Интерлюдия. Бланш де Корнэл.
Уже вторую неделю прекрасная Бланш де Корнэл находилась в препоганом настроении – ее раздражало все – от слишком писклявого щебета канарейки до громкого боя новомодных вычурных часов в гостиной. Конечно, креолка прекрасно понимала причину своего скверного душевного состояния – одного капитана, что уплыл, почти с ней не попрощавшись. По-человечески не попрощавшись.
Неужели он был привязан к ней столь мало, что желал только ее тело? Что не написал ни единой строчки ни ей (что было бы неприлично), ни хотя бы ее отцу? Что не сказал ни слова о любви и хотя бы о влюбленности?
Наверное, он забыл ее, встретив другую – темнокожую рабыню… или пленную, но не сломленную индейскую скво? А может быть, его сердце пленила какая-нибудь бледная светловолосая мисс?
Мысль о другой женщине приводила Бланш в ярость – она начинала метаться по комнате или по дому, метко пиная поставленные на дороге предметы или раздавая пощечины нерасторопным служанкам. Чудовищная ревность, распаляемая, как маслом, каждым днем молчания, превращала изящную насмешливую леди в злое неуправляемое создание, от крови и души разрушительницы Кали, танцующей на груде черепов, и львиноголовой Сехмет, пьющей кровь.
О, как желала мадмуазель де Корнэл расцарапать лицо капитану Морригану! Как. он. мог. забыть? Он ведь пожирал ее глазами! Делал комплименты! Молчал или говорил – все одно выдавало его неравнодушие, а теперь...
Горло Бланш противно сдавливало и в глазах начинало щипать от слез, стоило ей представить, как капитан пожирает глазами другую. И она кричала, бесилась, возмущалась – делала все, лишь бы не плакать. Это было бы для нее непозволительной роскошью.
Красавица Бланш давно привыкла не показывать слабостей, да у нее их и не было – уверенная в своих чарах и общей прелести, креолка почти равнодушно воспринимала комплименты окружающих, одаряя их вниманием не более, чем требовали приличия.
Броня, ставшая кожей – и девушка, смотревшая на других царицей.
В детстве она почти никогда не играла с другими детьми, ведь отнюдь не все "господские" чада хотели играть с "черной". А маленькие рабы с детства были заняты работой и на глупости крошки Бланш времени не имели. Она переживала – не от того, что так уж нуждалась в компании, но оттого, что чувствовала себя лишней, "не такой". Месье Марсель, известный своими чудачествами едва ли не всему Новому Свету, а то и части Старого – наверное, единственный мужчина в мире, способный освободить и взять в жены чернокожую рабыню, не думал о последствиях. Или не придавал им значения? И общество закрыло глаза – любого другого оно бы не простило, осыпав градом насмешек и навсегда отринув от себя недостойного и глупого своего члена. Любого, но не обаятельного, жгучего и наглого месье Марселя де Корнэл, что танцевал и протыкал шпагой недовольных рогоносцев с одинаковым изяществом. Общество, жестокое и язвительное, приняло и Бланш, будто бы ожидая от нее таких же скандальных и будоражащих мысли и языки выходок, как и от ее отца. Но темнокожая малышка сначала никак этих ожиданий не оправдывала – с удовольствием играла, нехотя училась, читала, гуляла, сцепив зубы терпела насмешки, иногда, впрочем, отвечая. Тогда она впервые обнаружила, что у нее острый язычок. А также, что если приказать рабу кого-то ударить – он ударит и виноватым не будет, если ситуацию будет исправлять ушлый месье Марсель.
Она и теперь использовала приобретенные тогда знания – только теперь это был не гнев загнанной в угол "черной" и "рабской дочери", а холодная насмешка прекрасной леди, и сражались за нее не рабы, а поклонники, при малейшем поводе выхватывая шпаги.
Мужчины вообще частенько вели себя довольно глупо при ней, и она многих из них считала идиотами. Те, кто все же удостаивался другого, более лестного, именования, были либо счастливо женаты, либо, по причине возраста или предпочтений, равнодушны к женщинам. Редко, как жемчужина в руде, попадались иные – те, на кого чары прекрасной креолки действовали не так – такие мужчины либо, несмотря на симпатию или волнение, сохраняли лицо, или просто надежно защитили сердце любовью к другой женщине.
А капитан Морриган... Он не был ни идиотом, ни равнодушным – он бледнел, мрачнел, говорил глупости, но при этом сохранял лицо. Он делал все, чтобы беседовать с Бланш на равных, а не ползать у нее в ногах, умоляя о благосклонности. Общаясь с ним, девушка чувствовала силу его духа – может оттого они все время ссорились, лишь бы не уступать другому? Но капитан был умен, и беседа с ним всегда давала пищу разуму и приносила Бланш удовольствие, никогда не превращаясь в обыкновенную перепалку. И все же... наверное, она переоценила его привязанность к себе, в своих мечтах приписав ему чувства, им не испытываемые, вообразила себе невесть что...
