Глава одиннадцатая. Документы прикрытия
Спецоперация
Фамилия «Андреев» на удостоверении была образована по старому чекистскому принципу — от отчества. У кого совсем туго с памятью, использовали имя. И само удостоверение было «липой», но качественной, сработанной по госзаказу для государственных же нужд. Поэтому пафосно именовалось «документом оперативного прикрытия».
Юрий Андреевич Николаев в МУРе бывал лишь от случая к случаю, по крайней служебной необходимости. Всю жизнь провел на Лубянке и как всякий ее обитатель с пренебрежением относился к работникам милиции. В последние годы к пренебрежению еще прибавилось раздражение, вызванное жуткой конкуренцией. Если раньше, при социализме, МВД и КГБ соревновались между собой в игре «Кто больше любит родину» (Политбюро считало, что любят одинаково, но по-разному, поэтому конкуренция идет на пользу общему делу), то с победой демократии любить стало нечего.
С тех пор много воды утекло и пролилось крови. Только полный идиот с мозгами замполита мог воспевать произошедшие перемены. Страна ужалась до размеров петровской империи, развалена экономика и население в нищете. Зато чиновников стало в три раза больше, чем в бывшем Союзе. Управлять этой геополитической аномалией, утыканной шахтами баллистических ракет и опасными производствами, всерьез из них никто не хотел. Все самозабвенно хапали бесхозное добро, бывшее народное, пока не было Хозяина. Люди не глупые отлично понимали — придет Хозяин, объявит корыто коллективного пользования государственным, сиречь — государевым и заставит отрабатывать хозяйские харчи. И опять придется к кормушке выстраиваться по ранжиру. А кого к себе приблизит Хозяин? Только сильных, на кого опереться можно. А в чем сила? Это только дуракам внушают, что сила в правде. Сила — она в оружии и деньгах. Как встарь: тот князь, у кого казна и дружина. Вот и стали плодиться «силовые ведомства» со скоростью раковых клеток. У нас сейчас только Министерство культуры спецназом не обзавелось. И превратился КГБ, изнасилованный перестройкой, из преторианской гвардии ЦК в отощавшего ландскнехта периода демократической междоусобицы. Не до внешнего врага, дай бог мечом отмахаться от соратников-конкурентов, они же тоже жрать хотят.
«Японский бог как в воду глядел!» — проворчал Николаев.
Стоило выйти из двора, как сразу же попал в клоаку конкурентной борьбы. Машину оставил на парковке перед универмагом, и сейчас к ней вразвалочку приближался затянутый в камуфляж детина бандитских габаритов.
«РУБОП, ОМОН, СОБР, наши? Черт их разберет, развелось, как собак нерезаных» — подумал Николаев, ускоряя шаг.
В машине сидел Леша Парамонов, «конторское» удостоверение у него имелось, но, зная характер напарника, Николаев счел за благо поспешить.
У дверей магазина стоял еще один спецназовец, он тихо свистнул, привлекая внимание своего пятнистого дубликата. Тот резко развернулся, и короткий ствол «Кедра» нацелился на подошедшего сзади Николаева.
— Что надо? — процедил спецназовец.
В его глазах было столько ненависти, что Николаев едва сдержался, чтобы не вскинуть руки вверх.
«Стрелять, конечно, не будет. Но врезать сапогом по яйцам — это у них легко».
Заставил себя улыбнуться.
— Все в порядке, командир. Это моя машина.
Спецназовец молча перемалывал челюстями жвачку и никаких попыток разрядить ситуацию не предпринимал.
Николаев двумя пальцами достал из нагрудного кармана красную книжечку.
— МУР. И спецталон на машину.
Три магические буквы и запрет на досмотр машины не произвели на спецназовца никакого впечатления. Вернее, на его лице не отразилось никакого движения мысли.
— Все, проблем нет? — поторопил его Николаев. Спецназовец нехотя, как пес, остановленный командой «фу», отступил.
Только Николаев взялся за ручку дверцы, как Леша организовал проблему. Опустив стекло со своей стороны, он высунулся наружу и запустил в спину спецназовцу:
— Слышь, ты, бык пятнистый! Иди подсобки шмонай.
