Святой Иероним — небесный покровитель и духовный наставник переводчиков. Вульгата

а) Личность древнего переводчика

Святой Иероним — выдающийся филолог, теолог и писатель раннего Средневековья, один из «отцов церкви» — оставил зна­чительный след в истории мировой культуры: перевод Библии на латинский язык, известный под названием «Вульгата»². «Вряд ли нужно объяснять значимость Вульгаты, — писал Валери Ларбо, — она является одним из краеугольных камней нашей цивилизации. На ней зиждутся и собор Святого Петра в Риме, и небоскребы Нью-Йорка»³. Вульгата по праву считается одним из самых ярких переводов Священного Писания наравне с так называемой «Авто­ризованной версией»⁴, именуемой также «Библией Короля Якова» (переводом Библии на английский, завершенным в 1611 г.), и пе­реводом Писания на немецкий язык под руководством Мартина Лютера, завершенным к 1534 г.

В письме папе Льву X Эразм, испрашивая разрешение опуб­ликовать труды Иеронима, писал: «Сама ученая Греция едва ли имеет кого-нибудь, с кем могла бы сравнить этого мужа, наделен-

¹ См.: Les traducteurs dans l'histoire / Sous la direction de J. Delisle et J. Woods-
worth. Ottawa, 1995. P. 168.

² Vulgata (Biblia sacra vulgatae editionis).

³ Larbaud V. Sous l'invocation de Saint-Jérôme. Paris, 1997. P. 48.

⁴ Authorized Version (The Holy Bible, Conteyning the Old Testament and the New
Newly translated out of the Original Tongues and with the former Translations diligently
compared and revised by His Majesties special Commandment, Appointed to be read in
Churches).

ного столькими исключительными дарами. Сколько в нем римско­го красноречия, какое знание языков, какая осведомленность во всем, что касается истории и древностей. Какая верная память, какая счастливая разносторонность, какое совершенное постиже­ние мистических письмен (Св. Писание). И сверх того, какой пыл, какая изумительная вдохновенность души Божественной»¹.

Иероним Стридонский (Софроний Евсевий Иероним, ок. 347—420)² родился в Далмации, точнее на границе Далмации и Паннонии, в городе Стридоне. Рождение Иеронима именно в этой местности позволяет некоторым исследователям относить его наравне с Коперником и Ницше к числу выдающихся деяте­лей прошлого, «которых славянство при желании может считать своими, но полную принадлежность которых к нему установить едва ли удастся когда бы то ни было»³. В возрасте 20 лет Иероним уехал в Рим, где получил серьезное образование и очень быстро прославился своей начитанностью, остроумием и красноречием. Известный грамматик Донат⁴ привил ему любовь к латинской культуре, к классической латинской литературе, к изящной сло­весности. Эту любовь Иероним пронес через всю жизнь. Она ле­жит в основе одного из его главных внутренних конфликтов. Но именно эта любовь к античной литературе и ее глубокое знание позволили Иерониму выполнить главную задачу жизни — осуще­ствить перевод Библии.

Некоторые исследователи считают Иеронима человеком не­последовательным и очень впечатлительным, «который метался между восторгом перед древней культурой и ее отрицанием во имя веры»⁵. При этом приводится выдержка из одного его пись­ма: «Когда много лет тому назад я отсек от себя ради царствия небесного дом, родителей, сестру, близких и, что было еще труд­нее, привычку к изысканному столу, когда я отправился в Иеру­салим, как ратоборец духовный, от библиотеки, которую я собрал себе в Риме ценою великих трудов и затрат, я никак не смог отка­заться. И вот я, злосчастный, постился, чтобы читать Цицерона. После еженощных молитвенных бодрствований, после рыданий, исторгаемых из самых недр груди моей памятью о свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к са-

¹ Цит. по: Диесперов А. Блаженный Иероним и его век. М., 1916. С. 5.

² Точная дата рождения св. Иеронима не установлена.

³ См.: Диесперсов А. Указ. соч. С. 8.

⁴ Элий Донат (4 в. н.э.) — римский грамматик, чьи сочинения широко ис­
пользовались в Средние века и вплоть до XVII в. для изучения латыни. Его
главная работа — «Грамматика латинского языка», состоявшая из двух частей:
«Малая грамматика» для начинающих и «Большая грамматика» для продвину­
того уровня.

