Уметь заметить красоту наших городов и сел

Наблюдая красоту, мы всегда как-то воссоздаем идеальный образ произведения. Античные статуи часто доходят до нас в изуродованном временем виде, но мы умеем увидеть в них тот идеальный образ, который когда-то был в них вложен.

Но и зритель, слушатель, читатель – тоже всегда творец. Восприятие художественного произведения всегда сотворчество.

Зритель не просто смотрит картину – он ее познает, догадывается, проникает в суть замысла художника. Слушателю музыкального произведения всегда «легче» слушать его во второй и третий раз, чтобы иметь возможность предугадывать развитие музыкального замысла композитора.

Если нет единого творца – как, например, в фольклоре, – все равно существует некий идеальный образ, который воплощался в коллективном произведении многими творцами.

Самое трудное – заметить этот идеальный образ в облике города и села. Если нет этого идеального образа в какой-либо местности, то нет и красоты. Иногда образ города воплощался многими столетиями, впитывая в себя и национальные идеалы красоты и понимание строителями особенностей местности, которые могут быть художественно связаны с воздвигаемыми сооружениями. В городе сказывается и то, как осознается роль и значение города. В городе и селе воплощаются черты характера, эстетических воззрений их строителей. Один архитектор может быть агрессивен, может стремиться занять собственным произведением лучшее место, сделать его наиболее заметным, «громким», помпезным. Другой архитектор может быть более социален, с уважением относиться к окружающей застройке и природе. Третий архитектор может оказаться «многоречив», даже болтлив, стремясь вложить в свое произведение как можно больше всего. Четвертый архитектор будет социален, скромен, будет стремиться согласовывать свою постройку с традицией местности, обычаями и привычками жителей, будет добиваться уютности, приветливости своих творений… Конечно, и пышность, и традиционность, и уют, и приветливость – в каждом случае своя, особая, поэтому-то и «идеальных образов» городов много. Хуже всего, если архитектор, строя новое здание, не сумел уловить «образа красоты» окружающей местности, если он черпает свои архитектурные идеи из иностранных архитектурных журналов, механически пересаживает в свой город здания «красивые вообще». Тогда получается город без образа, то есть безобразный…

В России и на Украине, как известно, реки имеют один берег крутой, другой – низкий. Города строились в древности по большей части на одном берегу широких рек – крутом. Река и гора защищали город. Вместе с тем река была важным путем сообщения. Так построен Киев на крутом берегу Днепра, по которому проходил важнейший европейский путь с севера Европы на юг – путь «из варяг в греки». Река проплывала мимо города. Город царил над движущейся рекой, и из его центра были далеко видны заливные луга и леса до горизонта… Так расположен не только Киев, но и Ярославль над Волгой, Владимир над Клязьмой, Новгород-Северский над Десной, Путивль над Сеймом и многие, многие древние города.

Совсем по-особому целое тысячелетие строился Новгород Великий. Он строился по берегам Волхова – берегам низким. В этом его отличие от большинства других русских городов, которые строились только на одном берегу реки – крутом, с которого были видны заливные луга иногда до самого горизонта. В древнерусских городах было тесно, но из города были всегда видны столь любимые в Древней Руси широкие просторы. Это ощущение широкого пространства вокруг своих жилищ было характерно и для древнего Новгорода, хотя стоял он на низких берегах Волхова, а не на крутом берегу.

Новгород стоит у полноводных истоков Волхова, вытекающих мощным и широким руслом из Ильменя. Из центра города было хорошо видно Ильмень-озеро. В новгородской повести XVI века «Видение пономаря Тарасия» описывается, как Тарасий забирается на верх Хутынского собора и видит оттуда озеро, как бы стоящее над городом, готовое пролиться и затопить Новгород. Перед Великой Отечественной войной, пока еще цел был собор, я проверял это ощущение: оно действительно очень острое и могло повести к созданию легенды о том, что Ильмень грозил собой потопить город. Но Ильмень виден не только с кровли Хутынского собора, но и прямо из центра города – от ворот Детинца, выходящих на Волг хов. В былине о Садко поется, как Садко становится в Новгороде «под башню проезжую», кланяется Ильменю и передает поклон от Волги-реки «славному Ильмень-озеру».

Следовательно, вид на Ильмень из Детинца не только замечался древними новгородцами, но и ценился. Он «включен» в былину.