Спецназовец развернулся и набычился.
— Ты чо сказал?
— Ладно, ладно, не напрягайся! — махнул рукой Николаев, прыгая в салон.
Надо было срочно уносить ноги от греха подальше, пока их не переломали, несмотря на документы прикрытия. Скандальная натура Леши делала такую перспективу вполне реальной.
— Все приключения на свою задницу ищешь? — процедил Николаев, выруливая со стоянки.
— Да пошел он! — презрительно скривился Парамонов.
— Это же налоговая. Приехали бабки с магазина вышибать.
— Угу, заодно тебе бы мозги вышибли.
— Не пугай, пуганые! — Парамонов сунул в рот пригоршню чипсов, захрумкал, блаженно закатив глаза.
Характер у Парамонова необратимо испортился после командировки в Приднестровье. На запах пороховой гари к югу потянулись не только романтики войны, но и криминальные таланты со всех уголков СНГ. Война, как известно, все спишет. А списать собирались многое. Прежде всего, самое ценное в условиях передела собственности — оружие. Генерал Лебедь, надо отдать ему должное, вцепился мертвой хваткой в имущество своей Сороковой армии. Интеллигентности в генерале было не больше, чем в римском легионере, такой запросто даст в зубы со смертельным исходом любому. Но на танки и самоходные гаубицы никто и не посягал. Кому они нужны при захвате завода или обороне банка? А вот стрелковое, мины и толовые шашки — это святое. В любом бандитском хозяйстве пригодятся.
На Лубянке здраво рассудили, что оружейный бизнес в Приднестровье расцветет маковым кровавым цветом и очень скоро в Москве следует ждать первых подарков с молдавских полей. Как гласит старая истина: не можешь подавить процесс, надо его возглавить. И Парамонов был направлен в край дешевого вина с заданием организовать сеть по скупке оружия. Операцию засекретили по максимуму, потому что деньги крутились только «черные», нет же такой статьи в бюджете — «скупка оружия у бандформирований», и с конкурентами разбирались по законам военного времени.
Всю малину изломал все тот же Лебедь. Взял да и арестовал начальника особого отдела. Повод был — не придерешься. Особист вербанул местную журналистку, чтобы она собирала компромат на Лебедя. А девочка все засняла на пленку и передала любимому командарму. Конфуз вышел изрядный!
Лебедь уже вошел во вкус публичной политики, да и в закулисных интригах хорошо ориентировался. Вызвал он не только наряд комендантской роты, но и съемочную группу. Репортаж об аресте провалившегося особиста тем же вечером показал Первый канал ЦТ. Кося лиловым глазом в камеру, генерал прорычал: «Отправляйтесь под арест, товарищ полковник. На гауптвахте у вас будет время подумать и все вспомнить. Например, сколько оружия ушло через вас по линии ФСБ». Последняя фраза в некоторых головах произвела эффект разрывной пули. Генерал ясно и недвусмысленно давал понять: будете копать мне яму, утоплю в дерьме. Сигнал приняли и операцию свернули. Благо дело, что большую часть уже скупили, осталась мелочевка.
Вернулся Парамонов в Москву героем. Нет, Героя России ему не дали, ограничились повышением по службе. И стало тянуть Лешу на героические поступки. Как сегодня, например.
Наличие в своем отделе еще одной контуженной головы Николаева ничуть не радовало. И без Леши безмозглых хватало. Три сосунка, только что выпорхнувших из Вышки, два бывших старлея — один сапер, второй — танкист, бедолаги помыкались на гражданке да и пошли в чекисты, еще, один, вернувшийся из заштатного состояния, так до сих пор работать не начал, и предпенсионного возраста ветеран, которого работать можно и не заставлять, все равно не будет. Николаев числился начальником этого сводного отряда недоделанных, а Леша — его замом.
— Похоронная команда, — прошептал Николаев. Имел в виду, что рано или поздно подчиненные загонят-таки его в могилу.
— А? — встрепенулся Парамонов. — Хочешь пожевать?
Он протянул Николаеву пакет чипсов.
