Королевские мушкетеры и гвардейцы г-на кардинала

У д'Артаньяна в Париже не было ни одного знакомого, Поэтому он на поединок с Атосом отправился без секунданта, решив удовольствоваться секундантами противника, Впрочем, он заранее твердо решил принести храброму мушкетеру все допустимые извинения, не проявляя при этом, разумеется, слабости. Он решил это, опасаясь тяжелых последствий, которые может иметь подобная дуэль, когда человек, полный сил и молодости, дерется с раненым и ослабевшим противником. Если он окажется побежденным – противник будет торжествовать вдвойне; если же победителем будет он – его обвинят в вероломстве, скажут, что успех достался ему слишком легко.

Впрочем, либо мы плохо обрисовали характер нашего искателя приключений, либо читатель должен был уже заметить, что д'Артаньян был человек не совсем обыкновенный. Поэтому, хоть и твердя самому себе, что гибель его неизбежна, он не мог безропотно покориться неизбежности смерти, как сделал бы это другой, менее смелый и менее спокойный человек. Он вдумывался в различия характеров тех, с кем ему предстояло сражаться, и положение постепенно становилось для него ясней. Он надеялся, что, извинившись, завоюет дружбу Атоса, строгое лицо, и благородная осанка которого произвели на него самое хорошее впечатление. Он льстил себя надеждой запугать Портоса историей с перевязью, которую он мог, в случае если не будет убит на месте, рассказать всем, а такой рассказ, преподнесенный в подходящей форме, не мог не сделать Портоса смешным в глазах друзей и товарищей. Что же касается хитроумного Арамиса, то он не внушал д'Артаньяну особого страха. Если даже предположить, что и до него дойдет очередь, то д'Артаньян твердо решил покончить с ним или же ударом в лицо, как Цезарь советовал поступать с солдатами Помпея, нанести ущерб красоте, которой Арамис так явно гордился.

Кроме того, в д'Артаньяне жила непоколебимая решимость, основанная на советах его отца, сущность которых сводилась к следующему: «Не покоряться никому, кроме короля, кардинала и господина де Тревиля». Вот почему д'Артаньян не шел, а летел по направлению к монастырю Дешо. Это было заброшенное здание с выбитыми стеклами, окруженное бесплодными пустырями, в случае надобности служившими тому же назначению, что и Пре-о-Клер; там обыкновенно дрались люди, которым нельзя было терять время.

Когда д'Артаньян подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря, пробило полдень. Атос ожидал его всего пять минут – следовательно, д'Артаньян был безукоризненно точен и самый строгий судья в законах дуэли не имел бы повода упрекнуть его.

Атос, которому рана причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и наложил на нее свежую повязку, сидел на камне и ожидал противника, как всегда спокойный и полный благородного достоинства. Увидев д'Артаньяна, он встал и учтиво сделал несколько шагов ему навстречу. д'Артаньян, со своей стороны, приблизился к противнику, держа шляпу в руке так, что перо волочилось по земле.

– Сударь, – сказал Атос, – я послал за двумя моими друзьями, которые и будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки.

– У меня секундантов нет, – произнес д'Артаньян. – Я только вчера прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его другом.

Атос на мгновение задумался.

– Вы знакомы только с господином де Тревилем? – спросил он.

– Да, сударь, я знаком только с ним.

– Вот так история! – проговорил Атос, обращаясь столько же к самому себе, как и к своему собеседнику. – Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей.

– Не совсем так, сударь, – возразил д'Артаньян с поклоном, который не был лишен достоинства. – Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.

– Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве.

– Вы, сударь, – проговорил д'Артаньян, – бесконечно любезны, я вам глубоко признателен.

– Я, право, смущен вашими речами, – сказал Атос с изысканной учтивостью. – Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против…

Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!

– Если б вы разрешили… – робко пробормотал д'Артаньян.

– Что именно, сударь?

– У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.

– И что же?

– А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы – я в этом уверен – будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.

Д'Артаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.

