Глава 9. «Никогда ничего случайного не происходит»
Путь мой был долог, но не очень труден. На душе было как-то легко, шла я, весело насвистывая, достаточно резво благодаря одежде, которой меня снабдил Вадим – удобной телогрейке, шерстяной шапочке, сапогам из овчины (уггам), да варежкам. Походя, любовалась россыпями мягкого снежного серебра, да старалась время от времени отдыхать и набираться сил.
Гораздо труднее было пробираться через лес, по снежным сугробам.
Но сам лес скорее радовал. Снежинки парили в застывшем воздухе, щекотали лицо, на бело-голубом полотне виднелись частые ямки со следами от когтей – это пробежала белка. Были следы и покрупнее, похожие на волчьи. Надо мною пролетали, посвистывая, юркие синицы.
Миновав по краю овраг, заваленный снегом, я вышла на просеку, и путь мой стал более лёгким.
С пригорка я увидела блестящую льдом реку и четыре хуторских домика на пригорке, возле которых высились стройные сосны.
Из одного дома поднимался к небу столбик серого дыма. С правой стороны от хутора виднелось упиравшееся в лес старое кладбище – всего только несколько могил за покрытыми снегом кустами.
На реке возилась женщина в пуховом платке и тулупчике. Она зачерпнула из полыньи, поставила ведро на лёд. Холодная вода переливалась через край. Я не спеша спустилась к ней.
- Здравствуйте! – поздоровалась я.
- День добрый, - отозвалась женщина, подняв приятное лицо. Из-под платка виднелись завитки светлых волос, красивые голубые глаза пристально смотрели на меня. Она была худенькой и небольшого роста.
- Вы с хутора Орехово-Ванильное? – спросила я, кивнув на группу домиков выше.
- Оттуда, - улыбнулась женщина и вытерла лицо рукавицей. – А здесь только наше поселение и есть. А вы кого-то ищете?
- Да, мне нужна Кошечкина Оксана Алексеевна.
- А это я, - улыбнулась ещё шире женщина. – Да на хуторе никого уж и не осталось - я да сынишка. По какому вопросу ко мне?
- Меня к вам прислал капитан Вадим Острожский.
- А, Вадимка...
- Он тут велел вам кое-что передать.
Я вынула часы, блеснувшие серебряной крышкой.
Оксана взяла их осторожно, как драгоценность, взвесила на руке, вытерла рукавицей нос и открыла крышку. Тут же её лицо озарилось почти детской улыбкой, как и у брата. На обратной стороне крышки был выгравирован её портрет.
- Здорово! Как это у него получилось...
Она глянула весело на меня:
- Теперь я вижу, что вы живая, не призрак, - и легонько дотронулась до моей руки.
- А что, у вас тут бывают призраки? - спросила я с улыбкой.
- Да бывают. Ходят. Вы как появились на пригорке, я подумала - вот опять призрак... Только днём они редко ходят, - произнесла она с некоей грустью, смотря куда-то в сторону.
- Да, я вижу тут у вас и кладбище рядом, - промолвила я.
- Да, и кладбище есть, но могил там немного. В основном хоронят своих хуторских и иногда заблудших.
Последнее заставило меня вздрогнуть.
- Каких заблудших? Пришлых?
- Именно заблудших. Заплутавших на пути к нашему маленькому посёлку.
Заметив моё серьёзное выражение лица, она пояснила:
- Иногда в лесу находят трупы людей, так и не дошедших до нас, с объеденным туловищем и выклеванными глазами. Мы их и хороним на нашем кладбище.
- Какая жуть! Неудивительно, что у вас тут по ночам появляются привидения...
- Бывает и такое, - улыбнулась женщина. – В лунные ночи. А иногда и днём. Вот не так давно, в начале зимы, спускался от леса человек в зелёном одеянии. Будто над снегом плыл. Медленно так... Потом пропал, как не бывало...
- Удивительно...А что, к вам разве трудно попасть? Я дошла без приключений.
- Потому что вы дорогу знали. Вы своя... А кто дорогу не знает, может заблудиться. Хищные волки и вороны всегда наготове...
Я сняла со спины мешок.
- А я тут вам передачу от брата несу.
- Ой, спасибо...Да что же мы стоим на холоде. Пойдёмте в дом. Там и поговорим.
Я вскинула мешок на плечо, она взяла ведро, и мы зашагали по снегу к домику на горе.
- Что же, у вас тут настоящая глушь?
- Ну, не совсем. Наш выселок официально как бы входят в совхоз, который в противоположной стороне, километров двадцать. Там есть большой посёлок. Оттуда сюда по равнине, через маленькие рощицы попасть легче. Да и дорогу во время пятилетки протянули, камнем выложили, - охотно рассказывала Оксана.
- Какая же польза от вас совхозу?
- Да какая... Фермерское хозяйство. Коров и свиней держали, молоко, мясо сдавали... А в годы войны всё пришло в упадок, и ... мы оказалась как на острове...
