Xxviii. венчание под барабан

В тот же день, около четырех часов пополудни, два генерала склонились над большой военной картой департамента Нижний Рейн.

Шарль, писавший в нескольких шагах от них, был в чудесном фраке национального синего цвета с лазурными воротом и обшлагами, в красной шапочке секретаря штаба — все это он нашел в свертке, упомянутом генералом.

Генералы только что решили, что на следующий день, 21 декабря, будет предпринят поход, во время которого войска опишут дугу, отделяющую Дауэндорф от высот Рейсгоффена, Фрошвейлера и Вёрта, где укрылись пруссаки; когда будут взяты эти высоты и прервана связь с Виссамбуром, отрезанный от всех Агно будет вынужден сдаться. -,, К тому же армия выступит в три колонны; две из них должны будут атаковать с фронта; третья пройдет через лес и, соединившись с артиллерией, ударит пруссакам во фланг.

По мере того как принимались эти решения, Шарль их записывал, а Пишегрю ставил под ними свою подпись; затем пригласили командиров воинских частей, ждавших в соседней комнате; вскоре каждый командир отправился в свой полк и приготовился выполнять полученный приказ.

Между тем Гошу сообщили, что батальон арьергарда, не найдя для себя места в селении, отказался ночевать в поле и в нем назревал мятеж. Гош осведомился о номере батальона; ему ответили, что это третий.

— Хорошо, — сказал Гош, — передайте от моего имени третьему батальону, что ему не будет предоставлена честь сражаться в первых рядах.

И он продолжал невозмутимо отдавать приказы.

Четверть часа спустя четыре солдата непокорного батальона явились от имени своих товарищей просить у генерала прощения и умолять его разрешить мятежному батальону, собиравшемуся разбить лагерь в указанном месте, первым выступить навстречу неприятелю.

— Первым не получится, — сказал Пишегрю, — я обещал вознаградить эндрский батальон, и он пойдет впереди, третий батальон пойдет вторым.

Когда последние распоряжения были разосланы, под окном генерала послышались звуки шарманки, заигравшей мелодию патриотического гимна «Вперед, сыны отечества!».

Гош не придал значения этой серенаде, Пишегрю же, напротив, при первых звуках мелодичного инструмента прислушался, подошел к окну и открыл его.

В самом деле, это был шарманщик; с необычным усердием он вращал ручку ящика, висевшего у него на груди; поскольку было уже темно, Пишегрю не смог разглядеть лица игравшего.

Кроме того, двор был заполнен людьми, расхаживавшими взад и вперед, и Пишегрю, без сомнения, боялся заговорить с музыкантом. Поэтому он закрыл окно, хотя звуки шарманки не смолкали, и отошел от него.

Однако он сказал своему юному секретарю:

— Шарль, спустись, подойди к шарманщику и скажи ему: «Спартак»; если он скажет в ответ: «Костюшко» — приведи его. Если же он ничего не ответит — значит, я ошибаюсь, тогда оставь его в покое.

Шарль, ни о чем не спрашивая, встал с места и вышел.

Шарманка продолжала непрерывно играть «Марсельезу»; музыкант переходил от одного куплета к другому, не давая своему инструменту отдохнуть.

Пишегрю внимательно слушал.

Гош смотрел на Пишегрю и ждал, когда тот раскроет ему эту тайну.

Внезапно шарманка умолкла посреди такта.

Пишегрю, улыбаясь, кивнул Гошу.

Тотчас же дверь отворилась и появился Шарль в сопровождении шарманщика.

Некоторое время Пишегрю молча глядел на музыканта: он не узнавал его. Человек, которого привел Шарль, был выше среднего роста; он был одет как эльзасский крестьянин. Его длинные черные волосы падали на глаза, затененные вдобавок широкополой шляпой; вероятно, мужчине было лет сорок-сорок пять.

— Друг мой, — сказал Пишегрю музыканту, — мне кажется, что этот мальчик ошибся, и я имел дело не с тобой.

— Генерал, — ответил шарманщик, — не может быть ошибки в пароле, и, если вы имели дело со Стефаном Мойнжским, то он перед вами.