– Клянусь богом, сударь, – ответил Атос, – это предложение мне по душе. Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла Великого,[25]примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают осуществить наше намерение… Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется!

– Если вы спешите, сударь, – произнес д'Артаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, – если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас – не стесняйтесь.

– И эти слова также мне по душе, – сказал Атос, приветливо кивнув д'Артаньяну. – Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного.

Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее… Ах, вот один из них, кажется, идет!

Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская фигура Портоса.

– Как? – воскликнул д'Артаньян. – Ваш первый секундант – господин Портос?

– Да. Это вам почему-нибудь неприятно?

– Нет-нет!

– А вот и второй.

Д'Артаньян повернулся в сторону, куда указывал Атос, и узнал Арамиса.

– Как? – воскликнул он тоном, выражавшим еще большее удивление, чем в первый раз. – Ваш второй секундант – господин Арамис?

– Разумеется. Разве вам не известно, что нас никогда не видят друг без друга и что как среди мушкетеров, так и среди гвардейцев, при дворе и в городе нас называют Атос, Портос и Арамис или трое неразлучных.

Впрочем, так как вы прибыли из Дакса или По…

– Из Тарба, – поправил д'Артаньян.

– …вам позволительно не знать этих подробностей.

– Честное слово, – произнес д'Артаньян, – прозвища у вас, милостивые государи, удачные, и история со мной, если только она получит огласку, послужит доказательством, что ваша дружба основана не на различии характеров, а на сходстве их.

Портос в это время, подойдя ближе, движением руки приветствовал Атоса, затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал д'Артаньяна.

Упомянем вскользь, что Портос успел за это время переменить перевязь и скинуть плащ.

– Та-ак… – протянул он. – Что это значит?

– Я дерусь с этим господином, – сказал Атос, указывая на д'Артаньяна рукой и тем же движением как бы приветствуя его.

– Но и я тоже дерусь именно с ним, – заявил Портос.

– Только в час дня, – успокоительно заметил д'Артаньян.

– Но и я тоже дерусь с этим господином, – объявил Арамис, в свою очередь приблизившись к ним.

– Только в два часа, – все так же спокойно сказал д'Артаньян.

– По какому же поводу дерешься ты, Атос? – спросил Арамис.

– Право, затрудняюсь ответить, – сказал Атос. – Он больно толкнул меня в плечо. А ты, Портос?

– А я дерусь просто потому, что дерусь, – покраснев, ответил Портос.

Атос, от которого ничто не могло ускользнуть, заметил топкую улыбку, скользнувшую по губам гасконца.

– Мы поспорили по поводу одежды, – сказал молодой человек.

– А ты, Арамис?

– Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, – сказал Арамис, делая знак д'Артаньяну, чтобы тот скрыл истинную причину дуэли.

Атос заметил, что по губам гасконца снова скользнула улыбка.

– Неужели? – переспросил Атос.

– Да, одно место из блаженного Августина,[26]по поводу которого мы не сошлись во мнениях, – сказал д'Артаньян.

«Он, бесспорно, умен», – подумал Атос.

– А теперь, милостивые государи, когда все вы собрались здесь, – произнес д'Артаньян, – разрешите мне принести вам извинения.

При слове «извинения» лицо Атоса затуманилось, по губам Портоса скользнула пренебрежительная усмешка, Арамис же отрицательно покачал головой.

– Вы не поняли меня, господа, – сказал д'Артаньян, подняв голову. Луч солнца, коснувшись в эту минуту его головы, оттенил тонкие и смелые черты его лица. – Я просил у вас извинения на тот случай, если не буду иметь возможности дать удовлетворение всем троим. Ведь господин Атос имеет право первым убить меня, и это может лишить меня возможности уплатить свой долг чести вам, господин Портос; обязательство же, выданное вам, господин Арамис, превращается почти в ничто. А теперь, милостивые государи, повторяю еще раз: прошу простить меня, но только за это… Не начнем ли мы?

