Три слоя искусства. Художественный предмет как объект искусства

В девятой главе своей работы «Основы художества. О совершенном в искусстве» И.А.Ильин делает вывод, что «художественный предмет есть главное в искусстве» и «исходя от него, надо создавать и теорию искусства».[3]

Работа И. А. Ильина носит публицистический характер, и автор часто во многих главах по-разному описывает одни и те же понятия, в том числе и художественный предмет. Поэтому в самом начале нашей работы важно дать более конкретное определение того в искусстве, от чего сам автор делает отсчет. Для этого необходимо без многочисленных художественных образов, которыми насыщена работа, описать исследуемый предмет.

Подводя читателя к необходимости оценки искусства, согласно определенному критерию И.А.Ильин подчеркивает, что творящий художник имеет дело с тремя слоями искусства. Рассмотрим их.

Первый слой - внешняя материя, то есть тот материал, «кирпичики», из которых складывается предмет искусства. И.Ильин приводит такие примеры: «в поэзии – это звучащее слово и язык; в музыке – поющий звук и инструмент; в скульптуре – глина, камень, дерево, металл; в живописи – краски и цвета, светотень; в театре и танце – само человеческое тело, декорации обстановка.

Эта внешняя чувственная материя искусства дается иногда в законченном виде — напр., картина, барельеф, горельеф, создание скульптуры и архитектуры; но иногда она дается в виде не-до-осуществленной «схемы», требующей воспроизведения, например, чтения, декламации, сценической игры, пения, музыкального исполнения, живого танца».[4]

Разбирая особенности этого первого слоя, автор делает акцент на необходимости соблюдения законов[5], присущих внешней материи и их подчиненности двум другим более глубоким слоям: «для достижения художественности эти законы должны быть соблюдены; однако не в смысле простой формальной верности — это обеспечило бы не художественность, а всего-навсего эстетическую грамотность; они должны быть соблюдены с подчинением двум более глубоким слоям — образному и предметному. Ибо чувственная материя искусства есть лишь средство, или орудие; она не самостоятельна и не смеет быть самодовлеющей. Она призвана быть выразительным проявлением художественного образа и точным, насыщенным знаком художественного предмета»[6].

Второй слой – образный состав искусства. Когда материи придана эстетическая форма, за ней должен скрываться законченный в себе образ. Он может быть внешне чувственным (протяженным, «телесным»)[7] или внутренним, не-протяженным (переживаемым чувством, волею, мыслью, нечувственным воображением; особенно в музыке)[8].

Диапазон этих образов доступен различным искусствам не в одинаковой степени; но присутствуют эти образы всегда и везде. Убедиться в этом можно посредством живого созерцания. Приведем примеры из восьмой главы «Критерий художественного совершенства».

«Архитектор не просто скрепляет дерево, сталь и камни, но создает и показывает образ жилища, храма, крепости, моста, памятника и т.д.; причем эти образы могут срастаться и переходить друг в друга. При этом они живут в пространстве в виде самого полезного или украшающего здания, с которым они сращены и которому они одноименны. В этом одна из границ архитектуры.

Воображение скульптора свободнее: оно занято обычно не созданием полезной вещи, а воплощением образа и потому оно может удовольствоваться горельефом или барельефом, приближаясь к живописи. Скульптура и живопись владеют всеми образами, доступными архитектуре, и сверх того могут дать зрителю образы всего вещественного: плодов, цветов, деревьев, животных, гор, моря, неба, человеческого тела; а через человеческое тело — и человеческой души.

Воображение поэта властно изобразить сверх всего этого еще и внутренно-душевный мир человека, совершенно отвлекаясь от внешности и от чувственных образов.

И наконец, воображение музыканта властно изобразить по-своему не только все это, но и множество других ни чувственно, ни словесно не закрепимых образов мира и человеческого духа»[9].

Образный состав искусства также имеет свои законы, «свою обязательную грамотность». Эти законы формулируются различно в зависимости от того, какое именно искусство имеется в виду. И.А.Ильин описывает их в восьмой главе, но лишь в виде примера, без всякого обязательства систематически раскрыть их сполна. Это, - поясняет автор, - остается задачей для будущего.

Третий слой – художественный предмет, т.е. «то духовное содержание, которое художник почерпает из объективной сущности Бога, человека и мира с тем, чтобы облечь его в верные образы и воплотить в точной эстетической материи. По составу и содержанию «художественный предмет» объективен; по увидению, облечению и воплощению он субъективен субъективностью творящего поэта; но раз во-ображенный и во-площенный, он как бы входит символически в образы и в материю созданного произведения, насыщает их и объективно присутствует в них, хотя уже иною, так сказать, осубъективленною объективностью. В этом виде он дается для того, чтобы воспроизводящие артисты (музыканты, певцы, актеры и танцоры), зрители-слушатели-читатели и, наконец, критики верно извлекали его из этой осубъективленной объективности и, может быть, через ее посредство возносились к первоначальному духовному обстоянию в его чистой объективности, им измеряя, им исправляя, восполняя и критикуя изображенный и воплощенный художником «художественный предмет».

