Создание английской колониальной империи

Уже первые шаги капиталистического развития Англии в XVI и XVII вв. сопровождались ограблением народов прежде всего Се­верной и Южной Америки и Индии. Но пиратство елизаветинских времен, торговые операции купцов-авантюристов и Ост-Индской компании, сопровождавшиеся прямым грабежом, были лишь вступлением к систематической и планомерной колониальной по­литике, которую английская буржуазия начала в XVIII в.

Прежде всего она закрепила свое господство на Британских островах. Под военным и экономическим нажимом Англии парла­мент Шотландии в 1707 г. согласился на унию, а по существу, на ликвидацию независимости своей страны.

Шотландия прекратила существование как государственная единица, хотя и сохранила некоторые элементы автономии в об­ласти судебных отношений. С этого времени было принято новое официальное наименование английского государства — Великобри­тания (Great Britain).

Одновременно продолжался процесс порабощения Ирландии — этой первой английской колонии. Правда, Ирландия сохранила свой парламент, но католикам, т. е. большинству населения, до­ступ в него был закрыт. Крестьянам-католикам разрешалось арен­довать лишь не более двух акров земли, что превращало их в веч­ных бедняков. Упадок сельского хозяйства, чудовищная нищета арендаторов, почти полное отсутствие промышленности, где могли бы найти работу изгнанные с земли крестьяне,— все это приводи­ло к обезлюдению страны, к массовой эмиграции в Америку, к вы­миранию целого народа.

В XVIII в. продолжалось вторжение в Индию. Этому способ­ствовала обстановка в самой Индии. Некогда единая империя Ве­ликих Моголов распалась на враждующие княжества, и князья их почти непрерывно воевали между собой. «Разделяй и власт­вуй!»—этот принщш политики римских императоров был дове­ден до совершенства английскими колониальными авантюрис­тами.

Но не одних англичан привлекали богатства далекой Индии. Не меньшую энергию проявляла и французская Ост-Индская ком­пания, создавшая немало факторий и сумевшая купить поддержку многих индийских князей. Так сложился один из важных узлов англо-фрапцузских противоречий XVIII в.

Захватывая новые густонаселенные земли, английская буржуа­зия много внимания уделяла также созданию так называемых пе­реселенческих колоний, т. е. таких, которые заселялись выходца­ми из Англии. Конечно, и на этих землях было свое население, но колонизаторы безжалостно истребляли его. Такова была политика Англии в Северной Америке, куда после оспования первых коло­ний в начале XVII в. хлынул поток английских переселенцев: обезземеленные крестьяне, гонимые до революции пуритане, по­терпевшие поражение левеллеры и многие другие. К середине XVIII в. население английских колопий в Америке составляло около 2 млн. человек. Двигаясь от Атлантического побережья на Запад, колонисты оттесняли индейские племена, отнимали их зем­ли и, убедившись в невозможности превратить их в рабов, плано­мерно уничтожали одно племя за другим.

Английские колонисты проникли и на территорию Канады, ос­новав торговые фактории в районе озера Онтарио и в других ме­стах. Здесь они столкнулись с французскими колонистами, кото­рые успели создать мощные опорные пункты, крупные поместья феодального типа, учредить католические монастыри и т. д. Неред­ко английские и французские колонисты вступали в вооруженные конфликты, используя при этом местные племена. Здесь, в Север­ной Америке, сложился второй узел англо-французских колони­альных противоречий. Если в XVI в. главным соперником Англии в борьбе за морское и колониальное превосходство была Испания, а в XVII в.—Голландия, то в XVIII в. эта роль перешла к Франции.

Политика «европейского равновесия», т. е. поддержания отно сительного равенства сил, на котором могла бы играть английская дипломатия, требовала сопротивления той стране, которая в дан­ный момент была наиболее опасным претендентом на гегемонию. Такую опасность английские политики усматривали прежде всего в политике Франции, тем более что именно с нею Англия стал кивалась и на колониальном поприще. Не удивительно, что виг-ские кабинеты проводили антифранцузскую политику.