С этими словами молодой гасконец смело выхватил шпагу.

Кровь ударила ему в голову. В эту минуту он готов был обнажить шпагу против всех мушкетеров королевства, как обнажил ее сейчас против Атоса, Портоса и Арамиса.

Было четверть первого. Солнце стояло в зените, и место, избранное для дуэли, было залито его палящими лучами.

– Жарко, – сказал Атос, в свою очередь обнажая шпагу. – А между тем мне нельзя скинуть камзол. Я чувствую, что рана моя кровоточит, и боюсь смутить моего противника видом крови, которую не он пустил.

– Да, сударь, – ответил д'Артаньян. – Но будь эта кровь пущена мною или другими, могу вас уверять, что мне всегда будет больно видеть кровь столь храброго дворянина. Я буду драться, не снимая камзола, как и вы.

– Все это прекрасно, – воскликнул Портос, – но довольно любезностей!

Не забывайте, что мы ожидаем своей очереди…

– Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости, – перебил его Арамис. – Что до меня, то все сказанное этими двумя господами, на мой взгляд, прекрасно и вполне достойно двух благородных дворян.

– К вашим услугам, сударь, – проговорил Атос, становясь на свое место.

– Я ждал только вашего слова, – ответил д'Артаньян, скрестив с ним шпагу.

Но не успели зазвенеть клинки, коснувшись друг друга, как отряд гвардейцев кардинала под командой г-на де Жюссака показался из-за угла монастыря.

– Гвардейцы кардинала! – в один голос вскричали Портос и Арамис. – Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны!

Но было уже поздно. Противников застали в позе, не оставлявшей сомнения в их намерениях.

– Эй! – крикнул де Жюссак, шагнув к ним и знаком приказав своим подчиненным последовать его призеру. – Эй, мушкетеры! Вы собрались здесь драться? А как же с эдиктами?

– Вы крайне любезны, господа гвардейцы, – сказал Атос с досадой, так как де Жюссак был участником нападения, имевшего место два дня назад. – Если бы мы застали вас дерущимися, могу вас уверить – мы не стали бы мешать вам. Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие.

– Милостивые государи, – сказал де Жюссак, – я вынужден, к великому сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг для нас – прежде всего. Вложите шпаги в ножны и следуйте за нами.

– Милостивый государь, – сказал Арамис, передразнивая де Жюссака, – мы с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, если бы это зависело от нас. Но, к несчастью, это невозможно: господин де Тревиль запретил нам это. Идите-ка своей дорогой – это лучшее, что вам остается сделать.

Насмешка привела де Жюссака в ярость.

– Если вы не подчинитесь, – воскликнул он, – мы вас арестуем!

– Их пятеро, – вполголоса заметил Атос, – а нас только трое. Мы снова потерпим поражение, или нам придется умереть на месте, ибо объявляю вам: побежденный, я не покажусь на глаза капитану.

Атос, Портос и Арамис в то же мгновение пододвинулись друг к другу, а де Жюссак поспешил выстроить своих солдат. Этой минуты было достаточно для д'Артаньяна: он решился. Произошло одно из тех событий, которые определяют судьбу человека. Ему предстояло выбрать между королем и кардиналом, и, раз выбрав, он должен будет держаться избранного. Вступить в бой – значило не подчиниться закону, значило рискнуть головой, значило стать врагом министра, более могущественного, чем сам король. Все это молодой человек понял в одно мгновение. И к чести его мы должны сказать: он ни на секунду не заколебался.

– Господа, – сказал он, обращаясь к Атосу и его друзьям, – разрешите мне поправить вас. Вы сказали, что вас трое, а мне кажется, что нас четверо.

– Но вы не мушкетер, – возразил Портос.

– Это правда, – согласился д'Артаньян, – на мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое – сердце мушкетера. Я чувствую это и действую как мушкетер.

– Отойдите, молодой человек! – крикнул де Жюссак, который по жестам и выражению лица д'Артаньяна, должно быть, угадал его намерения. – Вы можете удалиться, мы не возражаем. Спасайте свою шкуру! Торопитесь!

