Понедельник, 7 декабря 1942 г.
Дорогая Китти!
Ханука и праздник Синт Николааса почти совпали в этом году с разницей в
один день. Хануку мы особо праздновать не стали, только немного украсили
комнату и поставили свечки. Свечей мало, поэтому их зажгли всего на десять
минут, но с пением все прошло замечательно. К тому же господин Ван Даан
смастерил деревянный подсвечник.
А вечер в субботу, день Синт Николааса, был и вовсе чудесным. Мип и Беп
постоянно нашептывали что-то папе во время ужина, терзая этим наше
любопытство. Мы подозревали, что они что-то готовят для нас. И в самом деле,
в восемь часов мы спустились по деревянной лестнице, прошли через совершенно
темный коридорчик (я там просто тряслась от страха и жалела, что не осталась
наверху) в проходную комнатку. Там нет окон, поэтому можно спокойно включать
свет. Как только мы вошли, папа открыл большой шкаф, и все в один голос
воскликнули: "О, вот здорово!" В шкафу стояла большая корзина, украшенная
подарочной бумагой и маской Черного Пита. Мы быстро вернулись с корзиной
наверх, и нашли в ней для каждого симпатичные подарки с надписями в стихах.
Такого сорта стишки, наверняка, тебе известны, так что не стану их
переписывать. Мне подарили резиновую куколку, папе -- подставки для книг, ну
и так далее. Все было очень мило задумано. Надо сказать, что мы, все восемь,
никогда не отмечали раньше день Синт Николааса, и вот состоялась премьера, и
не где-нибудь, а здесь!
Анна
P.S. Конечно, и мы подготовили для наших друзей какие-то мелочи, все со
старых добрых времен. Сегодня мы узнали, что пепельницу Ван Даана, рамку для
картины Дюсселя и папины подставки для книг смастерил собственными руками
господин Фоскейл. Для меня это настоящая загадка: как можно быть таким
умельцем!
Четверг, 10 декабря 1942 г.
Дорогая Китти!
Господин Ван Даан в прошлом был специалистом по мясным, колбасным
товарам, а также специям. Потом в конторе у папы он занимался приправами и
вкусовыми добавками. Но сейчас в нем снова проснулся колбасник, что нас
немало радует. Мы закупили (на черном рынке, конечно) много мяса, чтобы у
нас были запасы на трудные времена. Ван Даан решил сделать колбасу для
жарки, а также вареную и полукопченую. Интересно было наблюдать, как он два
или три раза прокручивал мясо в мясорубке, а потом маленькой ложечкой
запихивал эту массу в кишки. Жареную колбасу мы отведали в тот же день с
квашеной капустой. Остальную необходимо было как следует просушить, вот мы и
повесили ее на чердаке на веревочках. Тот, кто впервые видел эту выставку
колбас, просто помирал со смеху. Действительно, умопомрачительное зрелище!
А какой беспорядок творился в комнате, передать не могу. Господин Ван
Даан колдовал над мясом в фартуке своей супруги и казался почему-то гораздо
толще, чем на самом деле. Окровавленные руки, красное лицо, передник в
пятнах -- мясник, да и только! Мадам между тем пыталась заниматься
несколькими делами одновременно: учить голландский по учебнику, помешивать
суп, следить за мясом, а также вздыхать и жаловаться на боль в ребре. Да,
такое случается, когда пожилые дамы делают немыслимые гимнастические
упражнения, чтобы сохранить элегантную попку! У Дюсселя воспалился глаз, и
он, устроившись у камина, прикладывал к нему травяные примочки. Папа сидел
на стуле, пытаясь согреться тоненьким лучом солнца, проникающим из окна. Но
его постоянно просили пересесть куда-то в другое место. Похоже, папу снова
мучил ревматизм, и он в точности напоминал старичка-инвалида из богадельни.
Согнувшись, с гримасой на лице он следил за изготовлением колбас. Петер
носился по комнате вместе с Муши, а я, мама и Марго чистили картошку. В
итоге мы все делали свое дело спустя рукава, поскольку не могли оторвать
глаз от Ван Даана.
Дюссель возобновил свою зубоврачебную практику. Сейчас расскажу, как
весело прошел первый прием пациентов.
Мама гладила белье, а госпожа Ван Даан, которой, по ее словам, срочно
требовалась помощь, уселась на стуле посередине комнаты. Дюссель принялся
важно раскладывать инструменты. Вместо воска он использовал вазелин, а
дезинфицирующим средством служил одеколон. Дюссель внимательно изучил зубы
госпожи, слегка постукивая по ним, та при этом сжималась так, как будто
изнемогала от боли и издавала нечленораздельные звуки. После долгого
исследования (так казалось пациентке, на самом деле, оно длилось не больше
двух минут) Дюссель начал прочищать дырку. Но какое там -- госпожа так
задергалась, что доктор выпустил из рук крючок и тот застрял в зубе, причем
довольно глубоко! Дюссель сохранил полное спокойствие, в то время как
остальные присутствующие неудержимо хохотали. Разумеется, не очень это
порядочно с нашей стороны! Ведь уверена, что я сама орала бы не меньше.
Госпожа Ван Даан между тем вопила, дергала и вертела крючок, пока, наконец,
не вытащила его. После этого Дюссель, как ни в чем не бывало, завершил свое
лечение и так быстро, что мадам и пикнуть не успела. И не удивительно: у
доктора было столько помощников, как никогда в жизни. Ведь два ассистента -
я и господин Ван Даан -- это немало. Наверно, наша импровизированная
практика напоминала кабинет знахаря средних веков. Больная, тем не менее,
выказывала нетерпение: ей необходимо было следить за супом и еще за чем-то.
Одно ясно: не скоро она опять обратится к дантисту!
Анна