⁵ История всемирной литературы. М., 1984. Т. 2. С. 443.

мому себе, я понуждал себя читать пророков, меня отталкивал необработанный язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а солнце»¹.

Приведенная выдержка из письма Иеронима действительно свидетельствует о его глубокой эмоциональности, впечатлитель­ности, но она вряд ли характеризует его как человека непоследо­вательного, напротив, в этом фрагменте, на мой взгляд, довольно отчетливо просматриваются контуры внутреннего конфликта это­го человека, конфликта, связанного с его пристрастием ко всем прелестям светской жизни, которые он познал в юности, и его последовательным сознательным отказом от них. Он был гурма­ном, но отказался от изысканного стола и постоянно постился; он преклонялся перед античной, языческой, литературой, но стремился подавить в себе эту страсть ради христианской веры; он почитал Оригена как религиозного философа и библиолога, но отказался считать себя его учеником, когда тот был обвинен церковью в ереси. Иначе говоря, Иероним последовательно шел к святости, отказываясь от всего того, что прежде так привлекало его, но противоречило представлениям церкви о святости.

Именно эти последовательность и целеустремленность в соче­тании с высокой образованностью, постижением всех тонкостей мастерства слова, заимствованного им у античных писателей, и позволили ему свершить необычайно сложное дело — перевод Ветхого Завета.

Иероним всю жизнь считал себя учеником Цицерона. Инте­ресно, что характеристика, данная Иерониму Эразмом, очень на­поминает то, что писал Цицерон о качествах, необходимых орато­ру. Для развития красноречия, по мнению Цицерона, необходимо «усвоить себе самые разные познания, без которых беглость в словах бессмысленна и смешна; необходимо придать красоту са­мой речи, и не только отбором, но и расположением слов... Ко всему этому должны присоединиться юмор и остроумие, образо­вание, достойное свободного человека... Кроме того, необходимо знать всю историю древности, чтобы черпать из нее примеры... Наконец, что сказать мне о сокровищнице всех познаний — па­мяти? Ведь само собой разумеется, что если наши мысли и слова, найденные и обдуманные, не будут поручены ей на хранение, то все достоинства оратора, как бы ни были они блестящи, пропадут даром»².

Увлечение классиками послужило причиной известного со­бытия, произошедшего с ним, — вещего видения Суда Божьего.

¹ Цит. по: История всемирной литературы. Т. 2. С. 443.

Цицерон М.Т. Об ораторе // Цицерон. Три трактата об ораторском искус­стве. М., 1972. С. 80.

Иероним рассказывал, что однажды во время поста его поразила неизвестная болезнь, чуть не унесшая его в могилу: «И вот когда так искушал меня древний Змий, приблизительно в середине Ве­ликого поста, горячка овладела телом моим и без всякого ослаб­ления, что также невероятно, до того снедала все тело мое, что остались почти одни кости. Готовились уже похороны, жар жиз­ненной силы едва теплился только»¹. В этом горячечном бреду ему приснился сон, будто кто-то сверху избивает его палками. Он попытался поднять голову и увидел Судию, тогда Иероним закри­чал, что он христианин, но Судия ответил ему: «Ты цицерониа-нец, а не христианин!» Иероним поклялся не обращаться более к книгам язычников, и болезнь отступила. Но, несмотря на клятву, Иероним до конца жизни преклонялся перед своими учителями и изредка даже продолжал их цитировать, за что нередко осуждался современниками не только как еретик, но и как клятвопреступник².

Проблемы, с которыми сталкивался Иероним в переводе Биб­лии, являются общими проблемами любого переводчика. Следует различать несколько их аспектов: герменевтический — расшиф­ровка и толкование, проще говоря, понимание исходного текста; лингвистический — поиск средств выражения в языке перевода и собственно переводческий — переводческое решение о выборе эквивалента, единственного, самого верного из всех тех, что пред­лагает язык перевода.