Убедившись в том, что Франция, вопреки ранее данным обеща­ниям, намерена полностью овладеть испанским наследством (пос­ле смерти короля Карла П), Англия стала во главе мощной анти­французской коалиции в войне 1701—1714 гг. Минимально участ­вуя непосредственно в операциях на континенте, Англия брала на себя финансирование союзников, т. е., по существу, покупала себе солдат. Свои собственные военные усилия Англия сосредоточивала преимущественно на колониальных и морских операциях.

Во главе английской армии стоял сначала Вильгельм III, а пос­ле его смерти королева Анна поручила командование незаурядно­му полководцу и дипломату Джону Черчиллю. Этот человек, более известный под именем герцога Мальборо, которое он получил в ходе войны, был типичным для Англии того времени политиче­ским дельцом и придворным интриганом. Как удачно заметил один английский историк, «честь, долг, патриотизм — эти слова производили на него не большее впечатление, чем на шекспиров­ского Фальстафа». Мальборо не принадлежал ни к тори, ни к ви­гам, пытаясь балансировать между двумя партиями. Но виги были за войну, и он больше склонялся к ним, поскольку война была ему выгодна. Действительно, если война за испанское наследство обошлась в 50 млн. ф. ст., то главнокомандующий, в соответствии с моралью правящей олигархии, не мог не разбогатеть, присвоив какую-то часть этой суммы. Таков один из источников богатства и знатности рода Черчиллей.

Победы Мальборо в Баварии и южных Нидерландах немало ос­лабили французскую армию. Но для исхода англо-французского соперничества гораздо большее значение имели менее эффектные операции на море и в колониях. Английский флот нападал на французские суда; колонисты в Северной Америке, воспользовав­шись тем, что канадские французы не могли получить помощь из метрополии, захватили Нью-Фаундленд и земли вокруг Гудзонова залива; пользуясь превосходством, английская дипломатия навя­зала Португалии торговый договор, дававший право беспошлин­ного ввоза английских товаров, что привело к фактическому гос­подству английской буржуазии над Португалией. Но главным ус­пехом Англии в ходе войны был захват Гибралтара в 1704 г. Получив этот важнейший стратегический пункт, Англия резко ук­репила свои позиции на юге Европы, и в колониальной политике последующих веков английские господствующие классы сумели воспользоваться этими «ключами от Средиземного моря».

J 24

Заключенный в 1713 г.Утрехтский мир закрепил победу Анг­лии. По договору Франция вынуждена была уступить часть Ка­нады, занятую в период войны английскими колонистами; Испа­ния — Гибралтар и остров Минорку. Кроме того, Англии предо­ставлялось так называемое «асиенто» — монополия на ввоз рабов в испанские колонии в Южной Америке.

Ни Франция, ни Испания не склонны были считать результа­ты войны окончательными. В течение последующих десятилетий неоднократно возникали крупные и мелкие конфликты из-за Гиб­ралтара, «асиенто», колониальных позиций в Индии, Америке и других районах. Всего в XVIIIв. Англия участвовала в 119 таких конфликтах, и лишь некоторые из них удавалось урегулировать мирно. Франция продолжала оставаться грозным противником.

Колониальная политика Англии стала еще более агрессивной, когда к власти пришла группировка вигов, во главе которой стоял один из крупнейших «строителей империи» Уильям Питт Стар­ший, лорд Чатам, в 1766—1768 гг.— премьер-министр. Внук быв­шего губернатора Мадраса, разбогатевшего за счет ограбления Индии, Питт был теснейшим образом связан именно с теми кру­гами буржуазии, которые более всего были заинтересованы в ак­тивной колониальной политике. Это был грубый, прямолинейный, обладавший недюжинной волей человек, не склонный маскиро­вать свои цели лицемерными фразами. Колонии нужны, потому что они выгодны,— такова была несложная философия Питта, и его мало интересовали попытки обосновать право на завоевание какими-либо историческими, либо моральными соображениями.