Должно быть, капитан просто желал ее, не думая о чем-то более серьезном – хоть об этом и не говорят, такое влечение встречается очень часто и оно не считается чем-то необычным или ненормальным. Ничего удивительного, это ведь Бланш убедила себя в обратном, поверив, что Морриган хочет сделать ее своей женой. Глупо отрицать, что она не желала бы этого, девушка не лгала самой себе – возможно, предложи капитан ей руку и сердце, мадмуазель де Корнэл поизмывалась бы над ним, не ответив сразу или затянув помолвку... но она бы согласилась, рано или поздно, но согласилась.
Но была мысль, что пульсирующей болью отдавалась в сердце, словно думая об этом, Бланш терзала открытую рану: что если, капитан Морриган не желает видеть своей женой черную?
Обида и гнев комком застревали в горле, стоило девушке произнести про себя эти слова, и она предпочитала не думать об этом – скорей всего, он просто влюбился в другую. Или увлечен работой. Или...
Иногда ей казалось, что никакого "или" не было – он просто ее забыл. Конечно, она сможет это принять, не умрет от любви, и, что уж лгать, даже не заболеет, потому что так бывает только в сказках. Она выйдет замуж за другого мужчину, рано или поздно ведь это произойдет? Родит детей, и, дай бог, не умрет при родах. Простит и забудет капитана, или будет иногда вспоминать, но со смехом.
Но сейчас смеяться не хотелось, и как ни твердила она себе, что она смирится, все равно хотелось плакать.
Бланш даже немного завидовала Дрэки, что в восемнадцать лет осталась совершенно такой же, как в десять. Мысли о замужестве для мисс Фафнир были не более чем игрой в дочки-матери, несмотря на то, что она знала, что кроме совместного хозяйства и выходов в гости между супругами есть кое-что еще. Но это не изменило отношения Дрэки к браку – немного наивная, славная подруга все равно видела в нем нечто вроде игры с маленькими расписными чашечками и тарелочками – детским сервизом, что подарил ей отец. Будто бы для нее все это было понарошку. Может оттого у нее не было поклонников, хоть никто не сказал бы про девушку плохого слова.
Бланш этого не понимала – будь она мужчиной, она была бы рыцарем мисс Фафнир. Хотя бы для того, чтобы наблюдать, как забавно и мило двигается, говорит, улыбается добрая, немного ребячливая Дрэки. Мадмуазель де Корнэл всегда чувствовала себя гораздо спокойней в компании подруги, наверное, и сейчас та смогла бы ее поддержать и если не вернуть душевное равновесие, то хотя бы отвлечь от переживаний.
Бланш пыталась читать, и это немного отвлекало ее, но новых книг не было, а истории старых были ей хорошо известны, отчего глаза послушно скользили по строчкам, но мысли, как отпущенные с привязей гончие, улетали прочь. Она пыталась найти утешение в религии, но если воображаемые ею картины монахинь в темных одеяниях и пропитанные елеем песнопения и вызывали какой-то трепет, то молитвы и речи городского священника только наводили скуку. Петь мадмуазель де Корнэл не хотелось, а рисовать она не умела и оттого раздражалась, едва увидев результат. И девушка смирилась, отдавшись назойливым мыслям и беспокойству. Отец сказал, что это пройдет, и, должно быть, он прав. Отец, по его словам, влюблялся множество раз и несколько раз любил. Бланш часто задумывалась о разнице в смыслах этих слов – что могли значить они для мужчины, для женщины, для нее самой, для месье Марселя, для Морригана? Дрэки, несмотря на некоторую свою наивность, не так уж слепо верила в любовь – мисс Фафнир весьма разумно считала, что если ее выдадут замуж за человека достойного, то со временем она непременно к нему привяжется и даже полюбит. Однако, Бланш не могла точно сказать, сколько в этом утверждении было от Дрэки, а сколько от ее матери. Ведь сама мисс Фафнир если и не ждала любви и не особенно думала о браке, всегда с упоением читала истории об этом глубоком и нежном чувстве. Даже не истории, легенды – где если любили, то навсегда, если умирали, то могли вернуться, если влюблялись, то летали, отрастив крылья.
Мадмуазель де Корнэл легенд не любила, она считала их лживыми и слишком высокопарными – отец рассказывал куда приземленней... и ближе. Простые люди влюблялись и ссорились, сражались на дуэлях и пробирались тайком к своим дамам, лгали, ревновали, сбегали из дому... Бланш давно знала, что чувства – это не только полет, но и нечто другое – более простое и грязное, что Дрэки видела в совсем ином свете.