Переводческая герменевтика, т.е. расшифровка и толкование древнееврейского текста, составляла и объективную и субъектив­ную трудность для Иеронима. Объективная трудность была в том, что древнееврейский текст, содержащий, как известно, немало сложных для понимания мест, представлял еще и собственно лингвистическую трудность, о которой пишут богословы и исто­рики, исследовавшие творчество Иеронима. Древнееврейский текст не был еще пунктированным, т.е. в нем не были обозначе­ны гласные звуки. В древнееврейском языке, как и в других се­митских языках, на письме обозначались только согласные звуки. И.Д. Амусин по этому поводу пишет: «Чтобы лучше понять эту особенность семитских языков, представим себе на минуту, что в русском языке все слова — существительные, прилагательные, глаголы — писались бы только с помощью согласных, а гласные подразумевались бы. Тогда, например, написание стл можно было бы прочитать, как стол, стул, стела, стал; другой трехсоглас-ный корень плт мы могли бы при желании понимать как плут,

¹ См.: Полянский Е.Я. Библиологические занятия блаженного Иеронима.
Казань, 1908. С. 22.

² См.: Смирнов A.A. Блаженный 1еронимъ Стридонскш как историкъ и по-
лемистъ. М., 1995.

плот, плита, пилот, полет, плати. Легко понять, какие трудности возникли бы при расшифровке и чтении каждого такого слова. Между тем так именно обстоит дело в древнееврейском и ара­мейском языках»¹.

Огласовка (пунктирование) текста древнееврейской Библии, т.е. текста с системой знаков, обозначавших гласные звуки, явля­ется заслугой масоретов. По некоторым данным, их деятельность разворачивалась главным образом в период с VI по XII в., а пунк­тирование текста Библии было завершено лишь к X в. Это не только облегчало прочтение Священного Писания, но и устраня­ло многозначность, возникавшую иногда в непунктированном тексте. «Чтение еврейских слов во времена Иеронима сравни­тельно с нынешним чтением пунктированного шрифта было как бы не чтением, а почти непрерывным решением шарад и ребу­сов»², — отмечал исследователь библиологической деятельности Иеронима Е.Я. Полянский. Ссылаясь на работу французского ис­следователя Ренана³, он писал, что в ту эпоху выучиться чтению на древнееврейском языке можно было лишь путем личной не­посредственной передачи чтения от учителя к ученику: учитель читал, ученик повторял за ним, следя по книге, пока не выучивал наизусть. «Можно представить, — восклицает автор исследова­ния, — сколько нужно было иметь усидчивости и памяти, чтобы прочесть всю еврейскую библию, как это сделал Иероним»⁴.

Полянский, в частности, отмечал, что еще до Рождества Хри­стова велись споры между разными богословскими школами о том, как нужно читать те или иные слова Священного Писания. Так, слово, состоявшее из одинаковой последовательности со­гласных бет, хеш, ламед, бет, одни предлагали читать bachalab (в жиру), а другие bacheleb (в молоке). Во времена Иеронима велись споры также о чтении слова, состоявшего из последовательности согласных далет, бет, реш: одни предлагали читать его как deber [дэбер] и переводили как язва или смерть, другие dabar [дабар] — слово, третьи dabber — говорить⁵. М.И. Рижский отмечает, что данная последовательность согласных означала и слово смерть. Именно это значение было воспринято древними переводчиками Септуагинты, которые в переводе Книги Исаии передали его гре­ческим словом танатос (смерть, гибель). Этот смысл сохранился и в церковно-славянской версии: «Смерть послал Господь на Иакова», но в Синодальном переводе принята иная версия: «Сло-

¹ Амусин И.Д. Рукописи Мертвого моря. М., 1960. С. 130.

² Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 23—24.

³ Renan E. La Vie de Jésus. Paris, 1863. P. 30.

⁴ Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 23—24.

⁵ Там же.

во послал Господь на Иакова». Все изречение приобретает совер­шенно другой смысл'.

Интересно, что однокоренное слово dдbîr автор латинской Вульгаты возводил к глаголу dabbēr (говорить) и перевел как ога-culum. Переводчики Септуагинты оставили это слово без перевода и предпочли транслитерировать в греческом тексте древнееврей­скую форму δαβιρ². В тексте же Священного Писания это слово обозначало внутреннее святилище, где располагался Ковчег Завета. Оно оказывается существенным для реконструкции архитектуры Храма Соломона. Очевидно, что некоторые эквиваленты, выбран­ные древними переводчиками, авторами Септуагинты, были обус­ловлены двусмысленностью отдельных мест текста оригинала. Поэтому многие слова, включавшие в свой состав одинаковую последовательность согласных, могли читаться по-разному и, со­ответственно, иметь разные значения.