Входя в правительство с 1745 г., Питт в 1757 г. занял посты министра иностранных дел и военного министра, т. е. сосредото­чил в своих руках те ведомства, которые были непосредственно связаны с колониальной политикой. Под руководством Питта Англия прошла сквозь бури Семилетней войпы (1756—1763), выйдя из нее еще более окрепшей державой. План английской дипломатии заключался в том, чтобы сковать силы Франции боль­шой войной в Европе и нанести ей сокрушительное поражение на море и в колониях. В поисках «солдата на континенте» Англия заключила договор с Пруссией. В союзе с Францией выступали Россия и Австрия. Соотношение сил на континенте явно склады­валось не в пользу английского союзника — прусского короля Фридриха II. Энергичное вмешательство России привело к тяже­лым поражениям прусской армии, а в 1760 г. русские войска даже заняли Берлин. Но все это не слишком беспокоило Англию: для нее важно было, что французская армия была занята войной с Пруссией, тем более что на западном фронте Фридрих II одержал немало побед.

А тем временем за пределами Европы происходили решающие (по крайней мере, с точки зрения интересов Англии) события. Еще до объявления войны, в 1755 г., английские моряки захватили 300 французских кораблей. В 1759 г. неожиданное нападение на

военно-морские силы Франции у ее западного побережья привело к уничтожению значительной части французского флота. Тем са­мым английская гегемония на морях окончательно утвердилась более чем на полтора столетия.

Одновременно развернулись упорные бои в Северной Америке. Победы английских войск, состоявших преимущественно из аме­риканских колонистов, полностью подорвали французские пози­ции. В 1759—1760 гг. были заняты крупнейшие города Канады — Квебек и Монреаль. В Индии, воюя главным образом силами са­мих индийцев (сипаев), Ост-Индская компания наносила пораже­ние за поражением французским соперникам и их ставленникам, одновременно расширяя зону своего господства и грабя богатства индийцев. Наибольшее значение имело завоевание Бенгалии — самой развитой части Индии. После битвы при Плесси (1757) Ост-Индская компания стала безраздельным господином 20-мил­лионного населения Бенгалии, по своему усмотрению назначала и смещала навабов (правителей, князей) и присвоила ее казну — свыше 37 млн. ф. ст.

Английскими и сипайскими войсками в этой битве командовал Роберт Клайв — жестокий, искусный и удачливый колониальный деятель той эпохи. Мелкий писец на службе Ост-Индской компа­нии, затем — офицер ее армии, он выдвинулся благодаря своей беспринципности и умению шагать по трупам противников. Под­куп, предательство, подлог, прямое насилие, убийство из-за угла — все пускалось в ход. Став после победы при Плесси губернатором Бенгалии, Клайв организовал систематическое ограбление ее на­селения при помощи налогов, которые взимались практически без всяких норм и ограничений. «Именно тогда,— пишет Маркс о пе­риоде Семилетней войны,— было заложено основапие нынешней Британской империи на Востоке» К

В этом п заключался важнейший результат Семилетней войны, зафиксированный в Парижском мире 1763 г. В Индии Франция сохранила лишь пять прибрежных городов. Из Северной Америки она была полностью изгнана. Англия же стала владеть огромной колониальной империей. Американские колонии, Канада, остро­ва Вест-Индии, Ост-Индия — такова была обильная колониальная жатва, собранная английской буржуазией.

Создание колониальной империи имело не только экономиче­ские последствия; оно сказалось и на политической жизни, и на идеологии буржуазной Англии. Люди, молниеносно обогащавшие­ся в колониях, особенно в Индии, возвращались па родину с ог­ромными состояниями, и это усиливало коррупцию и разложение в правящих кругах. Такому «набобу», как их прозвали в Англии, ничего не стоило затратить несколько тысяч фунтов для покупки места в парламенте и даже получения титула лорда. Так поступил, например, Клайв, когда, возвратившись из Индии, пожелал начать

Маркс К._} Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 152.