Большой дом с красивыми наличниками на окнах оказался на вид уже довольно потрёпанным – годы его не пощадили. Просторное и затейливо украшенное крыльцо, на котором, вероятно, когда-то купцы пили чай из самовара, теперь было серым, поблёкшим. Доски пола гнулись и пищали. Над крыльцом виднелось резное изображение орехового дерева.
Внутри дома пахло щами и тестом.
Навстречу нам резво выскочил мальчик лет девяти, светлоголовый, как и мать. Его руки были в чернилах.
Он готовился что-то сказать матери, но увидев меня, воскликнул:
- Ой, здравствуйте!
- Вот, Димушка, гостья к нам!
Мальчик кивнул, а потом сказал матери:
- А я уже сочинение написал...
- Молодец! Я потом проверю.
- А про что же сочинение? – спросила я, улыбаясь.
- Про весну...
- Как здорово! Значит, ты учишься тут? В школу ходишь?
- Нет, - он покачал отрицательно вихрастой головой.
- Да не ходит он, - объяснила Оксана. – Некуда ему ходить. До ближайшей школы неблизкий путь, да и кто его будет водить в такую даль... Так и учу его сама. Вот война закончится – будем перебираться в город, там уже в настоящую школу его отдам.
Когда мы сели в просторной гостиной, обитой старенькими обоями, я рассказала Оксане откровенно обо всём - как бежала из лагеря, как её родной брат Вадим Острожский спас меня.
- Ну, не беспокойтесь, милая, - взяла меня за руку Оксана. – Останетесь пока у нас! Вот Вадим приедет... У него фантазия богатая, он что-то придумает. Знаете, какие он книжки читает! У нас никто вас не найдёт – такая глухомань! Тем более, что вы страдаете невинно... Вадим вас поддержит... А то, что вы честный и в чём-то необычный человек – это сразу видно! А сейчас давайте посмотрим и разложим продукты, да будем готовить ужин, а то уже темнеет.
Действительно, часы с гирьками пробили пятый час ещё при входе в комнату. Углы потонули в темноте.
Мы прошли на кухню, и я выложила из мешка на стол банки с рыбными консервами и тушёнкой, сахар в кубиках, две буханки хлеба и ещё всякие редкие продукты, которыми не баловало военное время.
Оксана всплеснула руками при виде такого богатства.
- Ну, живём! Вот это да! Устроим пир на весь мир!
Я набралась храбрости и спросила:
- Оксана, а моё присутствие вас не очень стеснит?
Она махнула рукой:
- Что вы! Дом пустой, комнат хватает. Я вас поселю в комнате, где печка есть... А сын – он живёт в одной комнате со мной, он так привык.
- Оксана, я не в том смысле. В смысле питания. Не объем ли я вас?
- Гера, вы это бросьте. Не обеднеем. Что мы будем кушать, то и вы. У нас и картошка ещё осталась, и макароны, и крупы. Хозяйство своё небольшое есть – куры, корова. Так что – проживём! А там, глядишь, и война закончится!
Слёзы навернулись мне на глаза.
- Спасибо вам, Оксана. Вы так помогаете мне.
- Да что вы... Разве человек не должен помогать человеку? Вот ведь как – война, кажется, озверели все... А я думаю, что как раз сейчас мы должны держаться вместе друг за друга. Тогда выживем.
На пороге стоял Димка с моделью самолётика в руках и слушал речь матери.
***
В последующие дни я постепенно свыкалась с жизнью на хуторе.
Комнату мне выделили удобную, выходящую окном на занесённые снегом немые хуторские дома.
Внутри моего обиталища – привычная железная кровать с блестящими никелированными шарами, пружинным матрацем, украшенная вышивками, покрывалами и горой подушек, стол с керосиновой лампой, коричневый шкаф с книгами и журналами, откуда я сразу извлекла подшивку «Вокруг света», чтобы почитать на сон грядущий. По всей комнате разносился запах книг и каких-то приятных, неведомых сухих трав.
Я старалась помогать Оксане по хозяйству, ведь навыки рубки дров, разжигания печи и примуса, приготовления простой и бесхитростной пищи у меня уже были. Каждый день мы слушали сводки информбюро и молились, чтобы скорее закончилась война.
Успевала я и позаниматься с Димкой литературой, историей и танцами.
Да, и танцами!
Оксана, выпускница музыкального училища, садилась за рояль. Её лицо становилось вдохновенным и прекрасным, гибкие руки с длинными пальцами нежно и страстно бегали по клавишам и ударяли по ним, иногда она особым жестом подносила тонкую руку, чтобы поправить волосы или открыть нотную страницу, тогда рукав тёмно-синего с розами платья соскальзывал, открывая изящный локоть. И под звуки грибоедовского вальса, или Моцарта, или Сен-Санса, или Чайковского, мы с Димкой делали замысловатые танцевальные движения по гостиной, что давало нам толику веселья.