Ученые обратили внимание на «Закон градский», известный на Руси, начиная с XIII века по крайней мере. Этот «Закон градский» восходит еще к античному градостроительному законодательству, заключающему четыре статьи: «О виде на местность, который представляется из дома», «Относительно видов на сады», «Относительно– общественных памятников», «О виде на горы и море».

«Согласно этому закону, – пишет исследователь Г. В. Алферова, – каждый живущий в городе может не допустить строительства на соседнем участке, если новый дом нарушит взаимосвязи наличных жилых сооружений с природой, морем, садами, общественными постройками и памятниками. Византийский закон апопсии („вид, открывающийся от здания“) ярко отразился в русском архитектурном законодательстве „Кормчих книг“… В первую очередь внимание закона обращено на взаимосвязь построек города друг с другом и с природой. Иначе говоря, закон апопсии поставлен во главу угла не только в византийском законодательстве, но и в русском.

Русское законодательство начинается с философского рассуждения о том, что каждый новый дом в городе влияет на облик города в целом. «Новое дело творит некто, когда хочет или разрушить, или изменить прежний вид». Поэтому новое строительство или перестройка существующих ветхих домов должны производиться с разрешения местных властей города и согласовываться с соседями: в § 4 закона запрещается лицу, обновляющему старый, ветхий двор, изменять его первоначальный вид, так как если будет надстроен или расширен старый дом, то он может отнять свет и лишить вида («прозора») соседей.

Особенное внимание в русском градостроительном законодательстве обращается на открывающиеся из домов и города виды на природу.

Связь Новгорода с окружающими землями не ограничивалась только видами – она была живой и реальной. Концы Новгорода, его районы, подчиняли себе окружающую местность административно. Прямо от пяти концов (районов) Новгорода веером расходились на огромное пространство, подчиненное Новгороду, новгородские «пятины» – области. Новгород со всех сторон был окружен полями, по горизонту вокруг Новгорода шел «хоровод церквей», частично сохранившихся еще и по сей день. Один из наиболее ценных памятников древнерусского градостроительного искусства – это существующее еще и сейчас и примыкающее к Торговой стороне Новгорода Красное (то есть красивое) поле. По горизонту этого поля как ожерелье виднелись на равных расстояниях друг от друга церкви: Георгиевский собор Юрьева монастыря, церковь Благовещения на Городце, Нередица, Андрей на Ситке, Кириллов монастырь, Ковалево, Волотово, Хутынь. Ни одно строение, ни одно дерево не мешало видеть этот роскошный венец, которым окружил себя Новгород по горизонту, создавая незабываемый образ освоенной, обжитой страны – простора и уюта одновременно.

Долг современных градостроителей перед русской культурой – не разрушать этот идеальный строй Новгорода, а поддерживать его и творчески развивать. Новые центры старых городов должны строиться вне старых, а старые должны поддерживаться в своих наиболее ценных градостроительных принципах. Эти градостроительные принципы были, и их не следует разрушать. Архитекторы, строящие в старых городах, должны знать историю «своих» городов и чувствовать их красоту.

Как будет прекрасно, когда в Орле – в этом «городе русской литературы», городе Тургенева, Лескова, Бунина, Фета, Леонида Андреева и многих, многих других русских писателей – устроится заповедная зона и бережно сохранятся чудные маленькие дома с садами, мощенные булыжником улицы. Как были бы счастливы люди будущих веков увидеть собственными глазами живую «эпоху великого русского реализма», погулять в ней, явно представить себе места действия произведений. Проект уже разрабатывается и, без сомнения, будет осуществлен.

А как все-таки строить, если строить нужно рядом со старыми зданиями? Единого метода не может быть предложено, но, во всяком случае, новые здания не должны заслонять собой старые исторические памятники, как это случилось в Новгороде (церковь Климента на Иворове улице и церковь Дмитрия Солунского на Славкове улице) и в Пскове (церковь Сергия с Залужья против Октябрьской гостиницы или громадное здание кинотеатра вплотную к кремлю). Невозможна также никакая стилизация. Стилизуя, мы убиваем старые памятники, мы делаем их трудно отличимыми от новых, мы вульгаризируем, а иногда невольно пародируем соседнюю подлинную красоту.

Если необходимо строить среди старых домов, то новый дом должен быть «социален», он должен сохранять вид современного здания, но не конкурировать со старой застройкой ни по высоте, ни по своим прочим архитектурным модулям. Должен сохраняться тот же ритм окон, этажей, должна быть согласована окраска.