политическую карьеру. Акционеры и высшие служащие Ост-Инд­ской компании щедро делились своими доходами с членами пар­ламента, министрами, придворными, и их преступления чудесным образом превращались в подвиги во славу Англии и золотого тель­ца. Само правительство взяло на себя моральную ответственность за преступления компании, обязав ее вносить ежегодно в государ­ственную казну 400 тыс. ф. ст. Возможность эмиграции в пересе­ленческие колонии «избыточного» населения несколько ослабляла остроту классовых столкновений.

Подобно тому как колониализм стал неотъемлемым элементом буржуазной политики, колониальный шовинизм начал становить­ся немаловажной частью буржуазной идеологии. В первой поло­вине XVIII в. зародился воинственный шовинистический гимн «Правь, Британия!». Буржуазные журналисты пропагандировали мысль о превосходстве англичанина над всеми иностранцами, прежде всего — французами, и, конечно, народами колониальных стран. Даже созданный Арбеитотом (возможно, при участии Свифта) образ Джона Булля (это имя стало с тех пор шутливым прозвищем англичанина) содержит, хотя и в комической форме, черты расового превосходства. Джон Булль храбр, честен, даже наивен и доверчив, в то время как другие персонажи (француз, немец и голландец) вероломны и корыстолюбивы.

ПРОМЫШЛЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ

Ограбление колоний в XVIII в. систематически приносило Анг­лии колоссальные богатства, и собственники их искали возможно­сти для наиболее выгодного помещения капиталов. Капиталистам-предпринимателям, создававшим крупные централизованные ма­нуфактуры, легко было найти средства для расширения этих предприятий, для введения самых дорогостоящих усовершенство­ваний, если только они обещали впоследствии высокие прибыли. Когда развитие мануфактуры подготовило создание машин, на­личие свободных капиталов обеспечило их быстрое распростране­ние и практическое применение изобретений.

Другой важный процесс — аграрный переворот XVIII в.— обес­печил промышленности рабочие руки. Господствовавшие в парла­менте сквайры парламентскими актами предоставляли землевла­дельцам право на огораживание, что естественно вытекало из нового положения земледельцев как неограниченных собственни­ков земли. Эти «парламентские огораживания>> в течение XVIII в. привели к окончательной ликвидации английского крестьянства. «Приблизительно к 1750 г.,— писал Маркс,— исчезают йомены, а в последние десятилетия XVIII столетия исчезают всякие следы общинной собственности земледельцев» ¹. Свыше 1,5 млн. человек, которые к началу XVIII в. имели еще паделы (копигольдеры и

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 734.

мелкие фригольдеры), были теперь обезземелены, и их могли ис­пользовать сквайры в качестве сельскохозяйственных рабочих, а капиталисты — в качестве наемных рабочих мануфактур, а по­том — фабрик.

В результате всех этих процессов к середине XVIII в. сложи­лись предпосылки для перехода от мануфактурного к машинному производству. В ходе надвигающейся промышленной революции трудящимся предстояло сыграть роль не только безжалостно экс­плуатируемых производителей товаров, но и творцов новой техни­ки, создателей новых инструментов, методов производства, машип

Эти, в большинстве оставшиеся безвестными изобретатели и рационализаторы пытались заменить руку человека как основное орудие труда каким-либо механизмом. Наибольшего успеха они добились в хлопчатобумажном производстве, которое в XVII— XVIII вв., по мере роста ввоза хлопка из колоний, становилось все более массовым. Усилия многих и многих пытливых и изобрета­тельных людей увенчались первым крупным успехом в 1733 г.. когда механиком Кеем был создан летучий челнок, который сразу повысил производительность труда ткача вдвое. В 1785 г. Э. Карт-райт изобрел механический ткацкий станок, производительность которого в 40 раз превышала производительность ткача, работав­шего вручную.