Иногда мы с мальчишкой играли в самые неожиданные игры, например, в «орлянку» или в «фантики»; расставляли солдатиков – «красную кавалерию» и гусаров 1812 года и пуляли по ним сухими горошинами из маленькой пушечки.
Но более всего Димка обожал самолёты! Он сам мастерил модели из дерева, шёлка, бумаги и прочего, восторженно рассказывал о разных марках самолётов, их боевых и технических качествах. Мы с удовольствием запускали планеры, глядя, как они парят на восходящих потоках, листали книги с изображениями крылатых машин, смотрели марки.
Бывало, цепляли коньки – «снегурки» и вычерчивали зигзаги на льду, пока он был ещё крепким.
Часто слушали ламповый приёмник. И, конечно же, читали вслух! Герои Жюля Верна и Стивенсона, Хаггарда и Джека Лондона, Каверина и Беляева и других писателей стали нашими друзьями!
С помощью Оксаны я рассмотрела старинный дом, принадлежавший с давних времён Острожским.
Однажды она открыла тяжёлый бархатный альбом с семейными фотографиями. По словам Оксаны, отец и мать их поначалу жили в городе и имели там большой дом, доставшийся им от купца Острожского, их деда. Но в первые годы советской власти их уплотнили. В доме поселили семьи рабочих местного машиностроительного завода.
Спасало семью Острожских от полного выселения и ссылки то, что сын их Алексей, отец Оксаны и Вадима, будучи кадровым офицером, пошёл служить в Красную Армию. В жёны он взял миловидную девушку из простой семьи железнодорожного обходчика, и Антонина была ему хорошей супругой, мужественно и стойко мотавшаяся с ним по фронтам и гарнизонам. Но рана, полученная Алексеем Острожским в бою, время от времени напоминала о себе.
Демобилизовавшись из армии в сложные тридцатые годы, когда в среде военных проходили репрессии, полковник Острожский уехал на хутор Орехово-Ванильное и жил там, в то время, как его супруга Антонина пока оставалась в городе Изумрудные Росы. Нужно было помогать детям, которые в ту пору учились: Вадим – на военного юриста, а Оксана – в музыкальном училище, где была потом оставлена на преподавательскую работу. Как только дети более - менее стали на ноги, Антонина уехала к болевшему мужу.
- В годы учёбы я познакомилась с хорошим парнем Костей Кошечкиным, - рассказывала Оксана. - Он был добрым и весёлым, и, казалось, никогда не знал, что такое грусть. Работал он акробатом в цирке. В тридцать четвёртом мы поженились. В следующем году родился наш Димка. Сначала мы мыкались по разным квартирам. Иногда трудно было - цирк на гастролях, я еду с мужем... Но все эти трудности мы как-то легко и весело переносили – молодые были! Но с маленьким ребёнком тоже особо не поездишь. А тут в тридцать девятом умирает мой отец. Измучился он - много и долго болел от ран, полученных в боях. Нас зовёт к себе мать: «Приезжайте в Орехово-Ванильное. Я тут одна, на выселках, не справляюсь с хозяйством». Действительно, она жила там одна в большом доме с домработницей Клавой. В это время Орехово – Ванильное уже было частью совхоза, расположенного недалече отсюда. Там была школа и нужна была учительница музыки. А Костю обещали учителем физподготовки взять. Не успели мы перебраться, как грянула война, будь она неладна... Ну, Костя сразу в Росы, в военкомат пошёл. Добровольцем на фронт. Поначалу от него письма приходили, знаете, такие треугольные, и эти весточки так радовали нас! А потом – тишина... Мы очень переживали, просили Вадима, чтобы он узнал по своей линии хоть что - нибудь о Косте. А тут на него - похоронка. Погиб смертью храбрых, спасая своего командира. А потом Вадим и статью привёз из газеты. Так и называется «Спасая командира». И приказ о присвоении Константину Кошечкину звания Героя.
Оксана открыла маленькое бюро и достала вырезку из газеты. На ней фото человека в форме. Губы сложились едва видимой улыбкой, и глаза добрые и тёплые...
- А как же ваша мама?
- Мать пожила ещё, всё худела и болела, но успевала нам помогать по хозяйству. А в декабре прошлого года её не стало...
- Похоронили здесь?
- Да, здесь есть неподалёку, ближе к лесу, маленькое кладбище. Вадим хотел где-то батюшку найти и привезти, да вот, не успел, не получилось...
- А как же сам Вадим? Как сложилась его судьба?
- У Вадима была непростая жизнь. Его брак, очень ранний, быстро дал трещину. Он остался один, мучился, клялся, что никогда не женится. В начале войны был направлен на работу в милицию. Ну, что же, он партийный, пошёл туда, где нужнее... Вот и теперь служит там, нам помогает, как может. Работа у него тоже страшная и опасная, считай – тот же фронт. Бандюг ловит, как-то раз и ножом ранен был, да вот оправился, слава богу!