— Не, я такое не ем.
— И я не ем, но жрать хочется. — Парамонов забил рот новой порцией. — М-м, слушай! — едва прожевав, продолжил он. — Время есть, давай тормознем где-нибудь и перекусим. От нашей столовки уже тошнит.
Николаев бросил взгляд на часы и кивнул.
— Тогда, Юрка, сворачивай на следующем перекрестке. Я на Октябрьском поле классную забегаловку знаю. Дешево и вкусно.
Николаев перестроился в правый ряд и притормозил у обочины. Мимо них по Ленинградке полз плотный поток машин, увязая в пробке на Соколе. Николаев машинально следил, не вильнет ли кто, как они, к обочине, — значит, нацепили «хвост».
— Ты чего? — удивился Парамонов.
— Все, выходи. Приехали.
Николаев указал на белый киоск фирмы «Стефф». Полез в карман за деньгами.
— С ума сошел. Бешеные деньги за тощие сосиски! Да в моей обжорке мы за те же бабки лопнем. Поехали, Юрка.
— Нет, — отрезал Николаев. — Тебе сегодня, видимо, шлея под хвост попала. Не с ментами, так с черными сцепишься.
— Как скажешь.
Такой случай имел место всего два дня назад, и Парамонов понял, что спорить бесполезно. Взял деньги и вышел из машины.
«Черт, сорок лет мужику, а все дурак дураком», — подумал Николаев, наблюдая за своим замом.
Леша молодился из последних сил, стригся по последней моде почти налысо, до короткого, как поросячья щетина, ежика. Пальто предпочитал куртки, партикулярному пиджаку — разноцветные свитера, а обувь носил на толстой подошве. В одежде он сохранял фигуру бывшего кандидата в мастера спорта по современному пятиборью, но по совместному посещению сауны Николаев знал, что тело у Леши поросло плотным кабинетным жирком.
У самого, от рождения долговязого, с годами образовались только дряблые складки вокруг талии, все не хватало воли и времени согнать их в спортзале. Залысины от висков уже добрались к макушке. Бреясь по утрам, Николаев все чаще замечал, что курение и кабинетный труд на цвете лица благосклонно не сказываются. Но хватило ума и вкуса не броситься на битву с возрастом, как Парамонов. Просто стал подчеркнуто консервативен в одежде и научил себя не суетиться. Благопристойная степенность ему самому нравилась, и Николаев стал все чаще ловить на себе оценивающие взгляды молодящихся женщин.
Парамонов сразу же сунулся к окошку, проигнорировав студенческого вида парочку и деда ветеранской наружности. Дед возмутился, Парамонов вяло отругивался, при этом успевал руководить работой девочки в ларьке.
Вдруг Николаеву пришло на ум, что напарник не просто ел чипсы, а закусывал. Сунул руку под сиденье. Так и есть — банка пива. Парамонов успел отхлебнуть половину.
— Паразит! — процедил Николаев, пряча банку в кармашек сзади сиденья.
Его больше возмутило не то, что напарник баловался пивком, пока он мучался с Максимовым. Просто после Приднестровья Парамонов приобрел еще один недостаток. Теперь ему хватало полета водки или бутылки пива, чтобы уйти в состояние глубокомысленной задумчивости. После этого следовали либо полуобморочный сон, либо сомнамбулическое блукание по окрестностям. И то, и другое пагубно сказывалось на работе.
Парамонов вернулся, тяжко плюхнулся в кресло, протянул Николаеву коробку.
— На, травись на здоровье. — И первым откусил булку, из которой торчал хвостик тонкой сосиски.
Николаев жевал сочную сосиску и безвкусный, как промокашка, хлеб и думал, стоит ли посвящать напарника в суть операции или, пока не поздно, лучше отодвинуть в сторону. Пришел к выводу, что больше ему работать не с кем.
— Положение — хоть вешайся, — пробормотал он вслух.
— Ты о клиенте? — спросил Парамонов.
— И о нем тоже. — Николаев слизнул каплю майонеза, выползшую из булки. — Прижать нечем. Уголовке на него наплевать. Там чистой воды самострел. Киллер лопухом оказался. Засовывал пистолет в сумку и сдуру нажал на курок.
