Текст № 10. Шаляпин в гостях у Горького

Я сидел в полутемной комнате, погруженный в чтение какой-то статьи, и не слышал звонка в передней. Подняв глаза, я увидел огром­ную фигуру в распахнутой медвежьей шубе и бобровой шапке. Это был Шаляпин. До этого я его видел только на страницах журналов.

Он спросил хрипловатым голосом, дома ли Алексей, потом по­дошел ко мне и бесцеремонно взглянул в мою книгу.

— Филолог? Энтузиаст? По вихрам вижу, — сказал он мне, и я не нашелся, что ему ответить.

Величественным шагом Шаляпин направился в библиотеку. Он шел, как идут на сцене знатные бояре, окруженные челядью. Ничто не нарушало спокойствия на его лице. Вдруг откуда-то выскочила, оглушительно лая, Буська, коричневый бульдог, любимица всей се­мьи. Она пришла в ярость от запаха медвежьей шкуры: ее янтарные глаза вспыхнули искрой собачей ненависти, упругие ляжки напряг­лись перед прыжком.

— Ах вот ты как! — прогудел Шаляпин. Через мгновение он уже был на четвереньках и мелкими шагами приближался к Буськи. Поля его шубы волочились по паркету, и в этот момент он был очень по­хож на только что вылезшего из берлоги медведя — даже рявкнул пару раз. Что сделалось с несчастной собакой! От неожиданности она спряталась под диван! Шаляпин встал и продолжил свое величе­ственной шествие к дверям библиотеки, где стоял Горький и давился от смеха.

В эти дни Шаляпин часто бывал в кронверкской Квартире, так как тот зимний сезон он играл в театре Народного дома, там же на Крон­веркском. После спектакля он часто заезжал к Горькому на ужин, и я привык видеть его больше в домашней обстановке, чем на сцене. Я до сих пор ясно вижу, как он сидит за столом, поглощая закуски и салаты. Он что-то оживленно рассказывает, а сам тянется к соусни­ку, торжественно развернув ребром ладонь. И все знают, что он только что пел Олоферна. Даже глаза у него сужены по-восточному. Иногда он бессознательно подносит руку к несуществующей завитой бороде, а сам рассказывает про Нижегородскую ярмарку, или хвалит какое-то испанское вино, или передает последний театральный анек­дот. ( Вс. Рождественский)

Текст №11. Вдохновение

Чайковский проснулся рано и не двигался несколько минут, при­слушиваясь к перезвону жаворонков. Он знал, что в лесу лежат роси­стые тени. На соседней сосне куковала кукушка. Он встал и подошел к окну. Дом стоял на пригорке. Там, внизу, лежало среди зарослей озеро. Это было любимое место композитора — оно называлось Рудым Яром.

Сама дорога к Яру вызывала у Чайковского волнение. Бывало, проснется он зимой в Риме и начинается шаг за шагом вспоминать этот путь: сначала по просеке, где растет иван-чай, потом по грибно­му мелколесью, потом через мост и вверх в бор.

Он вспоминал эту дорогу, и у него чаще забилось сердце. Рудый Яр казался ему наилучшим выражением русской природы. Он знал, что сегодня, когда он там побывает, давно движущая тема о необык­новенной силе русской природе хлынет потоками звуков.

Так и случилось. Когда он стоял на обрыве Яра, роса блестела так ярко, что он невольно прищурил глаза. Но больше всего в этот день Чайковского поразил свет. Он лился с неба прямыми потока­ми, и вершины леса казались особенно выпуклыми и кудрявыми. На опушку падали косые лучи, и стволы сосен были того золотис­того оттенка, какой имеет дощечка, освещенная сзади свечой. А сами сосновые стволы отбрасывали тот же золотисто-розоватый оттенок на траву. Заросли ив и ольхи над озером были освещены снизу голубоватым отблеском воды. Знакомый край был обласкан светом.

Чайковский почувствовал, что вот-вот что-то должно случиться. Он испытывал это состояние и раньше. Он знал, что его нельзя было терять, и быстро пошел назад к дому.

Дома он приказал никого к себе не пускать, прошел в маленький зал, запер дверь и сел к роялю. Он играл, добиваясь ясности мело­дии, чтобы она была понятна и мила и Фене, и старому Василию, ворчливому леснику из соседней усадьбы.

Он играл и не знал, что Феня принесла ему земляники. Она сиде­ла на крыльце и с открытым ртом слушала звуки музыки. Потом приплелся Василий и сел рядом с Феней. Он спросил у слуги, нельзя ли потревожить Чайковского. Слуга усмехнулся и ответил, что тот сочиняет музыку, а это дело святое.

Текст №12. Солнечные лучи

Еще совсем недавно можно было услышать легенду о том, как появилась «хохлома» в селах Горьковской области, откуда она взяла свои краски.

Легенда гласит, что когда-то давно жил в Москве иконописец. Царь высоко ценил его мастерство и щедро вознаграждал. Мастер любил свое дело, но больше он любил свободу. Поэтому он тайно покинул столицу и перебрался в глухие керженские леса. Там он срубил себе дом и стал заниматься прежним делом. Он мечтал о та­ком искусстве, которое было бы родным и понятным каждому, как русская песня. Так и появились первые деревянные чашки, распи­санные пышными цветами и тонкими веточками.

Слава о большом мастере разнеслась по земле русской. Много людей приезжали посмотреть на его произведения, а некоторые даже рубили избы и селились рядом.

Когда народная слава дошла и до грозного царя, он повелел сво­им стрельцам найти беглеца и привести его. Но народная слава быстрее ног стрельцов, и мастер вскоре узнал о своей беде. Тогда собрал он жителей своей деревни - и открыл им секреты своего мастерства. Когда же стрельцы вошли в деревню, они увидели, как пылает ярким пламенем изба мастера, а самого его найти не удалось. На земле ос­тались его краски, словно вобравшие в себя весь жар пламени и чернь пепелища.

Исчез мастер, но не исчезло его искусство, и до сих пор горят хохломские краски, напоминая всем о счастье и свободе. Видно не простой была кисть мастера — кисть из солнечных лучей.

Эта легенда всегда рассказывается чуть-чуть по-разному, и каж­дый любознательный человек сможет найти ее в сборнике легенд и сказок Горьковской области. Конечно, как и в любой легенде, в ней много вымысла, но правда в том, что большое мастерство может сохраниться только тогда, когда передается от учителя к ученику. Так с «хохломой» и случилось.

В начале XX века крестьяне стали больше покупать стеклянную и фаянсовую посуду, и у хохломских мастеров стало меньше покупа­телей. Да к тому поредели леса, столетиями вырубавшиеся для хо­зяйственных нужд. Изделий создавалось все меньше, роспись стано­вилась все грубее и проще... Но нельзя было допустить, чтобы по­гибло искусство, так полно и ярко отразившее душу создавшего его народа. Поэтому в 1918 году в городе Семенове была создана худо­жественная школа по обработке дерева. Учителями в ней стали тока­ри и красильщики, а возглавил ее профессиональный художник Мат­веев.

Обучение в школе длилось три года. Сначала ученики повторяли специально написанные для них учителями образцы, им надо было «поставить руку» — добиться точности и быстроты выполнения узо­ров.

Сейчас работы современных хохломских мастеров можно уви­деть в крупнейших музеях страны. Они радуют глаз яркими краска­ми и мастерством выполнения.