Есть, впрочем, случаи необходимости «достройки» ансамблей. Так, например, на мой взгляд, удачно закончена застройка Росси на Площади искусств в Ленинграде домом на Инженерной улице, выдержанным в тех же архитектурных формах, что и вся площадь. В данном случае перед нами не стилизация, ибо дом в точности совпадает с другими домами площади. Есть смысл в Ленинграде так же точно закончить и другую площадь, начатую, но не завершенную Росси, – площадь Ломоносова. В доме Росси на площади Ломоносова «врезан» доходный дом XIX века.

Вообще же следует сказать, что ленинградские дома второй половины XIX века, которые принято бранить за безвкусие, обладают той особенностью, что не так уж резко конкурируют с домами великих архитекторов. Архитектура второй половины XIX века при всех ее недостатках социальна. Взгляните на Невский проспект: дома второй половины XIX века не портят его, хотя их и очень много на участке от Фонтанки до Московского вокзала. Но попробуйте заменить их новыми домами в современном стиле, и весь Невский проспект, на всем его протяжении, будет безнадежно испорчен. То же, впрочем, случится, если эту «неинтересную» часть Невского стилизировать под ту, что лучше сохраняет старую застройку XVIII и первой половины XIX века – от Адмиралтейства до Фонтанки. В Ярославле непременно надо сохранять рядовые дома XIX века, иначе получится, что Древняя Русь и Россия XVIII и XIX веков окажутся представленными главным образом церквами. Однако между настоящим и прошлым должны существовать связующие элементы, чтобы город во всей своей исторической данности воспринимался как единое целое. Необходимы архитектурные переходы. Ими обычно и служит рядовая застройка.

Культурное прошлое нашей страны должно быть понято не в своих частях, а в своем целом. Необходимо не только сохранять отдельные здания или отдельные пейзажи и ландшафты, но сохранять самый характер и природный ландшафт. А это значит, чтобы новое строительство возможно меньше противостояло старому, чтобы оно с ним гармонировало, чтобы сохранялись бытовые навыки народа (это ведь тоже «культура») в своих наилучших проявлениях. Чувство плеча, чувство ансамбля и чувство эстетических идеалов народа – вот чем должен обладать и градостроитель и в особенности строитель сел. Архитектура должна быть социальной.

Письмо сорок третье

ЕЩЕ О ПАМЯТНИКАХ ПРОШЛОГО

Позволю себе начать это письмо с некоторых впечатлений.

Вот одно из них. В сентябре 1978 года я был на Бородинском поле вместе с замечательнейшим энтузиастом своего дела – реставратором Николаем Ивановичем Ивановым. Обращали ли вы внимание на то, какие преданные своему делу люди встречаются именно среди реставраторов и музейных работников? Они лелеют вещи, и вещи платят им за это любовью. Вещи, памятники дарят своим хранителям любовь к себе, привязанность, благородную преданность культуре, а затем вкус и понимание искусства, понимание прошлого, проникновенное влечение к людям, их создавшим. Настоящая любовь к людям, к памятникам ли никогда не остается без ответа. Потому-то люди находят друг друга, а ухоженная людьми земля находит любящих ее людей и сама отвечает им тем же.

Именно такой, внутренне богатый человек и был со мной на Бородинском поле: Николай Иванович. Пятнадцать лет он не уходил в отпуск: он не может отдыхать вне Бородинского поля. Он живет несколькими днями Бородинской битвы и днями, которые предшествовали битве. Поле Бородина имеет колоссальное воспитательное значение.

Я ненавижу войну, я перенес ленинградскую блокаду, нацистские обстрелы мирных жителей из теплых укрытий, в позициях на Дудергофских высотах, я был очевидцем героизма, с каким защищали советские люди свою Родину, с какой непостижимой стойкостью сопротивлялись врагу. Может быть, поэтому Бородинская битва, всегда поражавшая меня своей нравственной силой, обрела для меня новый смысл. Русские солдаты отбили на батарее Раевского восемь ожесточеннейших атак, следовавших одна за другой с неслыханным упорством.

