Произведения речевого жанра, речевая эстрада — фельетоны, монологи, миниатюры, куплеты, частушки — не существуют вне юмористических конструкций.

На эстраде юмор проявляется не только в вербальных конструкциях драматургического материала, но и в невербальных.

Несколько лет на Петербургском телевидении журналист И. Тайманова вела цикл передач «Юмор в музыке» и всегда находила для иллюстраций своих мыслей убедительные примеры. Более того, время от времени на телевидении появляется номер, в котором шоумен М. Смирнов и актриса Т. Колтунова демонстрируют диалог двух скрипок, из которого без единого слова все понятно: и разговор двух влюбленных, и их ссора и примирение... А если вспомнить знаменитую миниатюру В. Полунина «Асисяй!», где тоже не произносится ни одного человеческого слова и все понятно без всяких слов, то приходится еще раз усомниться в определении драматургии как вида литературы, выраженного в основном в диалогической форме. Как быть, например, с пантомимой, с немым кино, с либретто балетов в конце концов?

Несмотря насвою кажущуюся простоту, естественность и просто вездесущность, на самом деле юмор представляет собой удивительный, многогранный, таинственный кристалл с десятками самых различных граней.

Юмор можно рассматривать на чисто физиологическом уровне, считая, что смех — это непроизвольное сокращение десятка лицевых мышц, сопровождающееся характерными «фыркающе-хлюпающими» звуками, улучшающее кровоснабжение мозга и тем способствующее более интенсивной его работе. К юмору можно подойти с психологических позиций, утверждая, что смех и улыбка сопутствуют хорошему настроению, приводят к разрядке в конфликтных ситуациях, способствуют психологическому облегчению.

Но на самом деле все не так просто. С одной стороны, конечно, справедливы слова популярной когда-то песенки: «Человек идет и улыбается — значит человеку хорошо!». То есть вроде бы заставь человека улыбнуться — и ты поможешь ему в трудной ситуации. Но! В одной из американских газет появилась статья, прямо призывающая: учитесь всегда улыбаться, смеяться, хохотать — и будете всегда в полном порядке!

Собственно, американцы часто так и делают — приклеивают утром на лицо улыбку и так с ней до вечера и ходят, чтобы все видели, у них все «о'кей!»

Но в это же время другая американская газета сообщает о противоположных исследованиях, предупреждающих о том, как вредно улыбаться всегда и во что бы то ни стало, когда на душе, что называется, «кошки скребут». Это прямой путь к неврозам, психическим расстройствам и тому подобным грустным явлениям...

Но если говорить серьезно, то сатира и юмор играют очень большую роль в социальной жизни общества. Еще А. С. Пушкин заметил: «Куда не достанет меч закона, туда дотянется бич сатиры». И хотя ответить на вопрос, что такое сегодня сатира в России, очень сложно, тем не менее вопрос о том, над чем мы смеемся, над кем насмехаемся, к кому относимся иронически, — очень важные вопросы.

И не зря в последнее время появилось много работ, связанных с социальной ролью наших многочисленных анекдотов, их героев, с тенденциями развития отечественной юмористики ...

Интересно хотя бы пунктирно пронаблюдать взаимоотношения юмора и религии в исторической ретроспективе.

Если Будда всегда веселый и улыбающийся, если индийские боги часто предстают перед нами пляшущими, то наши православные святые всегда или страдающие, или гневные, рассерженные, карающие. Правда, у церковных служителей есть такой термин — «веселись, душа». Выходит, веселиться можно, а смеяться и хохотать — это грех, это «от дьявола». И многовековая борьба российской власти со всяким скоморошеством, петрушечниками, частушечниками, балаганами и вертепами шла, можно сказать, не на жизнь, а на смерть под влиянием церкви. Хотя шутов при дворе российских императоров, по примеру европейских монархов, привечали. А скоморохов, смешивших народ на площадях и ярмарках, нещадно пороли.

Исключительно интересны такие снискавшие народную любовь персонажи, как Козьма Прутков, Василий Теркин, Дед Щукарь. А вот популярные сегодня у публики «новые русские бабки» никак не могут быть поставлены с ними в один ряд...

Один из известных философов сказал, что смех выдумало то животное, которое больше других страдало. Может быть, именно поэтому хороший юмор всегда многогранен и часто содержит элемент чего-то грустного и даже печального...

До сих пор нет ясности в том, что же такое представляет собой улыбка?

Одни ученые считают, что это приглашение к общению, сигнал дружелюбия. Другие, наоборот, убеждены, что улыбка есть не что иное, как .оскал зубов, их демонстрация, предупреждение: не лезь ко мне — плохо будет... Интересно, что улыбка бывает на лицах новорожденных. Казалось бы, откуда? Они ведь еще нигде не могли увидеть улыбку, услышать чей-либо смех. Значит, улыбка – один из основных врожденных человеческих инстинктов, базовых по своему происхождению и характеру...