Так рассказывала Оксана, в волнении теребя в руке платочек, смахнув блеснувшую слезинку.
***
В один из дней мне довелось совершать уборку в нежилой пыльной комнате со сводчатым потолком, обитой деревянными панелями. Когда-то в ней жили родители Оксаны.
В помещении было полутемно, потому что ставни одного окна были закрыты. Пахло залежалыми тканями, старым лакированным деревом, картоном и мышами.
Когда я открыла ставни окна и осветила комнату, то заметила красивые шкафы из вишнёвого дерева, роскошное трюмо, а главное - целую галерею картин, из которых преобладали портреты. Одна картина мне показалось смутно знакомой.
Я осветила её. И моя рука дрогнула, едва не выронив свечу: на меня смотрела девушка с кувшином – та самая картина, которая висела в комнате у Максима! Ах, почему я такая нелюбопытная, почему не расспросила Максима, откуда картина и кто её автор. Но, я же знакома с женщиной на картине! Как её зовут?
У меня перед глазами возник мой визит в прошлый век, сразу вспомнились Захар Романович, Софья... Ну да, точно, Софья! Но как её фамилия?
Находясь под сильным впечатлением, я почти бегом устремилась к Оксане. Она как раз пришла со двора на кухню и принялась под рукомойником мыть руки.
- Оксана, там, в зале, картины интересные. Кто у вас их собирал? – спросила я в волнении.
- Да ещё бабушка собирала, а потом и родители что-то покупали, обменивали. А что? – сказала она, вытирая руки полотенцем.
- Да вот одна картина заинтересовала. На ней молодая женщина в комнате с кувшином.
- А, «Девушка с кувшином». Да это же портрет моей бабушки Софьи, - улыбнулась Оксана. – А что? Вам знакома эта работа?
Ошарашенная, я кивнула.
- Дело в том, что такое же полотно висело в доме у Максима... По крайней мере, очень похожее.
Оксана пошла вместе со мной в старую комнату.
- Да, эта картина давно у нас. Мы смотрим и любуемся, какая у нас красивая бабушка была. Может у вашего Максима была копия?
- Оксана, а кто автор этой картины?
Оксана пожала плечами:
- Вот этого я вам не скажу. Картина у нас давно, как-то по малолетству и по неопытности мы не поинтересовались.
Помолчав, Оксана тяжело вздохнула, села в зачехлённое кресло и продолжила:
- Знаете, времена - то какие были. Старое старались забыть, выкинуть из памяти. Мы никогда прилюдно не говорили о том, что происходим из купеческого рода. К тому же, отец и Вадим ещё и партийные... Ну, а картины как свезли сюда, так они тут и висят... Был ещё портрет деда, купца Елисея Острожского, да куда-то он пропал, то ли испортился, то ли отец куда спрятал его... А бабушка Софья вот осталась...
- Скажите, Оксана, а как сложилась судьба Софьи? - спросила я, в волнении хрустя пальцами.
- Да в сразу после революции она и померла. В девятнадцатом году, кажется... Ну да, ей почти восемьдесят было! А дед Елисей - тот ещё до революции помер...
Я сидела, кивала головой, думая, гадая о том, что в жизни никогда ничего случайного не происходит.
Глава 10. «плавно дотронулись пальцы его руки»
Все эти дни ранней весны в поле ещё лежал толстый слой снега, и холодный ветер пронизывал наши тела. Постепенно снег потемнел и стал похожим на рассыпанный сахар.
Природа пробуждалась, просыпались деревья, протягивая голые ветки к небесам, ожили подземные воды. Тонкий панцирь реки постепенно подмывался и истончался. Вот на сучьях появились первые птицы, и их щебет с каждым днём становился всё более неистовым.
В один из дней под ослепительно синим небом мы с Оксаной пошли к реке, и она рассказала о призраках, которые посещали её дом:
- Два раза в лунные ночи приходил мой муж. С тех пор я как-то не могу считать его погибшим...Для меня он просто ушёл в другой мир, но наблюдает за нами. Он ничего не говорил, просто смотрел на нас, как будто хотел удостовериться, что с нами всё в порядке и исчезал – уходил туда, к старому кладбищу и к лесу. Как он выглядел? Приходил в шинели, без шапки, чёрные волосы падали прядями... И ещё моя мать раньше видела приходившую сюда бабушку Софью. А также иногда, в лунные ночи, могут пригрезиться незнакомые призраки, души людей, живших на этом хуторе в разные времена. Ведь сейчас мы здесь одни, остальные дома стоят вымершие, пустые. Поначалу нам от этого было жутко, но потом привыкли. Я стараюсь Димку не пугать привидениями, и сама не боюсь их. Но всё же, когда они являются, как-то не по себе....
- Возможно, эти призраки - это неупокоенные души умерших..., - пыталась объяснить я.
- Да, но почему они приходят? – спросила Оксана.
