Завоевание Вильгельмом Англии (1066 г.)

(Матвей Парижский, «Великая история Англии или хроники…»)

Хроника принадлежит перу трех английских авторов-монахов, но в историю она вошла под именем наиболее талантливого из них – Матвея Парижского. Матвей получил образование в монастыре Св. Ольбана в Париже. Кто он по своему происхождению, неизве- стно. В 1217 г. Матвей стал монахом и в основном посвятил свою жизнь литературному труду. Около 1240 г., после смерти монастырского историографа, он продолжил своим трудом хронику Вендовера «Цветы истории», позднее в свою очередь продолженную до начала XIV в.

Матвей Парижский – не только талантливый, но и беспристрастный писатель. В своем сочинении он не щадит ни священнослужителей, ни римских пап. Труд его особенно ценен подбором подлинных документов, грамот, писем и др.

В 1066 году по Рождестве Христове, в пятую ферию¹ накануне крещения Господа нашего, слава Англии, король Эдуард Миролюбивый², сын короля Этельреда, после двадцати-четырехлетнего царствования, переменил временное царство на царство небесное. Тело скончавшегося святого короля на следующий день было предано земле, близь Лондона, в построенной им, по новому архитектурному плану, церкви, послужившей моделью для большой части тех церквей, на сооружение которых впоследствии потрачены были огромные суммы, и которые возвысились до соперничества с нею. Со смертию Эдуарда просеклась королевская линия в Англии. Начавшись Цердиком королем вессекса, она не прерывалась впродолжение пятисот – шестидесяти лет, если исключить из нее нескольких королей из Дании, которые были посланы Богом на народ англов за их грехи. По смерти благочестивейшего короля Эдуарда, закончившая собою королевский род в Англии, вельможи недоумевали, кого избрать государем и вождем. Одни склонялись на сторону Вильгельма, герцога Нормандского, другие требовали Гарольда, сына Годвина; – были и такие, которые стояли за Эдгара, сына Эдуарда; потому что, король Эдмунд Железный-Бок, хотя и побочный, но королевской крови, был отцом Эдуарда, отца Эдгара. Эдгару принадлежало право на английскую корону. Но Гарольд, как человек ловкий и хитрый, понял, что ему незачем мешкать, когда представляется хороший случай, и потому в день Богоявления, который был также днем похорон Эдуарда, он выманил у вельмож клятву на верность себе и, заняв трон, возложил на себя без церковного благословения корону: это служило довершением его несправедливости, и он навлек на себя гнев папы Александра и всех английских прелатов. Этот же самый Гарольд победил другого Гарольда, короля Норвежского, приходившего воевать с ним на ,000 кораблях и, упоенный победою, стал угнетать своих подданных. Скоро из короля он превратился в тирана, и ни мало не заботился о выполнении клятвы, данной герцогу Нормандскому. Смерть дочери Вильгельма, которая была помолвлена за него, еще более увеличила его опасность; он знал, сверх того, что Вильгельм был занят войною с соседними герцогами, и потому рассчитывал, что за его угрозами никогда не последует дела. Что же касается до вынужденной у него клятвы, то, по его словам, она не имела ровно никакого значений; потому что невозможно же было, в самом деле, отдавать королевство другому, когда сам Эдуард был еще жив, равно как нельзя было, без согласия короля, завещать его в чью-бы-то ни было пользу. Впрочем Вильгем и Гарольд думали об этом неодинаково. В самом деле, лишь только Вильгельм узнал, что Гарольд увенчался диадемой, как немедленно отправил к нему посольство, с кротким упреком за то, что он пренебрегает своею клятвою; к этому он присоединил обещание, вместе с угрозой, явиться лично к Гарольду и потребовать у него удовлетворения. Гарольд отправил к герцогу свой ответ через его же послов: в нем заключался отказ. Возвратившись после неудачной попытки в отечество, послы явились к герцогу Вильгельму и донесли ему следующее: «Гарольд, король англов, доводит до вашего сведения, что, быв заброшен помимо собственной воли на ваши берега, он действительно обручился в Нормандии с одною из ваших дочерей, а вам поклялся передать королевство Англию; но, он уверен также в том, что никто не обязан соблюдать вынужденную у него силою присягу. Ибо, если следует считать ничтожным обещание и даже добровольное обязательство молодой девицы, которая, живя в отцовском доме, распорядится собою, без согласия своих родителей: то, не гораздо ли основательнее – так казалось по крайней мере Гарольду – считать пустою и недействительною присягу, данную им вследствие насилия и без ведома короля, под властию которого присягавший находился? Сверх того, он обвиняет себя в поспешности, которая была причиною того, что он, не дождавшись согласия народа, обещал вам наследство в государстве, которое не принадлежало ему. Наконец, заключает он, несправедливо было бы ему отказываться от власти, которая признана за ним единодушным голосом вельмож государства».