Особенно мадмуазель де Корнэл было тяжело ночами, когда она вспоминала ласки капитана Морригана, если это можно было назвать ласками – жадные поцелуи, укусы, объятия... Она дала слабину тогда, она ведь не хотела уступать ему. И с того вечера в ней появился раскол, словно тонкая трещина на цветном стекле витража, по которой можно водить пальцем, ощущая острую шершавую нить разлома, но не трогать сломанное стекло, оставляя на месте. Бланш хотела видеть Морригана рядом, говорить с ним, прикасаться к нему, может быть даже... отдаваться... Нелепое глупое слово никогда ей не нравилось, но только сейчас она будто постигла его смысл. Отдавать себя. И в то же время в Бланш жил страх и отвращение к самой себе – и она желала снова чувствовать свою власть над капитаном, ощущать, как он пылает, разговаривая с ней, пожирая ее взглядом. Разлом ширился и рано или поздно стекло должно было вылететь. Мадмуазель де Корнэл плакала ночами в подушку, а днем кричала на служанок, и каждый день молчания капитана Адама Морригана, одного из капитанов Английского флота, усиливал ее терзания.
Глава 11. Королевский дар
Последующие несколько дней прошли более чем спокойно – компания выбралась к заброшенной церкви, побывала на Золотом Мысе и посмотрела еще несколько красивых и примечательных мест Ньюэлла. И все это время Караган присматривался к мисс Фафнир, видя в ней будущую невесту.
Еще в юности, когда мальчик превратился в подростка, отец стал рассказывать ему много такого, о чем не говорят в детстве – грязные сплетни, истории о разных аферах, неудачных браках, и... о женщинах.
– Всегда внимательно присматривайся к своей избраннице, Лисенок, – раскуривая темную трубку, говорил старый мистер Блад, – если ты ошибешься, то исправить подобную глупость будет очень и очень трудно. Если твоя жена будет неверна или склочна, зла или легкомысленна, глупа, пуста, холодна, ты быстро об этом пожалеешь, но изменить что-либо будешь не в силах. Даже если вы разъедетесь... всегда может случиться так, что ты захочешь найти новую спутницу жизни, но новая избранница может не пожелать... (а девушка приличная скорей всего не пожелает) стать лишь любовницей. Даже короли столь редко могут позволить себе развод, а уж люди попроще... Поэтому присматривайся к невесте внимательней, чем к кредитору, чтобы стать мужем достойной женщины.
Пятнадцатилетний юноша не удержался тогда от вопроса:
– Надеюсь, ты говоришь об этом не на собственном опыте?
Отец прикрыл глаза, носом выдыхая едкий белый дым и снова затягиваясь.
– Нет, вовсе нет. Оба моих брака были на редкость удачны, если не считать, что жизнь Изабеллы оборвали неудачные роды и мертвый младенец, а твоя мать сгорела в чахотке. Но те недолгие года, что я жил с моими женами, были полны сладостной неги и понимания, – мистер Блад поправлял теплый плед, покрывающий больные ноги, – да, Лисенок, мне повезло больше, чем многим.
И Караган, сочтя этот совет весьма мудрым, во всем следовал ему, наблюдая за мисс Фафнир.
Он присматривался к ней, даже когда его или ее отвлекал Хуан, наблюдал, как она говорит и смеется с Розаулин, как играет с Лино. Неверна, глупа, пуста? Холодна, легкомысленна? Он старательно выискивал в ней эти качества, в то же время немного боясь их обнаружить и, к своей радости, не обнаруживая. Но Караган заметил много не менее интересных нюансов: мисс Фафнир была ребячлива. Не так приторно и фальшиво ребячлива, какими бывают некоторые молодые леди, стремясь выглядеть моложе, непосредственней и веселей, смеясь громче, чем позволяют приличия, и съезжая по перилам лестниц, придерживая платье. В мисс Фафнир скорей... до сих пор жил ребенок, и Караган замечал в ее интонациях, жестах, выражении лица маленькую девочку, что безоговорочно верила донне Розаулин и ждала, когда у привезенной миссис Вудкост индюшки вылупятся птенцы. Девушка с каким-то детским интересом смотрела на мир, в свои восемнадцать лет не потеряв способности удивляться новому, сохранив девичью трепетность и искренность.
Многие говорили, что женщины взрослеют раньше мужчин, а мужчины и вовсе не взрослеют, вырастая, но в чем-то оставаясь детьми. Караган этого присловья не понимал, наверное, оттого, что хорошо помнил себя в детстве и отрочестве, помнил беззаботность и беспечность, и мог точно назвать если не день, то месяц, когда повзрослел. Мисс Фафнир же, воспитанная мечтательным чудаком мистером Фафниром, явно не повзрослела, хоть свойственной детям беспечности и жестокости он за ней не замечал. Она не была глупа или дурно воспитана, не кричала, не смеялась чересчур громко, но у Карагана язык не поворачивался назвать ее женщиной. Девочка, выросшая, но не изменившаяся.