Д'Артаньян не двинулся с места.

– Вы в самом деле славный малый, – сказал Атос, пожимая ему руку.

– Скорей, скорей, решайтесь! – крикнул де Жюссак.

– Скорей, – заговорили Портос и Арамис, – нужно что-то предпринять.

– Этот молодой человек исполнен великодушия, – произнес Атос.

Но всех троих тревожила молодость и неопытность д'Артаньяна.

– Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти ребенок, а скажут, что нас было четверо.

– Да, но отступить!.. – воскликнул Портос.

– Это невозможно, – сказал Атос.

Д'Артаньян понял причину их нерешительности.

– Милостивые государи, – сказал он, – испытайте меня, и клянусь вам честью, что я не уйду с этого места, если мы будем побеждены!

– Как ваше имя, храбрый юноша? – спросил Атос.

– Д'Артаньян, сударь.

– Итак: Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян! Вперед! – крикнул Атос.

– Ну как же, государи мои, – осведомился де Жюссак, – соблаговолите вы решиться наконец?

– Все решено, сударь, – ответил Атос.

– Каково же решение? – спросил де Жюссак.

– Мы будем иметь честь атаковать вас, – произнес Арамис, одной рукой приподняв шляпу, другой обнажая шпагу.

– Вот как… вы сопротивляетесь! – воскликнул де Жюссак.

– Тысяча чертей! Вас это удивляет?

И все девять сражающихся бросились друг на друга с яростью, не исключавшей, впрочем, известной обдуманности действий.

Атос бился с неким Каюзаком, любимцем кардинала, на долю Портоса выпал Бикара, тогда как Арамис очутился лицом к лицу с двумя противниками.

Что же касается д'Артаньяна, то его противником оказался сам де Жюссак.

Сердце молодого гасконца билось столь сильно, что готово было разорвать ему грудь. Видит бог, не от страха – он и тени страха не испытывал, – а от возбуждения. Он дрался, как разъяренный тигр, носясь вокруг своего противника, двадцать раз меняя тактику и местоположение. Жюссак был, по тогдашнему выражению, «мастер клинка», и притом многоопытный. Тем не менее он с величайшим трудом оборонялся против гибкого и ловкого противника, который, ежеминутно пренебрегая общепринятыми правилами, нападал одновременно со всех сторон, в то же время парируя удары, как человек, тщательно оберегающий свою кожу.

Эта борьба в конце концов вывела де Жюссака из терпения. Разъяренный тем, что ему не удается справиться с противником, которого он счел юнцом, он разгорячился и начал делать ошибку за ошибкой. д'Артаньян, не имевший большого опыта, но зато помнивший теорию, удвоил быстроту движений. Жюссак, решив покончить с ним, сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику страшный удар. Но д'Артаньян ловко отпарировал, и, в то время как Жюссак выпрямлялся, гасконец, словно змея, ускользнул из-под его руки и насквозь пронзил его своей шпагой. Жюссак рухнул как подкошенный.

Освободившись от своего противника, д'Артаньян быстрым и тревожным взглядом окинул поле битвы.

Арамис успел уже покончить с одним из своих противников, по второй сильно теснил его. Все же положение Арамиса было благоприятно, и он мог еще защищаться.

Бикара и Портос ловко орудовали шпагами. Портос был уже ранен в предплечье, Бикара – в бедро. Ни та, ни другая рана не угрожала жизни, и оба они с еще большим ожесточением продолжали изощряться в искусстве фехтования.

Атос, вторично раненный Каюзаком, с каждым мгновением все больше бледнел, но не отступал ни на шаг. Он только переложил шпагу в другую руку и теперь дрался левой.

Д'Артаньян, согласно законам дуэли, принятым в те времена, имел право поддержать одного из сражающихся. Остановившись в нерешительности и не зная, кому больше нужна его помощь, он вдруг уловил взгляд Атоса. Этот взгляд был мучительно красноречив. Атос скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. д'Артаньян понял и, рванувшись вперед, сбоку обрушился на Каюзака:

– Ко мне, господин гвардеец! Я убью вас!