Вильгельм, герцог Нормандии, выслушав ответ послов, пришел в сильное негодование; но, чтобы не делать ничего легкомысленно и не лишить законности своего дела, он отправил послов к папе Александру, прося его утвердить своим апостольским авторитетом задуманное им завоевание. Папа, подвергнув исследованию права обоих претендентов, послал Вильгельму знамя, как предвестие победы. По получении этого, Вильгельм собрал в Лилльбоне баронов и выспросил у каждого из них порознь мнение касательно настоящей экспедиции. Все они обязались действовать с усердием, надавали герцогу много обещаний и уговорились между собою, разойдясь теперь, вновь собраться с лошадьми и оружием в августе, около гавани св. Валерия, для того, чтобы выйти оттуда в открытое море. Хотя в назначенный срок они действительно прибыли туда, но принуждены были выжидать там благоприятного ветра, для переправы в Англию. Чтобы получить такой ветер, герцог приказать открыть и провести по лагерю тело св. Валерия. Вдруг ветер, так давно желаемый, раздул паруса; после завтрака, все взошли на корабли и, быстро несомые ветром, пристали к Гастингсу. Выходя из своего судна, король споткнулся; но стоявший при нем вассал обратил это падение в счастливое предзнаменование. «Герцог воскликнул он, вы держали землю англов, и будете ее королем». После высадки, Вильгельм, желая отвлечь свою армию от грабежа, сказал ей: «Пощадите то, что в скором времени будет принадлежать вам». В течение следующих пятнадцати дней, герцог был так спокоен, как будто мысль о войне всего менее занимала его. Вся его заботливость ограничилась сооружением замка на месте самой высадки.

Гарольд возвращался со сражения с норвежцами в то время, когда до него дошла весть о прибытии Вильгельма. Он немедленно поспешил к Гастингсу, в сопровождении весьма незначительного военного отряда, так как за исключением небольшой армии, набранной из наемных солдат и провинциальных новобранцев, у него было такое ничтожное число настоящих военных людей, что пришельцы могли без труда разбить его. Тогда Гарольд выслал вперед соглядатаев, с поручением разведать о числе и силе неприятельского войска. Они были схвачены в лагере Вильгельма, но этот, предложив им обозреть свою армию, сделал им великолепное угощение и отослал их целыми и невредимыми к своему вождю. Когда они возвратились к Гарольду, он немедленно спросил их – что нового принесли они? Соглядатаи не могли вдоволь наговориться о благородной доверчивости Вильгельма, потом стали серьёзно утверждать, что солдаты его армии похожи с виду на священников, так как у них были выбриты борода и усы. Гарольд улыбнулся, видя наивность расскасчиков. «Это не священники, сказал он, а храбрые и непобедимые в сражениях воины». На это, брат его, Гурт, еще молодой, но уже обладавший мужеством и благоразумием, возразил ему следующее: «Если ты сам восхищаешься храбростию нормандцев то не безрассудно ли тебе вступать в бой с ними, когда, притом, на твоей стороне нет – ни силы военной, ни права? Ты не можешь отрицать того, что, добровольно ли, или по принуждению, но ты дал клятву Вильгельму: и так, ты поступишь благоразумнее, если, при столь опасных обстоятельствах, не доведешь себя до бегства или смерти, с пятном клятвопреступника. Для нас же, не дававших ни в чем клятвы, война дело совершенно законное, потому что мы защищаем свою страну. И так, предоставь нам одним сражаться. Если мы отступим, подавленные неприятельскою силою, ты будешь в состоянии поправить дело, а если нам придется умереть, ты отмстишь за нас». Но безрассудный Гарольд не внял этим речам. «Я бы опозорил всю свою прошедшую жизнь, говорил он, если бы обратил тыл пред каким бы то ни было врагом».

Когда братья вели между собою этот разговор, к ним явился монах, посланный Вильгельмом. Ему поручено было предложить на выбор Гарольду одно из следующих трех предложений: или, согласно с данною им клятвою, отказаться от своего достоинства в пользу Вильгельма, или владеть своим королевством в качестве вассала герцога, или, наконец, в присутствии обеих армий, решить дело поединком. У Гарольда насупились брови при таких речах посла Вильгельма, и он не мог удержаться, чтобы не ответить ему дерзко, и с гневом отпустить назад; но Гарольд сказал только, что Бог рассудит между ним и Вильгельмом. На это монах заметил ему с твердостию, что, так как он упорствует в своем отрицании прав Вильгельма, то Вильгельм готов доказать их или посредством суда святого апостольского престола, или – битвы, в случае если ему то будет более угодно. Невзирая на все доводы монаха, Гарольд оставался при своем первом ответе. После этого нормандцы были одушевлены единственно стремлением к бою.