А еще мисс Фафнир была скрытной – это Караган тоже заметил быстро, несмотря на всю ее искренность. Она ничего не рассказывала о себе, сворачивала разговор, стоило кому-то спросить или заговорить о ее увлечениях, вела себя так, будто до встречи с четой Бланко и Караганом в ее жизни не было ничего – ни детства, ни мечтаний, ни знакомств и увлечений. Мисс Фафнир очень не хотела говорить о себе, и если бы Караган не слышал (от Розаулин), что девушка любит книги, и не видел сам, что она рисует, то пребывал бы в полном неведении. Подобная скрытность не то чтобы удивляла Карагана, но немного настораживала – что таить столь юному и обыкновенному созданию? Были ли у нее поводы так мало рассказывать о себе или скрытность просто была чертой ее натуры?
Если мисс Фафнир и была ребенком, то в чем-то подобным Лино – мрачному цыганенку.
Пират замечал, что с Розаулин она говорит гораздо свободней, но при Хуане и нем самом стесняется. В компании плантатора это было не слишком заметно – Испанец щебетал за троих, но стоило Карагану набиться провожать ее, как мисс Фафнир становилась подобна намертво закрытому на хитроумную защелку ларцу – сколько ни ломай ногти – не откроется. Она не была ни груба, ни молчалива, поддерживая разговор на общие темы, но увиливая от болтовни о ней самой.
Но все же мисс Фафнир была плохой актрисой – Караган замечал ее грубые увертки, но до правды докапываться не спешил – и сам не без греха.
Размышляя о мисс Фафнир, мужчина поймал себя на мысли, что уже не читает открытую книгу, а просто бессмысленно смотрит на страницу, водя пальцем по шершавой странице и чуть выцветшим красивым буквам с изящными засечками. Он отложил книгу и, достав сигару, закурил.
Мисс Фафнир... Это ведь не гордая красавица Бланш – английской птичке недостаточно будет намека или завуалированного комплимента – девочка не поймет его или пропустит мимо ушей. Нужно что-то вроде падающих, как топор палача, и прямых, как палка, знаков внимания Хуана. Караган не первый день ломал голову над этим и вспоминал Морригана и мадмуазель де Корнэл – как могли они без всякой любовной поэзии, сплетенных рук и поцелуев создать густое, горячее напряжение, тяжелое, как воздух перед грозой? Между капитаном и креолкой все время будто била молния, пробегая по сказанным словам, словно по венам. Сам Караган испытывал подобное безумие только в некоторые, особо жаркие их с Эрсвиной ночи.
Лежащий в ногах его кровати Бриджеш, подобно избалованной королевской собаке лениво потянулся и заурчал. Пират не рискнул отпихивать его слишком сильно, чтобы не получить когтями по ступням, но все же немного подтолкнул стремительно толстеющее животное, вытягивая ноги.
Бриджеш заворчал уже недовольно, но позы не изменил, развалившись, как набитая пухом подушка.
– Не ворчи, скоро будешь спать на перинах, а гладить тебя будут нежные женские руки, – снова легко пихнул тигренка Караган, сам чуть щурясь от представленного зрелища. Он и сам спал не на соломе, но блаженствовать среди пуховых подушек вместе с мисс Фафнир он бы не отказался.
Зверь должен был сыграть двойную роль – во-первых, сблизить дарителя с девушкой, будучи дорогим подарком и поводом для продолжения знакомства под предлогом заботы о животном. А во-вторых, рискнуть и побыть приманкой – если избранница Карагана мила только с виду, а дома мегера и ведьма, то вид и настроение Бриджеша яснее слов скажут об этом. Если мисс Фафнир окажется жестокой, выкрасть столь ценный дар обратно будет нетрудно, если же девица будет добра и ласкова к животному, то Караган оставит тигренка ей в любом случае. Оправдавшееся или не оправдавшееся вложение – вот и все.
У мисс Фафнир удивительно нежные руки – Караган не знал точно, но отчего-то ему так казалось, и он желал это проверить. Тонкие запястья, изящные пальцы – должно быть, приятно чувствовать, как она запускает руки в волосы или под рубашку.
Эрсвина знала несколько фокусов, основанных на ловкости рук – несколько карточных и пару с монетками. Но для Карагана главным ее фокусом остались объятия и прикосновения, и то, как распаляла она его, легко касаясь лица или шеи. Все-таки он сильно был к ней привязан, хоть и сумел быстро утешиться после ее побега. Некоторое время он даже хранил ее миниатюрный портрет, что они, будучи при деньгах и в романтичном настроении, заказали одному незнамо как оказавшемуся в Новом Свете весьма талантливому художнику. Черноволосая, смеющаяся, с ярко алой розой в прическе – портрет потом случайно увидел один приятель Карагана:
– Какая красивая женщина, – любуясь маленькой, с ладонь, картиной, пробормотал он.