С этими словами он снял шляпу, отбросил волосы назад и выпрямился во весь рост; Пишегрю узнал поляка, приходившего к нему в Ауэнхайме: теперь у него были черные волосы и борода.

— Итак, Стефан? — спросил Пишегрю.

— Итак, генерал, — ответил шпион, — я кое-что знаю о том, чем вы интересуетесь.

— Хорошо, снимите вашу шарманку и подойдите сюда. Послушайте, Гош, это сведения о противнике. Я боюсь, — продолжал он, обращаясь к Стефану, — что ты не успел собрать их полностью.

— О Вёрте — нет, поскольку один из жителей города берется предоставить их вам, когда мы будем во Фрошвейлере, но относительно Фрошвейлера и Рейсгоффена я могу рассказать вам все, что вы пожелаете.

— Рассказывайте.

— Неприятель оставил Рейсгоффен, чтобы сосредоточиться во Фрошвейлере и Вёрте; ему известно, что обе армии соединились, и он собрал все свои силы в двух пунктах, которые собирается защищать до последнего вздоха; в обоих этих пунктах, превосходно укрепленных природой, недавно были воздвигнуты новые оборонительные сооружения — ретраншементы, редуты и бастионы; неприятель, по-видимому, сосредоточил у моста в Рейсгоффене, который он собирается защищать, а также на высотах Фрошвейлера и Вёрта двадцать две тысячи человек и до тридцати пушек (пять из них были брошены на защиту моста). Теперь, — продолжал Стефан, — поскольку, вероятно, вы начнете с атаки Фрошвейлера, вот план местности, занятой неприятелем. Город удерживают солдаты принца де Конде; это французы, и я не питаю к ним неприязни. К тому же, как только вы овладеете высотами, генерал, вы будете господствовать над городом, и, следовательно, он ваш. Что касается Вёрта, я ничего не обещаю, но, как я говорил, надеюсь помочь вам взять город без боя.

Генералы поочередно рассмотрели план, сделанный с искусством превосходного инженера.

— Клянусь честью, дорогой генерал, — сказал Гош, — вам повезло, что у вас есть шпионы, которых можно было бы сделать офицерами инженерных войск.

— Дорогой Гош, — ответил Пишегрю, — этот гражданин — поляк; он не шпионит, а мстит за себя.

Затем, обернувшись к Стефану, он продолжал:

— Спасибо, что ты сдержал свое слово и даже больше, но твое поручение выполнено лишь наполовину. Берешься ли ты отыскать для нас двух проводников, настолько знающих окрестности, что не заблудятся самой темной ночью? Ты пойдешь рядом с одним из них и убьешь его при малейшем замешательстве с его стороны. Я пойду рядом с другим; вероятно, у тебя нет пистолетов, так что держи.

Генерал вручил Стефану два пистолета, и тот взял их с радостью и гордостью.

— Я найду надежных проводников, — сказал Стефан, по обыкновению не тратя лишних слов, — сколько времени вы мне даете?

— Полчаса; самое большое — сорок пять минут.

Лжемузыкант вновь надел свою шарманку и направился к двери; не успел он взяться за ручку, как в дверном проеме показалась плутоватая физиономия парижанина Фаро.

— О, простите, мой генерал! — вскричал он, — я думал, что вы один, но, если хотите, я могу выйти и поскрестись, вис скреблись в дверь бывшего тирана.

— Нет, — ответил Пишегрю, — не стоит; раз ты здесь, добро пожаловать. Затем, повернувшись к генералу Гошу, он сказал:

— Дорогой генерал, я рекомендую вам одного из моих храбрецов; правда, он боится волков, зато не боится пруссаков. Сегодня утром он взял двух пленных, и за это я пришил к его рукаву галуны сержанта.

— Черт возьми! — вскричал Фаро, — генералов больше, чем нужно; значит, у меня будет два свидетеля вместо одного.

— Позволь заметить, Фаро, — сказал Пишегрю доброжелательным тоном, каким он разговаривал с солдатами, когда был в духе, — что я имею удовольствие видеть тебя сегодня во второй раз.

— Да, мой генерал, — отвечал Фаро, — бывают такие удачные деньки, так же как бывают другие, неудачные, когда нельзя быть на поле боя, чтобы не попасть в переплет.