Параллельно шло быстрое развитие механизации и в другой составной части хлопчатобумажпого производства — в прядении. Уже в 1738 г. была создана первая прядильная машина, в кото­рой самый процесс прядения был механизирован, хотя вся маши­на приводилась в действие еще вручную. Ткач Д. Харгривс изо­брел в 1765 г. более совершенную механическую прялку, на кото­рой можно было работать сразу многими веретенами (до 20).

В 1769 г. делец Аркрайт основал фабрику с прядильной маши­ной, работающей на водяном двигателе. Примеру Аркрайта сразу последовало немало предпринимателей. Если в 1780 г. в Англии насчитывалось 20 прядильных фабрик, то в 1790 г. их было уже 150. Фабрики строились обычно на берегах рек, так как двигате­лем пока еще оставалось водяное колесо.

История создания паровой машины представляет огромный интерес не только потому, что эта машина произвела подлинную революцию в развитии производства, но и в связи с тем единством теории и практики, науки и производства, которое впервые проя­вилось в работе над этим великим изобретением. До этого разви­тие естественных наук, хотя и определялось в конечном счете потребностями общества, было лишь в некоторых областях зна­ния непосредственно связано с практикой. Данные науки, резуль­таты исследований, как правило, не использовались для повыше­ния производительности труда.

В самом начале периода Реставрации, в 1662 г., в Лондоне оформилось «Королевское общество», игравшее роль английской Академии наук. Основным принципом этой первой английской

научной организации (если не считать университетов) был отказ от схоластики, от догматических методов «доказательств». Только наблюдение за жизнью природы, эксперимент и точный матема­тический расчет признавались в кругах Королевского общества подлинной наукой. Считалось само собой разумеющимся, что дан­ные науки не могут прийти в противоречие с учением церкви. Автор первой истории Королевского общества епископ Спарт, про­славляя труды ученых, утверждал, что, за исключением проблем бога и души, «они вольны судить, как им заблагорассудится».

В числе членов Королевского общества были такие выдающие­ся ученые, как один из создателей аэростатики и современной хи­мической науки Роберт Бойль, гениальный Исаак Ньютон (1643— 1727), открывший закон всемирного тяготения и сделавший ряд открытий в области оптики и других разделов физики и астроно­мии, естествоиспытатель Роберт Гук, открывший клеточное строе­ние вещества и усовершенствовавший микроскоп, и многие дру­гие. В науке начинается специализация; универсальные ученые типа Бэкона уже немыслимы, поскольку начали накапливаться научные данные в ряде наук, и овладение ими, а также дальней­шие эксперименты требовали всей жизни.

Бурный рост производства в период промышленной революции тесно и непосредственно связал науку и производство, взаимно их обогащая. В 1769 г. лаборант университета в Глазго Джемс Уатт (1736—1818) изобрел паровую машину. В 1784 г. он создал паро­вую машину «двойного действия», в которой пар, расширяясь, оказывал давление то на одну, то на другую сторону поршня. Это была подлинно универсальная машина, применимая в самых различных областях производства, а впоследствии, с некоторыми усовершенствованиями,— и на транспорте.

В способности паровой машины играть роль двигателя в прак­тически любых условиях и заключалась ее великая революцион­ная роль в развитии производства. Сам Уатт отлично понимал значение своего изобретения; как отмечал К. Маркс, «великий ге­ний Уатта обнаруживается в том, что в патенте, который он по­лучил в апреле 1784 г., его паровая машина представлена не как изобретение лишь для особых целей, но как универсальный дви­гатель крупной промышленности» ¹. Для производства машин по­требовалось изменить металлургию.

