Общая характеристика сражения на Марне

Итак, к вечеру 9 сентября победоносное, смелое и решительное наступление германцев, еще так недавно угрожавшее англофранцузским армиям тяжкими поражениями, неожиданно сменилось отступлением главной массы их войск. Большинство боев, из которых слагается это великое сражение, было выиграно германцами, и везде от Парижа до Вердена тактический успех по преимуществу сопровождал наступление германских войск. В самом деле, разве бои на р. Урк не остановили обходного движения 6-й французской армии, оказавшейся 9 сентября в тяжелом положении, с правым флангом, перешедшим к пассивной обороне, а левым — смятым и охваченным с трех сторон? Разве бои у Монмирайя дают примеры успешных тактических действий союзников против 1-й и 2-й германских армий, отходивших к северу и северо-востоку лишь вследствие необходимости совершить маневр или улучшить свое стратегическое положение? А успехи германцев в боях у Фэр-Шампенуаз, когда 9-я французская армия была охвачена с правого фланга, а центр англо-французского фронта был прорван, с угрозой расколоть союзников на две изолированные группы? Наконец, оттеснение левого фланга армии ген. Сарайля в окрестности Бар-ле-Дюк и угроза его тылу с правого берега Мааса, — разве это не свидетельствует о тактическом превосходстве германских войск в верденском районе? Менее ярки и менее решительны были успехи германцев против 4-й французской армии, но все же и здесь французы были отброшены и остановлены на левом берегу Марны.

Как же так случилось, что при этих повсеместных тактических успехах германских армий, в результате их пятидневных усилий, явилась эта крупная стратегическая неудача? Откуда появилась эта зловещая, мрачная тень опасности, которая так неожиданно легла между сторонами 9 сентября и перед которой победоносные германские армии вздрогнули, остановились и начали свое отступление?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, нам следует окинуть общим взглядом ту обстановку, из которой создалось относительное положение сторон на Марне.

Раньше всего необходимо признать, что германцы, несмотря на весь могучий порыв своего наступления и на все воодушевление своих отлично подготовленных в тактическом отношении войск, [99] подходили к Марне с силами, совершенно недостаточными для выполнения данных им задач. Быстрые марши с боями в течение продолжительного времени ослабили физические силы войск и привели к большим потерям, на пополнение которых в ближайшее время невозможно было рассчитывать. Эти соображения, конечно, не могли бы оказывать влияния на решения полководца, если бы в данном случае имелось в виду достигнуть решающей победы; в стремлении к столь важной цели все эти недочеты следовало оставить без внимания и потребовать от войск крайнего напряжения. Но в действительности имелась ли теперь, к началу марнской битвы, в виду такая победа? Директива германской главной квартиры от 4 сентября ясно указывает на то, что в основных оперативных предположениях германского главного командования не имелось даже и намека на возможность достижения такого крупного результата; даже при самой оптимистической оценке обстановки невозможно было представить себе в ближайшие дни такого положения, при котором германские армии могли бы нанести противнику уничтожающий удар. Обход левого неприятельского фланга был уже невозможен; две правофланговые армии получили оборонительную задачу и должны были повернуться фронтом на запад; остальные могли вести только фронтальное наступление, имевшее характер прорыва неприятельского центра, почему им приходилось рассчитывать на сильное сопротивление противника, для преодоления которого, а тем более для оперативного использования прорыва, они не были достаточно сильны. Наконец, этому наступлению не могли помочь две южные армии, стоявшие под стенами французских мозельских крепостей и сами нуждавшиеся в содействии своих соседей.