— Я предполагаю, — сказал Пишегрю со смехом, — что ты явился не для того, чтобы учить меня трансцендентной философии.

— Мой генерал, я пришел, чтобы просить вас быть моим свидетелем.

— Твоим свидетелем! — вскричал Пишегрю, — ты что, собираешься драться?

— Хуже, мой генерал, я женюсь!

— Ба! На ком же?

— На Богине Разума.

— Тебе повезло, плут, — сказал Пишегрю, — это самая красивая и порядочная девушка в армии. Как это случилось? Ну-ка, расскажи нам об этом.

— О, очень просто, мой генерал; мне не нужно говорить вам, что я парижанин, не так ли?

— Да, я это знаю.

— Ну, так вот, Богиня Разума тоже парижанка; мы с ней из одного квартала; я любил ее, и она была ко мне благосклонна, но тут появляется процессия под лозунгом «Отечество в опасности!», с черными знаменами, под бой барабана; затем гражданин Дантон приходит в наше предместье с призывом: «К оружию! Враг на расстоянии четырехдневного перехода от Парижа». Я был тогда подручным столяpa; все это меня потрясло: враг в четырех днях от Парижа! Родина в опасности! «Ты должен спасать родину, Фаро, и дать отпор врагу!» — сказал я себе. Я швыряю рубанок ко всем чертям, хватаю ружье и бегу в муниципалитет, чтобы завербоваться в армию. В тот же день я иду к Богине Разума и говорю ей, что ее нежные глаза довели меня до отчаяния и я сделался солдатом, чтобы быстрее свести счеты с жизнью; и тут Роза говорит мне — ее зовут Роза… Роза Шар-леруа, — и тут Роза Шарлеруа, занимавшаяся стиркой тонкого белья, говорит мне:

«Если бы моя бедная матушка не была больна, я тоже пошла бы в армию, и это так же верно, как то, что есть только один Бог, которого, как видно, скоро свергнут с престола».

«Ах, Роза, — говорю ей, — женщины не служат в армии».

«Ну, а как же маркитантки?» — отвечает она.

«Роза, — говорю я ей, — я буду писать тебе раз в две недели, чтобы ты знала, где я; если ты пойдешь в армию, вступай в мой полк».

«Решено», — отвечает Роза.

Мы пожали друг другу руки, поцеловались и — вперед, Фарб! После Жемапа, где мой полк был здорово потрепан, нас) объединили с волонтерами департамента Эндр и перебросили на Рейн. Кого же я встречаю полтора-два месяца тому назад?.. Розу Шарлеруа! Ее бедная мать умерла; во время какого-то праздника, как самая красивая и порядочная девушка квартала, Роза была назначена на роль Богини Разума; после этого, клянусь честью, она сдержала данное мне слово и, едва сойдя со сцены, поступила на военную службу. Я узнаю о ее приезде, бегу к ней и хочу ее поцеловать.

«Бездельник! — говорит она мне, — ты даже не капрал!»

«Что ты хочешь, Богиня! Я не честолюбив».

«Ну, а я честолюбива, — отвечает она, — поэтому, пока не станешь сержантом, не ищи со мной встречи, хотя бы для того, чтобы выпить глоток».

«Скажи, наконец, в тот день, когда я буду сержантом, ты станешь моей женой?»

«Клянусь знаменем полка!»

Она сдержала слово, мой генерал, и вот через десять минут мы венчаемся.

— Где же?

— Во дворе, под вашими окнами, генерал.

— Какой же священник вас венчает?

— Полковой барабанщик.

— А! Вы венчаетесь под барабан?

— Да, мой генерал, Роза хочет, чтобы все было как полагается.

— В добрый час, — улыбнулся Пишегрю, — я узнаю Богиню Разума; скажи ей: раз она выбрала меня своим свидетелем, я дам ей приданое.

— Дадите ей приданое, мой генерал?

— Да, осла и два бочонка водки в придачу.

— Ах, мой генерал, из-за этого я не смею больше ни о чем вас просить.

— Продолжай.

— По правде говоря, я хотел попросить вас об этом не от себя, а от имени товарищей… Ну, мой генерал, надо, с вашего позволения, чтобы этот день закончился балом, как он и начался.