Выплавка железа — один из древнейших видов производства — находилась в конце XVII в. почти в таком же состоянии, как три тысячи лет тому назад. Этот процесс проводился по-прежнему с применением древесного топлива, запасы которого в Англии быст­ро истощались. Лишь в начале XVIII в. кузнецы начали приме­нять для плавки металла, в частности — чугуна, кокс, однако про­шло не менее полувека, прежде чем были разрешены коренные

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 389.
5^127 129

проблемы массового производства чугуна на каменном угле. Ре­шающего успеха в этом добился Дерби, который стал примеши­вать к железной руде во время плавки на каменном угле негаше­ную известь и получил чугун высокого качества. В 1756 г. он основал чугуноплавильный завод, который давал свыше 8 тыс. топн чугуна в год. Насколько грандиозна была эта цифра для того времени, видно из того, что в 1720 г. во всей Англии было произведено 18 тыс. тонн чугуна.

Рост машиностроения потребовал не только увеличения коли­чества чугуна, но и высококачественного сварочного железа и стали.

Задача получения стали и железа была столь неотложной, что английские специалисты упорно работали над ее решением и на­шли несколько вариантов его. Наиболее значительным из них был метод пудлингования и проката, предложенный Кортом в 1784 г. В построенной им печи, работающей на каменном угле, можно было получить в больших количествах мягкое полосовое железо. Теперь уже растущая машиностроительная промышленность была обеспечена металлом. В результате этого механизация пошла очень быстрыми по тем временам темпами.

Важнейшей составной частью промышленного переворота ста­ло развитие транспорта. Были улучшены существующие сухопут­ные дороги. Ж. Л. Макадам разработал способ твердого покрытия поверхности дороги, что дало возможность осуществлять перевоз­ки (на конной тяге) значительно быстрее в любую погоду. Боль­шое значение имело строительство каналов, которые соединяли промышленные районы с угольными центрами; это делало воз­можным доставку угля на фабрики в большом количестве и по сравнительно низким ценам. Например, после прорытия канала к важнейшему центру текстильной промышленности, Манчестеру, уголь в этом городе и во всем Ланкашире стал дешевле вдвое. Си­стема каналов связала важнейший порт юго-восточной Англии Лондон с крупнейшим западным портом Ливерпулем. Некоторые усовершенствования были проведены также в речном и морском торговом флоте. Но все это были лишь полумеры.

Усилия изобретателей были направлены на создание принци­пиально нового вида транспорта, который был бы построен на ис­пользовании паровой машины. Поставить машину Уатта на колеса без существенных конструктивных изменений было невозможно, так как она была очень тяжелой и потребляла слишком мпого угля.

В начале XIX в. специалисты пришли к выводу, что необходи­ма такая паровая машина, которая обходилась бы без конденса­тора, сильно утяжелявшего машину, а отработанный пар не ох­лаждался бы, а просто выпускался в воздух. По этому пути пошел талантливый механик-самоучка, сын рудничного кочегара, Стефен-сон (1781—1848). Он направил отработанный пар в дымовую тру­бу и таким образом выпускал его из машипы. Это дало возмож­ность избежать потерь на конденсацию пара, снизило вес двига-

теля и позволило использовать его для перевозки грузов. Паровоз Стефенсона двигался с колоссальной для того времени скоро­стью — 20 миль в час. Этого рекорда Стефенсон добился на пер­вой в мире железнодорожной линии Стоктон — Дарлингтон в 1825 г., и с этого момента начинается строительство железных до­рог сначала в весьма ограниченных масштабах, а затем — с лихо­радочной скоростью.

В период с 1830 по 1870 г. железные дороги появились во всех развитых и во многих отсталых районах мира, связав быстрым и дешевым транспортом самые отдаленные районы государств с их промышленными и административными центрами, а также необы­чайно облегчив доставку товаров и пассажиров из одних стран в другие.