Казалось, вечером 4 сентября был последний психологический момент, когда германское главное командование могло бы принять решение прекратить это рискованное наступление, образовать резервы снятием войск с фронта или подвозом их с тыла и обратиться к выполнению нового плана, более соответствовавшего имевшимся у него силам и другим условиям стратегической обстановки. Однако, эта возможность не была использована, и директива от 4 сентября возвестила армиям об упрямой настойчивости главного командования в осуществлении, хотя бы в урезанном виде, своих прежних намерений. Но едва лишь эти распоряжения были сделаны, как тотчас же обнаружилось, вследствие начавшегося наступления неприятельских армий, что они уже невыполнимы. Ведь для того, чтобы 1-я и 2-я армии могли занять назначенное им новое положение, требовалось около четырех-пяти дней! Из этого видно, как плохо было ориентировано в обстановке германское главное командование, и как легко переходило оно вследствие этого от одной крайности к другой: до 5 сентября оно почти пренебрегало Парижем, а с этого дня уже переоценивало его значение, назначая для заслона против парижского укрепленного района более одной трети всех своих войск, преследовавших неприятельские армии, хотя оно должно было понимать, что крупные переброски [100] с востока на запад были сопряжены для французов с значительными затруднениями и требовали немало времени.

Таким образом, мы можем притти к заключению, что в начавшееся после полудня 5 сентября встречное сражение германцы вступили и с недостаточными силами и с неясными, частью уже утратившими реальное значение, оперативными намерениями. Естественно, что при таких условиях сражение на Марне не могло развиваться в благоприятном для них направлении. Решающим фактором в этом вопросе явился удар 6-й французской армии во фланг 1-й германской — удар, угрожавший сообщениям правофланговых германских армий и произведенный совершенно неожиданно, следовательно, вызывавший необходимость спешных, непредусмотренных передвижений и перегруппировок. Наиболее существенное значение этой фланговой атаки заключалось в расстройстве неприятельского марш-маневра, которое явилось неизбежным результатом мер, принятых германцами для противодействия этой атаке. Понятно, насколько были важны в такой обстановке единое управление всеми германскими армиями и их согласованные действия в русле одной оперативной идеи, в рамках одного оперативного плана. Не следует забывать, что в тот момент, когда грянул гром со стороны парижской крепости, германские армии не были готовы для отражения противника, в возможность которого даже плохо верили и в германской главной квартире и в штабах армий. Что же предприняло германское главное командование для того, чтобы поставить в этот момент свои армии в более благоприятные оперативные условия, как управляло оно их боевой деятельностью, в особенности в важнейшем районе операции, на нижней Марне?

Все германские источники согласно свидетельствуют о том, что в дни марнского сражения никакого общего управления германскими армиями не было и что германская главная квартира проявила в это время совершенно недопустимую бездеятельность в области оперативного руководства. С 5 по 8 сентября главное командование не отправило правофланговым армиям ни одного оперативного указания, но и сами эти армии не испрашивали таковых; с центром и левым флангом поддерживались сношения, но и здесь не было управления в настоящем значении этого слова. Единственное решение, принятое за это время германской главной квартирой, касалось переброски частей 7-й армии из Лотарингии в Бельгию, что указывало на желание прекратить решительные действия на верхнем Мозеле, для чего, впрочем, в эти дни не было дано никаких определенных указаний{319}. Главное командование воздерживалось от вмешательства в распоряжения командующих армиями, считая, что у него нет побудительных причин для этого, нет свободных сил для усиления того или другого участка фронта и что поэтому необходимо предоставить армиям полную свободу. Такой способ действий отчасти представлял собой отражение оперативных идей фельдм. Мольтке, который полагал, что [101] достаточно давать армиям общие директивы, не стесняя их деятельности определенными приказаниями. Однако, помимо различных новых стратегических факторов, появившихся с тех пор и нередко требовавших вмешательства главного командования в операции частных армий{320}, одни директивы не могли дать благоприятных результатов еще и потому, что предшествовавшие успехи переоценивались главным командованием, которое, в сущности говоря, имело неправильное представление об обстановке. Оно предполагало наступление противника лишь со стороны Парижа, между тем уже с 6 сентября 2-я армия сражалась на М. Морэне, а 3-я армия начала бои к востоку от Сен-гондских болот. Это должно было наводить на мысль о том, что неприятель действует более активно, чем думали до сих пор.Скудные донесения штабов армий давали бледное и часто неверное изображение положения на фронте, а главная квартира, несмотря на плохую связь с армиями, не использовала возможности упрочить ее путем командирования в штабы армий офицеров на автомобилях; ни 6-го, ни 7-го, ни до полудня 8 сентября ни один такой офицер не был отправлен. И лишь днем 8-го Мольтке решил, наконец, послать в армии со словесными инструкциями генерального штаба подполк. Хенча. Но в то время, повидимому, никому не пришла в голову мысль, что к армиям следовало бы поехать самому Мольтке.