Последний абзац цитируется по главе, которую И.Ильин так и назвал «О художественном предмете» и являются выводом самого автора об исследуемом вопросе. Рассмотрим эти выводы более подробно.

Ильин говорит, что духовное содержание художник черпает из объективной сущности Бога. «Пространный Катихизис» утверждает совершенную недоступность Божественной сущности для познания, существо Божие «выше всякого познания не только человеков, но и Ангелов». Это утверждение находится в полном согласии с данными Священного Писания: «Божьего никто не знает, кроме Духа Божия» (1 Кор. 2, 11); «Бог обитает в неприступном свете, которого никто из человеков не видел и видеть не может» (1 Тим. 6, 16)[10].

В одиннадцатой главе И.Ильин также говорит «самая сущность искусства состоит в том, что один человек создает для других людей некую художественную медитацию, раскрывающую им природу Бога, мира и людей, дающую им мудрость и блаженство, духовную силу и победу»[11].

В данном контексте важно отметить, что автор допускает возможность познания природы Бога художником, и возможность передачи этого познания зрителю, что противоречит догматическому богословию. Но в других местах этой же главы находим более корректное описание художественного предмета.

Так автор говорит: «художник призван воспринять в Божиих созданиях ту «душу» их, которую он изобразит в своем произведении, а воспринимающий искусство созерцатель должен воспринять в его произведении эту «душу» так, как художник усмотрел ее в Божиих созданиях. Согласно этому, Господь есть как бы художник мира, а творящий художник — Его духовный «зритель», «слушатель» и «читатель». Он внимает Богу духом, с тем, чтобы изобразить внятое в ткани образов и воплотить его в материальном обличии. И чем глубже и искреннее внимает художник Творцу, тем лучше вынашивает он в себе художественный предмет своего произведения, тем художественно-совершеннее будет его создание»[12]

В Священном Писании можно найти немало свидетельств того, что Бога можно познать через Его творения:

«подлинно суетны по природе все люди, у которых не было ведения о Боге, которые из видимых совершенств не могли познать Сущего и, взирая на дела, не познали Виновника” (Прем. 13, 1–2), поскольку «вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20).

«Мы никогда не назовем мудрецами тех, кто не может и не желает познавать Бога из творений Его»,— учит преподобный Максим Исповедник[13].

По словам святителя Василия Великого, не познать Творца из созерцания мира — значит ничего не видеть в ясный полдень[14].

Оценивая степень нашего знания о Боге, протопресвитер Михаил Помазанский в своей книге «Православное догматическое богословие» пишет: «Знание о Боге открывается людям уже из самого познания природы, познания самих себя и всех вообще творений Божиих. “Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы, так что они безответны” (Рим. 1:20), т. е. невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы, — и потому безответны те люди, которые, познавши Бога, не прославили Его как Бога и не возблагодарили, но посуетились в умствованиях своих (там же. 20-21)»[15].

Человек может составить некоторое представление о Боге через исследование тварного мира, ибо через рассмотрение произведений всегда возможно нечто узнать и о самом художнике. Следовательно, возможно познание Бога через красоту, гармонию, целесообразность, растворенные в мире. В сущности это есть не что иное, как естественная реакция человеческой души, которая, по словам христианского апологета Тертуллиана (II–III в.), по природе является христианкой[16].

Такое познание Бога называется естественным откровением, или естественным богопознанием. Обычно это те представления о Боге, человеке и бытии в целом, которые возникают у человека естественным путем на основании познания им самого себя и окружающего мира. Апостол Павел писал об этом: "Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы" (Рим. 1,20). Этот процесс естественного богоискания и богопознания всегда имел место в истории, он присущ человеку. И поныне многие приходят к вере в Бога и во Христа, фактически, ничего не зная о религии, о христианстве, не прочитав даже Евангелия[17].

Принимая это во внимание, можно согласиться, что художественный предмет действительно есть нечто существенное и главное: и в каждом художественном произведении искусства, и в душе творящего автора, и в восприятии зрителя и критика, и, наконец, в объективном составе мироздания.

Но и в духовном плане – в познании Бога в Духе Святом –познается если не природа Бога, то некоторые ее свойства, что и составляет художественный предмет в искусстве….

Таким образом, согласно Ильину можно представить идею трехмерности художественного произведения в единстве эстетической материи, эстетического образа и предмета, при исключительной роли и полномочиях предмета.

Истинный художественный предмет с точки зрения православного богословия можно определить как «проявление Божественной сущности в тварном мире, которые созерцающий гений художника может воплотить дарованными ему и преумноженными им талантами в произведения искусства». В этом определении мы попытались прояснить до конца мнения И.А.Ильина о художественном предмете, избегая при этом ошибки считать возможным познание сущности Бога через что-либо, в том числе и через искусство. Божественная сущность может быть видна только через действования Божественных энергий в мире, которые и являются проявлениями Его сущности.