- Трудно сказать... Возможно, по каким-то весомым причинам, они как бы «застряли» между мирами, никак не могут покинуть нашу плоскость существования и перейти на следующий уровень. И ещё я читала, что призрак с того мира приходит о чём-то предупредить, или удостовериться, что всё в порядке.
- Возможно. Если, конечно, вообще существует разумное объяснение тому, что происходит. Быть может нашему разуму не дано это постигнуть, - промолвила задумчиво Оксана.
После этого разговора прошла пара дней, когда одной лунной ночью я сама увидела призрак.
Проснулась я ночью от шума ветра. Заливисто пела печная труба. Мне показалось, что кто-то постучал, хлопнул ставней или бросил камнем в окно. Где-то осторожно закрылась дверь. Возможно, это была буря, свистевшая за окном, гудевшая в мокрых соснах, росших неподалёку от дома. Хлопали двери и сорванные крыши в брошенных хуторских домах. Ветер свистел в разбитых окнах и дверях.
Я прошла в гостиную, чтобы через окно оглядеть другую сторону двора.
Вглядываясь в темноту, я заметила огонёк лампады, который светился, рассеивая мрак возле тёмной фигуры, на плечах которой был белый плед.
Я зажгла фонарь «летучая мышь». Сердце молоточком стучало в груди. Пошла к входной двери – она была не заперта.
Я вышла на порог – ветер гнал тяжёлые тучи по свинцовому небу. В разрывах облаков поблёскивали холодные, будто льдинки, редкие звезды. За облаками дрожала бледная луна, едва пробиваясь своими лучами в мглистую голубизну ночи.
Я пошла в направлении фигуры с лампой, которая медленно двигалась на пригорок к кладбищу. Это была женщина, и ветер шевелил складки её платья.
Внезапно она, как будто что-то почуяв, обернулась.
Это была Оксана. Она совсем не удивилась моему появлению, а лишь приложила палец к устам. Подождав, когда я подойду, она прошептала:
- Тихо! Он пришёл!
- Кто? Костя? Твой муж?
- Да!
- Но где же он?
- Смотри. Видишь впереди...
Всмотревшись во мглу, я едва заметила еле видимые очертания тёмной фигуры.
Внезапно тучи раздались, и свет луны упал на силуэт в шинели с бледным лицом. Непокрытая голова совсем не напоминала стриженую, солдатскую, тёмные кудри волос медленно развивались по ветру.
Призрак остановился у крестов рядом с шумящими соснами и стоял, когда мы подошли.
- Костя, - мягко сказала Оксана, - спасибо, что ты пришёл проведать нас. Скажу только, что у нас пока всё хорошо. Живём вот. Димка учится дома, уже делает первые успехи. Дивный он, всё самолёты строит. Говорит, что будет авиатором, лётчиком...Вот, рядом со мной, очень хорошая женщина Гера. Она у нас недавно живёт, но уже стала мне надёжной подругой и помогает во всём по хозяйству. Одинокая она и бесприютная, вот Вадим и помог ей, прислал сюда жить. И нам не так тяжко и страшно, и ей хорошо. Вадим много помогает нам, особенно с продуктами, а иной раз и одежонку какую подкинет. Вот такие у нас дела. А ты, как там?
Призрак заколебался, но едва улыбнулся доброй улыбкой, что, как будто означало, что всё хорошо.
- Эх, знать бы, когда кончится война, - вздохнув, произнесла Оксана.
На это призрак оживлённо отреагировал - лицо Константина сталь серьёзное и даже мрачное, и он выставил вперёд два пальца.
- Что? Два месяца? Не может быть!
- Может быть два года? – спросила я.
Он пристально мне взглянул в лицо и кивнул.
- Два года! – покачала я головой... Мы победим?
Он кивнул и подошёл поближе, протянул ко мне руку, но не дотронулся.
Лишь улыбка озарила его лицо.
Он как будто что-то спрашивал обо мне.
Я сказала:
- Костя, я балерина, волею судьбы брошенная в тёмную пучину жизни, лишённая свободы. Зовут меня Гера. Из лагеря бежала. Не знаю, как сложится жизнь дальше. Но меня терзает одно – судьба моего возлюбленного Максима Ковалевича. Он художник, тоже несправедливо обвинённый. Бежал от преследования, вот только так до сих пор и не знаю, жив он или мёртв. Есть ли Максим Ковалевич в мире мёртвых?
Он внимательно посмотрел на меня, долго стоял, глядя куда-то вверх, на выступившую луну, а потом отрицательно помотал головой.
- Так жив он? Или не знаешь?
Призрак вновь помотал головой. Его тело задрожало, а тут задрожала и я: сквозь тело призрака можно было различить окружающие холмы и кресты.
Он сделал нам знак оставаться на месте, а сам медленно пошёл через кладбище и потом пропал из виду.
Всё произошедшее очень сильно повлияло на меня. Оно вселило в меня какую-то внутреннюю уверенность, что не всё ещё так безнадёжно, что возможен поворот судьбы к лучшему.