Неудовлетворительная организация связи между главной квартирой и армиями влияла, конечно, неблагоприятно на управление последними. Телефоны применялись мало, потому что установка телефонных линий не поспевала за быстро продвигавшимися войсками; телефонами были связаны между собою и с главной квартирой только 4-я и 5-я армии; 3-я и 4-я армии связались между собой телефоном лишь 8-го, а 2-я с 3-й армией — лишь 9 сентября. Беспроволочный телеграф не удовлетворял имевшимся потребностям, так как требовал большой затраты времени на передачу и прием шифрованных телеграмм. При таких условиях значительное удаление главной квартиры от штабов армий лишало главное командование возможности в нужную минуту оказывать воздействие на решения германских генералов{321}, а отсутствие группового командования армиями приводило часто к несогласованным действиям войск, сражавшихся рядом, хотя трудно представить себе обстановку, когда объединение трех правофланговых армий в оперативную группу являлось бы более полезным {322}. [102]

В противоположность союзному главному командованию, германское не обратилось к своим армиям в дни сражения на Марне с каким-нибудь приказом или воззванием, в котором было бы указано на решающее значение момента и в бодрых словах которого заключался бы призыв к крайнему напряжению всех своих сил для достижения победы. Правда, германцы находились в этом отношении в менее благоприятных условиях, чем их противник, начавший наступление в заранее избранный им момент и на всем своем фронте одновременно; 5 и 6 сентября германское главное командование все еще считало, что его армии преследуют неприятеля и что те бои, которые постепенно разгорались то в одном, то в другом месте, являются лишь эпизодами продолжающейся операции. И хотя утром 7-го уже было ясно, что началась новая операция, таившая в себе и новые возможности и новые неожиданные опасности, но в это время настроение в германской главной квартире уже было таково, что обращение к армиям с широковещательными приказами представлялось неуместным.

С 8 сентября, ввиду напряженного состояния на правом германском фланге, ген. Мольтке сосредоточивает свое внимание на переброске войск из Лотарингии как к правому флангу, так и для действий на правом берегу Мааса в верденском районе. Это было признано необходимым, между прочим, и потому, что наступление 6-й армии, вопреки ожиданиям, не приковало на своем участке крупных неприятельских сил, а медленное продвижение 4-й и 5-й армий не давало надежды на скорое их содействие прорыву баварских корпусов на Мозеле. В течение ночи с 8 на 9 сентября в главную квартиру не поступило никаких донесений из двух правофланговых армий, что усилило беспокойство Мольтке. Но наиболее тяжелые переживания выпали на его долю 9 сентября: из кратких утренних сведений, полученных с правого фланга, было видно, что там решения еще нет и что его надеются достигнуть сегодня; однако, в течение дня прибывают тревожные сведения об отходе за Марну 1-го кав. корпуса, а затем из перехваченной радиограммы ген. Бюлова ген. Рихтгофену становится известно о приближении нескольких неприятельских колонн к Марне. Мольтке совершенно подавлен; он приходит к заключению, что необходимо отойти не только одному правому флангу, но и всем армиям, и — странное совпадение! — он докладывает об этом императору Вильгельму в то именно время, когда подполк. Хенч побуждает командование 1-й армии к отступлению! Тем не менее, после продолжительного обсуждения этого вопроса признано возможным подождать дальнейших сведений с правого фланга. А зловещие призраки неприятельских выступлений, одно опаснее другого, появлялись то в одном, то в другом месте театра военных действий, как будто бы судьба желала испытать душевные силы полководца [103] или окончательно сломить их: были получены сведения о новых высадках английских войск в Бельгии, что привело к решению оставить там 9-й рез. корпус и отправить к Сен-Кентену только 7-й резервный и 15-й корпуса; затем возникла опасность неприятельского прорыва на правом берегу Мааса между Верденом и Мецем, побудившая ген. Мольтке отдать приказ о прекращении атаки маасских фортов, о передвижении части сил 6-й армии к Мецу и о расположении для обороны к юго-западу от этой крепости 1-го баварского корпуса, прибывшего из Лотарингии проездом в Бельгию. Но вот в 4 часа дня приходят хорошие, утешительные известия: загиб левого фланга 1-й армии и отход правого фланга 2-й армии к Дорману как будто бы улучшают положение в разрыве между этими армиями, а на других участках фронта идет успешное наступление. Мольтке успокаивается, решение отходить всеми армиями откладывается в сторону; теперь можно ждать, потому что несомненно победит тот, кто выдержит это душевное напряжение, кто претерпит эти критические минуты. В 9-м часу вечера Мольтке передает в армии приказ об общем наступлении на следующий день: 1-я армия, покинув берега р. Урк, должна стать уступом за правым флангом 2-й армии; 3-я, 4-я и 5-я армии должны продолжать наступление к югу, причем 3-я армия во всяком случае должна оставаться южнее Шалона. Но эти распоряжения уже сильно запоздали; события, происшедшие в армиях в течение второй половины дня, уже создали положение, не соответствовавшее этим намерениям, и, как увидим впоследствии, это общее наступление не получило осуществления.

