Обратиться к целителю – влезть на гору
Поэтому лучше не стараться "держать себя в руках", пытаясь подавить ярость; не давая ей ходу, мы рискуем спалить все живое в радиусе сто километров; лучше сначала пригласить ее на чай, посидеть вместе, потолковать, выяснить, что же вызвало эту гостью. Поначалу ярость ведет себя как озлобленный муж в сказке. Она не желает разговаривать, не желает есть – хочет просто сидеть, уставившись в одну точку, или буйствовать, или чтобы ее оставили в покое. Именно на этом этапе мы обращаемся к целительнице, самому мудрому своему "Я", самым лучшим своим возможностям, позволяющим заглянуть за пределы раздраженного и больного эго. Целительница всегда бывает зоркой. Именно она способна сказать нам, какую пользу можно получить, исследуя эту волну эмоций.
В сказках целители обычно олицетворяют спокойный, невозмутимый аспект души. Пусть даже мир разваливается на части, внутренний целитель остается непоколебимым и сохраняет спокойствие, чтобы рассчитать лучший выход из положения. Такой "мастер" есть в душе у каждой женщины. Это часть естественной дикой души, мы рождаемся с ней. Если мы потеряли дорогу к ее жилью, можно снова позвать ее, спокойно рассмотрев вызвавшую у нас ярость ситуацию, перенести себя в будущее и, глядя с этого наблюдательного пункта, решить, что заставило бы нас гордиться своими былыми поступками, а потом действовать в соответствии с этим.
Взрывы раздражения, вызываемые у нас различными факторами жизни и общества, усугубляются, если в детстве мы неоднократно переживали случаи неуважения, издевательства, пренебрежения или мучительной неопределенности [1]. Человек, получивший такие травмы, становится чрезвычайно чувствительным к последующим травмам и использует все средства, чтобы избежать их в будущем [2]. Ощутимые потери энергии, а с ними потеря уверенности в том, что мы достойны любви, уважения и внимания, причиняют острые страдания и заставляют давать злые детские клятвы: когда вырасту, никогда не позволю обращаться с собой подобным образом.
Кроме того, если в детстве женщина могла ожидать от жизни меньше радостей, чем другие члены семьи, если ее свобода, поведение, речь и т.д. строго ограничивались, то очень вероятно, что у нее возбуждают гнев темы, интонации, жесты, слова и другие сенсорные раздражители, которые напоминают об исходных событиях [3]. Иногда можно сделать обоснованные догадки о полученных в детстве ранах, если пристально понаблюдать, от чего взрослые ни с того ни с сего теряют самообладание [4].
Мы хотим использовать гнев как творческую силу. Мы хотим использовать его как средство изменения, развития и защиты. Поэтому, что бы женщина ни переживала – обострение отношений с детьми или боль от жгучей раны, – у целительницы всегда один подход: если есть покой, можно получить урок, найти творческое решение, если же бушует пожар – снаружи или внутри, – он сжигает все дотла, оставляя только пепелище. Мы хотим, чтобы на наши действия можно было оглянуться с достоинством. Мы хотим, ощущая гнев, извлечь из него какую-то пользу.
Прежде чем перейти к благодатному покою, порой бывает необходимо дать выход ярости – это правда, но делать это надо осторожно. Иначе это все равно что бросить в бензин зажженную спичку. Целительница говорит: да, с яростью можно сладить, но мне нужно кое-что из иного мира, кое-что из мира инстинкта, из мира, где звери по-прежнему разговаривают, а духи живут, – из мира человеческого воображения.
В буддизме есть особая практика под названием нюбу. человек уходит в горы, чтобы понять себя и преобразить свои отношения с Великим. Это очень древний ритуал, связанный с циклами подготовки земли, сева и жатвы. Было бы неплохо иметь возможность удалиться в настоящие горы, однако горы есть и в нижнем мире, в нашем собственном бессознательном, и, к счастью, вход в этот мир есть в душе каждой из нас, поэтому мы в любой момент можем отправиться в горы для обновления.