Кроме того, во времена Иеронима не было ни грамматик, ни справочников, ни словарей, которые могли бы облегчить пере­водчику его труд.

Субъективная же причина того, что Иерониму пришлось затра­тить неимоверные усилия для подготовки к этой работе и для ее последующего выполнения, состояла в том, что автор великой Вульгаты, задумывая перевести Священное Писание, еще не знал еврейского языка. Ему пришлось выучить этот язык, что было в те времена так же непросто: общение с иудеями не поощрялось церковью, и Иероним вынужден был встречаться со своим учите­лем-евреем по ночам³. Правда, эта версия не находит достаточно­го подтверждения. Западные историки полагают, что Иероним совершенствовал свои знания древнееврейского языка еще в пе­риод своего «перехода пустыни», когда, отказавшись от мирских благ, он отправился на Ближний Восток, в пустыню, где в тече­ние двух лет вел полный лишений образ жизни. После этого он вернулся в Антиохию и занимался филологическими разыскания­ми: переработал словарь библейских имен собственных, составил перечень географических названий, упоминавшихся в Библии, приступил к подготовке комментариев наименее понятных фраг­ментов книги Бытия. Затем он вернулся в Рим, поступил на службу к папе Дамасию I в качестве секретаря-переводчика древ-

' См.: Рижский М.И. Книга Иова: Из истории библейского текста. Ново­сибирск, 1991.

² См.: Дрейер Л. Храм Соломона: библейский текст и реконструкция // Биб­
лия. Литературоведческие и лингвистические исследования. Вып. 3. М., 1999.
С. 47.

³ Там же.

нееврейского, греческого и латинского языков. Тогда папа и по­ручил ему пересмотреть использовавшийся текст Библии на ла­тинском языке, переведенный с греческой Септуагинты.

б) Библиологическая деятельность Иеронима. Вульгата

Задачей Иеронима было очистить латинский текст от неточ­ностей и искажений, вкравшихся в перевод и накопившихся за долгие годы толкования латинской Библии священнослужителя­ми. Там же в Риме Иероним принимается за перевод с греческого первой книги Нового Завета¹.

Иерониму не удается просто отретушировать существовав­ший текст латинской версии Библии. Глубокий филологический анализ текстов подлинника на древнееврейском языке, греческих версий — Септуагинты, а также переводов Симмаха и Аквилы по «Гекзаплам» Оригена с латинским текстом, видимо, оказался не в пользу последнего, и Иероним принимается, по сути, за новый перевод. Но размеренная и счастливая жизнь в Риме в окруже­нии образованных молодых женщин продолжалась недолго. После смерти покровителя и друга папы Дамасия I Иероним вынужден покинуть Рим. Его сложный характер, отмечаемый многими ис­следователями², саркастические выступления и беспощадная кри­тика противников создали ему в Риме немало врагов. Он укрыва­ется в Вифлееме, где продолжает работать над переводом Библии. Перевод Ветхого Завета, сделанный с текста Септуагинты, не удовлетворяет его. Иероним начинает выверять текст перевода по древнееврейскому оригиналу. Поэтому ему и отдают пальму пер­венства в переводе Ветхого Завета на латинский язык непосред­ственно с древнееврейского оригинала. Свой перевод он называл «juxta hebraica veritatem» — «соответствующим еврейской истине».

Не располагая достоверными документальными данными, я не берусь утверждать, сколько времени заняла работа по переводу Библии. Разные источники приводят фантастически разнящиеся даты событий из его жизни³. Не будучи историком, я не могу ста-

¹ См.: Les traducteurs dans l'histoire. Ottawa, 1995. P. 172.

² См., напр.: Смирнов A.A. Указ. соч.; Larbaud V. Op. cit.

³ Так, например, словарь-справочник «Античная культура» под ред.
В.Н. Ярхо (М., 1995) указывает на годы жизни Иеронима: ок. 348—420, а созда­
ние Вульгаты, т.е. ее завершение, относит к 381 г. П. И. Копанев в уже приво­
дившейся книге переносит рождение Иеронима на 340 г., а период работы над
Вульгатой называет с 393 по 404 г. Ван Оф полагает, что Иероним получил за­
дание от папы Дамасия в 384 г. и что Иероним работал над переводом до самой
смерти. Авторы коллективной монографии «Les traducteurs dans l'histoire» пола­
гают, что в 384 г. папа уже умер и что сам Иероним жил в период примерно с
331 по 420 г. Поль Оргёлен указывает на даты жизни ок. 347—420, а даты рабо­
ты над Библией — 390—405. Во всех этих вариациях неизменной остается лишь
одна дата — дата смерти в 420 г.