Изучая боевые действия германских войск в этом сражении и оперативное руководство ими со стороны германского командования, приходишь к заключению, что непосредственные исполнители боевых задач, подверженные воздействию наиболее тяжелых боевых впечатлений, проявляли бодрость духа, активность и настойчивость; от мелких войсковых соединений до корпусов включительно, т. е. в рамках тактической деятельности, они неизменно сохраняли эти качества. Но уже в области армейского командования начинались колебания и обнаруживалось недоверие к своим силам, а главная квартира уже с утра 7 сентября являла собой печальную картину растерянности и душевного угнетения. Чем выше по ступеням строевого командования, тем меньше были упругость воли и сила духа и тем слабее и неустойчивее было управление войсками. Было ясно, что во главе армий нет того талантливого полководца, который мог бы своим орлиным взором пронизать окружавший его туман тревожных сведений и панических донесений и в сложном сочетании частных успехов и частных неудач наметить путь к решительной победе.Какое, в самом деле, отличное орудие для ведения войны держало в своих руках германское главное командование и как плохо использовало оно его в этих знаменательных боях на обоих берегах Марны!

Теперь перейдем к рассмотрению вопроса о командировке подполк. Хенча 8–10 сентября; он имеет настолько важное, принципиальное [104] значение, особенно в связи с неудачным для германцев исходом марнского сражения, что на нем следует остановиться на некоторое время.Этот вопрос вызвал очень много разнообразных и противоречивых суждений и толков в германской и французской военной литературе, но в настоящее время уже может считаться выясненным с достаточной определенностью{323}. О миссии Хенча существует целая литература.

На совещании у Мольтке 8 сентября Хенчу было дано словесное поручение указать Клуку и Бюлову направление для отхода их армий (внутренними флангами на Фим), в случае если бы этот отход уже начался, но никаких полномочий для отвода армий к северу он не получил, тем более что в этом совещании ничего не говорилось о желательности такого отступления; наоборот, высказывались мнения, что его не следует допускать{324}. Командировка Хенча со словесным поручением величайшей оперативной важности навсегда останется в военной истории поучительным примером того, как не следует поступать в случаях, подобных этому; если полевые уставы всех армий требуют передавать всякое, сколько-нибудь важное, боевое приказание не иначе, как письменно, а иногда в двух-трех экземплярах, различными путями и с проверкой, то как возможно было отнестись так небрежно к столь значительному поручению, в зависимости от которого могла принять то или иное направление операция такого грандиозного масштаба, как сражение на Марне?