— А к кому приходил, выяснили? — спросил Парамонов с набитым ртом.
— Черт его знает! У мертвого же не спросишь. На четвертом живет коммерсант, импортной мебелью торгует. Под коптевской бригадой ходит. После дефолта все долги вытрясают, могли и заказать. На пятом, соседняя дверь с Максимовым, проживает теща начальника оперчасти Бутырки. Бабка, конечно, не при делах. А зять ее навещает. Кстати, вчера на полчаса опоздал. На радостях пьет до сих пор, даже больничный по такому поводу оформил.
— Правильно делает, — кивнул Парамонов. — Кто еще?
— Да черт их знает, Леша! Может, этот лох вообще заскочил в подъезд малую нужду справить? Пробило его, козла, от волнения, вот и не дошел, куда хотел.
— Бывает, — авторитетно заключил Парамонов. — Не к столу будет сказано, мог бы и поносом изойти на огневом рубеже, такое тоже часто случается. Ладно, ладно, не морщь нос, к слову пришлось! А Максимов как отреагировал?
Николаев проглотил кусок, помолчал.
— Понимаешь, ему все по барабану. Если разобраться, алиби у него стопроцентное. Мы с участковым соседку, Арину Михайловну, первым делом прощупали. Кстати, бабка — ветеран внешней разведки… Да, получается, Максимов не врет. Пришел, попил кофейку, поболтал со старушкой. Ничего подозрительного. Никаких признаков, что он кого-то замочил.
— Юра, алиби бывает в уголовном деле, — назидательно произнес Парамонов. — А тут, насколько я понял, насильственная смерть не вытанцовывается. Но с другой стороны, ЧП — лучший повод для знакомства.
— На этом его не взять, — убежденно заявил Николаев.
— Придумаем другое. — Парамонов принялся за новую сосиску — А лучше всего ударим в лоб. Так и спросим: где вы, гражданин, были в ночь с субботы на воскресенье? Какое отношение имеете ко взрыву на даче у вашего любимого дедушки? А чтобы поджилки тряслись, предварительно смажем ему дверную ручку пластитом. Он его по всей квартире разнесет. А мы заявимся с газовым анализатором, который загудит на запах взрывчатки. И мышеловка захлопнется. Закрывай клиента в камеру и прессуй, сколько душа пожелает.
— Фантазии у тебя, Леха! — поморщился Николаев.
— Не фантазии, а план оперативных мероприятий. Который я предлагаю тебе на утверждение.
Николаев проводил взглядом девчонку, спешащую к подземному переходу. Несмотря на прохладное утро, одета она была по-летнему, и что хотела предоставить на всеобщее обозрение, то и оголила по максимуму.
— М-да, растут детки-конфетки, — задумчиво протянул Николаев. — Ты бы видел, Леха, девку Максимова. Малолетка, но все при ней. И с норовом.
— Да, школьницы сейчас пошли… Читать-писать не умеют, но такому научат! — Парамонов даже перестал жевать, поедая глазами девчонку.
— Тебе лучше знать. Сколько раз за прошлую неделю твоя дочурка дома не ночевала?
Парамонов подвоха не почувствовал и даже не обиделся.
— Всю неделю и не ночевала. Ничего, к первому сентября найдется. — Он вдруг оживился. — Слушай, лично меня жаба душит! Мы тут геморрой себе наживаем, а клиент кувыркается с малолеткой, дрыхнет до обеда и плевать на все хотел. Давай ему жизнь испортим!
Голод притупился, и Николаев без всякого желания посмотрел на две котлетки в коробке, к ним прилагались несколько пакетиков приправ. Без них эти пережаренные комочки мяса, очевидно, внутрь было не протолкнуть.
Приспустил стекло, достал сигареты.
— Не в службу, а в дружбу, Леша. Сходи, купи что-нибудь попить. У меня эта сухомятка колом встала.
— Во! А в моей обжорке суп-харчо подают. За пять рублей, кстати, — проворчал зам, пристраивая коробку на панель.