На Востоке существуют поговорки: «Смеха боится даже тот, кто ничего не боится» и «Пулей можно убить одного, смехом можно убить тысячи!».

Еще Ф. М. Достоевский писал, что для того чтобы понять, какой человек перед вами, посмотрите, как он смеется.

Удивительным выглядит и еще одно обстоятельство: похоже, что у нас в мозгу, со всеми его обнаруженными центрами, такими, как центр голода, центр боли, центр удовольствия, есть центр страха и невдалеке от него — центр смеха, причем оба они между собой достаточно тесно связаны...

Обычная уличная сценка. Бабушка-старушка, перебегая улицу перед несущимся огромным самосвалом, испуганно выскочив из-под его колес, весело смеется от облегчения, а с трудом затормозивший шофер бледнеет от страха...

Один из наших лучших альпинистов-высотников, в одиночку совершавший труднейший траверс Пика Победы высотой 7134 метра, пишет о том, что, когда его снесла лавина и он чудом удержался в камнях над 400-метровым ледяным обрывом, он стал «дико хохотать»...

«Комсомольская правда» печатала анекдот, пришедший еще с Первой чеченской войны: горец приезжает к месту сбора своего незаконного вооруженного формирования на Мерседесе, пересаживается в танк, начинает разворачиваться и давит свою же собственную иномарку... Старик-аксакал, увидев это, разводит руками: «Нашел время и место учиться на танке ездить!».

И второй анекдот из этой же серии, говорящей о неистребимости юмора в разных ситуациях... Летит самолет, бросает бомбу — она попадает в огород, там огромная воронка. Выходит старик, смотрит на нее, грозит улетевшему самолету кулаком и говорит: «Где ты вчера был, когда я под туалет яму копал?».

Культурный и интеллектуальный уровень человека определяется в том числе и тем, как он шутит и над чем смеется...

И наш житейский опыт подтверждает — нет в компании или за столом ничего худшего, чем гость, напичканный анекдотами как гусь яблоками, которые он употребляетк месту и не к месту...

Судить о качестве юмора часто бывает совсем не просто. Надо знать массу сопутствующих обстоятельств – контекст в котором прозвучала та или иная острота, от чьего имени она была произнесена, в чей адрес, что за этой шуткой стоит, на что она намекает...

В сборнике анекдотов «Про адвокатов» есть такая фраза: «Знаете, почему ядовитые змеи не кусают адвокатов? Профессиональная этика!». Легко понять содержащуюся в этих словах иронию, заставляющую самих адвокатов весело улыбнуться.

Сценаристу, эстрадному драматургу, автору, взявшемуся за перо с целью написать смешной фельетон, остроумный монолог, злободневную частушку, следует учитывать десятки самых разных обстоятельств. Кто исполнитель его произведения, кто слушатели, по какому поводу они собрались, чего ожидают от артиста, вышедшего на сцену, и от всей программы в целом.

Можно ли научить человека остроумию?

Педагогическая практика показывает, что кое-кого в какой-то степени можно. Попытаться что-то объяснить, что-то показать, рассказать на примерах — и пусть далее практикуется сам. А есть люди, которым этот вид творчества категорически противопоказан. Что поделать! Не всем же быть Жванецкими и Задорновыми, хотя ни тот ни другой юмористике нигде не учились, по той простой причине, что у нас нигде и никто этому не учит, разве только сама наша жизнь.

Оговоримся сразу, что смех по природе своей всегда заразителен, острота, заставляющая хохотать огромный зал, и острота, вызывающая улыбку в беседе тет-а-тет, или написанная, напечатанная на листе бумаги, — совсем не одно и то же (Например, один из лучших и остроумнейших фельетонистов середины XX века Леонид Лиходеев, попробовав писать, для эстрады, с грустной иронией признавался, что написанное для эстрады вроде смешно, но глупо... И, наоборот, глупое - выходит смешным).

Это ведь только такой замечательный и смелый артист, как С. Юрский, мог отважиться читать в одной программе Н. Гоголя, М. Зощенко и М. Жванецкого. Это совсем разные миры, только кое-где соприкасающиеся своими контурами. Есть специфика существования эстрадного исполнителя, выступающего на сцене в жанре юмора и сатиры.

Как есть на свете «фотогеничность», «кинематографичность», «телевизионность» — так есть и «эстрадность». И все профессионалы это знают. Хотя точно и внятно определить словами то, о чем в данномслучае идет речь, достаточно трудно. Но зрительный зал это делает в считанные секунды, либо «принимая» исполнителя, либо безоговорочно отвергая его. Конечно, — разные залы, разные зрители, разные вкусы и мерки. И то, что порой звучит смешно для человека с неполным средним образованием, для человека с высшим образованием выглядит пошло. А для человека с двумя высшими образованиями даже непонятно. У каждой из этих групп населения свой уровень культуры, знаний, возможности ассоциаций, системы намеков...