Несомненно, это — крупный промах со стороны главного командования, но ведь и сам Хенч в этом случае не может быть оставлен без упрека, потому что ввиду особого характера данного ему поручения он должен был, хотя бы из сознания возлагаемой на него ответственности, потребовать письменной инструкции. Находясь во главе разведывательного отделения германской главной квартиры и отличаясь вообще пессимистическим настроением, Хенч всегда переоценивал значение сведений о неприятеле. Очевидцы свидетельствуют, что в данном случае соответственно своему пессимизму он воспринял слова Мольтке несколько иначе, чем последний хотел, чтобы они были восприняты, и приспособил их к своему пониманию обстановки, видоизменив их смысл{325}. Во 2-й армии хотя он и не отдавал приказания об отступлении, но и не возражал против этого, не сказав ни одного слова о необходимости оставаться на месте; поэтому он поступил здесь не в духе намерений и указаний главной квартиры. Кроме того, он не послал главному командованию донесения о своих действиях, хотя имел возможность установить с ним связь при помощи состоявших при нем двух офицеров.

Так разыгрался этот последний эпизод боевой драмы на Марне, выдвинувший на передний план одного из второстепенных исполнителей, [105] неожиданно ставшего в центре всеобщего внимания и еще до сегодняшнего дня возбуждающего своими действиями споры среди исследователей этих событий{326}.

Итак, мы приходим к заключению, что 9 сентября германское главное командование как будто не имело в виду уводить своих армий с Марны; оно не отдавало для этого соответствующих приказаний. Но в какой же мере это отступление явилось необходимым и возможно ли было избежать его соответственно объективным условиям обстановки)?

Подводя итоги боевым действиям 7 сентября, мы видели, что первым этапом на пути к созданию того тяжелого положения, в котором оказались 9 сентября обе правофланговые германские армии, явился разрыв между ними вследствие переброски Клуком всех своих корпусов на северный берег Марны. Устранить это неблагоприятное для германцев обстоятельство если и возможно было, то лишь одному главному командованию, например переброской одного-двух корпусов из состава 4-й армии, откуда они могли быть взяты без особого ущерба для наступления в районе Витри-ле-Франсуа. Однако, этому препятствовала слабая осведомленность главного командования в обстановке на фронте. Поэтому искать выход из создавшегося положения приходилось самим командующим армиями, а так как опасность, угрожавшая германцам от проникновения крупных неприятельских сил в промежуток между армиями, была ближе и яснее видна Бюлову, то ему первому пришлось стать перед решением этого вопроса.

Решение Бюлова отступить явилось тем фактором, который дал последующее направление всему этому сражению. Это обстоятельство, между прочим, указывает на то, что решительным районом последнего, так сказать, его оперативным ключом был район Монмирайя. Здесь в течение 9 сентября решался вопрос: кто выдержит — 2-я ли германская армия, правый фланг которой находился [106] под угрозой охвата, или 5-я французская, поставленная в опасное положение неудачей войск ген. Фоша к югу от Сен-гондских болот? Но могла ли 2-я германская армия выдержать здесь продолжительное время? Имела ли она какие-либо шансы восторжествовать над противником, даже если бы обнаружила свою готовность претерпеть до конца? Что могло остановить продвижение союзников в разрыв между германскими армиями? Появление в этом районе новых германских сил или атака неприятеля войсками 1-й германской армии? Но и то и другое в ближайшие дни было невыполнимо, потому что никаких резервов в распоряжении главного командования в то время не было, а Клук мог бы броситься на англичан лишь в том случае, если бы он нанес 6-й французской армии решительное поражение, чего, конечно, ни 9-го, ни, вероятно, 10 сентября он достигнуть не мог{327}. Между тем, союзники, стоявшие уже с полудня 9 сентября на Марне, могли в течение этого времени совершенно разобщить одну от другой обе правофланговые германские армии.

Следовательно, мы приходим к заключению, что объективные условия обстановки приводили к необходимости рано или поздно отвести обе германские армии к северу. А потому в этом отношении действия Хенча не имели того решающего значения, которое пытаются им придать германские авторы. И 1-й и 2-й германским армиям пришлось бы отойти, если не 9-го, то во всяком случае на следующий день. Тем не менее, положение, создавшееся здесь для германцев, было одним из тех, разрешить которое мог и должен был лишь сам главнокомандующий, лично он, на свою ответственность, без предоставления этого рокового решения инициативе командующих армиями, а тем более инициативе других, менее ответственных лиц. А потому и Бюлов и Клук должны были начать отход лишь под давлением неминуемой опасности. Что же касается вопроса, как следовало им отнестись к распоряжениям Хенча, то в этом случае необходимо было, имея в виду чрезвычайную важность этих последних, раньше чем принимать их к исполнению, принять меры к тому, чтобы убедиться, отвечают ли они намерениям главного командования{328}.