В промышленном преобразовании мира железные дороги сыгра­ли исключительную роль. Наиболее прямое, непосредственное влияние они оказали на развитие металлургии и металлообраба­тывающей промышленности. Огромное количество металла потре­бовалось в 40—60-х годах XIX в. для одной только прокладки рельс; но, кроме того, металл нужен был для строительства паро­возов, вагонов, различного железнодорожного оборудования. По­явились новые крупнейшие индустриальные предприятия — паро­возостроительные заводы, потреблявшие не только металл, но и оборудование, что, естественно, привело к росту усовершенство­ванного станкостроения, производства паровых машин для при­ведения в движение всевозрастающего количества станков и т. д. Все это будило конструкторскую мысль и способствовало даль­нейшему развитию техники производства.

Решающим скачком, завершившим промышленный переворот, было то новое явление в технике, которое получило распростране­ние в 60-х годах XIX в., а именно начало производства машин при помощи машин. До сих пор машины создавались почти исключи­тельно для производства предметов потребления. Но по мере того как машиностроительная промышленность приобретала массовый характер, возникали предпосылки для создания машин, произво­дящих машины — сложные станки, паровые молоты и т. д. Появ­ление машиностроительных заводов, продукция которых потреб­лялась не текстильными и другими предприятиями легкой про­мышленности, а машиностроительными заводами, было последней фазой промышленного переворота, завершением подлинной ин­дустриализации.

Промышленная революция изменила весь облик Великобрита­нии. Она слабо сказалась лишь на южных графствах, где не сложи­лись районы массового фабричного производства. Это была «зе­леная страна», сохранившая в основном черты старой, сельской Англии. Примерно так же обстояло дело в Северной и Южной Шотландии. Но почти все прочие территории страны преобрази­лись за столетие промышленной революции до неузнаваемости. Почти исчезли лесные массивы, хищнически уничтоженные ради

$*

обогащения лендлордов и капиталистов. Изменилась география страны, перерезанной каналами и железными дорогами, произо­шло гигантское перемещение ее производительных сил. Даль­нейшее развитие территориального разделения труда, сложив­шееся в XVI—XVII вв., привело к выделению основных про­мышленных районов с более или менее четко выраженной специализацией на определенных отраслях производства.

Металлургия теперь целиком перешла на использование ка­менного угля, и районы его залегания (особенно если поблизости была железная руда) стали важными центрами угольной, метал­лургической, а нередко и машиностроительной промышленности. Южный Уэльс, Средняя Шотландия, Западный Мидленд — тако­вы были основные районы развития тяжелой промышленности. Побережье и долины Южного Уэльса, так называемая «Черная страна»—угольный бассейн Стаффордшира (близ Бирмингема), районы Бирмингема и Шеффилда, а также долина Клайда в Шот­ландии поглощали все больше рабочих рук, и сюда перемещалось «избыточное» население из отсталых аграрных районов, в том чис­ле — эмигранты из Ирландии. Здесь стали сосредоточиваться ос­новные и наиболее активные отряды промышленного пролета­риата, здесь же концентрировалась и быстрорастущая промышлен­ная буржуазия. Образование этих двух классов было главным социальным результатом промышленного переворота.

Впрочем, и в размещении основных отраслей легкой промыш­ленности, прежде всего текстильной, произошли перемены, также способствовавшие концентрации массовых отрядов промышлен­ного пролетариата в определенных регионах. Производство шер­стяных тканей стало почти монополией фабрикантов Западного Йоркшира. Юго-западные районы и Восточная Англия не смогли выдержать конкуренции, поскольку они не располагали угольны­ми ресурсами, а привозить уголь для паровых двигателей издалека было слишком дорого. В Йоркшире же каменноугольная про­мышленность была достаточно развита, чтобы обеспечить местное сукноделие дешевым углем.

Хлопчатобумажная промышленность, работавшая на привоз­ном хлопке, сосредоточилась в Ланкашире, и его центр — Манче­стер—стал признанной «столицей текстиля». Находящийся рядом Ливерпуль с первоклассным портом обеспечивал доставку хлопка (преимущественно из США), а ливерпульские купцы обладали достаточными капиталами для строительства фабрик и покупки паровых машин и иного оборудования. Уголь же — хотя и не в таких масштабах, как в основных бассейнах, имелся в самом Ланкашире, да и доставить его по морю из Южного Уэльса через Ливерпуль, а затем — по каналу было не так дорого. Вторым по значению центром хлопчатобумажной промышленности был рай­он Глазго.