Под конец солдаты обеих армий сражались в полной тьме, на ощупь. Нравственная сила русских была удесятерена необходимостью защитить Москву. И мы с Николаем Ивановичем обнажили головы перед памятниками героям, воздвигнутыми на Бородинском поле благодарными потомками…

В юности я приехал впервые в Москву и нечаянно набрел на церковь Успения на Покровке (1696-1699). Я ничего не знал о ней раньше. Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Не было «архитектурных масс». Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. Ее нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, ее надо было видеть в окружении низких обыденных зданий. Я жил под впечатлением этой встречи и позже стал заниматься древнерусской культурой именно под влиянием толчка, полученного мной тогда. По инициативе А. В. Луначарского соседний с ней переулок был назван по фамилии ее строителя, крепостного крестьянина – Потаповским. Но вот пришли люди и снесли церковь. Теперь на этом месте пустырь…

Кто же эти люди, уничтожающие живое прошлое, – прошлое, которое является и нашим настоящим, ибо культура не умирает? Иногда это сами архитекторы – из тех, которым очень хочется поставить свое «творение» на выигрышном месте и лень подумать о другом. Иногда же это совсем случайные люди, а в этом уже виноваты мы все. Мы должны подумать о том, чтобы подобное не повторилось. Памятники культуры принадлежат народу, и не одному только нашему поколению. Мы несем за них ответственность перед нашими потомками. С нас будет большой спрос и через сто, и через двести лет.

Исторические города населяют не только те, кто в них сейчас живет. Их населяют великие люди прошлого, память о которых не может умереть. В каналах Ленинграда отразились Пушкин и Достоевский с персонажами его «Белых ночей».

Историческую атмосферу наших городов нельзя зафиксировать никакими фотографиями, репродукциями и макетами. Эту атмосферу можно выявить, подчеркнуть реконструкциями, но можно и легко уничтожить – уничтожить бесследно. Она невосстановима. Надо хранить наше прошлое: оно имеет самое действенное воспитательное значение. Оно воспитывает чувство ответственности перед Родиной. Вот что мне рассказал петрозаводский архитектор В. П. Орфинский, автор многих книг по народной архитектуре Карелии. 25 мая 1971 года в Медвежьегорском районе сгорела уникальная часовня начала XVII века в деревне Пелкула – памятник архитектуры государственного значения. И никто даже не стал выяснять обстоятельства дела.

В 1975 году сгорел еще один памятник архитектуры государственного значения – Вознесенская церковь в деревне Типиницы Медвежьегорского района – один из интереснейших шатровых храмов русского Севера. Причина– молния, но истинная первопричина – безответственность и халатность: высотные шатровые столпы Вознесенской церкви и сблокированной с ней колокольни не имели элементарной грозозащиты.

Упал шатер Рождественской церкви XVIII века в селе Бестужеве, Устьянского района, Архангельской области – ценнейший памятник шатрового зодчества, последний элемент ансамбля, очень точно поставленного в излучине реки Устьи. Причина – полнейшая безнадзорность.

А вот небольшой факт по Белоруссии. В селе Достоево, откуда происходили предки Достоевского, была небольшая церковь XVIII века. Она не стояла на государственной охране, но она была очень типичной для белорусской сельской архитектуры XVIII века. Архитектор Т. В. Габрусь с другими специалистами делали обмеры этой церкви. Как только архитекторы уехали, местные власти, чтобы избавиться от ответственности, боясь, что памятник поставят на учет охраняемых, приказали снести церковь бульдозерами. От нее остались только обмеры и фотографии. Произошло это в 1976 году.

Таких фактов можно было бы собрать множество. Что же делать, чтобы они не повторялись? Прежде всего о них не следует забывать, делать вид, что их не было. Недостаточно и запрещений, инструкций и досок с указанием «Охраняется государством». Надо, чтобы факты хулиганского или безответственного отношения к культурному наследию неукоснительно разбирались в судах и виновных строго наказывали. Но и этого мало. Совершенно необходимо уже в средней школе изучать краеведение, заниматься в кружках по истории и природе своего края. Именно молодежные организации должны в первую очередь брать шефство над историей своего края. И наконец, самое главное – в программах по преподаванию истории в средней школе необходимо предусмотреть уроки по местной истории.

Любовь к своей Родине – это не нечто отвлеченное; это – и любовь к своему городу, к своей местности, к памятникам ее культуры, гордость своей историей. Вот почему преподавание истории в школе должно быть конкретным – на памятниках истории, культуры, революционного прошлого своей местности.

К патриотизму нельзя только призывать, его нужно заботливо воспитывать – воспитывать любовь к родным местам, воспитывать духовную оседлость. А для всего этого необходимо развивать науку культурной экологии. Не только природная среда, но и культурная среда, среда памятников культуры и ее воздействие на человека должны подвергаться тщательному научному изучению.

Не будет корней в родной местности, в родной стране – будет много людей, похожих на степное растение перекати-поле.

Письмо сорок четвертое

Наши рекомендации