Николаев загадал, что если Леха вспомнит о пиве, или принесет из ларька новую бутылку, то разговора не получится. Лучше уж использовать «втемную» молодняк отдела, чем подключить к делу алкаша и вместе с ним сгореть синим спиртовым пламенем. Нельзя доверять человеку, которому бутылка заменила ум, честь и совесть. Перефразировав таким образом партийный лозунг, он немного успокоился и стал ждать.
Вопреки всем прогнозам, Леша вернулся с двумя картонными стаканчиками кофе. Сел в кресло и никаких попыток вытащить из-под него заначку не предпринимал.
«Случай трудный, но жить будет», — подвел итог Николаев, пряча улыбку.
Кофе оказался прекрасным, жена, после дефолта помешанная на экономии, готовила в сто раз хуже.
— Кстати, Леха, обрати внимание. Если в сосиски класть мясо, а кофе не варить из цикория, то получается очень вкусно. И денег не жалко.
— М-м, буржуазная пропаганда, — с набитым ртом возразил Парамонов. — Нам так не жить. Мы сосиски как делали из бумаги, так и будем делать. На том стоим и стоять будем.
Николаев, которому в квартире Максимова так и не удалось покурить, жадно затянулся сигаретой.
— Слушай, Леша, — выдохнул он вместе с дымом. — Информация сугубо конфиденциальная. То есть в отделе касается только тебя и меня.
Парамонов отложил недоеденную котлету, вытер рот и приготовился слушать.
— Мы разрабатываем версию хищения из спецфонда в связи с пожаром на даче профессора Арсеньева. Максимов пристегивается стопроцентно. Согласись, бывший офицер спецназа вполне мог культурно подорвать дачку деда.
— Без проблем, — согласился Парамонов. — Причем, с предварительного согласия деда.
«Соображает, когда не пьет», — мимоходом отметил Николаев. Выдержал паузу, последний раз взвешивая все «за» и «против».
Частное расследование существует только в кино. В реальной жизни, чтобы всюду поспеть, приходится доверяться подчиненным. А опыт Николаева подсказывал, что нет несовершенней материала, чем тот, из которого Господь лепит подчиненных. Правда, Сын его всех честно предупредил: «нет у человека врага хуже, чем ближние его». Чем дольше живешь, тем больше убеждается, — сие есть истина, альфа и омега.
— Первичная информация пришла по «первой линии». Наши побрякушки из спецхрана засветились в Берлине, — понизив голос, произнес Николаев. — Как сам понимаешь, негласная ревизия спецфондов — лишь эпизод в широкомасштабной операции. А мы в ней на шестых ролях.
— Как всегда, — равнодушно обронил Парамонов.
— Это, Леша, был экскурс в международное положение. А теперь докладываю внутриполитическую ситуацию. — Николаев от окурка прикурил новую сигарету. — Нашему отделу жить осталось до конца сентября. Очередная реорганизация, мать ее… Молодняк, конечно, трудоустроят. А вот нам с тобой, с такими званиями и должностями, ловить нечего. В лучшем случае выведут за штат, в худшем — сразу уволят по сокращению.
Парамонов поперхнулся и долго откашливался. Поднял на Николаева покрасневшие глаза.
— Предупреждать надо, — прохрипел он. — Так и помереть недолго.
— Сам только сегодня узнал. — Николаев соврал, как опер, не моргнув глазом. Информацию получил три дня назад, но никак не мог решить, как ею распорядиться.
Парамонов стал с присвистом прихлебывать горячий кофе. Тянул время. Николаев знал, что «запасных аэродромов» у Леши всего два, и оба к экстренному приему не готовы. У самого имелось три фирмы, которые «крышевал» с видом на будущее. Но дефолт перечеркнул все договоренности. Как ему заявили открытым текстом, должность, конечно, подберут, но приличный оклад платить не смогут. По крайней мере, до весны. А зиму еще пережить надо.
— Источник надежный? — словно цепляясь за соломинку, спросил Парамонов.
Николаев промолчал, дав понять, что на глупые и риторические вопросы не отвечает.
