Объективность и овеществление

Объективность произведений искусства в столь же малой степе­ни является «остаточным» понятием, целиком принадлежащим к про­шлому, как и их истина. Неоклассицизм ошибочно полагал возмож­ным реализацию своих представлений об объективности, идеал кото­рых он видел в стилях прошлого, кажущихся ему обязательными, сле­дуя им, он осуществлял субъективно предписанную ими и проведен­ную процедуру, абстрактно отрицая субъект в произведении и созда­вая образ бессубъектного явления-в-себе, позволяющий познать уже не устраняемый никаким волевым актом субъект только по нанесен­ному им ущербу. Ограничения с помощью строгих мер, подражаю­щие давно оставшимся в прошлом гетерономным формам, подчиня­ются именно субъективному произволу, который они стремятся обуз­дать. Валери лишь набрасывает контур проблемы, но не решает ее. Форма, являющаяся только результатом отбора и установления, кото­рую временами защищает сам Валери, так же случайна, как и прези­раемое им хаотическое, «живое». Сегодня невозможно разрешить апорию искусства, «вылечить» его от нее посредством намеренных ссылок на авторитеты. Ситуация, в которой не оставляющий своих жестких позиций номинализм может без насилия достичь такого, на­пример, явления, как объективность формы, остается открытой; умыш­ленно создаваемая закрытость препятствует осуществлению этого. Данная тенденция совпала по времени с развитием такого политичес­кого явления, как фашизм, идеология которого, выдавая желаемое за действительное, утверждала, будто приход времени, когда субъекты освободятся от нужды и неуверенности в завтрашнем дне, от кото­рых они страдали в эпоху позднего либерализма, необходимо связы­вать с надеждой на отречение от субъекта. Такое отречение действи­тельно произошло по велению более могущественных субъектов. Рас­сматриваемый нами субъект, при всей его ущербности и слабости, не должен просто уклоняться от притязаний на объективность. В пользу этого говорит следующий сильнейший аргумент — ведь в противном случае чуждый искусству человек, пошляк-обыватель, сознание ко-

торого подвергалось бы воздействию произведения искусства как некая tabula rasa, не имеющая никакого отношения к искусству, был бы самым квалифицированным экспертом в деле понимания и оцен­ки произведений искусства, а немузыкальный, лишенный слуха че­ловек был бы лучшим музыкальным критиком. Как и само искусство, познание его осуществляется диалектически. Чем больше вкладыва­ет наблюдатель от себя в познание искусства, тем с большей энергией проникает он в произведение, обнаруживая в нем объективность. Он делается причастным к объективности в тех случаях, когда его энер­гия, с которой он проникает в произведение, в том числе и энергия его ошибочной субъективной «проекции», затухает в произведении искусства. Ложный субъективный путь может совершенно увести от понимания произведения, но без этого «окольного» пути невозможно увидеть объективность. — Каждый шаг к совершенству произведе­ний искусства — это шаг к их самоотчуждению, что диалектически постоянно порождает те новые мятежи в искусстве, которые слиш­ком поверхностно характеризуются как восстание субъективности против формализма любого рода. Возрастающая интеграция произ­ведений искусства, представляющая собой результат его имманент­ных требований, является также его имманентным противоречием. Произведение искусства, которое осуществляет свою имманентную диалектику, предстает в ходе этого процесса обманчиво сглаженным, прилизанным — в этом и состоит эстетическая лживость эстетичес­кого принципа. Антиномия эстетического овеществления, эстетичес­кой конкретизации заключается также в противоречии между как все­гда нереальным, ущербным метафизическим притязанием произве­дений на независимость от времени, неподвластность современной им эпохе, и бренностью всего того, что утверждается во времени как вечное, непреходящее. Произведения искусства становятся относи­тельными, так как они должны утверждать себя в качестве абсолют­ных. На эту мысль наводит фраза, брошенная как-то Беньямином в разговоре: произведениям искусства нет спасения. Непрекращающий­ся бунт искусства против искусства имеет свои основания. Если для произведений искусства существенно важно быть вещами, то не ме­нее важно для них и отрицать собственную вещность — тем самым искусство восстает против искусства. Полностью объективированное произведение искусства «оледенело» бы, превратившись в простую вещь, а произведение, стремящееся вырваться из-под влияния своей объективности, стало бы жертвой регресса, будучи обречено на бес­сильные субъективные порывы, и утонуло бы в пучине эмпирическо­го мира.