В западноевропейской литературе часто встречаются указания на то, что взгляды обоих командующих правофланговыми германскими армиями на обстановку на нижней Марне были различны и что это обстоятельство затрудняло согласование действий их войск и не давало возможности найти правильный выход из создавшегося положения. Действительно, из описания предыдущих операций мы видели, что Клук и Бюлов во многом представляли собой противоположности и часто действовали несогласованно. Но замечательно, что в то именно время, когда это разногласие, [107] может быть, могло бы внести струю оптимизма и волевого напряжения, Клук ни единым словом, ни единым действием не пошел наперекор Хенчу и Бюлову.

Ген. Куль в своей книге «Der Marnefeldzug 1914» спрашивает: мог ли Клук не исполнить приказания об отступлении, объявленного Хенчем от имени главного командования? И отвечает, что Клук не задумался бы над таким решением, если бы оно не являлось уже бесполезным, потому что 2-я армия уже отошла, а при той слабой связи, которая существовала между армиями, не было возможности ни удержать ее, ни вернуть на прежнее место. Следовательно, по мнению Куля, дело было решено в Монморе, а в Марей приходилось лишь принять это решение к исполнению. Однако, как я уже упоминал раньше, сведения, имеющиеся у нас о характере ген. Клука, не располагают доверять такому мнению, изображающему командующего 1-й германской армией излишне смиренным по отношению к своему постоянному антагонисту ген. Бюлову и излишне уступчивым к требованиям представителя ставки, к которому во всякое другое время (как вообще к любому посланцу главной квартиры) он готов был отнестись с пренебрежением и высокомерием{329}. Вернее будет заключить, что Клук не выдержал трудностей сложившейся обстановки и с поколебленной верой в успех наступления своего правого фланга, подавленный сознанием той ответственности, которую возложили бы на него за возможную катастрофу с его армией, уставший и физически и морально, использовал этот момент и прикрылся решением Бюлова, как удобным и прочным щитом, от будущих упреков и обвинений.

Разбирая выше вопрос о происхождении и возможной ликвидации разрыва между 1-й и 2-й германскими армиями, я указал на отсутствие у германцев свободных резервов{330}. Конечно, может быть, совершенно иначе сложилась бы для германцев обстановка, если бы в этих условиях у них нашлись свободные силы, которые возможно было бы бросить или на поддержку Клука с целью разгромить армию Монури и загнать ее за линию парижских фортов, или в промежуток между войсками Клука и Бюлова, или, наконец, против неприятельского центра, в прорыв в районе Фэр-Шампенуаз. Обыкновенно при обсуждении этого вопроса неудачу германцев объясняют отвлечением двух корпусов на восточный фронт. Несомненно, это ослабление сил имело некоторое значение, [108] но в большинстве случаев оно сильно преувеличивается: как известно, незадолго до этого сражения от главных операций на западном фронте были отвлечены не только эти два корпуса, но еще и четыре других, поэтому сущность дела заключается в том, что германцы в этом сражении вообще не обладали численным превосходством, которое дало бы им возможность сосредоточить на важнейшем направлении силы, необходимые для достижения решительной победы.

В заключение своих суждений о действиях германцев в марнском сражении мне хотелось бы дать читателю общую, по возможности краткую и отчетливую формулировку тех причин, которые привели германские армии после возбуждавшего в Европе удивление и ужас похода через Бельгию и северные департаменты Франции к отступлению с Марны.