Парамонов в сердцах смял стаканчик, швырнул в коробку.
— Да пошло оно все! Что мы тут сидим, как петух на яйцах?! — выпалил он. — Пенсию они мне дадут, ага! На туалетную бумагу не хватит. За двадцать лет работы, прикинь!
— Про туалетную бумагу можешь забыть, все равно жрать будет нечего, — подлил масла в огонь Николаев.
— Черт, еще эта коза блудливая, не дай бог, жениха прыщавого приведет! Или сам повешусь, или ее удавлю. — Про дочку Парамонов вспоминал изредка, но всегда недобрым словом.
Николаев не стал дожидаться, пока Леша переберет по косточкам всю женскую половину своей семьи. После смерти тестя Леша остался один против пяти разновозрастных баб, с таким раскладом даже ангел в черта превратится.
— Отступать, как я понял, некуда. Выход один — прорываться.
— Куда? — простонал Леша.
Николаев выдержал долгую паузу, предоставляя напарнику до дна испить горькую желчь отчаяния. Сам сосредоточенно разглядывал черный ноготь на безымянном пальце — результат работ на даче.
Наконец решил, что достаточно тянуть. Парамонов, не в меру расчувствовавшись, мог вспомнить про пиво, после которого удержать его будет уже нереально.
— На прошлой неделе я имел приватную беседу с Климовичем из УРПО.[26]
Парамонов навострил уши, разом забыв обо всем на свете.
Николаев послюнявил травмированный палец и продолжил:
— Кадры трясут, чтобы создать вакансии для УРПО. Ребята сейчас в фаворе, для них ничего не жалеют. Нас там, естественно, не ждут. Но и с порога гнать не станут. Климович дал ясно понять, что если мы придем со своим участком работы… И с реальными наработками, — выделил голосом Николаев, — …вопрос о трудоустройстве будет рассмотрен благосклонно.
Парамонов быстро сориентировался и тут же уточнил:
— Нас или тебя одного?
Николаев снисходительно усмехнулся.
— Леша, я же не дурак идти на новое место без своей команды. Охламоны из отдела мне и даром не уперлись, а ты нужен. Подумай сам, я в искусстве разбираюсь, а ты в нем — как мамонт в наскальных рисунках. Зато я ни черта не смыслю в оружии. И кроме Рембо в кино, ни одного террориста не видел. А ты с половиной «псов войны» водку пил. Мы — пара, Леша. И тем Климовичу интересны.
Парамонов сунул пальцы в коробку, раскопал в ворохе салфеток надкусанную котлету. Стал жевать, упорно глядя прямо перед собой.
— Гарантии? — прошамкал он.
— Да какие гарантии при таких раскладах! — искренне возмутился Николаев. — Тут пан или пропал.
Парамонов с трудом проглотил комок.
— Поясни.
— Все просто. Или мы приносим в зубах Климовичу успешную операцию, которую он запишет в зачет своей конторы. Или нас через месяц выпрут.
Парамонов пошевелил бровями, обдумывая нехитрую дилемму.
— Лучше к Климовичу, — заключил он. — Хочется настоящей работы. Ты извини, но меня уже от музейной пыли с души воротит. — Парамонов болезненно поморщился. — К тому же куда ни плюнь — одна синагога.
Антисемитом Николаев был не меньшим, чем напарник, но по «пятой линии» работал дольше, поэтому научился сдерживать себя.
— А профессор Арсеньев? — напомнил он, чтобы перейти к делу.
— Ну, это старовер знатный! — с уважением протянул Парамонов. — Постой, постой, ты не его закадрить решил?
— Смотри на вещи шире, Леша. — Николаев сделал знак придвинуться и зашептал:
— Только между нами: по информации СВР, заказ на побрякушки пришел из Средней Азии. А теперь быстро соображай, что удобнее: тащить на ишаках мешки с валютой или подарить какому-нибудь шейху золотую цацку эпохи фараонов? Ты ему антиквариат, а он тебе — десяток «Стингеров». И никаких банковских проводок, все из рук в руки.