Каюзак обернулся. Помощь подоспела вовремя. Атос, которого поддерживало только его неслыханное мужество, опустился на одно колено.

– Проклятие! – крикнул он. – Не убивайте его, молодой человек. Я должен еще свести с ним старые счеты, когда поправлюсь и буду здоров. Обезоружьте его, выбейте шпагу… Вот так… Отлично! Отлично!

Это восклицание вырвалось у Атоса, когда он увидел, как шпага Каюзака отлетела на двадцать шагов. д'Артаньян и Каюзак одновременно бросились за ней: один – чтобы вернуть ее себе, другой – чтобы завладеть ею. д'Артаньян, более проворный, добежал первым и наступил ногой на лезвие.

Каюзак бросился к гвардейцу, которого убил Арамис, схватил его рапиру и собирался вернуться к д'Артаньяну, по пути наскочил на Атоса, успевшего за эти короткие мгновения перевести дух. Опасаясь, что д'Артаньян убьет его врага, Атос желал возобновить бой.

Д'Артаньян понял, что помешать ему – значило бы обидеть Атоса. И действительно, через несколько секунд Каюзак упал: шпага Атоса вонзилась ему в горло.

В это же самое время Арамис приставил конец шпаги к груди поверженного им противника, вынудив его признать себя побежденным.

Оставались Портос и Бикара. Портос дурачился, спрашивая у Бикара, который, по его мнению, может быть час, и поздравляя его с ротой, которую получил его брат в Наваррском полку. Но все его насмешки не вели ни к чему: Бикара был один из тех железных людей, которые падают только мертвыми.

Между тем пора было кончать. Могла появиться стража и арестовать всех участников дуэли – и здоровых и раненых, роялистов и кардиналистов.

Атос, Арамис и д'Артаньян окружили Бикара, предлагая ему сдаться. Один против всех, раненный в бедро, Бикара все же отказался. Но Жюссак, приподнявшись на локте, крикнул ему, чтобы он сдавался. Бикара был гасконец, как и д'Артаньян. Он остался глух и только засмеялся. Продолжая драться, он между двумя выпадами концом шпаги указал точку на земле.

– Здесь… – произнес он, пародируя слова Библии, – здесь умрет Бикара, один из всех, иже были с ним.

– Но ведь их четверо против тебя одного. Сдайся, приказываю тебе!

– Раз ты приказываешь, дело другое, – сказал Бикара. – Ты мой бригадир, и я должен повиноваться.

И, внезапно отскочив назад, он переломил пополам свою шпагу, чтобы не отдать ее противнику. Перекинув через стену монастыря обломки, он скрестил на груди руки, насвистывая какую-то кардиналистскую песенку.

Мужество всегда вызывает уважение, даже если это мужество врага. Мушкетеры отсалютовали смелому гвардейцу своими шпагами и спрятали их в ножны. д'Артаньян последовал их примеру, а затем, с помощью Бикара, единственного из гвардейцев оставшегося на ногах, он отнес к крыльцу монастыря Жюссака, Каюзака и того из противников Арамиса, который был только ранен. Четвертый гвардеец, как мы уже говорили, был убит. Затем, позвонив в колокол у входа и унося с собой четыре шпаги из пяти, опьяненные радостью, они двинулись к дому г-на де Тревиля.

Они шли, держась под руки и занимая всю ширину улицы, заговаривая со всеми встречавшимися им мушкетерами, так что в конце концов это стало похоже на триумфальное шествие. д'Артаньян был в упоении. Он шагал между Атосом и Портосом, с любовью обнимая их.

– Если я еще не мушкетер, – произнес он на пороге дома де Тревиля, обращаясь к своим новым друзьям, – я все же могу уже считать себя принятым в ученики, не правда ли?

Глава 6