– Возьми, если желаешь, считай подарком, – пират легко расстался с миниатюрой, как расстался с ее хозяйкой, а другой человек, большой ценитель красоты, стал обладателем портрета черноволосой певицы.
Портрет мисс Фафнир Карагану иметь не хотелось, то ли от того, что он не был к ней привязан, то ли нелепая сентиментальность прошла с возрастом, но мужчина четко понимал, что желал бы видеть ее женой, даже будь ее состояние немного меньше. Он наблюдал за девушкой и начал видеть ее прелесть – ту красоту, что тем больше замечаешь, чем больше смотришь – нежный румянец, темные серые глаза, нежные губы. Мисс Фафнир определенно была ценным, очень ценным приложением к двадцати тысячам фунтов.
Мужчина поймал себя на том, что задремывает, словно заразившись сонным теплом сопящего Бриджеша. Голова безвольно дернулась, и это движение разбудило пирата – ему предстояло еще кое-что сделать и многое обдумать, и времени дремать в жаркие часы у него не было. Караган поднялся с кровати и подошел к двери, выглянув из каюты.
– Эй, Джейми, Калидас тут? – спросил он наблюдающего за уборкой штурмана, но тот не успел ответить.
– Капитан? – гибкая смуглая тень легко приземлилась прямо перед Караганом. Индиец
уже сменил свои нелепые одежды на менее выделяющиеся и более скромные, но его необычная внешность все равно бросалась в глаза, как и пронизывающий взгляд, и клык какого-то животного на шнурке, выпроставшийся из-под рубашки.
Караган не вздрогнул, хоть подобного появления и не ожидал.
– Калидас, можешь начистить клетку? – спросил он. – И расчесать Бриджеша? Я хочу сегодня его подарить.
– Да, – кшатрий прожег капитана темными глазами, словно желая спросить об остальном, но сдерживаясь. "Что это за женщина? Почему ты даришь Бриджеша? Опасна ли она для тигра?" – Карагану казалось, что он читает эти вопросы во взгляде индийца, но Калидас молчал.
– Не стой на дороге, ты мешаешь мыть палубу! – прикрикнул Джейми на индийца, и тот, шагнув куда-то в сторону, исчез из поля зрения капитана.
Караган вернулся в каюту и сел на кровать, поглаживая Бриджеша между ушей. Тигр не то заурчал, не то заворчал, издавая глухие рокочущие звуки. Если он вырастет, то, несмотря на мягкий и совсем не хищный нрав, будет выглядеть, как настоящий король. Большой, гибкий, изящно-томный, опасный...
Капитан подумал, что скорей всего приставит к тигру Калидаса, чтобы тот следил за животным и теми, кто будет за ним ухаживать. Вряд ли стоило бросать столь редкого и необычного зверя на молодую девицу и ее слуг.
Караган задумчиво пролистал подшитые в книгу листы, где он записывал расходы – тигр, паруса, пара новых камзолов на выход – мужчина медленно переворачивал страницы, пробегая глазами строки и цифры. На самом деле он думал об индийце – оставить его рядом с девушкой? Кшатрий упоминал, что его "сослали" в Новый Свет из-за того, что он защищал женщину... Мог ли он солгать? Был ли он влюблен в нее? Может быть, дон кто-то-там отправил его прочь, как раз заподозрив измену? Конечно, мисс Фафнир не была похожа на девушку, что способна загулять с малознакомым мрачным индийцем, но все же... И в то же время оставить тигра без присмотра он не мог.
Пролистав несколько страниц, на последней, Караган наткнулся на схему, составленную им почти год назад – родословная последних нескольких поколений Бладов. Иногда в мужчине просыпалось какое-то... любопытство, интерес к собственной истории. У него было несколько родословных, составленных и исправленных отцом, но все они учитывали только наследников мужского пола, а женщины и матери словно возникали из ниоткуда. Караган решил исправить это, но когда он первый раз взялся за дело, многие знания уже были утеряны, а многие сохранились в виде сплетен. Например, история об одной из его пра-пра-бабок, Анне Сент-Джон, про которую говорили, что она была любовницей короля Якова. Караган в эту историю верил слабо, но все же... Конечно, больше других женщин семьи, его интересовала мать – и про ее нрав, внешность и происхождение, старый мистер Блад мог рассказать более всего.