— В таком случае, — заявил Гош, — я, как второй свидетель, оплачу расходы на бал.

— А мэрия предоставит помещение! — подхватил Пишегрю, — но пусть все знают: в два часа ночи бал закончится, и в половине третьего мы выступаем; мы должны пройти до рассвета четыре лье; я предупредил вас; пусть те, кто захочет спать, спят, а те, кто захочет плясать, пляшут. Мы посмотрим на венчание с балкона; когда все будет готово, барабанщик подаст нам сигнал своей дробью.

Окрыленный всеми этими обещаниями, Фаро устремился вниз по лестнице, и вскоре во дворе послышался гул голосов, свидетельствующий о появлении сержанта.

Два генерала, оставшись наедине, выработали окончательный план предстоящего сражения.

Колонна, которая должна была выступать немедленно под командованием полковника Рене Савари, пойдет форсированным маршем, чтобы в поддень войти в Нёвиллер, расположенный позади Фрошвейлера, куда она устремится при первом залпе пушки и атакует пруссаков с фланга.

Вторая колонна под командованием Макдональда проследует от Цойцеля до Нидерброна. Оба генерала будут сопровождать эту колонну.

Третья колонна будет атаковать мост в Рейсгоффене и попытается захватить его. Если неприятель удержится, она будет отвлекать внимание на себя, а две другие колонны тем временем предпримут обходной маневр.

Этой третьей колонной будет командовать Аббатуччи.

Едва лишь были приняты эти решения, как послышалась барабанная дробь, извещавшая генерала, вернее генералов, что для открытия свадебной церемонии ждут только их.

Они не заставили себя ждать и вышли на балкон.

При их появлении грянули оглушительные крики «Виват!». Фаро приветствовал генералов на свой лад, а Богиня

Разума зарделась как вишенка. Все офицеры штаба окружили будущих новобрачных; впервые эта необычная церемония, которая столько раз повторялась в течение трех великих лет Революции, совершалась в Рейнской армии.

— Давай, — сказал Фаро, — на место, Спартак. Барабанщик, понукаемый сержантом, забрался на стол, перед которым встали Фаро и его нареченная.

Спартак ударил в барабан, а затем громогласно, чтобы никто из присутствующих не упустил ни слова из его речи, объявил:

— Внимайте закону! Поскольку на биваках не всегда можно найти чиновника с гербовой бумагой и трехцветным шарфом, чтобы открыть врата Гименея, я, Пьер Антуан Бишонно, именуемый Спартаком, старший барабанщик батальона департамента Эндр, приступаю к законному бракосочетанию Пьера Клода Фаро и Розы Шарлеруа, маркитантки двадцать четвертого полка.

Спартак остановился и ударил в барабан; все барабанщики эндрского батальона и двадцать четвертого полка последовали его примеру.

Когда грохот барабанов смолк, Спартак сказал:

— Вступающие в брак, подойдите ко мне. Будущие супруги сделали еще шаг к столу.

— В присутствии граждан генералов Лазара Гоша и Шарля Пишегрю, в присутствии батальона департамента Эндр, двадцать четвертого полка и всех тех, кто смог собраться во дворе мэрии, именем единой и неделимой Республики я соединяю и благословляю вас!

Спартак снова ударил в барабан, в то время как два сержанта эндрского батальона простерли над головами новобрачных саперный фартук, призванный заменить балдахин.

Затем Спартак продолжал:

— Гражданин Пьер Клод Фаро, обещаешь ли ты любить и оберегать свою жену?

— Еще бы! — отвечал Фаро.

— Гражданка Роза Шарлеруа, ты обещаешь своему мужу постоянство, верность и сколько угодно стаканчиков?

— Да, — отвечала Роза Шарлеруа.

— Именем закона вы теперь муж и жена. Все ваши многочисленные дети станут детьми полка. Погодите же, не уходите! Последнее напутствие барабана!

Раздался грохот двадцати пяти барабанов, затем по знаку Спартака барабанная дробь смолкла.

— Без этого вы не были бы счастливы, — сказал он. Два генерала аплодировали и смеялись. Но все звуки

потонули в криках «Виват!» и «Ура!», вслед за которыми послышался звон бокалов.