Брики прекрасно понимали друг друга, так зачем всё осложнять мещанской ревностью?

В 1919 году странное семейство перебралось в Москву в крошечную комнату в Полуэктовом переулке.

На двери значилось: «Брики. Маяковский». Такая табличка отныне и до самой трагической гибели поэта будет висеть на дверях всех квартир, в которых они жили. В комнате не было никаких удобств, ни воды, ни даже туалета, приходилось бегать на Ярославский вокзал. Но зато царила необыкновенная творческая атмосфера, созданная умением и очарованием хозяйки дома.

Частыми гостями Бриков были Пастернак и Эйзенштейн, Малевич и Волошин. Угощения были незатейливы – хлеб и чай. Но сияющие глаза хозяйки дома превращали скудную комнатку в сказочный терем. И на это время каждый из гостей забывал, что за окном разруха, голод и несчастья...

Маяковский превратился в покорного раба Лилии Юрьевны. Отныне все стихи были посвящены только ей. Однажды в его присутствии чиновник позволил себе нелестно отозваться «об этой Брик». Маяковский, не задумываясь, влепил грубияну оплеуху: «Лилия Юрьевна – моя жена, запомните это и извольте с этим считаться!»

Запомнили, считались. Именно Лилия Юрьевна после гибели Маяковского будет, наравне с его матерью и сёстрами, получать пенсию в 300 рублей (большие по тем временам деньги) и станет обладательницей половины авторских прав на его творческого наследие. Таким образом, советское государство официально признало её двоемужество…

А пока поэт тенью следовал за своей богиней, восхищённый тем, что она благосклонно позволяла себя любить.

Во время прогулок по Москве в одном из кафе они встретили Ларису Рейснер – известную революционерку и ослепительную красавицу, воспетую Пастернаком в романе «Доктор Живаго». Выходя из кафе, Лиля забыла сумочку, и Маяковский поспешно вернулся.

«Вы теперь как собака будете таскать в зубах её сумочку?» - с насмешкой спросила его Рейснер.

«С большой радостью, - кротко ответил поэт, - в настоящей любви нет унижения». Он ещё не знает, каким испытаниям подвергнет его эта роковая женщина, и как сам он несколько лет спустя будет проклинать мучительную и унизительную для него связь, от которой не в силах буде отказаться.

Лиля же в роли музы не теряла времени. Она от руки переписывала его стихи, следила, чтобы Маяковский собственноручно делал к ним рисунки и не забывал всё это посвящать ей.

Идиллия кончилась скоро. Нельзя сказать, что гром грянул средь ясного неба, но до этого дня для ослеплённого любовью Маяковского небо было безоблачным. В тот вечер Осип Брик стал свидетелем, вернее, слушателем, страшного скандала, происходившего за стеной между его женой и Маяковским.

«Володя, - чеканила слова Лиля, - мы же с самого начала договорились, что собираемся под этой крышей только ночью. А днём ты не имеешь права меня контролировать. К чему эта средневековая ревность и гнусные упрёки?»

И, не давая себя перебить, продолжила:

«Ты наказан, Володя. На три месяца. Мы не будем видеться. И – не приходить, не писать, не звонить».

Как ни странно, Маяковский не испытывал ревности к законному мужу Лили - Осипу Брик. Но роман её с высокопоставленным чиновником Александром Краснощёковым, о котором судачила вся Москва, вызвал у поэта бурю эмоций. Он готов был всё крушить на своём пути.

Не помогли и увещевания Осипа: «Лиля – стихия, с этим надо считаться, Володя. Нельзя остановить дождь или снег по своему желанию».

…После этого разговора все стулья в комнате оказались сломанными...

Новый 1923 год Маяковский встретил в одиночестве в своей комнатке на Лубянке, которая была его мастерской. В полночь он чокнулся с портретом Лили и, чтобы отвлечься от гложущей его тоски, засел писать поэму «Про это», поэму, каждой своей кровоточащей строкой кричащей о невыносимой любви.

Маяковскому сочувствовали. Всё окружение знало, что Лиля изгнала его из «семьи» и придаётся новой страсти. Даже знакомый трактирщик, подмигивая, наливал поэту водки в долг. Лиля же была неприступна, улыбаясь, разглядывала гору записок от Маяковского, которые принципиально не читала, хотя знала, что каждая из них умоляет о любви. Маяковский дежурил у её подъезда, бывал в тех местах, куда часто захаживала Лиля, но она упорно его не замечала.

Мораторий закончился 28 февраля. Была договорённость ехать в этот день в Петербург. Выскочив на перрон, Маяковский увидел Лилю и потерял голову: она была великолепна - румяная от мороза, в новой белоснежной шубке. Он схватил её в охапку и потащил в тамбур, наступая на чьи-то ноги, узлы, чемоданы. Там он прижал ошарашенную женщину к грязному стеклу и под стук колёс стал выкрикивать строчки новой поэмы.

С последними словами Владимир прижался лицом к холодному окну и разрыдался. Лиля не испытывала таких сложных эмоций - она торжествовала. Своим неистовым чутьём она поняла, что это очередной шедевр, на который воспламенила поэта она – Лиля Брик.

Потирал руки и Осип, радостный от того, что разлука с его женой пошла вдохновению Маяковского на пользу. Поэма, вскоре вышедшая в печать с портретом Лили Брик работы Родченко на обложке, имела ошеломляющий успех.

Но, как и предвещал Осип, остановить стихию - Лилю, не удалось. За Краснощёковым последовали новые увлечения, среди которых такие известные имена, как Асаф Мессерер, Фернан Леже, Юрий Тынянов, Лев Кулешов, все эти красивые, знаменитые и талантливые мужчины не смогли устоять перед натиском сексуального обаяния Лили.

Брики зачастили в Европу. Часто гостили у Эльзы, которая снабжала сестру парижскими нарядами и духами. Кстати, ни у Бриков, ни у Маяковского никогда (до одного рокового случая, о котором позже) не было проблем с визой. Никто не сомневался, что у странного семейства высокопоставленные покровители на Лубянке.

Измученный любовью и ревностью Маяковский сбегал то в Париж, то в Берлин, то в Лондон, то в Нью-Йорк. Он изо всех сил пытался найти себе прибежище от оскорбительных для его тонкой натуры чувств. За границей у него случались романы. Американка Элли Джонс даже родила Маяковскому дочь.

Но Лиля с азартом хищницы каждый раз возвращала его к себе в рабство, приманивая наживкой-любовью.