Большинство германских военных писателей склоняется к тому мнению, что неудача германских армий в сражении на Марне должна быть объяснена, главным образом, роковым стечением различных неблагоприятных обстоятельств. Германские войска, говорят они, не были побеждены; всегда и везде в своих боевых предприятиях они пользовались успехом и отошли с полей этого сражения не под натиском противника, а по приказанию своего командования. Но в эти дни целый ряд испытанных военачальников не оказался на высоте положения, а необычное скопление ошибок и недоразумений привело к задержкам и трениям в оперативном управлении армиями, почему все гигантские усилия германских войск, все достигнутые ими успехи и все достоинства германского наступательного плана не дали никаких положительных результатов. Это объяснение обладает, однако, двумя недостатками: оно придает излишне большое значение в боевой деятельности германских армий случайным явлениям, и оно совершенно пренебрегает противником, его оперативным планом, его волей, его воздействием на германское командование и войска.

Другие авторы объясняют эту неудачу уклонением германского генерального штаба от требований шлиффеновското плана, т. е. организацией наступательного марш-маневра к Марне не в духе идей Шлиффена. Но при всех блестящих качествах плана, составленного последним, все же ни в каком случае нельзя считать этот план единственным, при котором победа германцев была возможна, а тем более таким, который обязательно обеспечивал им эту победу.

Мне кажется, что главной причиной германского поражения на Марне является значительное материальное ослабление германских армий по мере их продвижения в глубь неприятельской территории и наряду с этим постепенное ухудшение их стратегического положения. Противник материально не ослабевал, а усиливался и, пользуясь своей железнодорожной сетью, крепостями и оборонительными линиями, с каждым днем создавал для себя все более и более выгодную обстановку для противодействия неприятельскому маневру. Отказ германцев от широкого обходного движения, вызванный и недостатком сил и соблазном возможно скорее [109] довершить разгром левофланговой группы союзников, придал решающее маневренное значение парижскому району. А неожиданное для германцев воздействие воли противника, произведенное в весьма решительной форме в боях на р. Урк и при обстановке, неблагоприятной для германского правого фланга, повлекло за собой всю эту цепь событий, которая так опутывала боевую деятельность германских армий в дни 6–9 сентября и так стесняла их оперативную свободу. Назначение двум правофланговым армиям оборонительной задачи к стороне Парижа, переброска корпусов Клука с Б. Морэна к р. Урк, разрыв между 1-й и 2-й германскими армиями, угроза правому флангу Бюлова, движение противника в тыл армии Клука и, наконец, отступление 2-й армии — вот роковые для германцев звенья этой цепи, прочно связанные друг с другом. После того как директива от 4 сентября окончательно похоронила широкий обходный маневр, что оставалось делать германским армиям для достижения поставленных себе целей, если все-таки было решено продолжать преследование противника? Оставалось ограниченное фронтальное наступление в центре и на левом фланге, наступление безнадежное, наступление заурядное, бесконечно далекое по своему идейному содержанию от горделивых замыслов окружить и уничтожить всю живую силу врага.А этот враг уже наступал на всем фронте от Вердена до Парижа, в окрестностях которого происходило теперь что-то необыкновенное, непредусмотренное ни планом Шлиффена, ни планом Мольтке и слишком поздно разгаданное германским главным командованием.

Переходя теперь к боевой деятельности союзников, мы прежде всего должны ответить на вопрос: был ли у союзников какой-либо наступательный план с заранее намеченным маневром?

Этот вопрос до сих пор вызывает в европейской военной литературе резкое разногласие. Германцы вообще отрицают наличность у своего противника маневренного плана и склонны объяснять все оперативные преимущества, оказавшиеся на стороне союзников, случайным стечением обстоятельств. Все наступление союзников свелось, по их мнению, к фронтальному натиску, который не мог привести к решительному результату.

Между тем, мы видели, что все распоряжения французской главной квартиры после пограничного сражения и боевая деятельность французского левого фланга на Сомме и верхней Уазе определенно указывают на желание главного командования нанести германцам главный удар на их правом фланге, с охватом этого фланга особой, для этой цели предназначенной, группой войск. Ввиду этого совершенно невозможно отрицать у союзников определенного плана боевых действий на Марне; концентрическое наступление их трех левофланговых армий, движение 6-й французской армии в тыл противнику и оборонительная задача, данная центру, — все это явления, в достаточной мере выявляющие характер того широкого маневра, который был выполнен союзниками при содействии своих крепостей на флангах.