***
Все эти дни, с тех пор, как я поселилась в Орехово-Ванильном, я не совершала полётов, сосредоточив все свои силы и время на помощи семье Кошечкиных.
Но тут произошёл случай, который заставил вспомнить былые навыки.
Как-то в один из весенних дней, набирая воду из реки, Оксана неосторожно вышла на тонкий лёд и провалилась в воду. Ей удалось выбраться, так как глубина была по пояс, но к вечеру у неё поднялась высокая температура.
Пока я и Дима пытались как-то помочь заболевшей, раздался топот лошади.
Оказывается, приехал Вадим Острожский, и это была наша вторая с ним встреча. После общих взаимных обменов новостями, я повела Вадима к больной. Мы померили температуру – она перевалила за тридцать восемь.
Ночью начались бред и горячка. Уложив Диму спать, Острожский произнёс задумчиво:
- Та-ак-с.… Нужно срочно ехать в город за лекарствами. Единственное, чего я боюсь – не успеть! Ночью пробираться через лес трудно, да и лошадь боится волков, а тянуть до наступления дня нельзя.
Он сидел за столом, опустив голову, постукивал портсигаром.
- Подождите, Вадим, позвольте мне слетать за лекарствами, - предложила я.
- То есть? – слегка недоумевая, он посмотрел на меня.
В его глазах были не только удивление, но и такая вера в меня, что я решилась...
- Смотрите! - объявила я и тут же осторожно поднялась к потолку гостиной.
- Если я полечу – это будет быстрее? – спросила я, паря у самого потолка.
Ответом было молчание – настолько неожиданными были мои действия! Вадим даже вытер пот со лба, механически открыл портсигар, закурил.
Когда я медленно опустилась рядом с ним, он спросил:
- Всегда ты такое умеешь?
От волнения он сам не заметил, как перешёл на «ты».
Я покачала головой:
- Нет, не всегда. Не знаю, к счастью, или к горю. Теперь я больше как обычный человек, но раньше чаще умела.
Вадим задумался, кивнул и произнёс:
- Я сразу почувствовал в тебе что-то необыкновенное, ещё в тот день, когда увидел в доме у Прокофия. Знал, догадывался, что мир шире, чем мы его представляем... И тогда решение не арестовывать тебя абсолютно на ходу, спонтанно принимал.
Он начал тушить папиросу, обжёг руку.
Я сказала ему решительно:
- Вадим Алексеевич, нечего раздумывать, надо лететь. Я - то точно быстрее обернусь, чем вы доскачите...
- А найдёшь путь в темноте?
- Ну, вы мне объясните...
Он наклонился вперёд, глядя прямо в лицо:
- Опасно тебе появляться в городе – могут и задержать. Особенно без документов. Ладно, паспорт Оксаны возьмёшь. Я тебе на скорую руку «охранную грамоту» соорудить могу. И записку дам к Логачёву - врачу знакомому. Он всё организует, а шприц и у нас дома есть.
Он быстро достал лист бумаги и карандаш и подсел к столу.
- Так-с... Вот смотри. Это наш выселок, а это – Росы, город, куда тебе нужно попасть. Будешь лететь – держи на восток! Лети над лесом. Вот в этом квадрате есть большая скала, у её подножия ещё сосна высокая растёт. Так вот, от этой скалы повернёшь на юг и над оврагами и пустошью – до пригородных домиков и до высокой колокольни... Минуешь частный сектор, пойдут городские кварталы, увидишь сквер с памятником пионерам. Это относительно новый памятник. Дальше я пишу тебе адрес...
***
Уже зажглась утренняя заря, когда я вышла из дома, плавно поднялась над весенней землёй в пустынное небо. Посмотрела с высоты на опрокинутый земной мир, словно отражавшийся в волшебном зеркале. У порога стоял Вадим, и жёлтый фонарь освещал часть его фигуры и какое-то восторженно – удивлённое, полное надежды лицо.
Сделав пробный круг над домом, я полетела на восток, к темнеющей громаде леса. Убежал вдаль наш хутор, слева проплыло подо мною место упокоения – кладбище, а справа - тёмно-серебристое полотно реки.
Бывает так, что зима долго держится, но буквально за два дня сдают свои позиции и уходят прочь морозы, и дыхание весны начинает явственно ощущаться. Вернулись чибисы, дрозды, скворцы и жаворонки, пронзительно поёт синица и малиновка.
Утро восходит торжественно, словно королева на трон, под звуки горниста.
Сначала в лицо бьёт холодный вечер, но вот небо становится яростно голубым, и ветер теплеет под лаской солнца, гонит мелкие облачка, среди которых ярко-розовое, тёплое, вселяющее надежду.
Начало городка Изумрудные Росы я узнала по хорошо знакомой белой колокольне. Далее потянулись дома и сады. Они находились в зыбком сером тумане. Солнце гасло в тумане, словно в пепле. Я старалась лететь не слишком высоко, чтобы видеть дорогу.