– Она была здорова, когда мы встретились и поженились, – куря трубку, без утайки рассказывал он, – хоть наше замужество и было скорей моим желанием, чем ее. Я уже тогда был немолод, а она – двадцатилетняя – не очень-то желала выходить за меня, не слишком знатного и не слишком богатого... Но у пятой дочери в малообеспеченной семье мало выбора – и она привязалась ко мне, хотя бы потому, что для меня она не была... обузой. Внешность? В детстве ты был похож на нее – тонкие черты лица, нежный облик, а теперь, когда ты подрос и сломался голос... – отец качал головой и сухо, коротко кашлял, – ты уже совсем на нее не похож, скорей, на своего деда – моего отца. Я очень любил твою мать и тяжело переживал ее потерю, я долго надеялся, что ее кашель это не чахотка, сидел у ее постели, не боясь заразиться... но она сгорела очень быстро, оставив единственную память и утешение – тебя. Из-за этого я и решил переехать в Новый Свет... Почему? – мистер Блад всегда долго и глубоко затягивался, делая паузу. – Боялся, что от чахотки сгоришь и ты, ты не выглядел чересчур крепким. И... гораздо легче справляться с горем, меняя место. Так легче многое начинать сначала, я верил, что тут нам будет лучше, и во многом мой расчет оправдался – ты стал выглядеть гораздо здоровее и свежее – наверное, жаркое солнце, что губит многих переселенцев, тебя вылечило. Туманный Альбион убил бы нас с тобой, не правда ли, Лисенок?
Спустя много лет Караган сомневался в этом – себя в детстве, он, конечно, видеть не мог, но отец... Он сильно мучился подагрой в жарком климате, и его кашель, хоть по словам доктора и не был чахоткой, не проходил – солнце не могло вылечить его, и последние месяцы мистера Блада были ужасны – он почти ничего не ел, все время сипло говорил об ужасной боли в воспаленных ногах, и часто кашлял, иногда с кровью. Прожил бы он дольше в прохладной дождливой Англии? Караган не знал.
Он всмотрелся в свое имя и мысленно приписал рядом имя мисс Фафнир. Миссис Блад. Джейн Блад. Обыденное и простое, как стакан воды, не то, чтобы неподходящее, но отчего-то не шедшее девушке имя, которое она будто бы... не любила. Или пирату казалось?
Иногда Караган встречал людей, чьи имена им совершенно не подходили, и про себя он звал их совсем по-другому. Так и с мисс Фафнир – ей бы подошло имя Имоджин, может быть, Кэтлин, или... Линнет. Но никак не нелепое, словно перековерканное "Хуанна".
Миссис Блад – Караган усмехался, подумав об этом.
– Капитан, – темные глаза открывшего дверь индийца, горели мрачным огнем, – клетка готова, сейчас я причешу и накормлю Бриджеша, и...
– Некоторое время ты будешь сопровождать его, – перебил пират, захлопнув книгу и разбудив тигренка этим звуком.
Глаза кшатрия сверкнули.
– Спасибо, – он коротко кивнул. Карагану показалось, что он хотел что-то добавить, но промолчал.
– Возьми Хвоща, сможете вдвоем отнести клетку?
– Да, – коротко ответил Калидас и исчез за дверью, оставив Карагана выбирать лучший камзол. Лучший, по мнению капитана, означало не мятый, не дырявый и без лишней отделки. Он давно уже мог позволить себе лучшие ткани, но не принимал никаких финтифлюшек, кроме кружев. В итоге, после нескольких минут поисков, Караган облачился в темную одежду и черный камзол с белым воротничком – стиль немного пуританский, но зато не похожий кричащие испанские одеяния Хуана.
– Тигра к губернаторскому дому, – велел мужчина Калидасу и Хвощу, – с ним что случится – вам не поздоровится.
Караган сбежал по сходням и направился к городу.
Если мисс Фафнир не будет дома? Но она обещалась. Если ей не понравится подарок? Но такая редкость... Если, что скорей вероятно, ей не понравятся его ухаживания? Караган никогда не был лихим повесой из тех, на кого благосклонно смотрят все женщины. Его жесты и слова всегда были просты, и если бы его попросили сочинить любовный стих, то он бы не смог придумать и строчки.
Сев на коня, мужчина осознал, что нелепо и совсем по-юношески волнуется – не то из-за очаровательной леди, не то за успех предприятия.
– А, мистер Караган! – губернаторша стояла на крыльце и кормила сбежавших из птичника индюшек, пухлой рукой раскидывая зерна. – Подойдите-ка скорей сюда, как ваше самочувствие? И я полном здравии! Джейни на террасе, напротив белой беседки, около рододендронового цветника.
– Я пришел не один, миссис Вудкост, – несмотря на подозрения, Караган видел в губернаторше соучастницу, как и в Розаулин, – принес мисс Фафнир подарок. Большой подарок.
– О, что же это? – женщина подалась вперед, рассыпав зерна и вцепившись руками в перила. – Боже, неужели лошадь?
