Воскресенье, 30 января 1944 г.

Милая Китти!

Вот и опять наступило воскресенье -- для меня это печальный день, здесь

в Убежище. Хотя сейчас легче, чем в начале.

На складе я еще не была, возможно, спущусь позже. Несколько вечеров я

приходила туда с папой, а вчера была там совершенно одна. Я стояла на

лестнице, а надо мной кружились бесконечные немецкие самолеты. Мне казалось

в тот момент, что я одна на свете и ни от кого не могу ожидать помощи. Но

мой страх исчез. Я смотрела на небо и полностью полагалась на Бога.

Мне так необходимо иногда быть одной. Папа замечает, что со мной что-то

не так, но я не решаюсь ему рассказать. Мне хочется лишь кричать: "Ах,

оставьте меня в покое!" И кто знает, может, меня, действительно, оставят

одну, и это мне совсем не понравится...

Анна Франк

Четверг, 3 февраля 1944 г.

Дорогая Китти!

По всей стране только и говорят, что о высадке союзников. Если бы ты

была здесь, то тоже поверила в это, ведь ведется такая подготовка! А может,

и высмеяла бы нас: ведь толком ничего не известно.

Все газеты полны новостей о будущем десанте и часто сбивают людей с

толку. Например, пишут так: "Если англичане высадятся в Нидерландах, то

немецкие войска сделают все возможное, чтобы удержать страну, хоть и

придется затопить ее". И даже помещают карту Голландии с предполагаемыми

затопленными территориями, к которым относится и значительная часть

Амстердама. Мы тут же приступаем к обсуждению о том, как вести себя в этой

нелегкой ситуации. Мнения расходятся. Например:

"Поскольку передвижение пешком или на велосипедах исключено, придется

идти вброд - там, где вода остановилась".

"Нет, надо плыть. Под водой, в купальных костюмах и шапочках, никто не

заметит, что мы евреи".

"Не говорите ерунду! Ведь как поплывут наши дамы? Уж скорее крысы

откусят собственные лапы..."

"Да мы из дому-то не выберемся... Склад и так еле дышит, а уж если его

зальет..."

"Ребята, хватит сходить с ума, отнеситесь серьезно! Надо непременно

достать лодку".

"Зачем же? У меня есть предложение получше. Каждый сядет в ящик из-под

сахара, а грести будем половниками".

"Я пойду на ходулях, в молодости я это прекрасно умел".

"Яну они не нужны, он сам, как ходули, и водрузит на них Мип..."

И все в таком духе, представляешь себе, Кит? Шутить, конечно, весело,

но что будет на самом деле, никто не знает. И вот второй важный вопрос,

связанный с высадкой: что нам делать, если немцы эвакуируют Амстердам?

"Уезжать со всеми, только хорошенько загримироваться".

"На улицу -- да вы что! Отсюда ни шагу! В Германии людей ждет только

гибель".

"Конечно, останемся здесь. В безопасности! Уговорим Кляймана

переселиться со своей семьей сюда. Попробуем достать мешок шерсти, тогда они

смогут спать на полу. Пусть Мип и Кляйман заранее притащат одеяла. И надо

запастись продуктами, наших припасов недостаточно. Пусть Ян как-нибудь

приобретет сухофрукты, а пока у нас есть тридцать килограммов фасоли, пять

килограммов гороха, да еще пятьдесят банок овощей".

"Мама, посчитай-ка, сколько у нас всего".

"10 банок рыбы, 40 банок молока, 10 килограммов сухого молока, три

бутылки подсолнечного масла, 4 банки сливочного масла, 4 банки мяса, 2

бутылки клубничного сиропа, 2 -- малинового, 20 бутылок протертых помидоров,

5 килограммов геркулеса, 4 -- риса. И это все".

На первый взгляд, кажется много, но на самом деле это не так -- ведь мы

пользуемся этими продуктами каждый день, и еще подкармливаем гостей. Вот

угля, дров и свечей в доме достаточно.