В мифах гора иногда понимается как символ, отражающий уровень мастерства, которого необходимо достигнуть, прежде чем перейти на следующий уровень. Нижняя часть горы, предгорья, часто олицетворяет стремление к сознанию. Все, что происходит в предгорьях, рассматривается с позиции созревающего сознания. Среднюю часть горы часто рассматривают как восходящую фазу процесса, ту фазу, на которой проверяется знание, усвоенное на предыдущих уровнях. Верхняя часть горы символизирует интенсивное обучение; воздух там разреженный, и для продолжения пути необходимы выносливость и решимость. Вершина горы символизирует встречу с высшей мудростью – той, которую в мифах олицетворяет живущая на горе старая женщина, а в этой сказке – мудрый старый медведь.
Поэтому, если мы не знаем, что еще можно сделать, лучше всего отправиться в горы. Когда нас тянет на поиски неизведанного, это формирует жизнь и развивает душу. Взбираясь на незнакомую гору, мы обретаем истинное знание инстинктивной души и творческих действий, на которые она способна, – в этом и состоит наша цель. У каждого человека процесс обучения протекает по-своему. Но инстинктивная точка зрения, которую мы получаем от дикого бессознательного и которой свойственна цикличность, становится для нас единственно важной – только она одна придает смысл жизни в целом и нашей жизни в частности. Она безошибочно даем нам знать, что нужно делать дальше. Где же найти этот процесс, который сделает нас свободными? На горе!
На горе мы находим дополнительные ключи, помогающие преобразить оскорбленные, всё отрицающие и злопамятные аспекты ярости, их мы обычно ощущаем и поначалу часто культивируем сознательно. Один из них – это фраза Аригато дзайсё, которую женщина поет, благодаря деревья и горы за то, что они позволили ей пройти. В буквальном переводе эта фраза означает "Спасибо, иллюзия". В японском языке слово дзайсё означает ясный взгляд на то, что мешает нам глубже понять себя и мир.
Иллюзия возникает, когда возникает нереальный образ вроде дрожания воздуха над раскаленным шоссе, от которого дорога кажется волнистой. То, что существуют колебания воздуха, – неоспоримый факт, но дорога от этого волнистой не становится. Это иллюзия. Первая часть информации верна, а вторая, вывод, – нет.
В сказке гора позволяет женщине пройти, и деревья поднимают ветви, чтобы дать ей проход. Это символизирует исчезновение иллюзии, благодаря чему женщина может продолжать поиск. В буддизме говорят, что есть семь покровов иллюзии. Подняв каждый из них, человек осознает очередной аспект истинной природы жизни и собственного Я. Сорвав эти покровы, человек обретает силу, необходимую для того, чтобы вынести истинную картину мира, постичь суть событий, людей и вещей и в итоге научиться не относиться к первому впечатлению с такой смертельной серьезностью, а видеть то, что скрывается под ним и за ним.
В буддизме необходимо поднять покровы, чтобы обрести просветление. В этой сказке женщина отправляется в путешествие, чтобы принести свет во тьму ярости. Для этого, находясь на горе, она должна уяснить себе много уровней реальности. Ведь у нас столько иллюзий по поводу жизни. Иллюзией может быть мысль "она красива, а значит, желанна". Такой же иллюзией может быть мысль "я хорошая, поэтому меня оценят". Мы не только ищем истину, но еще и стремимся развеять иллюзии. Научившись видеть сквозь иллюзии, которые в буддизме называют препятствиями на пути к просветлению, мы сумеем также обнаружить скрытую сторону ярости.