Караган покачал головой, отметив, что губернаторша почти догадалась.
– Может быть тогда... ткани? Ваза? Рабы? – в глазах миссис Вудкост мелькнул азарт.
– Нет, сударыня. Думаю, вы скоро узнаете, надеюсь, что не навлеку ваше неудовольствие столь... необычным подарком вашей племяннице.
– Мистер Караган, вы настоящий плут, хоть и не рыжий! – кокетливо махнула пухлой ручкой губернаторша. – Идите же скорей к Джейни, а я посмотрю, что у вас там за подарок!
Мужчина поклонился даме, судорожно сглотнув – почему-то ему показалось, что план висит на волоске. Глянув на розовое улыбающееся лицо миссис Вудкост, Караган пошел вдоль дома.
Мисс Фафнир читала, сидя в беседке около террасы – мужчина остановился, некоторое время наблюдая за ней из-за цветущего и роняющего лепестки сиреневого рододендрона. Глаза девушки скользили по строчкам, иногда она прикладывала кончики пальцев к губам, в жесте не то изумления, не то волнения, а иногда дергала кружевные оборки лифа, словно не замечая, что может и порвать нежное переплетение нитей. Отведя взгляд от тонких пальцев, что придерживали кружево в сладостной близости от белой груди, Караган наконец заметил, что мисс Фафнир читает не лежащую на коленях книгу, а сложенное вдвое длинное письмо.
Мужчина вышел из-за куста, нарочно громко шаркнув каблуком по песку дорожки и заставив девушку вздрогнуть.
– Мистер Караган, – она подняла на него глаза, – вы... меня напугали, – мисс Фафнир захлопнула книгу, спрятав письмо между страниц, но Караган успел с облегчением заметить женский почерк и обращение к "милой подруге".
– Простите, я прервал ваш отдых, – поклонился он и, взяв руку девушки в свою, поцеловал.
Мисс Фафнир смутилась, но его взгляд все же заметила.
– Мне написала Бланш, – словно оправдываясь, несмотря на то, что он ничего не спрашивал, сказала она, – капитан Морриган уехал, и в Саммертауне теперь совсем скучно...
– В этом беда маленьких городков, если у тебя не гостят друзья или родственники, и ты не занят хозяйством, – вежливо ответил Караган, размышляя о том, что вряд ли мадмуазель де Корнэл написала столь пространное письмо, жалуясь на одну лишь скуку. Скорей, креолка изливала подруге свой гнев на вероломно покинувшего ее капитана, забывшего пасть к ее ногам и предложить руку и сердце.
– Да, я бы вернулась к ней, если бы моя помощь не нужна была тете... – мисс Фафнир опустила взгляд, словно размышляя. Неужели, она правда готова была сорваться в Саммертаун утешать подругу?
– Может быть, мадмуазель де Корнэл сможет навестить вас? Наверняка для нее и месье Марселя найдется в Ньюэлле много любопытного, даже если не считать более многочисленное, чем в Саммертауне, общество.
Мисс Фафнир подняла голову, внимательно и долго глядя на Карагана. Ее немного грустный, задумчивый взгляд словно говорил "как понять тебе терзания молодой девушки, которую покинул возлюбленный?". Но он прекрасно их понимал, хотя бы потому, что видел терзания Морригана.
– Да, я хотела бы пригласить ее... – мисс Фафнир отвела взгляд.
– Думаю, мистер и миссис Вудкост не будут против, – Караган сел около девушки, глядя на ее румянец и изящную шею. Неужели когда-то он считал мисс Фафнир бледной серой подружкой прекрасной креолки? Кажется, что это было так давно, теперь-то он сполна оценил прелесть английской птички, словно нарисованной кистями французского мастера, изображающего нежными светлыми красками купающуюся Диану и нимф из ее свиты. Мисс Фафнир вполне могла быть одной из этих нимф.
– Если мистер Вудкост согласится, то наше небольшое общество пополнится Бланш, ей должно понравится в Ньюэлле, – не замечая его взглядов, ответила девушка, откладывая книгу – заметки о путешествиях по Азии.
– Мисс Фафнир, – Караган решил, что уже можно перейти к самому главному. Он тщательно подбирал обдуманные ранее слова, опасаясь спугнуть английскую птичку.
" – Фу, Лисенок! Никогда не говори женщине, что она красива, если она так не считает! – Эрсвина прелестно и чуточку надменно морщит нос. – Это все равно, что сказать "я хочу овладеть тобой, а врать не умею"!
– Но я правда считаю тебя красивой, и не я один, – Караган наблюдает, как любовница подрисовывает родинку на ключице.
– Молчи! Ты можешь говорить, что угодно, я больше читаю по твоему влажному взгляду, плут! Вообще говори о прелести, о доброте, уме, ловкости, таланте. Если девушка чуть умнее, чем табуретка, избитые слова о красоте только выставят тебя дураком!"