"Давайте сошьем нагрудные мешочки, чтобы в случае бегства захватить

деньги".

"Надо составить списки самого необходимого, что мы возьмем с собой, и

заранее упаковать рюкзаки".

"Когда опасность приблизится вплотную, мы на чердаках установим два

поста".

"Да что мы считаем запасы еды, ведь у нас не будет воды и

электричества".

"Воду будем фильтровать и потом кипятить в печке. Вымоем большие фляги

и будем хранить в них воду. Используем все возможные емкости -- канистры,

миски... ".

"Не забыли, что у нас есть еще картошка на складе?"

Вот такие разговоры ведутся весь день напролет -- о том, что будет с

нами до и после высадки. Говорим о голоде, смерти, бомбах, огнетушителях,

спальных мешках, еврейских паспортах, отравляющих газах и так далее и так

далее. Малоприятные темы! Вот пример такого разговора обитателей Убежища с

Яном.

Убежище: "Мы боимся, что если немцы отступят, то захватят с собой все

население Амстердама".

Ян: "Это невозможно, у них не хватит поездов".

Убежище: "Какие поезда? Думаете, нам вагоны предоставят? На своих двоих

-- вот наш транспорт!"

Ян: "Не думаю и не верю. Почему вы все видите в черном свете? Какой им

смысл -- тащить за собой всех горожан?"

Убежище: "А ты забыл, что сказал Геббельс: если нам придется отступать,

то мы плотно закроем двери за оккупированными территориями!"

Ян: "Мало ли что они говорят?"

Убежище: "А ты полагаешь, что немцы проявят милосердие? Они подумают:

если нам погибать, то уж им -- тем более..."

Ян: "Довольно предсказаний. Я им все равно не верю!"

Убежище: "Сценарий известный -- не видишь опасности, пока она не

приблизится вплотную".

Ян: "Вы все безнадежные пессимисты. Что толку в ваших прогнозах?"

Убежище: "Мы уже достаточно испытали -- сначала в Германии, потом

здесь... А что будет с Россией?"

Ян: "Об этом никто ничего толком не знает. Возможно, русская и

английская пропаганда так же все преувеличивают, как немцы".

Убежище: "Ничего подобного! Английское радио всегда говорило правду. Но

даже, если что-то преувеличено, факты чудовищны -- ты знаешь сам, что в

России и Польше расстреляны и удушены газом миллионы невинных мирных людей".

Больше не буду утомлять тебя подобными разговорами. Сама я совершенно

спокойна и не поддаюсь панике. Я уже дошла до того, что мне безразлично,

умру я или останусь в живых. Мир вполне обойдется без меня, а ход событий мы

все равно изменить не в состоянии. Что будет, то будет, и я надеюсь на

счастливый конец.

Анна

Вторник, 8 февраля 1944 г.

Дорогая Китти!

Как я себя сейчас чувствую, трудно описать словами. В один момент мне

хочется покоя, в другой -- веселья. Но смеяться мы здесь разучились, я имею

в виду -- смеяться по-настоящему -- так, что не можешь остановиться. Хотя

сегодня утром мы с Марго неудержимо хихикали, как бывало раньше в школе.

Вчера вечером произошло очередное столкновение с мамой. Марго

закуталась в шерстяное одеяло, но вдруг вскочила -- она укололась булавкой!

Очевидно, мама воткнула ее в одеяло и потом забыла вытащить. Папа

глубокомысленно покачал головой и пошутил насчет маминой рассеянности. Тут

мама как раз вышла из ванной, и я сказала в шутку: "Ты настоящая

мать-злодейка". Она поинтересовалась -- почему. И мы рассказали о булавке.

