, не туда, куда надо).

Значения слова бывают прямые и переносные. Отличительный признак прямого значения – конкретность, реальность. Переносное значение слов связано, как правило, с обозначением абстрактных понятий. Разность значений слова проявляется в его сочетаемости. Если значение конкретно, вещно, то и от смысла единиц, сочетающихся с данным словом, требуется вещность: золотое кольцо. Это же слово в переносном значении сочетается со словами, имеющими абстрактный смысл: золотое сердце, золотая осень.

Многозначность слова отличается от омонимии тем, что разные значения одного слова сохраняют некоторую общность.

Слово или оборот речи в переносном, иносказательном смысле называется тропом. Используя тропы, писатель добивается большей жизненности, красочности изображения. Простейшим видом тропа является сравнение. Сравнение – это вид тропа, в котором одно явление или понятие проясняется путем сопоставления его с другим явлением. Сравнения образуются по-разному: 1) при помощи разных союзов и связок: как, словно, будто, как бы, что и т.д.; 2) путем творительного падежа, в котором ставится поясняющее слово («Соловьем залетным юность пролетела, волной в непогоду радость прошумела...» А.В. Кольцов); 3) при помощи отрицания («Не ветер бушует над бором...» Н.А. Некрасов); 4) с помощью сравнительной степени прилагательных («Тяжелее горы, слаще меда» – «сон»).

Святая ночь на небосклон взошла,

И день отрадный, день любезный,

Как золотой покров, она свила,

Покров, накинутый над бездной.

(Ф.И.Тютчев)

Кинь бу аволь васто, ульцява молемстэ, «зрасти» уш ней а мери, ваныяк кежейстэ, прок велень бука, кона кадовсь стадасто – («Кого бы ни встретил, идя по улице, «здравствуйте» уж не говорит, смотрит зло, словно бык, отставший от стада»)[116].

В мордовской литературе имеет место и другой способ образования сравнений. Например, они могут создаваться при помощи глагола будущего времени второго лица единственного числа «мерят» («скажешь»): Истя серьгедсь, мерят, пурьгине зэрькадсь – («Так закричал, скажешь, гром грянул»).

Метафора(в переводе с греческого означает «перенос») – вид тропа, в котором отдельные слова или выражения сближаются по сходству их значений или по контрасту.

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута - и стихи свободно потекут.

(А.С. Пушкин)

Те толось пицесь мастерэнть, кармавтсь:

Перть пельксэнть ды ломаненть вейке юрост.

Вант, грацтнеяк эйкакшост туртов лавсть

Поволесть лей чирева калень курос.

(Этот огонь обжигал мастера, повелевал:

У природы и человека одна основа.

Смотри, и грачи для своих детей колыбели

Развесили на ивах вдоль реки).

(Д.Т. Надькин)

Эпитет – это художественное определение, отмечающее существенную черту в изображаемом явлении.

В дни безграничных увлечений,

В дни необузданных страстей

Со мною жил превратный гений,

Наперсник юности моей.

(Е.А. Баратынский)

Эпитеты довольно часто используются и в прозаической речи: «Атясь мольсь апак капша, ваннось певтеме розь паксянть лангс, кона те шкастонть зэхельстэ лымбась чевте варминеденть» – («Дед шел неторопливо, смотрел на бескрайнее ржаное поле, которое в это время тихонько волновалось от мягкого ветра»)[117]. Различают эпитеты метафорические, когда на определяемый предмет переносят с другого предмета новое, дополнительное качество:

Минувших дней очарованье,

Зачем опять воскресло ты?

Кто разбудил воспоминанье

И замолчавшие мечты?

(В.А. Жуковский)

и постоянные, пришедшие из фольклорных произведений: добрый молодец, красна девица и др.

Распространенным тропом является также метонимия, в переводе с греческого обозначающая «переименование». Метонимия – вид тропа, в котором слова сближаются по смежности обозначаемых ими понятий; другими словами, это замена названия одного предмета или явления названием другого. Метонимиями часто пользуются говорящие в обыденной речи: «Съел целую тарелку», «Принес Есенина» и другие. Употребляются метонимии и в художественных произведениях:

Ты вел мечи на пир обильный;

Все пало с шумом пред тобой...