– Мне так приятно говорить с вами, – то, как мисс Фафнир отвернулась, и вспыхнувший на щеках и кончике носа румянец сказали Карагану, что его слова поняты верно, – ваше обаяние и доброта... редко встретишь девушку, наделенную этими добродетелями одновременно. Я восхищен вами, мисс Фафнир.
Девушка отшатнулась, едва не упав с каменной скамьи и сбив книгу, с громким стуком упавшую на пол беседки и раскрывшуюся на странице с гравюрой. Ее лицо пошло неровными красноватыми пятнами нервного румянца, а брови одновременно сердито и жалостливо сдвинулись.
– Вы смеетесь надо мной! – едва ли не гневно воскликнула она. Но гнев будто растворился в неуверенном, дрожащем голосе.
– Нет, мисс Фафнир! – в этот момент он был почти искренним. – Я не могу позволить себе так подло шутить с дамами... – уже спокойней заметил он, – разве вы не допускаете мысли, что какой-либо мужчина мог плениться вашими добродетелями? Не допускаете мысли, что это мог быть и я?
– Я... – гнев исчез окончательно, но дрожащие жалостливые нотки никуда не ушли, девушка отвернулась, – простите... я не ожидала...
– Не стоит извинений, ваша скромность... скромность – украшение любой леди, – вывернулся Караган, – простите, если испугал вас своими признаниями. Я лишь хотел выразить то, что чувствую, – мужчина замолчал, не в силах придумать ничего более оригинального, тем более размышляя о том, как славно было бы поцеловать мисс Фафнир – то нежное место, где шея соединяется с ключицей.
Девушка молчала, глядя на свои переплетенные пальцы.
– Мисс Фафнир, я не слишком любезный кавалер, – Караган решил "признаться" в этом, чтобы списать на неловкость возможные подозрения в корыстности, – я просто... хочу сделать вам подарок. Уверен...
"Ваши нежные руки придутся ему по вкусу"
– ...ваша доброта наверняка поможет ему обрести покой после столь долгого путешествия.
Мужчина услышал шаги матросов и быструю, грузную походку миссис Вудкост.
Видимо последние слова Карагана разбудили в мисс Фафнир ее внутреннего ребенка – она подняла голову, широко открытыми глазами глядя на него. Во всей позе читалось любопытство.
Караган решил разыграть эту карту.
– Пожалуйста, закройте глаза, мисс Фафнир.
Во взгляде девушки промелькнуло что-то похожее на... борьбу. Этикет, с детства прививаемые правила поведения – все столкнулось с детской любознательностью – что ждет за открытой дверью? Что лежит в подаренной на день рождения коробке? На мгновение Карагану показалось, что приличия победят, но в глазах мисс Фафнир появился лукавый огонек и она послушно их закрыла. Доверчивое дитя.
Миссис Вудкост даже не стала дожидаться, пока он махнет рукой или позовет – она хлопнула Хвоща по спине, поторапливая, и снова скрылась за кустом – вся ее пышная фигура излучала радость и сияние, словно лукавый огонек очаровательных глаз мисс Фафнир в ней горел настоящим пламенем. В этот момент сходство губернаторши и ее племянницы, что даже не была ее кровной родственницей, показалось пирату очевидным.
– Мистер Караган? – голос девушки задрожал, не то от волнения, не то от смущения.
Разумеется, дарить столь дорогие подарки неприлично, как не слишком прилично их принимать, если ты, конечно, не любовница короля. Но мужчина давно замечал в себе некоторую тягу к широким жестам – не то следствие водившегося в мошне золота, не то... странное, темное воспоминание из детства, жившее в нем всегда – наследие старого мистера Блада, о котором говорили, как о настоящем рыцаре. Говорили давно, еще до того, как он переселился в Новый Свет.
– Подождите, мисс Фафнир, – Караган хотел взять девушку за руки, но удержался. Краем глаза мужчина наблюдал за Калидасом и Хвощем, что осторожно ставили клетку у ступеней беседки. Горящий взгляд индийца мазнул по пирату и мисс Фафнир, а затем кшатрий наклонил голову, словно отделяя себя от остальных. Караган кивнул и подчиненные быстро ушли.
– Можете открывать, мисс Фафнир, – мужчина присел около клетки, приложив руку к начищенным прутьям. Тигренок с любопытством попытался ткнуться в ладонь носом – явно привыкший к клетке, он чувствовал себя в ней вполне комфортно, шебурша лапами по накиданным на дно тряпкам.
Мисс Фафнир открыла глаза. Караган, про себя гадая о ее реакции, смотрел на девушку. Скорей взвизгнет или начнет восклицать и поминать господа, приложит руки к лицу, испуга