А вот и городские кварталы. Сквозь серо-молочную пелену было едва видно, как в клубах тумана проскользнул маленький, словно игрушечный, малиновый трамвай, двигались миниатюрные машины, прохожие, спешащие по делам. К счастью, лететь было уже недалеко.
Я ещё раз сверилась с планом Вадима, снизилась, прошла на бреющем полёте над парком и разглядела памятник пионерам - застывшая громада вырезанных из камня фигур рядом с бассейном. Я осторожно стала снижаться к дереву, росшему недалеко, как бы сливаясь с ним, чтобы меня не заметила прогуливающаяся по дорожке женщина с коляской. Но она больше занималась ребёнком.
Сразу после долгого полёта, когда нарушается вестибулярный аппарат, освоиться на земле не просто. Я походила по цветочным клумбам, среди кустов, размялась, вышла на аллейку, пересекла улицу, а дальше шла, переступая через покрытые рябью лужи, поглядывая на номера домов.
Когда я вышла на улицу Герцена, вымощенную брусчаткой, стрелы солнечных лучей окончательно разогнали туман, и вместе с солнцем в городе воцарилось юное сладостное дыхание весны, сопровождавшееся неугомонным птичьим щебетом.
Я остановилась у красных облупленных дверей, где табличка гласила «Доктор Логачёв – три раза». Я просигналила, подморгнув вынырнувшему откуда-то из подворотни грязноватому мальчишке в большой, явно не по размеру кепке, который почему-то уставился на меня, хрустя яблоком.
На звонок вышел худой человек в очках, вытиравший руки полотенцем. Это и был доктор Логачёв. Я отдала ему записку Острожского.
Через пятнадцать минут мы уже шагали к аптеке, которую доктор открыл своим ключом, а спустя ещё пятнадцать минут я вышла из дверей с пакетом лекарств в руке. Доктор сопровождал меня последними наставлениями.
Нужно было уйти из этого людного места. Прошагав какое-то время в толпе прохожих, я заметила вход во двор – колодец и приоткрытые железные ворота.
Тут я и увидела её – старушка еле двигалась в тени, опираясь на палочку.
- Деточка, доченька, помоги, милая, мне до подъезда дойти, - простонала она при виде меня.
Я взяла её под руку и повела к воротам:
- Давайте, бабушка, только быстрее...
- Ой, деточка, не могу я быстрее...
Действительно, мы, войдя в глухой двор, ползли по нему с черепашьей скоростью.
Но вот и подъезд.
- Проходи вперёд, детка, включи мне свет, а то до квартиры я не дойду, - промямлила женщина, пропуская меня вперёд. – Там слева выключатель нашарь...
В подъезде пахло мышами и чем-то прелым.
Мои руки шарили по стене и тут же были скованы неумолимой, тесной верёвочной петлёй.
Не успела я опомнится, как и ноги мои оказались связаны, и, инстинктивно сделав шаг, я упала. Пробовала встать, но чья-то мощная сила прижала меня к полу и несколько наглых и лохматых рож нависли надо мной.
Я узнала грязноватое лицо мальчишки, евшего яблоко:
- Это она. Я видел её у аптекаря. Зуб даю, - сипло сказал он.
- Попалась, тварь! – елейным голоском добавил кто-то.
Тут же наглые руки начали шарить по моему телу, выворачивая карманы.
Неизвестные тут же присвоили себе кулёк с лекарствами.
- Что вы творите! Отдайте..., отдайте и сейчас же отпустите меня! Эти лекарства нужны больному человеку!
- Заткнись! – грубо крикнул кто-то.
- Если я их вовремя не доставлю, то человек может умереть! – успела произнести я, а потом заорала: - Помогите! На помощь!
В гулком подъезде слова прозвенели как набат, но никто не вышел.
Мгновенно мне заткнули кляпом рот и потащили куда-то вниз. Очевидно, это был подвал. Я шла, еле двигая связанными ногами, поминутно рискуя упасть.
Когда я опомнилась, освоилась в полутьме, то поняла, что нахожусь в подвальном помещении, среди каких-то ящиков и узлов.
Горела лампа. Напавших бандитов, судя по всему, было четверо. Известный мне мальчишка сидел на ящике и тасовал замусоленные карты.
Худой, чернявый, коротко стриженый человек с перебитым носом, одетый в явно маловатый для него полосатый свитер, находился за исцарапанным пыльным столом и вертел в татуированных руках мои документы.
- Отдайте документы! - гневно потребовала я. – Это всё не ваше...
- Ха, ха, ха, - громко рассмеялся человек в полосатом свитере, бросив небрежно паспорт на стол и почесав грудь. – Было ваше, а стало наше... Ладно, кончай базар! Заманиха здорово сработала! И иква неплохая, и малява (он повертел в руках записку Вадима). Ого! Значит, сам мент Острожский написал. Всё путём!
- Отдайте мне всё и отпустите! Иначе вы знаете Острожского - он вас в покое не оставит!