Директива Жоффра от 4 сентября ни в каком случае не может рассматриваться как оперативный документ случайного происхождения, [110] потому что она слишком ярко отражает в себе стратегический замысел, одушевлявший собой целый ряд боевых действий французских армий в течение предшествовавших дней. Этот замысел оказался настолько жизненным и плодотворным, что, несмотря на неудачные попытки осуществить его во время отступления союзных армий от бельгийской границы, а затем невзирая на все ошибки исполнителей в боях на Марне, он проявил свое решающее влияние на всем ходе этой сложной операции. Вопреки всем тактическим неудачам союзников, все же к концу сражения стратегическое положение их левого фланга оказалось настолько выгодным, а положение германцев настолько опасным, что последним пришлось пожертвовать всеми плодами победоносных боев и уступить поле сражения противнику.

Неправильное представление о французском маневре на Марне, как о случайном явлении, в значительной степени зависит от преувеличенного значения, придаваемого участию в этом сражении ген. Галлиени. Заслуги последнего действительно велики: он уловил тот момент, когда следовало начать наступление со стороны Парижа; он настоял на том, чтобы этот удар был произведен не по южному, а по северному берегу Марны, и, наконец, он содействовал различными мерами выполнению этого маневра. Но все это выполнялось в рамках общего замысла всей операции и само по себе не имело бы большого оперативного значения, если бы вся совокупность боевых действий союзников не определялась единой идеей общего наступательного плана.Поэтому, мне кажется, нельзя и сравнивать между собою тех ролей, которые сыграли в этой операции Жоффр и Галлиени: первому принадлежит обширный замысел широкого и длительного значения, а также решение провести его в жизнь, второму — исполнение одного из оперативных звеньев этого замысла, правда, одного из важнейших, но все же такого, который является лишь частным эпизодом этой сложной борьбы{331}.

Французские исследователи этих событий часто называют победу союзников в этом сражении чудом. И в самом деле, эти удивительные боевые явления, развернувшиеся в дни 6–9 сентября на берегах Марны, кажутся на первый взгляд чудесными. Эта неожиданная для германцев остановка англо-французских армий; этот внезапный их переход в наступление, во многих местах полное порыва и решительности; эта как будто бы из-под земли появившаяся новая армия, занявшая такое угрожающее положение по отношению к противнику; наконец, эта витавшая над необъятным полем сражения, воодушевлявшая одну сторону и подавлявшая другую гениальная идея флангового маневра на нижней Марне. [111]

Да, это было действительно чудо, чудо гениального замысла, чудо вдохновенной отваги в решительную минуту, одно из чудес, которыми обыкновенно отмечены в военной истории человечества великие победы и великие поражения. И все эти необыкновенные условия, в которых началась, велась и завершилась эта битва на Марне, это сложное сочетание неожиданностей, резких перемен в стратегическом положении, несбывшихся расчетов и разочарований, с одной стороны, чудесного осуществления надежд, с другой, — все это убеждает нас в том огромном значении, которое имеет в боевых предприятиях удачный оперативный замысел.

Велики ли были для союзников результаты их победы на Марне? Германские авторы, производя оценку боевых действий обеих сторон, всячески стараются умалить значение французской победы, указывая на то, что германские армии отошли лишь на незначительное расстояние и на новых позициях очень скоро остановили продвижение союзников. Конечно, как мы увидим из дальнейшего изложения, союзные армии отвоевали этой победой у противника небольшую площадь французской территории и вообще достигли незначительных материальных результатов, потому что отличная боевая подготовка германских войск и искусное тактическое управление ими спасли германцев от тех тяжких последствий, которые обыкновенно бывают уделом войск, понесших подобную неудачу. Тем не менее, значение марнской победы весьма велико.

Эта победа должна измеряться не материальными результатами, не добытыми ею трофеями и не пространством захваченной победителем территории, а теми моральными последствиями, которые она повлекла за собой. И в этом отношении сражение на Марне является одним из важнейших боевых акт<