Есть несколько распространенных иллюзий по поводу ярости. "Если я расстанусь с яростью, то стану другой, более слабой" (первая посылка верна, а вывод неточен). "Я унаследовала ярость от отца (матери, бабушки и т.д.) и обречена ощущать ее всю оставшуюся жизнь" (первое утверждение верно, а вывод неточен). Эти иллюзии можно проверить, если искать, спрашивать, учиться, пробираться под деревьями, карабкаться по телу горы. Мы расстаемся с иллюзиями, когда идем на риск, чтобы встретить поистине дикую сторону своей натуры, которая учит нас жизни, ярости, терпению, подозрительности, осторожности, скрытности, нелюдимости и ловкости… лунного медведя.
Когда женщина взбирается на гору, на нее налетают птицы. Это муэн-ботокэ, духи умерших, у которых нет родственников, готовых накормить их, утешить и упокоить. Молясь за них, женщина становится их семьей, несет им заботу и утешение. Вот как следует понимать осиротевших мертвецов души: это те творческие мысли, слова и идеи в жизни женщины, которые постигла преждевременная смерть и которые во многом способствуют ярости. В каком-то смысле можно сказать, что ярость – это следствие того, что духи не обрели надлежащего упокоения. В конце этой главы под заголовком Descansos приведены советы, как обращаться смуэн-ботокэ женской души.
Как и в сказке, кормить дикого медведя, инстинктивную душу, и предлагать ей духовную пищу, будь то церковь, молитва, архетипическая психология, работа со сновидениями, искусство, скалолазание, гребля, путешествия или что угодно еще, – достойная задача. Чтобы подобраться к тайне медведя поближе, ему дают пищу. Усмирение ярости – тоже путешествие: мы срываем покров иллюзии, берем ярость в учителя, просим помощи у инстинктивной души, даем упокоение мертвому прошлому.
Медведь-призрак
Чему может нас научить символ медведя, в отличие от лисы, барсука или кетцаля, [46] когда речь идет об обращении со злобной самостью? Для древних медведь символизировал воскрешение. Этот зверь засыпает очень надолго, сердце его бьется редко-редко. Часто самец оплодотворяет самку перед самой спячкой, но, как это ни удивительно, яйцеклетка и семя не соединяются сразу. Они сохраняются в маточной жидкости порознь до лучших времен. Под конец спячки яйцеклетка и семя сливаются, и начинается деление клетки, так что медвежата родятся весной, когда мать пробудится от спячки – как раз вовремя, чтобы заняться заботой о новом приплоде и его воспитанием. Это животное – емкая метафора нашей жизни, возвращения и прироста того, что, казалось бы, омертвело, и не только потому, что оно пробуждается от спячки, будто от смерти, а еще и потому – и это куда важнее, – что медведица пробуждается вместе с новым потомством.
Медведя связывают со многими богинями-охотницами: греческой Артемидой, римской Дианой, а также Муэрте и Экотептль, глиняными женскими божествами, которые являются достоянием архаических культур Латинской Америки. Эти богини даруют женщинам способность выслеживать, познавать, "откапывать" психические аспекты всех вещей. У японцев медведь – символ верности, мудрости и силы. На севере Японии живет племя айнов, которые верят, что медведь может разговаривать прямо с Богом и приносить от него вести людям. Лунного медведя считают священным животным, которое получило белую отметину на шее в форме полумесяца от буддийской богини Гуаньинь, чьим символом является лунный серп. Гуаньинь – богиня глубокого сострадания, а медведь – ее посланец [5].
В душе медведь может олицетворять способность управлять своей жизнью, особенно жизнью чувств. Медвежья сила – это способность развиваться циклически, сохранять бдительность, успокаиваться, погружаясь в спячку, которая обновляет энергию для следующего цикла. Образ медведя учит нас, что в эмоциональной жизни можно иметь нечто вроде клапана для выпуска пара, а еще больше тому, что можно быть яростной и одновременно щедрой. Можно быть скрытной и значительной. Можно защищать свою территорию, обозначать свои границы, сотрясать небо, если в этом есть необходимость, и в то же самое время быть доступной, досягаемой и животворящей.
Волос с шеи медведя – талисман, знак обретенного знания. Мы видим, что он бесценен.