Карп Пантелеич и Степанида Кондратьевна

(Поэма в индийском вкусе)

Жил-был красавец, по имени Карп, Пантелея

Старого сын, обладатель деревни Сопелок

(Турово тож), трехаршинного роста детина,

Толстый и красный, как грозды калины созрелой -

Ягоды сочной, но горькой, – имел исполинскую силу,

Так что в Сопелках героя, подобного Карпу,

Не было, нет и не будет, – между мужиками

Он сиял, как сияет солнце между звездами.

Раз на рогатину принял медведя, а волка,

Жива и здрава, однажды в село притащил

За полено;

Храбро смотрел на широкое горло ведерной бутыли,

Кашей набитый бурдюк поглощал как мельчайшую

Птичку,

Крепкий мышцею, емкий гортанью, прекрасного пола

Первый в Сопелках прельститель…

…Таков-то

Карп Пантелеевич был. Но, к несчастью, и слабость

Также имел он великую: в карты играть был

Безмерно

Страстен. – В это же время владел Вахрушовым

Обширным

Пенкин, Кондратий Степаныч, весьма благодушный

И плотный мужчина.

Долго бездетен он был и обет произнес пред

Судьбою

…

Только б судьбы всеблагие его наградили

Сладким родительским счастьем, – и небо ему

Даровало

Трех сыновей и дочь. Сыновья назывались: первый

Сидор, Федор другой и Венедикт третий; а имя

Дочери было дано Степанида. Мальчики были

Тощи и желты; звездой красоты расцвела

Степанида.

Прелесть ее прошла по губернии чудной молвою.

Горничных девок и баб окруженная роем, как будто

Свежим венком, сияла меж них Степанида, сияла,

Будто малина в крапиве. Не только в уезде,

Даже в губернии самой, где лучшие жены

Очи чаруют, подобной красы не видали:

Прелесть ее могла привлечь и губернских

Надменных,

Гордых чиновников в город уездный и даже

В скромный приют деревенский.

Однажды, под вечер,

Проса пригоршню похитив тихонько в амбаре

(С доброю целью не грех иногда и похитить!),

Дева идет к ручейку, где встречать уж издавна

Гуси-любимцы привыкли кормилицу-деву…

Весело корм шелушат с алебастровых ручек

Добрые птицы дворные и вздор благодарный возводят

К деве прекрасной, как будто любуяся ею.

Только один и не ест и приветливой ласки не ищет.

Тщетно к нему простирая обильную кормом

Длань, подзывает его изумленная дева:

Он не подходит. Вот она ближе к нему, а он

Дальше;

Дева за ним – он всё дальше… и странно

Ей показалось, что сделалось с гусем? "Постой же! -

Думает, – я тебя так не оставлю, проказник; поймаю

И за побег накажу – накормлю хорошенько!"

Просо за пазуху всыпав и платьице к верху поднявши

(Был уже вечер, и небо обильно росилось),

Ручки к нему простирает и ловит, как серна

Вслед беглецу устремляясь и алые губки кусая,

Полные милых упреков, в досаде. И вот уж накрыла;

Вот уж готова схватить, но опять непокорный

Вырвался, снова отшибся далеко – и снова,

Стан распрямив серновидный, бежит утомленная

Дева.

С версту и более так пробежала; но тщетны

Были усилья красавицы, силы уж ей изменяют,

Дух занимается – хочет бежать и не может…

Стала, кругом оглянулася. Вправо окраина леса,

Дальше пространная нива, покрытая рожью;

Налево…

"Боже! какая картина!.." И скромно потупила очи

Робкая дева и в страхе дыханье удерживать стала…

Влево была небольшая поляна, и кусты

Шли от нее далеко и с самим горизонтом сливались.

С края же кустов (и вот что стыдливую деву смутило)

Кто-то лежал, устремившись очами на небо

И выпуская дымок из коротенькой трубки с оправой.

