У Вас никогда не было желания уехать в Москву?

Нет. Для этого, наверное, надо иметь какой-то другой менталитет, пробивной. Туда надо ехать за чем-то и для чего-то, а так как у меня нет большой тщеславной цели покорить весь этот мир, мне и незачем. Да и потом, мне по духу Питер ближе, потому что он более личностный. Потому что в Петербурге есть много людей, которые здесь живут, а в Москве – людей, которые там проживают. Это такая временная коммуналка, такая гостиница. У меня есть ощущение, что люди, которые там живут, едут туда для реализации своих мыслей, себя. Если в этом отношении, то я здесь реализацию получаю в полной мере, поэтому смысла ехать туда нет.

Неужели не было цели покорить мир, когда Вы поступали на актерское?

Абсолютно случайно поступал, просто подстраховаться: если не поступаю в медицинское училище, то, может быть, здесь получится. Поэтому никакой такой цели не было. Вообще я думаю, что это появляется потом. Даже не на первом курсе и не на втором. А позже, когда тебя начинают звать туда, туда, потом в кино, потом тебя раньше всех пригласили в театр: весь курс еще учится, никого не взяли, а тебя взяли. И тут появляются те самые медные трубы.

Я наслышана об учебе в театральных вузах, насколько я знаю, оттуда люди в 10 вечера только уходят.

В 10 вечера – это рано уходят. Мы и на ночь оставались там. Ты приезжаешь туда утром и ночью уезжаешь домой, это так. Но потом, курсе на третьем-четвертом уже начинаешь расставлять приоритеты, ты ведь не будешь заниматься каким-то одним делом целый день, у тебя появляется ещё одно дело, и еще, и какой-то концерт, тебе надо к нему готовиться… А где ты этим будешь заниматься? Только в академии. Поэтому так и получается, что ты что-то новое учишь, к новому готовишься, находясь в этом же институте, просто потом ты играешь спектакль, а после него можешь опять вернуться в академию. То есть это такой процесс, как Вагановское училище. Ты пошел туда и все, и родители приходят раз в месяц, такой абсолютный интернат.

Есть люди, которые поступают в театральное, а потом понимают, что не справляются с таким ритмом жизни и уходят?

Нет. Они уходят, разве что, когда понимают, что в этом во всем их не занимают, что в этом ритме жизни у них очень много свободного времени. И вот тут начинаешь разочаровываться сначала в людях, которые тебя не замечают, а потом в себе. И там уже другое время наступает. Я не знаю ни одного человека, ни одного студента, который счастлив был бы отдохнуть. Они наоборот все счастливы работать, в этом специфика профессии.

Театр – это семья?

Абсолютно точно. В какой-то момент из-за того, что мы 24 часа находимся вместе друг с другом, мы становимся действительно родственниками – мужьями, женами, братьями, сестрами, и отсюда все вытекающие проблемы. Потому что мы очень близко находимся друг с другом, уже знаем друг друга как облупленных, и какие-то вещи мы можем сказать, точно зная, что это обидит человека. Причем это будет так: у меня нет цели тебя обидеть, я просто в каком-то ажиотаже буду считать, что ты не прав, а я прав. И люди ссорятся на всю жизнь из-за спектаклей. Грубо говоря, это такие повзрослевшие дочки-матери: я – папа, ты – мама, это – наша дочка, вот это – наша собака. И, играя в эту игру, только уже по-взрослому, мы можем просто рассориться на всю жизнь, не подавать руки друг другу. Это как раз следствие того, что мы – семья.

А кино можно сравнить с семьей?

Нет. Там можно сравнить с семьей службы: дольщики, может быть, гримеры. Когда ты приходишь и уже всех знаешь. Актер пришел-ушел, а они все время там, с одной картины на другую. И там как раз среди них можно заметить такие эпизоды: когда «шапка» происходит – это когда фильм отсняли, люди празднуют конец съёмки – на этих праздниках нередко случаются драки и потасовки среди ребят, которые обслуживают этот фильм, потому что они очень близки. Потому что если я не знаю человека, я к нему отношусь с уважением. Я его не знаю, поэтому я присматриваюсь к нему – кто он, когда ты разобщен, ты более уважителен. Как только у вас уже близкие отношения, как у любовников, как у мужа и жены: почему там сковородки летят? – потому что они уже настолько близки, что даже устали друг от друга и уже хочется другого воздуха.

У вас есть любимая роль?

Да, есть. Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова», это вообще мой любимый спектакль. Фердинанд в «Буре», мне нравится «Доходное место», роль Жадова, и вот сейчас я репетирую новый спектакль «Мизантроп», буду играть Альцеста. Я просто понимаю, как он проникает в меня. При этом я отождествляю с собой этого героя, как будто с меня писали.