Чем больше машин внедрялось в производство, чем быстрее росли промышленные гиганты и чем больше золота накапливалось

в сейфах промышленников и банкиров, тем больше грязных тру­щоб росло на окраинах городов и больше несчастных и голодных семейств переходили последнюю грань нищеты. На основании личных наблюдений и многочисленных документов Энгельс в 1845 г. в знаменитом труде «Положение рабочего класса в Англии» нарисовал яркую картину бедствий трудящихся при капитализме; эта книга и доныне остается свидетельством того, какой ценой капитализм добивался своих успехов и сколько крови стоил наро­ду промышленный переворот.

Победа машинного производства в известной мере содейство­вала некоторому развитию грамотности; сам предприниматель был заинтересован в том, чтобы рабочий мог произвести необходимые измерения и расчеты, связанные с эксплуатацией машины, был бы способен прочесть и понять инструкцию и т. д. Английская буржуазия вынуждена была проявить «заботу» о начальном обра­зовании. С конца XVII в. делом образования занимались различ­ные религиозно-благотворительные общества, такие, как «Обще­ство распространения христианских знаний», «Общество распро­странения Евангелия» и в особенности созданное в 1750 г. «Общество распространения религиозных знаний среди бедных».

Ставя перед собой двоякую задачу — способствовать подчине­нию масс, прежде всего растущего пролетариата, идеологическому влиянию господствующих классов и в то же время подготовить элементарно грамотпых рабочих, эти общества стали создавать начальные школы в Англии и в колониях. К началу XIX в. уже в ²/з приходов существовали начальные школы. В 1802 г. впервые в истории Англии был издан закон об образовании. Этим законом предприниматели обязывались создавать фабричные школы, в ко­торых фабричные и ремесленные ученики должны были обучаться в течение четырех лет одновременно с работой на производстве. Закон этот выполнялся фабрикантами крайне неохотно, но даже там, где фабричные школы возникли, опи давали лишь самые при­митивные сведения. Среди учителей приходских и фабричных школ было немало таких, которые не смогли поставить свою подпись, когда этого потребовали обследователи.

Несколько лучше обстояло дело в школах, созданных в конце XVIII в. Джозефом Лапкастером — ремесленником и энтузиастом-учителем. Его школы для бедных строились по системе, которая получила название ланкастерской: учитель обязывал старших учеников обучать младших, продолжая в свою очередь учиться у тех, кто успел приобрести больше знаний. Хотя сам Ланкастер уверял, что видит в этой системе чисто педагогические преимуще­ства, дело заключалось, копечно, не в этом: такая система давала возможность одновременно обучать сотни детей, не затрачивая на это почти никаких средств. И все же в целом даже в XIX в. на­чальное образование широких слоев народа было поставлено из рук вон плохо. По мере усложнения машин их дальнейшее кон­струирование и даже техническое руководство их установкой ста-

новилось делом специально подготовленных людей — инженеров и техников.

Для подготовки технически образованных предпринимателей с XVIII в. наряду с классическими закрытыми средними школами для детей верхов общества появились реальные средние школы, главным образом в промышленных центрах. Здесь внимание учи-телей было сосредоточено на естественных науках и новых язы­ках, вместо бесконечной зубрежки латыни и греческого языка, которые оставались главными предметами в классической школе. Принципы реальной школы горячо отстаивал известный англий­ский ученый XIX в. Герберт Спенсер (1820—1903). Высшее тех­ническое образование давалось в университетах и Королевском институте (научно-учебном учреждении, основанном в 1799 г.), абсолютно недоступных для людей из народа.

Умственный труд все более отделялся от физического и ста­новился монополией выходцев из господствующих классов; таков был один из важных результатов промышленного переворота.