вить под сомнение ни одну из них, да это и не входит в мою задачу. Главное — попытаться понять личность древнего переводчика и причины, заставившие его принять то или иное переводческое решение.

Перевод Иеронима был встречен весьма сдержанно. Совре­менники великого литератора, оставшиеся приверженными преж­ним латинским версиям, чаще критиковали его, чем воздавали должное его работе.

Разумеется, текст перевода, сделанного Иеронимом, также не лишен недостатков и предоставлял немало возможностей для критических замечаний. Но именно критика, временами незаслу­женная, обусловленная непониманием сущности новаторства Иеронима в переводе библейских текстов, явилась движущей си­лой, заставившей его осмыслить свои переводческие принципы. Он сумел сформулировать собственную переводческую концеп­цию и изложить ее в 111 предисловиях, бесчисленных письмах и прологах к переводам богослужебных книг¹ для оправдания своих действий перед современниками.

в) Выбор переводчика. «Плющ» или «тыква» ?

Одной из наиболее сложных проблем, которые приходилось решать переводчику Библии, была проблема лексической эквива­лентности. Некоторые решения Иеронима по выбору эквивалента вызывали страстную полемику как при жизни переводчика, так и в последующем.

Известна история его споров с «тыквенниками», как называл он своих противников, обвинявших его в существенном искаже­нии одного из фрагментов Писания, точнее главы 4 в Книге Пророка Ионы. В полемической переписке, которая развернулась между Иеронимом и Руфином по поводу перевода «Начал» Ори-гена, сделанного Руфином, по мнению Иеронима, весьма вольно, Руфин обвиняет в неточностях и искажениях самого Иеронима. Он упрекает его в том, что тот заменил в переводе название рас­тения, которое дало тень Ионе². В греческих версиях, в частности в Септуагинте, на которую ссылается Руфин, это растение названо тыквой (koloküntha). Из Септуагинты тыква (cucurbita) перекоче­вала в латинскую версию Библии Vetus Latina, существовавшей до Вульгаты. Иероним в своем переводе дал ему иное имя — плющ (hedera).

' LabourtL. Lettres (de Saint-Jérôme, avec traduction) // Belles Lettres. Paris, 1949. Vol. 8.

² «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою, что­бы над головою его была тень и чтоб избавить его от огорчения его; Иона весьма обрадовался этому растению» (Иона, 4: 6).

Полагают, что сам святой Августин не разделял точку зрения Иеронима и призывал его вернуться к старому варианту, который перекочевал из Септуагинты. Увещевая его, он приводил исто­рию о том, как в одном африканском городе поднялся ропот после того, как епископ прочитал соответствующие строки из Библии в новой версии. Появление в знакомом месте плюща вместо тыквы повергло прихожан в смятение. Они готовы были обвинить епис­копа в ереси и отделиться. Особенно активными оказались греки. Они обратились к евреям за разъяснением, но и те не смогли им ничего толково объяснить. Священник вынужден был внести ис­правления в текст, вернувшись к старому варианту. Говорят, что, услышав о смятении, вызванном у прихожан внезапно появив­шимся на месте привычной тыквы плющом, Иероним лишь бла­годушно посмеялся над «тыквенниками»¹.

История, наделавшая столько шума, имеет в своей основе су­губо лингвистическую причину. Дело в том, что в Ветхом Завете упоминается растение, которое произрастало в Палестине и, ви­димо, не было хорошо известно в Европе. Во всяком случае, его название не было известно ни греческим, ни латинским, ни в дальнейшем славянским переводчикам Библии. Древнееврейское название этого растения иногда транскрибируют как qîqajôn. В древнегреческом языке слово приобрело звуковую форму [ki-keon], а в латинском — [ciceion]. Это масличное растение с боль­шими листьями, поднимающееся без опоры. Иероним, понимая, что тыква никак не соответствует реалии, описываемой в ориги­нальном тексте, посчитал более справедливым обозначить его как «плющ», хотя реальное растение не является ни плющом, ни тыквой. И тыква в некоторых доиеронимовских переводах, и плющ Иеронима являются не чем иным, как адаптацией — до­вольно распространенным видом переводческих преобразований, встречающимся при передаче реалий (замена реалии одной культу­ры на реалию другой). Возможно, Иероним полагал, что описыва­емое растение более напоминает плющ, нежели тыкву. Однако он не мог не сознавать, что это не одно и то же.