В эстрадном, сценическом, публичном юморе всегда должна быть какая-то неожиданность, некий «поворот» в конце того или иного сюжета, миниатюры, анекдота, фрагмента диалога. Это с одной стороны. А с другой, — иногда наибольшее удовольствие и залу и исполнителю доставляет юмористическая структура, начинающаяся с «предвкушения» юмористического «сброса», когда мы постепенно «дозреваем» до понимания того, о чем именно идет речь. И лишь в конце наступает развязка, некое разоблачение истинного смысла остроты...

В книге Е. Петросяна «Хочу в артисты!» выделяются такие приемы, как замена в слове одной или нескольких букв, замена слова во фразе, оговорка, подмена понятий, смещение времени действия происходящего, перенос из одной эпохи в другую, причем каждое из этих положений легко можно проиллюстрировать.

В практике Е. Петросяна, например, был целый монолог под названием «Цена одной буквы». Вся смешная ситуация основывалась на том, что пришедший в ресторан клиент вместо буквы «ч», произносил «с», в результате чего у него вопрос «А ЧТО У ВАС В РЕСТОРАНЕ ЕСТЬ?» превращался в вопрос «А СТО — у вас есть?», в котором вроде речь уже шла о СТА граммах, естественно, не чая...

Аналогичный прием был использован в сценке в рыбном магазине, когда покупатель спрашивал: «Риба есть? Есть? И МИ-НОГА?». Он имел в виду не рыбу-миногу, а количество рыбы — МНОГО, — но диалог уже сворачивал совершенно в другую сторону... Ему отвечали, что миноги нет, а есть треска. «А треска — МИ-НОГА?» — не унимался косноязычный любитель рыбы... А далее, идя по этому пути, при хороших исполнителях можно довести зрительный зал до истерики...

Похожий прием в свое время использовал М. Жванецкий в известной миниатюре для А. Райкина, имевшей название «ABAC», где варьировалось имя студента, которого так звали — ABAC...

Для тех, кто интересуется юмористикой всерьез, можно порекомендовать внимательно и не торопясь прочесть труд академика Д. Лихачева «Смеховой мир древней Руси»², в котором содержится масса интересных фактов и умозаключений.

Там рассматривается сущность такого сложного явления русской культуры прошлых времен, как юродство, демократизм смеха, его роль в общественной жизни, индивидуальные особенности смеха, разоблачение смехом видимого благополучия действительного мира. Указывается на то, что обнаженность, нагота — один из важнейших элементов смехового мира древней Руси.

Весьма современна и следующая мысль:

«Для древнерусского смеха характерно балагурство, служащее тому же обнажению, но обнажению слова, по преимуществу его обессмысливающему. Балагурство — одна из форм смеха, в которой значительная часть принадлежит лингвистической его стороне. Балагурство разрушает первоначальное значение слов и коверкает их внешнюю форму, в балагурстве значительную роль играет рифма... В древнерусском юморе излюбленный прием — оксюморон, стилистический прием, состоящий в соединении противоположных по смыслу слов в некое новое, небывалое словосочетание»³.

Вот пример. Когда на одном из тренерских советов в горном альпинистском лагере «Безенги» суровый мастер спорта, оговорившись, сказал о том, что, мол, «Слава Богу, — погода нам БЛАГО-ПРЕПЯТ-СТВОВАЛА», он и не думал, что употребил какой-то там «оксюморон», но смеху было много...

Если не полениться, то не бесполезно будет подумать о соотношениях древнерусских балагуров и нынешних шоуменов...

«Существо смеха связано с раздвоением, смех открывает в одном другое, в высоком — низкое, в торжественном — будничное»...⁴

Чтобы быть смешным — надо как бы двоиться. Не в этом ли истоки дуэтов цирковых клоунов, Белого и Рыжего, а также современного парного конферанса на эстраде?

И еще одно важное обстоятельство: эстрада — искусство очень демократичное, народное. А как справедливо заметил Г. Козинцев:

«Народная мудрость никогда не выражалась в искусстве благочестивыми проповедями, чинными поучениями. Она всегда возникала в шутке.

Именно поэтому эстрадное искусство в очень большой мере — это искусство смешного.

Конечно, бывают эстрадные номера и патриотического, и патетического, и философского содержания, но даже эти темы в эстрадном номере чаще всего (бывают и исключения) решаются через нахождение в номере природы юмора, природы смешного. «Смех, — писал Р. Юренев, — может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный, торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!»⁶.

Автор, режиссер, артист на эстраде должны уметь заставить зрителя смеяться. И это не ограничивает, не суживает рамки творчества. Думается, в этом смысле искусство эстрады предъявляет к создателям номера более жесткие требования, чем в других видах искусств.