Был он красив:в голубую венгерку с кистями

Затянут, обут в сапоги до колен и украшен

Желтой ермолкой с зеленою кистью; лежала

Пара легавых собак близ него, и смотрело

Смерть наносящее дуло ружья из куста. Удалиться

Силы собравшая дева хотела, но снова

Силы ей вдруг изменили – осталась и долго,

Долго смотрела, забыв и стыдливость, и гуся,

И всё, что ни есть на земле. В упоеньи,

С сердцевластительным взором, с улыбкой, чарующей душу,

Молча стояла, молча глядела и таяла тайным

Пламенем… Вот бы идти – победила влеченье

Страстное… Вдруг встрепенулся – подходит

Прямо к охотнику гусь, распустив златоперые

Крылья,

Дерзко крича и длинной главой помавая.

Бросились псы, оглянулся охотник и видит:

Сладкоприветная дева пред ним; как с неба

Слетевший

Ангел, она прекрасна была, и прелесть любви

Окружала

Нежные члены ее, жажду любви пробуждая.

Муку любви почувствовал Карп при виде

Волшебном

Стройного стана ее; приподнялся и рухнулся

Снова

Он на колени пред нею, и речь полилася потоком,

Словно с горы сладкозвучные волны, словно

Из бочки

Мед искрометный на дно ендовы позлащенной.

Грусть и тоска воцарились в селе Вахрушове.

Печальна,

Бродит одна Степанида и тайную думает думу:

После того, что сказал ей охотник, влюбленная

Дева,

Словно как будто с собою расставшись, была

Беспрестанно

С Карпом прекрасным. Ни вкусный крыжовник,

Ни вишни,

Ниже галушки ее не прельщают; то в землю

Взоры потупит, то к милым Сопелкам (Турово тож)

Их поднимет

С темной надеждой и с полной тяжкими вздохами

Грудью;

Временем щеки – как жар, временем бледные; очи

Полные слез, засохшие губы, и все в беспорядке

Мысли, как волосы… День и ночь Степанида

Вздыхала,

Слабая, томная; не было ей ни сна на постели,

Ниже покоя на месте ином, и Кондратий Степаныч,

Нежный родитель ее, услыхавши, что дочь

Степанида

(Свой покой потеряла), обедать не мог, и простыли

Даром ленивые щи, и вареники так простояли…

К счастью, недолго тоска вострозубая грызла

Жителей добрых села Вахрушова. Однажды,

Только что сели за стол и разрезали чудный

Кашей набитый пирог, и главою семьи на тарелку

Было уж взято три доли, и он, уж схвативши

Мощной рукою одну, обдававшую паром, разинул

Пасть и как тигр показал серо-желтые зубы, -

Вдруг подлетела к крыльцу таратайка, и сваха

В комнату шасть. Изменилась в лице Степанида,

Вон убежала в испуге. Сваха за ней быстро, как

За робкой

Ланию пес разъяренный, и вот Степанида

С нею одной осталась одна, и тут, приосанясь,

Сваха сказала почтительным голосом ей:

"Степанида,

Свет мой Кондратьевна! в Турове Карп Пантелеич,

Барин добрейший, живет-поживает, и нет

И не будет

В свете красавца такого , – верь чести, не лгу я,

Лопни глаза, расступись мать сыра земля, выгний

Зубы во рту до единого. Если б его ты женою

Стала, какой бы родился у вас постреленок…

О, чудо!

Выдь за него, осчастливь и его и себя ты навеки -

Ты, тихонравная, сладкоприветная, добрая девка!

Много на жизни людей повенчала я, много

Всяких даров и побой приняла за услуги,

Много наделала жен и мужей, но доныне

Встретить красавца такого, как он, не случалось.

Краля червонная ты, а твой Карп Пантелеич

Просто козырный король – выбирай, какой

Любишь ты масти!"

Так говорила злохитрая сваха. Меж тем Степанида,

Слушая, радостно рдела; потом в ответ

Прошептала,

Вся побледнев от любви: "Скажи ты то же

И Карпу".

Быстро оделася сваха, уселась опять в таратайку,

Ехать в Сопелки велела и там, за графином

Настойки,

Карпу влюбленному всё рассказала.

Слушая жадно, почтенный сын Пантелея, рюмку

За рюмкой глотая,

Радостно рдел… Благодарного полный восторга,

Обнял старуху, сладко рыдая, и целую сотню

Собственной травли заячьих шкур подарил ей

На шубу…

(1844 или 1845)

255.