- Слышь, ты, фонтан заткни! Знаем мы твоего Острожского, гражданка Оксана Кошечкина. Так по документику? Ха, Кошечкина... Сейчас посмотрим, какая ты кошечка...
И он подошёл и стал грубо тискать меня. Я пыталась увернуться, дёргалась, хотела укусить за руку, но меня крепко держали длинный тип, от которого несло самогоном и юркий, но жилистый круглолицый малый, с папиросой в уголке рта.
- Ладно, Султан, кончай, она не бикса... Ты хоть Пацана убери... Не здесь же...Жучка, наверное, раз барыге помогает, - сказал высокий со шрамом, зевая чёрными провалами почти беззубого рта.
- Чего с ней цацкаться, на перо её и дело с концом. Тут и прикопаем, - едко сказал круглоголовый парень по кличке Малёк, обдавая меня папиросным дымом.
- А сначала попользуемся – «амур – лямур», - ласково прошептал Султан.
И крикнул на Пацана, чтобы тот убирался во двор и ждал их там.
Я молчала, понимая, что нужно как-то выкручиваться из положения, почти безнадёжного. Ведь там, далеко на хуторе, страдает больная Оксана, в любую минуту могущая умереть, переживают и нетерпеливо ждут Вадим и Димка. Надо что-то придумать, надо...
И тут Длинный со шрамом промолвил:
- Погоди, Султан, амурные дела ещё успеем. Пусть сначала скажет, где склад у них.
Султан воззрился на меня своими безумно чёрными глазами и истерично заорал:
- Что, сука, война, люди гибнут, а ты лекарствами торгуешь, на народном горе наживаешься!
- Да разве это лекарства, так мелочёвка, - сказала я нарочито грубовато. – На складе - то больше можно взять.
- Ух, ты, как ты вдруг заговорила! Что, очко заиграло? Ха, ладно! Ну и где этот склад? - жёстко спросил Султан.
- Это знает человек, которому я несу лекарства.
- Что за человек?
- Так, один полковник.
- Ух, ты, полковник? Как фамилия?
- Фамилия у него смешная - Обезьяна!
Бандиты заржали.
- А может это кликуха? Нет? Видно красава великий этот твой полковник! Ладно, проверим... Дальше..., - сказал Султан, отсмеявшись.
-У нас сейчас через пятнадцать минут встреча. Он должен бабки принести. Вот он знает, где склад, - уверенно сказала я.
Длинный сразу приставил к моему горлу нож.
- Говори, где встреча.
- А вы отдайте мне документы. А получите ещё больше – деньги он принесёт крупные...Сами знаете, у военных деньжата водятся...
- Ха, нашла дураков. Сначала деньжата! Так, где вы встречаетесь? – спросил заинтересованный Султан.
- Да на чердаке дома, того, что напротив памятника тимуровцам.
Я хорошо помнила этот пятиэтажный дом с длинной пожарной лестницей, ведущей на чердак – сегодня я проходила мимо его.
- Я знаю этот дом – 24, - закричал низкий круглолицый тип. - Это на Первомайской. У меня кореш там живёт.
- Ладно, - сказал Султан, - поверим. Если удастся позолотить ручку – будешь жить. А если арапа заливаешь – гляди! Амба!
И он потушил лампу, отчего в подвале стало полутемно.
- Длинный, развяжешь её. Отвечаешь за неё по полной... Вперёд! – скомандовал Султан.
Бандиты зашали к выходу из подвала.
Улица, мирная и тихая, ослепила ярким солнцем. Мы бодро, но молча, как заговорщики, шагали по тротуару, и дошли до Первомайской.
Остановились у дома и стали кружком, открыв рты и поглядывая вверх.
- Ну, как подняться на чердак? – спросил у меня Султан.
- Ну, как... По пожарной лестнице.
- Тьфу! - выругался Длинный. – И что, другого пути нет?
- Нет! А как вы ещё представляли себе путь на чердак? - решительно сказала я, глядя им всем в глаза. – Подъезд -то закрыт...
Бандиты недоверчиво переглянулись.
- Я залезу, я смогу! – закричал Пацан, указывая на лестницу.
- Тиши ты! – цыкнул на него Малёк.
- Ладно, Пацан остается внизу у лестницы, а Длинный и Малёк за мной, - приказал Султан.
Мы медленно стали подниматься наверх – первым Длинный, потом крепко цеплялась за поржавевшие поручни я, за мной - молчаливый кругленький Малёк, и замыкал нашу компанию беспокойный Султан.
Длинный вылез на грохочущую железную крышу, вытер лицо рукавом и блеснул револьвером.
- Да спрячьте оружие. Он же может заподозрить вас..., - сказала я.
На крыше я чувствовала себя много увереннее, здесь царило солнце и синева небес.
- А где же вход на чердак? - спросил Длинный.
- Через слуховое окно, - быстро сориентировалась я. – Но человека ещё нет.
Султан <