— Хочешь сказать, похищенное из спецхрана идет на финансирование исламских боевиков? — Парамонов сформулировал так, что хоть сейчас вставляй в рапорт.
— Именно! Только профессор силен в антиках, но полная бестолочь в оружии. Ему нужен помощник, спец по военным делам. И такой, чтобы с боевиками мог на одном языке разговаривать.
— Максимов — . внук родной, — догадался Парамонов.
— Именно! Только, безусловно, их не двое, а хорошо законспирированная сеть. Понимаешь — сеть!
Объяснения не требовалось. Испокон веку спецслужбы не замечают выбивающихся из серых рядов одиночек. Кто он — одиночка? Раздувшийся от самомнения нуль без палочки. (Палочкой может стать контакт с вражеской спецслужбой, но это отдельная история.) Но вскрыть сеть, выявить заговор, разоблачить организацию — эта мечта! За такое полагаются все блага жизни, почет и уважение. Поэтому и работают по организациям, реально существующим и вымышленным. С одной стороны, за табуном следить легче, чем за отдельным иноходцем, с другой, поднадзорный индивид может помереть в одночасье, оставив, опера без работы, а организации живут долго, и «пасти» их можно до самой пенсии.
Николаев взвинтил темп, не давая собеседнику опомниться:
— Короче, пока СВР разматывает концы в Германии, мы должны подсуетиться и накопать здесь все, что можно. И бегом к Климовичу. Разъясним, что на своей базе раскрутить это дело не сможем, нужны возможности УРПО. Климович проведет «сильную рокировочку», как Борька говорит, и мы с тобой в дамках. На собственный отдел не рассчитываю, но самостоятельное направление получить можно. Худо-бедно, но перспектива. Решай, работаешь со мной — или до конца сентября я тебя не загружаю, даю возможность найти запасной аэродром.
— Кого в разработку берем? — без промедления включился Парамонов.
Николаев откинулся на сиденье. Пососал палец с черным ногтем.
— Арсеньева нельзя. За ним сейчас тысяча глаз наблюдает. После взрыва на даче и обыска в спецхране — особенно.
— Значит, Максимова, — сам догадался Парамонов. Деловито собрал пустые коробки, приоткрыл дверь, зашвырнул их под машину.
Николаев с улыбкой наблюдал за его действиями.
— Да, Леша, коль скоро мы едем работать, захвати и это. — Он достал из кармашка банку пива. — И давай договоримся, до конца операции — сухой закон.
Парамонов насупился. Демонстративно медленно вылил содержимое банки на асфальт, саму банку забросил под машину.
— Доволен? — Он хлопнул дверцей. — Только учти, врачи говорят, резко от соски отрываться вредно. Вон Ельцин, после пленума ЦК бросил пить и до сих пор болеет.
— Ему можно, деду расти дальше некуда. А у нас карьера трещит.
— Ладно, уговорил! — проворчал Леша, удобнее устраиваясь на сиденье. — Так, пожрали, теперь можно и поработать. Трогай, командир!
Николаев ловко вклинился в просвет между машинами, пристроился в хвост медленно ползущему пикапу и стал думать.
Прежде всего поздравил себя с успешной вербовкой Леши Парамонова. Гордиться, конечно, особо нечем. И кадр никудышный, и положение у него безвыходное, такого закадрить можно не напрягаясь. Но успех, пусть и малый, душу греет.
Потом переключился на Максимова. И сразу нахмурился. С одной стороны, было чем гордиться. Не среагируй он на донос музейной агентуры о контакте Арсеньева с внуком, не наведи справки на внука и не встань сразу же в стойку, все было бы иначе. А за одно то, что сопоставил адрес непонятного убийства из милицейской сводки с местом жительства Максимова, надо давать премию за сообразительность. Мысль подобраться к Максимову под видом муровца была чистой воды импровизацией.
Николаев раз за разом проигрывал в памяти разговор, в деталях и нюансах. И всякий раз приходил к самокритичному выводу — произошла осечка. Максимов оказался не из тех, кого можно взять с наскока, помахав перед носом удостоверением. Чувствует, подлец, в себе и за собой силу. От такого нужно ждать любых сюрпризов.