Напоследок с обеих сторон сделаны были все к тому приготовления. Англы провели целую ночь среди песней и попойки. Поутру еще пьяные – они безтрепетно выступили на встречу неприятелю. Пешие, вооруженные своими обоюдоострыми топорами, и сблизив щиты, они образовали непроницаемую стену. При таком построении, они могли бы хорошо защищаться в этот день, если бы нормандцы, предавшись, по своему обыкновении, притворному бегству, тем самым не разъединили ту плотную массу. Гарольд – также пеший – стоял вместе с братьями у своего знамени, чтобы, при этой общей и равной для всех опасности, никому не могла прийти в голову мысль о бегстве. Напротив, нормандцы посвятили всю ночь на исповедание своих грехов, а поутру укрепились принятием тела и крови Спасителя. Ставь тверже, они выжидали неприятельского нападения. Вильгельм вооружил свой передовой отряд, составленный из пехотинцев, луками и дротиками, всадники, расположенные двумя крыльями, шли за ними. Герцог, с сияющим лицом, громко возгласил, что Бог будет благоприятствовать его делу, как совершенно правому. Когда он потребовал свое вооружение, то прислуживавшие, в второпях, надели ему кирасу задом наперед; поправив ее, он заметил с улыбкой: «Так своим мужеством вы обернете мое герцогство в королевство». Чтобы воспламенить сердца своих воинов, он запел песнь о Роланде, и вслед затем, при криках: «Боже помоги»! – началась борьба. Бились остервенением, потому что обе стороны одинаково не хотели уступить, а между тем день был уже на исходе. Вдруг показался Вильгельм и дал своим войскам сигнал к мнимому бегству. При виде того, англы расстроили свои плотные ряды и быстро погнались за бежавшими в той уверенности, что без труда истребят их. Между тем нормандцы, оборотившись против неприятеля, напали на него и в свою очередь, заставили бежать англов. Но те успели занять возвышение, и тогда как нормандцы, утомленные жарою, упорно взбирались на него – англы опрокидывали их по скалистому отвесу, неутомимо пускали в них их же стрелы, бросали в них каменьями и произвели ужасное опустошение. Окопы, весьма удобные для защиты, были захвачены англами, и при этом они перерезали столько норманнов, что яма, заваленная их трупами, была в уровень с краями. Впрочем, победа не склонялась решительно, ни на ту, ни на другую сторону, до тех пор, пока у Гарольда не разлучилась душа с телом. Этот последний, мало того, что одушевлял свои войска, он отлично исполнял службу простого война. Ни один неприятель не мог безнаказанно подойти к нему на близкое расстояние; того, который осмеливался на то, он убивал, не разбирая, был ли он пеший, или конный. Что же касается до Вильгельма, то он ободрял воинов своими речами, подбегал к первым рядам и пускался в самую свалку. В тот день, когда он – раздраженный и со стиснутыми зубами – носился по всему полю битвы, под ним убиты были одна за другою три лучших лошади. Те, которые оберегали его, напрасно просили его умерить свой пыл, но его великодушное мужество было неутомимо; наконец Гарольд, раненный стрелою в голову, пал на поле сражения, и тем доставил победу нормандцам. Когда он распростертый, лежал на земле, один норманец нанес ему мечем удар в бедро: за этот низкий поступок Вильгельм опозорил этого человека, исключив его из числа вассалов. Поражение англов продолжалось до самой ночи. При наступлении ея, нормандцы, как мы уже сказали, могли считать себя победителями. Нет никакого сомнения, что во время этой битвы Вильгельму покровительствовал промысл божий: это можно видеть из того уже, что испытавши в тот день столько опасностей, он не потерял ни одной капли крови. Достигнув такого счастливого конца, Вильгельм похоронил с честию своих убитых, предоставив и врагам полную свободу совершить тот же обряд над своими павшими. Когда мать Гарольда просила у Вильгельма тело своего сына, он отдал ей без выкупа, не смотря на то, что она предлагала ему весьма значительную сумму денег. Труп Гарольда похоронили в аббатстве Вальтам, которое он построил на собственный счет во славу св. Креста и поместил там каноников. День, который изменил всю поверхность Англии, и в который пролилось так много крови, был предзнаменован появившеюся в начале этого года большою кометою, кровавого цвета и с длинным хвостом. Роковое предвестие, как о нем выразился один писатель: «Тысяча шестьдесят-шестого года земля англов почувствовала на себе огонь кометы».

Сражение произошло при Гастингсе, в день св. Каликста, папы, накануне октябрских ид (14 октября).

...Так кончилось владычество англов в нашем прекрасном отечестве. Было время, когда эти первые завоеватели показались в нашей стране со своими варварскими лицами и привычками, со своими военными нравами и языческим суеверием; объявляя при всяком случае войну, они покоряли противную сторону оружием и хитростию.

¹ Фериями назывались дни недели: первая ферия – воскресение, вторая – понедельник и т.д. Следовательно, патая ферия – четверг.

² Эдуард Исповедник, король Англии (1042-1066 гг.), не имел ни детей, ни близких родственников.