(А.С. Пушкин)

Таргавсть пичеть Вытянулись сосны

Виде струнакс, Прямой струной,

Кайсить кечеть Разливают ковши

Штюрьбанть ваканс. В чашки уху.

(А. Мартынов)

У Кайсына Кулиева есть стихотворение «Руки», представляющее собой развернутую метонимию. Дела людей, добрые и злые, поэт изображает как дела их рук.

Синекдоха – вид метонимии, состоящий в перенесении значения с одного предмета на другой по признаку количественного между ними отношения (часть употребляется в значении целого или целое в значении части):

А в двери –

бушлаты,

шинели,

тулупы.

(В.Маяковский)

Ойметь саласызь чамат, кедть ды рунгт –

Оймсицянь ды чиицянь, ды ливтицянь,

Пейдиця, ниреждиця турват, кургт –

Рузавань, индианкань, боливийкань...

(Украдут твое сердце лица, руки и фигуры -

Отдыхающих, бегущих и летящих,

Улыбающиеся, плачущие губы, рты –

Русских, индианок, боливиек...)

(Д. Надькин)

Гипербола – чрезмерное преувеличение тех или иных свойств изображаемого предмета или явления. Средствами гиперболы автор усиливает нужное впечатление или подчеркивает, что он прославляет, а что высмеивает.

Но мон апак лотксе чиян: Эзть чачо монь онкстиця вийтне, Весементь эсь ким лангсто шлян, Сюконить монень весе виртне. (А. Мартынов)

Но я бегу без устали: Не родились еще способные измерить мою силу, Все на своем пути смываю, Кланяются мне все леса.

Литота – троп, противоположный гиперболе, – художественное преуменьшение величины, силы, значения изображаемого предмета или явления («Мужичок с ноготок»).

Аллегория – конкретное изображение предмета или явления действительности, заменяющее абстрактное понятие или мысль. Аллегория чаще всего встречается в баснях, загадках: «Черная корова весь мир поборола» (ночь) или:

Сбежали! –

Зерна обругал Мешок.

Тут речь Мешка оборвала Завязка:

- Ты всех бранишь, Мешок,

Но ты не прав.

Не виноват ни груз, ни путь, ни тряска,

Глянь: сам дыряв.

(И. Шумилкин)

Ирония – осмеяние, содержащее в себе оценку того, что осмеивается; одна из форм отрицания:

В пример всегда всем ставилось Яйцо:

Оно, мол, образцово на лицо,

Ни трещинок на нем,

Ни пятен нет!

Но, как-то, посмотрев яйцо на свет,

Увидели: оно

Внутри черно,

Как будто копотью печной полно.

Под скорлупой

Изъян был у Яйца:

Внутри гнильца,

А как бело с лица!

(И. Шумилкин)

Злая или горькая ирония называется сарказмом.

Перифраз или перифраза (по определению А.А. Потебни – «речь околицей») – троп, в котором название предмета, человека или явления заменяется указанием на его признаки, усиливающие, как правило, изобразительность речи.

Приветствую тебя, пустынный уголок,

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,

Где льется дней моих невидимый поток

На лоне счастья и забвенья.

Или:

Он в том покое поселился,

Где деревенский старожил

Лет сорок с ключницей бранился,

В окно смотрел и мух давил.

(А.С. Пушкин).

Иногда перифразы употребляются в произведениях и в целях юмористического изображения действительности: «Зяро питнезэ кавто потьсэ скалонть? – кевкстни церась». («Сколько стоит корова с двумя сосками? – спросил мужчина»)[118].

Эвфемизм (с греч. – скажу вежливо, хорошо) – выражение или слово, вводимое взамен другого, более грубого, вульгарного.

Иная брань, конечно, неприличность.

Нельзя писать: такой-то де старик