Оправдывая свое переводческое решение, Иероним утверж­дал, что не был первым, кто ввел в перевод плющ, а не тыкву. При этом он ссылался на греческую версию Аквилы, которая считалась буквальным переводом Библии. Сравнение греческих версий по «Гекзаплам» Оригена показало, что, действительно, в одном из переводов экзотическое растение называется плющом, но называл его так не Аквила, а Симмах. Подобную неточность можно простить древнему переводчику. Смысл его высказывания

¹ См.: Смирнов A.A. Указ. соч. С. 36—37; Полянский Е.Я. Указ. соч. С. 21.

не в том, кто именно первым назвал экзотическое растение плю­щом, а в том, что Иероним ссылается на предшественников, т.е. указывает на некоторую традицию, которой он и следует. Что же касается Аквилы и Феодотиона, то те, не видя достаточных осно­ваний для уподобления одного предмета другому, предпочли адаптации транскрипцию, обозначив палестинское растение как [kikeon].

Возникает вопрос, почему Иероним, не найдя в латинском языке точного эквивалента, предпочел последовать примеру того греческого переводчика, который заменил в тексте одну реалию другой, а не пошел по пути транскрибирования. Можно согла­ситься с точкой зрения тех исследователей, которые объясняют такой переводческий выбор желанием Иеронима не перегружать текст перевода транскрипциями древнееврейских слов¹, вовсе из­бежать которых было невозможно. Такое решение кажется оправ­данным, если принять во внимание стремление древнего пере­водчика не только достичь максимально возможной смысловой точности, но также сделать текст понятным читателю, а кроме того, придать ему красоту и изящество. Возможно, поэтому он старался избегать в переводе употребления слов, заимствованных из древнееврейского: они были непонятны читателю и нарушали гармонию латинского текста.

Варианты перевода древнееврейского слова, называвшего ре­алию, точные наименования которой в переводящих языках были переводчикам неизвестны, возможно, показывают практически весь спектр способов перевода реалий, применяющихся и совре­менными переводчиками. В самом деле, в Септуагинте и в латин­ской версии Vetus Latina использована адаптация на основе како­го-то не совсем ясного для нас признака подобия предметов. Но ведь тыква появилась там тоже не случайно. Можно предполо­жить, что основанием для выбора именно этого названия в каче­стве эквивалента послужило некоторое внешнее подобие предме­тов. На картинах, изображающих сцены жизни в античном мире или написанных на библейские сюжеты, тыквы нередко поража­ют своими гигантскими размерами. Такие растения с большими листьями действительно могут укрыть от палящих лучей солнца. Более того, тыквы растут сравнительно быстро, что также отчасти объясняет выбор переводчиков, ведь библейское растение вырос­ло внезапно. Но можно сделать и другое предположение, а имен­но, что в основе переводческого выбора не столько подобие самих реальных предметов, сколько некоторое подобие форм исходного языка и языков перевода. Если сравнить древнееврейское слово

¹ Le Latin biblique d'après Saint-Jérôme. Aspects linguistiques de la rencontre entre la Bible et le monde classique. G.Q.A. Meershoek. Dekker and Van de Vect N.V. Nijmegen; Utrecht, 1966. P. 42.

(в греческой транскрипции kikeon, в латинской ciceion) с гречес­ким (koloküntha) и латинским (cucurbita) названиями тыквы, то при всем внешнем различии этих слов в них можно усмотреть некоторую аналогию: kikeon — koloküntha; ciceion — cucurbita.

Возможно, что древние переводчики, сознавая, что эти слова восходят к одному родовому классу имен — «растения», и усмотрев некоторое подобие в обозначаемых предметах (большие листья), обратили внимание и на некоторое подобие форм слов. В этом случае речь уже может идти не столько об адаптации реалии, сколько о желании хотя бы приблизительно передать внешнюю форму слова, что каким-то образом могло соответствовать эстети­ческим устремлениям переводчиков.

