И битва при Лоде (весна 1573 г.)
В конце 1571 года Иван вступил в переговоры с новым шведским королем Юханом III. Он надеялся убедить последнего — непонятно на каких основаниях — отдать ему всю Эстляндию. Между тем, Юхан питал ненависть к Ивану и за попытку расправы с его женой, и за попытку захвата Ревеля, и за унизительный для шведских королей обычай вести переговоры с Москвой не напрямую, а через царского наместника в Новгороде.
Кстати говоря, в своем послании Юхану царь Иван как только мог обыграл тему якобы недостойного происхождения Густава 1 Вазы, избранного на престол из числа шведских дворян.[134]Видите ли, он не допускал даже мысли о том, что сын выборного короля может быть РАВЕН ЕМУ, чья власть «от Бога». Желая унизить Юхана, Иван придумал, будто бы его отец Густав был «мужичьего рода» и в юности пас коров — «пригнался из Шмотлант с коровами». Свое письмо к Юхану царь завершил грубой бранью:
«А ты, взяв собачий рот, захочешь на посмех лаяти, ино твое страдничье пригожество: тебе то честь, а нам, великим государем, с тобою и ссылатца бесчестно… А с тобою передаиваться, и на том свете того горее и нет, и будет похошь перелаиватися, и ты себе найди такова же страдника, каков еси сам страдник, да с ним перелаивайся»…
Что касается Екатерины Ягеллон, жены Юхана, выдачи которой для насилия и казни Иван домогался столь страстно, что ранее предложил за нее свои завоевания в Эстляндии, то по этому поводу московский лжец и лицемер, не моргнув глазом, заявил: «жена твоя у тебя, нехто ее хватает» (никто ее не хватает).
Понятно, что подобные оскорбления могли привести лишь к одному — к войне. Юхан приказал своему флоту установить блокаду Нарвы, что сильно затруднило закупки Москвой стратегических товаров в Англии, Дании и Германии. В ответ Иван решил полностью вытеснить шведов из всей Эстляндии.
Поздней осенью 1572 года он выехал из Москвы с обоими сыновьями в Новгород, где уже собрались полки, готовые к войне. Лично возглавив армию, царь двинулся к Нарве и оттуда начал вторжение. Карамзин пишет:
«В один день вступило 80 000 россиян в Эстонию, где никто не ожидал их и где мирные дворяне в замках своих весело праздновали святки, так что передовые наши отряды везде находили пиры, музыку, пляски. Царь велел не щадить никого: грабили дома, убивали жителей, бесчестили девиц».
Московиты нигде не встречали никакого сопротивления вплоть до крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) в центральной части Эстляндии. В ней крошечный шведский гарнизон (50 человек!) вместе с горожанами и крестьянами из ближайших селений попытались дать отпор огромной армии. После артиллерийского обстрела крепость была взята штурмом, во время которого 1 января 1573 года погиб царский любимец, известный опричник Малюта Скуратов.[135]В ярости царь приказал сжечь живыми всех пленных немцев и шведов. В этой связи Кармзин отметил:
«Малюта Скуратов положил голову на стене, как бы в доказательство, что его злодеяния превзошли меру земных казней! Иван изъявил не жалость, но гнев и злобу: он сжег на костре всех пленников, шведов и немцев: жертвоприношение достойное мертвеца, который жил душегубством!»
От Вейсентштейна царь Иван вернулся в пригород разоренного им Новгорода, оставив в Ливонии касимовского «царя» Саин-Булата и «короля» Магнуса. Они взяли крепости Нейгоф и Каркус.
Однако в «чистом поле» московские войска не могли противостоять соблюдавшей «европейский строй» шведской пехоте. Весной 1573 года московские войска под командованием воеводы князя Мстиславского (16 тысяч) сошлись близ замка Лоде (Западная Эстляндия) с двухтысячным шведским отрядом генерала Акесона (по другим сведениям — Клауса Тотта). Несмотря на 8-кратное численное превосходство, московиты потерпели сокрушительное поражение. Шведам достались все пушки, знамена и обоз.
Весть о неудаче при Лоде совпала по времени с восстанием татарского племени черемисов в Заволжье в районе Казани. Усмирение бунта требовало привлечения значительных сил. То и другое, вместе взятое, заставило царя временно остановить войну в Ливонии и вновь вступить в переговоры о мире со шведами. Он послал в Стокгольм своего посланника («гонца») Лихачева. Этот дворянин вез новое письмо царя Ивана к королю Юхану, уже не бранное, но миролюбивое. В нем он уведомил, что отдал приказ своим воеводам прекратить все боевые действия вплоть до приезда в Новгород шведских послов для заключения мирного договора.
Тогда же Иван Васильевич, прекратив войну в Ливонии, сыграл в Новгороде свадьбу Магнуса с юной княжной Марией Владимировной Старицкой. Карамзин написал об этом событии:
«Иоанн пировал, веселился с своими любимыми гостями немецкими; сам распоряжал пляскою и пел с монахами духовные песни. Уже Магнус, честимый, ласкаемый, надеялся быть действительным королем, воображая, что царь, сверх богатого обещанного лена отдаст ему все города Ливонские, занятые россиянами; но, вместо пяти бочек золота привезли к нему в дом несколько сундуков с бельем и с нарядными одеждами молодой королевы; вместо всей Ливонии государь пожаловал своему зятю городок Каркус…
Магнус с печальным сердцем уехал в Каркус, из Каркуса в Оберхален, где в ожидании государства жил весьма бедно, не имея более трех блюд на столе… веселя тринадцатилетнюю жену детскими игрушками, питая сластями и, к неудовольствию россиян, одев ее в немецкое платье».