Она тут же приняла высокомерный вид и ответила: "Не тебе упрекать других в

неаккуратности. Если ты занимаешься шитьем, то весь пол усыпан булавками. А

кстати -- вон там валяется маникюрный набор. Ты его никогда не убираешь на

место!" Я ответила, что набором вовсе не пользовалась, и тут вскочила Марго:

оказывается, виновата была она! Мама еще немного почитала нотации, но тут

моя чаша терпения не переполнилась. Однако я лишь сказала: "Я никого и не

обвиняла в неряшливости. Почему мне всегда приходится отдуваться за

других?!"

Мама не ответила, и чуть позже мне пришлось, как ни в чем ни бывало,

поцеловать ее на ночь. Ах, наш спор был, конечно, пустяковым, но мне уже так

все надоело!

Похоже, что сейчас у меня есть время на раздумье, и мысли все

перебегали с одного предмета на другой, пока не остановились на папе с

мамой. Их брак всегда был для меня идеалом: без ссор, даже без мелких

размолвок. Одно слово: гармония! О папином прошлом мне что-то известно, а

то, что я не знаю, дополнила моя фантазия. Мне кажется, что папа женился на

маме, потому что счел ее подходящей для себя женой. Хочу прибавить, что

восхищаюсь мамой в этой роли: она никогда не выражала тени недовольства или

ревности. А ведь для любящей женщины нелегко сознавать, что не она занимает

первое место в сердце своего мужа. Мама знала это. Почему бы папе,

собственно, не было жениться на ней? Его молодость прошла, а идеалы

разлетелись в прах. И что же получилось из их совместной жизни? Их союз --

пусть и без ссор и разногласий -- не назовешь совершенным. Папа ценит и

любит маму, но не так, как надо в моем представлении любить! Папа принимает

маму такой, какая она есть, часто сердится на нее, но не показывает виду,

поскольку знает, что и она жертвует чем-то важным.

Папа далеко не всегда интересуется маминым мнением и не все ей

рассказывает: он знает, что она часто судит предвзято и преувеличенно

негативно. Папа совсем не влюблен. Он, конечно, целует маму - но лишь

потому, что так полагается. Он никогда не ставит ее нам в пример. Он смотрит

на нее, как бы посмеиваясь или поддразнивая, но не с любовью. Да, маме

приходится нелегко и, возможно, как раз в этом причина ее тяжелого

характера, и чем дольше она живет, тем любовь от нее дальше и

неосуществимее. Это терзает и мучает ее, ведь она любит папу, как никто

другой, любит безответно -- как это должно быть тяжело! И папа все это

знает.

Получается, что я должна жалеть маму? Пытаться помочь ей? А папа? Нет,

не могу. Ведь МАМА в моем представлении должна быть совсем другой. И вообще

-- как помочь? Она мне никогда ничего о себе не рассказывает, а я не задаю

вопросов. Что мы знаем о мыслях других? Я не могу разговаривать с ней, не

могу смотреть с любовью в ее холодные глаза -- это немыслимо! Если бы она

хоть в чем-то была ласковой, понимающей, милой или терпеливой мамой, то я

попробовала бы приблизиться к ней. Но любить ее бесчувственную натуру,

переносить насмешки -- это с каждым днем все невозможнее.

Анна

Суббота, 12 февраля 1944 г.

Дорогая Китти!

Солнце светит, небо голубое, и дует такой приятный ветер. Мне хочется,

так хочется очень многого... Встреч с друзьями, откровенных разговоров,

свободы. И возможности побыть одной. А еще хочется... поплакать! У меня

такое чувство, будто что-то прыгает внутри, и я знаю, что слезы помогли бы.

Но я не могу. Я ужасно неспокойная, хожу из комнаты в комнату, вдыхаю воздух

через щелочку в окне, чувствую, как бьется сердце, как будто хочет сказать:

"Исполни, наконец, мои желания!"

Думаю, что это из-за прихода весны, я чувствую ее всеми своими телом и

душой. Я должна сдерживать себя, чтобы не показывать виду, что со мной

происходит. Я в полной растерянности, не знаю, что читать, что писать, что

делать. Только тоскую и мечтаю....

Анна