Иероним вслед за Симмахом использует адаптацию. Но в ка­честве замещающего выступает уже другой предмет. Переводчики старались уточнить основания для замещения. Иероним, оправ­дывая свой вариант перевода, утверждал, что плющ больше похо­дил на библейское растение Палестины, описанное в древнеев­рейском тексте, чем тыква.

Противоречивость решений древних переводчиков вызывает закономерный вопрос: о каком же растении в действительности идет речь? Обратившись к современному переводу Ветхого Завета на русский язык, мы обнаруживаем там в качестве эквивалента слово с родовым значением — растение: «И произрастил Господь Бог растение, и оно поднялось над Ионою...» (Иона, 4:6). Иначе говоря, авторы современного перевода Ветхого Завета на русский язык предпочли генерализацию, заменив имя с конкретным, ви­довым значением, называющее реалию, словом с более общим, родовым значением. Такое решение, допустимое при переводе реалий, никак не способствует, однако, пониманию того, о каком же растении шла речь в оригинальном библейском тексте.

Более конкретный, а возможно, и верный ответ мы находим в современном переводе Библии на французский язык. В соот­ветствующем фрагменте текста мы обнаруживаем слово le ricin — клещевина, древовидное молочайное растение, в зернах которого содержится касторовое масло. Французские словари уточняют, что у этого растения большие листья, и приводят его старое лати­низированное название (XVI в.), метафорически представляющее форму его листьев — palma-christi, т.е. «ладонь Христа». Остается загадкой, почему Иероним не назвал палестинское растение сло­вом ricinus, обозначавшим клещевину и встречающимся в источ­никах, относимых к I в.¹, возможно, у него были иные ассоциа­ции. Вспомним, что и в современном русском тексте клещевина не упоминается.

¹ См.: Латинско-русский словарь. М., 1976. Слово ricinus в значении «кле-Щевина» зафиксировано в текстах, принадлежащих Плинию Старшему (23—79).

г) Переводческая ошибка изменяет догмы. «Обращение» или «покаяние» ?

В переводе Иеронима были и более существенные искаже­ния, оказавшие серьезное влияние на богословие и церковную практику в средневековый период и в известной степени вызвав­шие к жизни идеи реформаторов о необходимости новых, более точных переводов книг Писания. Об одной из таких неточностей говорят особенно часто, имея в виду перевод Иеронимом древне­еврейского слова [teshuvah], означавшего повернуться, обратиться в противоположную сторону. Смысл его в обращении в иную веру. В греческих версиях слово переведено как metanoia, что означает перемену сознания, отношения к чему-либо. Иероним в качестве эквивалента выбрал словосочетание poenitentiam agere, которое озна­чает заглаживать вину делами, нести покаяние, т.е. делами иску­пать грех. Именно то, что Иероним сместил акцент на возможность покаяния через дела, и было, по мнению богословов, положено в основу индульгенций как способа искупления грехов¹.

Однако, несмотря на все допущенные неточности, перевод Библии, выполненный Иеронимом, остается крупнейшим собы­тием в истории перевода. Он представляет собой одну из первых серьезных попыток совместить в переводе текстов Священного Писания максимальную точность передачи смысла оригинала с изяществом формы текста перевода. Свое нынешнее название — Вульгата, — т.е. издание, имеющее всеобщее использование, «на­родное», перевод Библии, сделанный Иеронимом, получил лишь в конце Средних веков. Сам же Иероним употреблял это слово по отношению к Септуагинте и старым латинским версиям пере­вода Библии. Вульгата окончательно утвердилась в богослужении в VIII в., вытеснив все другие латинские версии, а в 1546 г. на Тридентском соборе было решено Церковью, что эта версия, ис­пользовавшаяся на протяжении многих веков, должна быть при­знана единственно истинной, т.е. канонизирована.

Святой Иероним по праву считается покровителем перевод­чиков. «Наш великий, святейший покровитель! — восклицал Ва­лери Ларбо. — Мы обязательно будем праздновать его именины, если только не решим в этот день, в канун ласковой октябрьской учебной поры, взяться за новый перевод»².

¹ Когган Д. Перевод Библии со времен ранней церкви до наших дней // Пе­
ревод Библии. Лингвистические, историко-культурные и богословские аспекты.
М„ 1996. С. 37.

² Larbaud V. Op. cit. P. 51.