С цветком в руке, бледна и одинока,

Облокотясь спиною на рояль,

Она сидела…Взор ее глубокий

Пронзительно впивался в мрак и даль,

И странная какая-то улыбка

Змеилася по трепетным устам.

И всюду тишь… лишь в отдаленьи, там,

Качался челн на влаге мутно-зыбкой…

(1846)

Женщина, каких много

Она росла среди перин, подушек,

Дворовых девок, мамок и старушек,

Подобострастных, битых и босых…

Ее поддерживали с уваженьем,

Ей ножки целовали с восхищеньем -

В избытке чувств почтительно-немых.

И вот подрос ребенок несравненный.

Ее родитель, человек степенный,

В деревне прожил ровно двадцать лет.

Сложилась барышня; потом созрела…

И стала на свободе жить без дела,

Невыразимо презирая свет.

Она слыла девицей идеальной:

Имела взгляд, глубокий и печальный,

Сидела под окошком по ночам,

И на луну глядела неотвязно,

Болтала лихорадочно, несвязно…

Торжественно молчала по часам.

Въедалася в немецкие книжонки,

Влюблялася в прекрасные душонки -

И тотчас отрекалась… навсегда…

Благословляла, плакала, вздыхала,

Пророчила, страдала… всё страдала!!!

И пела так фальшиво, что беда.

И вдруг пошла за барина простого,

За русака дебелого, степного -

… … … … .

На мужа негодуя благородно,

Ему детей рожала ежегодно

И двойней разрешилась наконец.

Печальная, чувствительная Текла

Своих людей не без отрады секла,

Играла в карточки до петухов,

Гусями занималась да скотиной -

И было в ней перед ее кончиной

Без малого – четырнадцать пудов.

(1846)

Русская песня

"Что не весел, Ваня?

В хоровод не встанешь?

Шапки не заломишь?

Песни не затянешь?

Аль не снес, не добыл

Барину оброку?

Подати казенной

Не преставил к сроку?

Аль набор рекрутский

Молодца кручинит -

Угодить боишься

Под красную шапку?

Аль душа-девица,

Что прежде любила,

С недругом спозналась?

Ваньке изменила?"

– "Оброк и с гостинцем

Барину преставил;

Подати казенной

За мной ни алтына;

Не боюсь рекрутства -

Брат пошел охотой;

А душа-девица

Мне не изменяла -

Да ее-то, братцы,

Сроду не бывало!.."

(1846)

Ревность

Есть мгновенья дум упорных,

Разрушительно-тлетворных,

Мрачных, буйных, адски-черных,

Сих – опасных как чума -

Расточительниц несчастья,

Вестниц зла, воровок счастья

И гасительниц ума!..

Вот в неистовстве разбоя

В грудь вломились, яро воя,-

Все вверх дном! И целый ад

Там, где час тому назад

Ярким, радужным алмазом

Пламенел твой светоч – разум!

Где добро, любовь и мир

Пировали честный пир!

Ад сей… В ком из земнородных,

От степей и нив бесплодных,

Сих отчаянных краев,

Полных хлада и снегов -

От Камчатки льдянореброй

До брегов отчизны доброй,-

В ком он бурно не кипел?

Кто его – страстей изъятый,

Бессердечием богатый -

Не восчествовать посмел?..

Ад сей… ревностью он кинут

В душу смертного. Раздвинут

Для него широкий путь

В человеческую грудь…

Он грядет с огнем и треском,

Он ласкательно язвит,

Все иным, кровавым блеском

Обольет – и превратит

Мир – в темницу, радость – в муку,

Счастье – в скорбь, веселье – в скуку,

Жизнь – в кладбище, слезы – в кровь,

В яд и ненависть – любовь!

Полон чувств огнепалящих,

Вопиющих и томящих,

Проживает человек

В страшный миг тот целый век!

Венчан тернием, не миртом,

Молит смерти – смерть бы рай!

Но отчаяния спиртом

Налит череп через край…

Рай душе его смятенной -

Разрушать и проклинать,

И кинжалов всей вселенной

Мало ярость напитать!!

(1845 или 1846)